А интересно, свечи-то у нас есть, спросила она, и в ответ
ей напомнили, что должны где-то храниться на память о давней иллюминации
старая масляная плошка с тремя клювиками и не менее древний керосиновый
фонарь в стеклянном корпусе, и плошку-то, по крайней мере, можно будет при
менить к делу, потому что масло имеется, фитиль скручу из чего-нибудь, а за
втра поищу в москательных лавках керосин, наверняка его найти проще, чем
банку консервов: Которых в москательных лавках сроду не бывало, подумала
она и сама удивилась, что еще не утратила способность шутить. Девушка в те
мных очках раздевалась медленно, и при взгляде на нее создавалось такое
впечатление, будто она, чем больше обнажается, тем сильнее стремится все
же оставить на себе какую-то часть одежды, чтобы прикрыть свою наготу, и н
епонятно, откуда бы вдруг взяться такому целомудрию, но жена доктора, под
ойди она поближе, увидела бы, как маковым цветом алеет под слоем грязи лиц
о девушки, черт их, женщин, разберет, одна вдруг невесть чего засмущалась,
хотя в свое время переспала с немалым числом едва знакомых мужчин, о друг
ой мы вот узнали теперь, что она, оказывается, очень даже способна, храня с
покойствие, которое принято называть олимпийским, шепнуть первой на ухо
: Не стыдись, он не видит тебя, причем этот самый он есть не кто иной, как соб
ственный ее муж, причем мы, разумеется, еще не позабыли, как та, бесстыдниц
а, соблазнила его, да, вот все они, женщины, таковы, пусть тот, кто не знает, их
и покупает. Впрочем, очень может быть, причина здесь и вовсе иная, потому ч
то голых мужчин здесь двое, и один из них принимал ее в своей постели.
Жена доктора собрала сброшенные на пол штаны, рубахи, пиджак, свитера, блу
зки, майки, нижнее белье, заскорузнувшее так, что его хоть месяц в щелоке о
тмачивай, дочиста не отстираешь, взяла все это в охапку, сказала: Сейчас ве
рнусь, и понесла следом за обувью на балкон, а там, в свою очередь, разделас
ь сама, глядя на черный город под хмурым и тяжким небом. Ни единого огонька
в окнах, ни единого слабенького отблеска на фасадах, все мертво, все темно
, и не город простерся перед ней, а гудрон, который остыл и застыл, затверде
в по собственной воле в форме домов, крыш, труб. Слезный пес, обеспокоенный
, вышел на балкон, но там никому не надо было осушать слезы, отчаянье не выш
ло наружу, и глаза оставались сухи. Жена доктора озябла и вспомнила о друг
их, которые голыми стояли посреди комнаты в ожидании неизвестно чего. Ве
рнулась. Спутники ее превратились в бесполые силуэты, в смутные пятна, в т
ени, теряющиеся в тени. Сейчас свет зажгу, проговорила она, а то вижу не бол
ьше вашего. Разве есть электричество, спросил косоглазый мальчик. Нет, я м
асляную плошку зажгу. А что такое плошка, последовал новый вопрос. Потом о
бъясню. Отыскала в одном из пакетов коробок спичек, пошла на кухню, благо п
омнила, где хранится масло, его и надо-то самую малость, оторвала от посуд
ного полотенца лоскут, смастерила фитиль и вернулась в комнату, где оста
вила плошку, которой впервые со дня изготовления предстояло принести та
кую пользу, а что она поначалу не думала, что такая у нее будет судьба, так в
едь и никто из нас, плошек, собак и людей, не знает поначалу, зачем пришел в э
тот мир. И вот, один за другим, над тремя клювиками плошки возникли три дро
жащие светящиеся миндалины, и время от времени они вытягивались кверху,
так что казалось, краешек пламени затеряется в воздухе, а потом сжималис
ь, прятались в самих себе, становились плотными, твердыми, как камешки све
та. Жена доктора сказала: Вот теперь я вижу и могу принести вам чистую одеж
ду. Мы же грязные, напомнила девушка в темных очках. И она, и жена первого сл
епца одной рукой прикрывали грудь, другой Ц низ живота: Это не от меня, по
думала жена доктора, это потому что свет плошки глядит на них. И сказала: Л
учше чистая одежда на грязном теле, чем грязная Ц на чистом. Взяла светил
ьник, пошла рыться в ящиках комода, в платяных шкафах и вскоре вернулась с
целой грудой пижам, халатов, юбок, блузок, платьев, брюк, джемперов, и всего
этого добра с лихвой хватило бы, чтобы достойно прикрыть наготу семи чел
овек, которые, правда, были не одного роста, но из-за худобы сошли бы за близ
нецов. Жена доктора помогла им одеться, косоглазый мальчик натянул штаны
, в которых доктор ездил за город и на пляж, в них мы все становимся похожи н
а детей. Ну, теперь можем наконец сесть, со вздохом промолвила жена первог
о слепца, только покажи нам, пожалуйста, куда, сами не найдем.
Комната ничем не отличается от других комнат, посередине круглый стол, в
округ диваны, на которых все могут рассесться, вот на этом, здесь, устраива
ются доктор с женой и старик с черной повязкой, на том Ц девушка в темных
очках и косоглазый мальчик, а на третьем Ц первый слепец и его жена. Все и
змучены. Мальчик как сел, так сразу и заснул, привалившись к девушке в темн
ых очках, и про плошку больше уже не вспоминал. Так минул час, и это было пох
оже на счастье, в мягчайшем свете даже немытые лица казались чистыми, гла
за у тех, кто не спал, блестели, первый слепец нащупал и сжал руку жены, и по
этому движению можно было судить, как способствует душевной гармонии те
лесная нега. Вот сейчас мы еще поедим чего-нибудь, только сначала надо еще
будет нам всем условиться, как будем здесь жить, успокойтесь, я не собираю
сь брать на себя роль карантинного громкоговорителя и повторять его реч
и, места всем должно хватить, здесь две спальни, где устроятся супруги, а в
этой комнате лягут все остальные, каждый на свой диванчик, а завтра я отпр
авлюсь за едой, потому что эта уже на исходе, и хорошо бы, чтобы кто-нибудь и
з вас пошел со мной, чтобы дотащить сумки, но и для того тоже, чтобы узнать д
орогу к дому, запомнить повороты, ведь всякое бывает, я могу заболеть или о
слепнуть, постоянно жду, что это случится, и тогда буду учиться у вас, и вот
еще что, для всяких надобностей я поставила на балконе ведро, конечно, не б
ольно-то хочется выходить, дождь льет, да и холодно, но лучше все же перете
рпеть и дождь, и холод, чем загадить и провонять дом, вспомните, что за жизн
ь была после того, как нас заперли в психушке, мы спустились по всем ступен
ям позора, по всем, вплоть до самой нижней, дальше некуда, и достигли преде
ла низости, а здесь, пусть и по-другому, может повториться то же самое, но ес
ли там мы хоть могли оправдаться низостью тех, кто был снаружи, то ныне это
го оправдания у нас нет, мы все теперь равны перед лицом зла и добра, тольк
о не спрашивайте, ради бога, что есть добро и зло, мы безошибочно отличали
одно от другого всякий раз, как должны были действовать в ту пору, когда сл
епота была исключением, правота и ошибка суть всего лишь разные способы
понять наши отношения с другими, с самим собой это не проходит, здесь не за
что ухватиться, не подумайте, что я вам лекцию читаю или морали, но просто
вы не знаете, не можете знать, что такое быть зрячим в мире слепых, я отнюдь
не королева, я всего лишь та, кто родилась, чтобы видеть ужас бытия, вы чувс
твуете его, я Ц не только чувствую, но и вижу, а теперь благодарю за вниман
ие, будем ужинать. Никто не задавал вопросов, только доктор сказал так: Есл
и бы я прозрел, то смотрел бы в глаза людям так, словно видел их душу. Душу, п
ереспросил старик с черной повязкой. Душу, дух, не все ли равно как назвать
, и в этот миг, совершенно неожиданно, ибо вспомним, что речь повел человек,
не слишком ученый и образованный, девушка в темных очках промолвила: Вну
три нас есть такая штука, у которой нет названия, она-то и есть самая наша с
уть.
Жена доктора уже поставила на стол кое-что из остатков, уже совсем скудны
х, сказала: Ешьте помедленней, жуйте хорошенько, это позволяет обмануть ж
елудок. Слезный пес клянчить подачку не стал, он привык поститься, да и пот
ом, вероятно, считал себя не вправе после утреннего пиршества объедать т
у женщину, что плакала тогда, при встрече, остальные же, по всему судя, особ
ого значения для него не представляли. Трехклювая плошка посреди стола о
жидала, когда жена доктора даст обещанные объяснения, что и было сделано
по окончании трапезы: Давай сюда руки, сказала она косоглазому мальчику
и медленно повела их, приговаривая: Вот видишь, это основание, круглое так
ое, а этот столбик поддерживает верхнюю часть, сюда наливают масло, остор
ожно, не обожгись, а это носики, вот, один, другой, третий, в них вставляют фи
тили, которые отсасывают масло изнутри, стоит поднести к ним спичку, и они
будут гореть, пока масло не кончится, свет, конечно, слабенький, но его дос
таточно, чтобы мы видели друг друга. А я не вижу. Когда-нибудь увидишь, и в э
тот день я подарю тебе такую же плошку. А какого она цвета. Ты разве никогд
а не видел латуни. Не знаю, не помню, а что такое латунь. Желтая. А-а. Косоглаз
ый мальчик задумался. Сейчас спросит, где моя мама, подумала жена доктора,
но ошиблась, мальчик сказал всего лишь, что очень хочет пить. Придется под
ождать до завтра, дома воды нет, и тут она вспомнила, что есть, есть литров п
ять или даже больше драгоценной жидкости, нетронутое, нерастраченное со
держимое унитазного бачка, и едва ли она хуже той, которой пользовались о
ни в карантине, потому что хуже просто не бывает. Слепая в темноте, пошла в
туалет, ощупью нашла и подняла крышку бачка, она не видела, есть ли там вод
а, но пальцы сказали, есть, взяла кружку, осторожно погрузила, бережно дост
ала, цивилизация сделала виток и припала к истокам. Когда вернулась в сто
ловую, все по-прежнему сидели на своих местах. Плошка освещала обративши
еся к ней лица и словно бы говорила: Я здесь, смотрите на меня, пользуйтесь
да помните, что это не навсегда. Жена доктора поднесла кружку к губам маль
чика, сказала: Вот тебе вода, пей, только медленно-медленно, мелкими глото
чками, наслаждайся вкусом, кружка воды Ц это чудо, и обращалась она не к н
ему и ни к кому другому, а просто сообщала миру о том, какое это чудо Ц круж
ка воды. Где ты ее раздобыла, спросил доктор, неужели дождевая, и добавил: А
помнишь, у нас оставался здоровенный баллон, и жена вскрикнула: Ну конечн
о, как же я могла забыть, один полупустой, а другой даже не успели еще откры
ть, какое счастье, подожди, не пей, это относилось к мальчику, сейчас мы все
выпьем чистой воды, поставлю самые лучшие бокалы, и мы будем пить из них чи
стую воду. Прихватив на этот раз плошку, она устремилась на кухню, вернула
сь с огромной пластиковой бутылью, и заключенная внутри драгоценность з
аиграла, заискрилась на свету. Водрузила ее на стол, принесла самые парад
ные, горного хрусталя, бокалы и медленно, будто священнодействуя, наполн
ила. Сказала: Давайте выпьем. Незрячие руки потянулись, нашли, подрагивая,
подняли. Давайте выпьем, повторила жена доктора. Плошка посреди стола бы
ла как солнце, окруженная сияющими звездами. Когда поставили бокалы, ока
залось, что девушка в темных очках и старик с черной повязкой плачут.
Ночь выдалась беспокойная. Сны, поначалу смутные и неясные, ходили от спя
щего к спящему, брали там, брали тут, приносили с собой новую память, новую
тайну, новое желание, и потому спящие вздыхали и бормотали: Это не мой сон,
а сон отвечал: Ты и сам еще не знаешь своих снов, и таким вот образом узнала
девушка в темных очках, кто же такой старик с черной повязкой, спавший в дв
ух шагах от нее, а он подумал, что знает теперь, кто она, всего лишь подумал,
потому что сны их еще не успели достичь той степени взаимности, чтобы ста
ть одинаковыми у обоих. Перед самым рассветом пошел дождь. Ветер швырнул
в стекла пригоршню капель, щелкнувших, как тысяча бичей. Жена доктора про
снулась, открыла и, пробормотав: Как льет, снова закрыла глаза, в спальне т
емно, можно спать дальше. Но проспала недолго, минуты не прошло, как она вс
кинулась с мыслью, что должна что-то сделать, только еще не понимала, что и
менно, однако дождь сказал: Вставай, ты же хотела меня, вот он я. И медленно,
чтобы не разбудить мужа, выбралась из спальни, пересекла столовую, окину
в беглым взглядом спавших на диванах, потом по коридору прошла на кухню, в
окна которой дождь из-за того, что ветер дул в эту сторону, лупил с особенн
ой силой. Рукавом наброшенного халата протерла запотевшее стекло, посмо
трела на улицу. Небо стало одной сплошной тучей, извергавшей из себя хлещ
ущие потоки. На балконе грудой лежали сброшенная одежда и пластиковый ме
шок с обувью, которую надо было отмыть. Отмыть. Вдруг отдернулась последн
яя завеса сна, вот что она хотела и должна была сделать. Открыла дверь, шаг
нула, и в тот же самый миг дождь окатил ее с ног до головы, словно она оказал
ась под водопадом. Вот и вода, подумала она. Вернулась на кухню и, стараясь
не шуметь, принялась собирать ведра, кастрюли, тазы все, во что можно было
бы собрать хоть малую толику этого дождя, который под напором ветра отве
сной, прогибающейся, колышущейся завесой протянулся от неба до земли, во
зил исполинской грохочущей метлой по крышам. Собрала, выволокла на балко
н, выставила в ряд у самых перил, вот тебе и вода, чтоб отмыть загаженную об
увь, выстирать грязную одежду. Лишь бы не стих, лишь бы лил еще, бормотала о
на, шаря на кухне в поисках мыла и порошка, щеток, всего, чем можно хоть немн
ожко, хоть чуточку убрать эту нестерпимую мерзость, облепившую душу. И те
ло, поправила она свою метафизическую мысль, но тотчас добавила: Это одно
и то же. И в тот же миг, повинуясь неизбежному выводу, гармонически сочетав
шему сказанное с подуманным, рывком содрала с себя мокрый халат и, голая, п
одставляя тело то ласкающим, то карающим струям, принялась отскребать от
грязи белье, одежду, обувь и одновременно Ц собственное тело. Из-за шума
хлещущей вокруг воды не сразу поняла, что уже не одна. В дверях появились д
евушка в темных очках и жена первого слепца, и неведомо, какие предчувств
ия, интуитивные прозрения, иначе именуемые наитием, какие внутренние гол
оса разбудили их, и в равной степени непонятно, как сумели они найти сюда д
орогу, но, впрочем, может, и не надо искать объяснений, принимаются любые д
огадки и гипотезы. Помогите мне, сказала жена доктора, наконец заметив их.
Но как, мы же не видим, сказала жена первого слепца. Прежде всего разденьте
сь, чем меньше придется потом сушить одежды, тем лучше. Но мы же не видим, по
вторила та. Не важно, сказала девушка в темных очках, сделаем, что можем. Чт
о останется, я потом доделаю, сказала жена доктора, домою, дочищу, достираю
, а теперь давайте, давайте, беритесь за работу, мы с вами единственная на с
вете двуглазая и шестирукая женщина. Быть может, в доме напротив, за теми в
он закрытыми окнами, какие-то слепцы, мужчины и женщины, разбуженные непр
екращающимся ливнем, прижались сейчас лбом к холодным стеклам так, что т
е запотели от их дыхания, подбавив к непроницаемости ночной пелены еще и
туману, и вспоминают, как смотрели когда-то, вот как сейчас смотрят, на низ
вергающийся с небес дождь. Они и представить себе не могут, что где-то зде
сь, неподалеку, Ц три женщины в чем мать привела в этот мир, не иначе, рехну
лись, ясное дело, спятили, человек в здравом уме не будет мыться на балконе
, на виду у всей округи, и что же с того, что все мы тут слепые, есть вещи, котор
ые в любом случае делать не пристало, и, о боже мой, как течет дождевая вода
по их телам, как омывает их, струясь между грудями, как, помедлив, скрывает
ся во тьме лобка, как скользит и скатывается вдоль бедер, и, быть может, зря
мы осуждали этих женщин, быть может, это нам просто-напросто не дано видет
ь самое прекрасное и славное, что было за всю историю этого города, и вниз
с балкона ниспадает пенное полотнище, ах, если бы и мне, чистому, отмытому,
нагому, следом за ним, в нескончаемый полет. Только Бог нас видит, сказала
жена первого слепца, сохранившая при всех разочарованиях и противоречи
ях крепкую веру в то, что Бог Ц не слеп, на что жена доктора возразила: Нет,
даже и он не видит, небо все в тучах, мне одной дано видеть вас. Я, наверно, та
кая уродина стала, спросила девушка в темных очках. Нет, ты худая, ты грязн
ая, но уродиной не будешь никогда. А я, спросила жена первого слепца. И ты то
же худая и грязная, и не такая красивая, как она, но красивей, чем я. Ты ужасн
о красивая, сказала девушка в темных очках. Почем ты знаешь, ты ведь никогд
а не видела меня. Видела, во сне, два раза. Когда. Второй раз Ц сегодня ночью
. Тебе снился твой дом, потому что ты чувствовала себя уверенно и спокойно
, иначе и быть не может после всего, что нам выпало на долю, и в этом сне я был
а твоим домом, а для того, чтобы увидеть, нужно лицо, вот ты мне его и придума
ла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
ей напомнили, что должны где-то храниться на память о давней иллюминации
старая масляная плошка с тремя клювиками и не менее древний керосиновый
фонарь в стеклянном корпусе, и плошку-то, по крайней мере, можно будет при
менить к делу, потому что масло имеется, фитиль скручу из чего-нибудь, а за
втра поищу в москательных лавках керосин, наверняка его найти проще, чем
банку консервов: Которых в москательных лавках сроду не бывало, подумала
она и сама удивилась, что еще не утратила способность шутить. Девушка в те
мных очках раздевалась медленно, и при взгляде на нее создавалось такое
впечатление, будто она, чем больше обнажается, тем сильнее стремится все
же оставить на себе какую-то часть одежды, чтобы прикрыть свою наготу, и н
епонятно, откуда бы вдруг взяться такому целомудрию, но жена доктора, под
ойди она поближе, увидела бы, как маковым цветом алеет под слоем грязи лиц
о девушки, черт их, женщин, разберет, одна вдруг невесть чего засмущалась,
хотя в свое время переспала с немалым числом едва знакомых мужчин, о друг
ой мы вот узнали теперь, что она, оказывается, очень даже способна, храня с
покойствие, которое принято называть олимпийским, шепнуть первой на ухо
: Не стыдись, он не видит тебя, причем этот самый он есть не кто иной, как соб
ственный ее муж, причем мы, разумеется, еще не позабыли, как та, бесстыдниц
а, соблазнила его, да, вот все они, женщины, таковы, пусть тот, кто не знает, их
и покупает. Впрочем, очень может быть, причина здесь и вовсе иная, потому ч
то голых мужчин здесь двое, и один из них принимал ее в своей постели.
Жена доктора собрала сброшенные на пол штаны, рубахи, пиджак, свитера, блу
зки, майки, нижнее белье, заскорузнувшее так, что его хоть месяц в щелоке о
тмачивай, дочиста не отстираешь, взяла все это в охапку, сказала: Сейчас ве
рнусь, и понесла следом за обувью на балкон, а там, в свою очередь, разделас
ь сама, глядя на черный город под хмурым и тяжким небом. Ни единого огонька
в окнах, ни единого слабенького отблеска на фасадах, все мертво, все темно
, и не город простерся перед ней, а гудрон, который остыл и застыл, затверде
в по собственной воле в форме домов, крыш, труб. Слезный пес, обеспокоенный
, вышел на балкон, но там никому не надо было осушать слезы, отчаянье не выш
ло наружу, и глаза оставались сухи. Жена доктора озябла и вспомнила о друг
их, которые голыми стояли посреди комнаты в ожидании неизвестно чего. Ве
рнулась. Спутники ее превратились в бесполые силуэты, в смутные пятна, в т
ени, теряющиеся в тени. Сейчас свет зажгу, проговорила она, а то вижу не бол
ьше вашего. Разве есть электричество, спросил косоглазый мальчик. Нет, я м
асляную плошку зажгу. А что такое плошка, последовал новый вопрос. Потом о
бъясню. Отыскала в одном из пакетов коробок спичек, пошла на кухню, благо п
омнила, где хранится масло, его и надо-то самую малость, оторвала от посуд
ного полотенца лоскут, смастерила фитиль и вернулась в комнату, где оста
вила плошку, которой впервые со дня изготовления предстояло принести та
кую пользу, а что она поначалу не думала, что такая у нее будет судьба, так в
едь и никто из нас, плошек, собак и людей, не знает поначалу, зачем пришел в э
тот мир. И вот, один за другим, над тремя клювиками плошки возникли три дро
жащие светящиеся миндалины, и время от времени они вытягивались кверху,
так что казалось, краешек пламени затеряется в воздухе, а потом сжималис
ь, прятались в самих себе, становились плотными, твердыми, как камешки све
та. Жена доктора сказала: Вот теперь я вижу и могу принести вам чистую одеж
ду. Мы же грязные, напомнила девушка в темных очках. И она, и жена первого сл
епца одной рукой прикрывали грудь, другой Ц низ живота: Это не от меня, по
думала жена доктора, это потому что свет плошки глядит на них. И сказала: Л
учше чистая одежда на грязном теле, чем грязная Ц на чистом. Взяла светил
ьник, пошла рыться в ящиках комода, в платяных шкафах и вскоре вернулась с
целой грудой пижам, халатов, юбок, блузок, платьев, брюк, джемперов, и всего
этого добра с лихвой хватило бы, чтобы достойно прикрыть наготу семи чел
овек, которые, правда, были не одного роста, но из-за худобы сошли бы за близ
нецов. Жена доктора помогла им одеться, косоглазый мальчик натянул штаны
, в которых доктор ездил за город и на пляж, в них мы все становимся похожи н
а детей. Ну, теперь можем наконец сесть, со вздохом промолвила жена первог
о слепца, только покажи нам, пожалуйста, куда, сами не найдем.
Комната ничем не отличается от других комнат, посередине круглый стол, в
округ диваны, на которых все могут рассесться, вот на этом, здесь, устраива
ются доктор с женой и старик с черной повязкой, на том Ц девушка в темных
очках и косоглазый мальчик, а на третьем Ц первый слепец и его жена. Все и
змучены. Мальчик как сел, так сразу и заснул, привалившись к девушке в темн
ых очках, и про плошку больше уже не вспоминал. Так минул час, и это было пох
оже на счастье, в мягчайшем свете даже немытые лица казались чистыми, гла
за у тех, кто не спал, блестели, первый слепец нащупал и сжал руку жены, и по
этому движению можно было судить, как способствует душевной гармонии те
лесная нега. Вот сейчас мы еще поедим чего-нибудь, только сначала надо еще
будет нам всем условиться, как будем здесь жить, успокойтесь, я не собираю
сь брать на себя роль карантинного громкоговорителя и повторять его реч
и, места всем должно хватить, здесь две спальни, где устроятся супруги, а в
этой комнате лягут все остальные, каждый на свой диванчик, а завтра я отпр
авлюсь за едой, потому что эта уже на исходе, и хорошо бы, чтобы кто-нибудь и
з вас пошел со мной, чтобы дотащить сумки, но и для того тоже, чтобы узнать д
орогу к дому, запомнить повороты, ведь всякое бывает, я могу заболеть или о
слепнуть, постоянно жду, что это случится, и тогда буду учиться у вас, и вот
еще что, для всяких надобностей я поставила на балконе ведро, конечно, не б
ольно-то хочется выходить, дождь льет, да и холодно, но лучше все же перете
рпеть и дождь, и холод, чем загадить и провонять дом, вспомните, что за жизн
ь была после того, как нас заперли в психушке, мы спустились по всем ступен
ям позора, по всем, вплоть до самой нижней, дальше некуда, и достигли преде
ла низости, а здесь, пусть и по-другому, может повториться то же самое, но ес
ли там мы хоть могли оправдаться низостью тех, кто был снаружи, то ныне это
го оправдания у нас нет, мы все теперь равны перед лицом зла и добра, тольк
о не спрашивайте, ради бога, что есть добро и зло, мы безошибочно отличали
одно от другого всякий раз, как должны были действовать в ту пору, когда сл
епота была исключением, правота и ошибка суть всего лишь разные способы
понять наши отношения с другими, с самим собой это не проходит, здесь не за
что ухватиться, не подумайте, что я вам лекцию читаю или морали, но просто
вы не знаете, не можете знать, что такое быть зрячим в мире слепых, я отнюдь
не королева, я всего лишь та, кто родилась, чтобы видеть ужас бытия, вы чувс
твуете его, я Ц не только чувствую, но и вижу, а теперь благодарю за вниман
ие, будем ужинать. Никто не задавал вопросов, только доктор сказал так: Есл
и бы я прозрел, то смотрел бы в глаза людям так, словно видел их душу. Душу, п
ереспросил старик с черной повязкой. Душу, дух, не все ли равно как назвать
, и в этот миг, совершенно неожиданно, ибо вспомним, что речь повел человек,
не слишком ученый и образованный, девушка в темных очках промолвила: Вну
три нас есть такая штука, у которой нет названия, она-то и есть самая наша с
уть.
Жена доктора уже поставила на стол кое-что из остатков, уже совсем скудны
х, сказала: Ешьте помедленней, жуйте хорошенько, это позволяет обмануть ж
елудок. Слезный пес клянчить подачку не стал, он привык поститься, да и пот
ом, вероятно, считал себя не вправе после утреннего пиршества объедать т
у женщину, что плакала тогда, при встрече, остальные же, по всему судя, особ
ого значения для него не представляли. Трехклювая плошка посреди стола о
жидала, когда жена доктора даст обещанные объяснения, что и было сделано
по окончании трапезы: Давай сюда руки, сказала она косоглазому мальчику
и медленно повела их, приговаривая: Вот видишь, это основание, круглое так
ое, а этот столбик поддерживает верхнюю часть, сюда наливают масло, остор
ожно, не обожгись, а это носики, вот, один, другой, третий, в них вставляют фи
тили, которые отсасывают масло изнутри, стоит поднести к ним спичку, и они
будут гореть, пока масло не кончится, свет, конечно, слабенький, но его дос
таточно, чтобы мы видели друг друга. А я не вижу. Когда-нибудь увидишь, и в э
тот день я подарю тебе такую же плошку. А какого она цвета. Ты разве никогд
а не видел латуни. Не знаю, не помню, а что такое латунь. Желтая. А-а. Косоглаз
ый мальчик задумался. Сейчас спросит, где моя мама, подумала жена доктора,
но ошиблась, мальчик сказал всего лишь, что очень хочет пить. Придется под
ождать до завтра, дома воды нет, и тут она вспомнила, что есть, есть литров п
ять или даже больше драгоценной жидкости, нетронутое, нерастраченное со
держимое унитазного бачка, и едва ли она хуже той, которой пользовались о
ни в карантине, потому что хуже просто не бывает. Слепая в темноте, пошла в
туалет, ощупью нашла и подняла крышку бачка, она не видела, есть ли там вод
а, но пальцы сказали, есть, взяла кружку, осторожно погрузила, бережно дост
ала, цивилизация сделала виток и припала к истокам. Когда вернулась в сто
ловую, все по-прежнему сидели на своих местах. Плошка освещала обративши
еся к ней лица и словно бы говорила: Я здесь, смотрите на меня, пользуйтесь
да помните, что это не навсегда. Жена доктора поднесла кружку к губам маль
чика, сказала: Вот тебе вода, пей, только медленно-медленно, мелкими глото
чками, наслаждайся вкусом, кружка воды Ц это чудо, и обращалась она не к н
ему и ни к кому другому, а просто сообщала миру о том, какое это чудо Ц круж
ка воды. Где ты ее раздобыла, спросил доктор, неужели дождевая, и добавил: А
помнишь, у нас оставался здоровенный баллон, и жена вскрикнула: Ну конечн
о, как же я могла забыть, один полупустой, а другой даже не успели еще откры
ть, какое счастье, подожди, не пей, это относилось к мальчику, сейчас мы все
выпьем чистой воды, поставлю самые лучшие бокалы, и мы будем пить из них чи
стую воду. Прихватив на этот раз плошку, она устремилась на кухню, вернула
сь с огромной пластиковой бутылью, и заключенная внутри драгоценность з
аиграла, заискрилась на свету. Водрузила ее на стол, принесла самые парад
ные, горного хрусталя, бокалы и медленно, будто священнодействуя, наполн
ила. Сказала: Давайте выпьем. Незрячие руки потянулись, нашли, подрагивая,
подняли. Давайте выпьем, повторила жена доктора. Плошка посреди стола бы
ла как солнце, окруженная сияющими звездами. Когда поставили бокалы, ока
залось, что девушка в темных очках и старик с черной повязкой плачут.
Ночь выдалась беспокойная. Сны, поначалу смутные и неясные, ходили от спя
щего к спящему, брали там, брали тут, приносили с собой новую память, новую
тайну, новое желание, и потому спящие вздыхали и бормотали: Это не мой сон,
а сон отвечал: Ты и сам еще не знаешь своих снов, и таким вот образом узнала
девушка в темных очках, кто же такой старик с черной повязкой, спавший в дв
ух шагах от нее, а он подумал, что знает теперь, кто она, всего лишь подумал,
потому что сны их еще не успели достичь той степени взаимности, чтобы ста
ть одинаковыми у обоих. Перед самым рассветом пошел дождь. Ветер швырнул
в стекла пригоршню капель, щелкнувших, как тысяча бичей. Жена доктора про
снулась, открыла и, пробормотав: Как льет, снова закрыла глаза, в спальне т
емно, можно спать дальше. Но проспала недолго, минуты не прошло, как она вс
кинулась с мыслью, что должна что-то сделать, только еще не понимала, что и
менно, однако дождь сказал: Вставай, ты же хотела меня, вот он я. И медленно,
чтобы не разбудить мужа, выбралась из спальни, пересекла столовую, окину
в беглым взглядом спавших на диванах, потом по коридору прошла на кухню, в
окна которой дождь из-за того, что ветер дул в эту сторону, лупил с особенн
ой силой. Рукавом наброшенного халата протерла запотевшее стекло, посмо
трела на улицу. Небо стало одной сплошной тучей, извергавшей из себя хлещ
ущие потоки. На балконе грудой лежали сброшенная одежда и пластиковый ме
шок с обувью, которую надо было отмыть. Отмыть. Вдруг отдернулась последн
яя завеса сна, вот что она хотела и должна была сделать. Открыла дверь, шаг
нула, и в тот же самый миг дождь окатил ее с ног до головы, словно она оказал
ась под водопадом. Вот и вода, подумала она. Вернулась на кухню и, стараясь
не шуметь, принялась собирать ведра, кастрюли, тазы все, во что можно было
бы собрать хоть малую толику этого дождя, который под напором ветра отве
сной, прогибающейся, колышущейся завесой протянулся от неба до земли, во
зил исполинской грохочущей метлой по крышам. Собрала, выволокла на балко
н, выставила в ряд у самых перил, вот тебе и вода, чтоб отмыть загаженную об
увь, выстирать грязную одежду. Лишь бы не стих, лишь бы лил еще, бормотала о
на, шаря на кухне в поисках мыла и порошка, щеток, всего, чем можно хоть немн
ожко, хоть чуточку убрать эту нестерпимую мерзость, облепившую душу. И те
ло, поправила она свою метафизическую мысль, но тотчас добавила: Это одно
и то же. И в тот же миг, повинуясь неизбежному выводу, гармонически сочетав
шему сказанное с подуманным, рывком содрала с себя мокрый халат и, голая, п
одставляя тело то ласкающим, то карающим струям, принялась отскребать от
грязи белье, одежду, обувь и одновременно Ц собственное тело. Из-за шума
хлещущей вокруг воды не сразу поняла, что уже не одна. В дверях появились д
евушка в темных очках и жена первого слепца, и неведомо, какие предчувств
ия, интуитивные прозрения, иначе именуемые наитием, какие внутренние гол
оса разбудили их, и в равной степени непонятно, как сумели они найти сюда д
орогу, но, впрочем, может, и не надо искать объяснений, принимаются любые д
огадки и гипотезы. Помогите мне, сказала жена доктора, наконец заметив их.
Но как, мы же не видим, сказала жена первого слепца. Прежде всего разденьте
сь, чем меньше придется потом сушить одежды, тем лучше. Но мы же не видим, по
вторила та. Не важно, сказала девушка в темных очках, сделаем, что можем. Чт
о останется, я потом доделаю, сказала жена доктора, домою, дочищу, достираю
, а теперь давайте, давайте, беритесь за работу, мы с вами единственная на с
вете двуглазая и шестирукая женщина. Быть может, в доме напротив, за теми в
он закрытыми окнами, какие-то слепцы, мужчины и женщины, разбуженные непр
екращающимся ливнем, прижались сейчас лбом к холодным стеклам так, что т
е запотели от их дыхания, подбавив к непроницаемости ночной пелены еще и
туману, и вспоминают, как смотрели когда-то, вот как сейчас смотрят, на низ
вергающийся с небес дождь. Они и представить себе не могут, что где-то зде
сь, неподалеку, Ц три женщины в чем мать привела в этот мир, не иначе, рехну
лись, ясное дело, спятили, человек в здравом уме не будет мыться на балконе
, на виду у всей округи, и что же с того, что все мы тут слепые, есть вещи, котор
ые в любом случае делать не пристало, и, о боже мой, как течет дождевая вода
по их телам, как омывает их, струясь между грудями, как, помедлив, скрывает
ся во тьме лобка, как скользит и скатывается вдоль бедер, и, быть может, зря
мы осуждали этих женщин, быть может, это нам просто-напросто не дано видет
ь самое прекрасное и славное, что было за всю историю этого города, и вниз
с балкона ниспадает пенное полотнище, ах, если бы и мне, чистому, отмытому,
нагому, следом за ним, в нескончаемый полет. Только Бог нас видит, сказала
жена первого слепца, сохранившая при всех разочарованиях и противоречи
ях крепкую веру в то, что Бог Ц не слеп, на что жена доктора возразила: Нет,
даже и он не видит, небо все в тучах, мне одной дано видеть вас. Я, наверно, та
кая уродина стала, спросила девушка в темных очках. Нет, ты худая, ты грязн
ая, но уродиной не будешь никогда. А я, спросила жена первого слепца. И ты то
же худая и грязная, и не такая красивая, как она, но красивей, чем я. Ты ужасн
о красивая, сказала девушка в темных очках. Почем ты знаешь, ты ведь никогд
а не видела меня. Видела, во сне, два раза. Когда. Второй раз Ц сегодня ночью
. Тебе снился твой дом, потому что ты чувствовала себя уверенно и спокойно
, иначе и быть не может после всего, что нам выпало на долю, и в этом сне я был
а твоим домом, а для того, чтобы увидеть, нужно лицо, вот ты мне его и придума
ла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37