Джанук улыбнулся:
— Не буду отрицать: я молился, чтобы меня вызволили мои братья-мусульмане. Но во главе наших преследователей стоит человек, который ненавидит меня сильнее всех на этом свете. Это — кровная месть. И Аллаху угодно, чтобы один из нас сегодня погиб.
Теперь уже улыбнулся француз.
— Тогда я считаю, что нам, ветеранам Мохачской битвы, следует держаться рядом. Я почту за честь сражаться подле тебя.
— Я тоже.
Они сжали друг другу запястья. В этот момент к ним подбежал Хакон.
— Ну, друзья мои, — объявил он, — будете ласкать друг друга потом. Может, вы и не заметили, но нам вот-вот предстоит вступить в бой.
Огромный скандинав дрожал от восторга. Он подбросил топор высоко в воздух, мощно хлопнул обоих товарищей по плечам и поймал оружие на лету.
— Хакон! — возмущенно воскликнул Жан. — Скорее всего к исходу этого дня мы все погибнем!
— Знаю! — прокричал викинг. — Чудесно, правда? Жаль, что Фенрира со мной нет.
Ему никто не ответил, потому что раздался крик: «На весла! На весла!» Положив оружие рядом с собой, все трое схватились за огромную дубовую рукоять и по команде принялись грести в утроенном темпе. Капитан Большенос был им ненавистен, но на всех произвел глубокое впечатление его первый маневр.
Противник был уже не далее чем в трехстах шагах за кормой галиота и готовился обогнать «Персей» с обеих сторон, чтобы зажать его в клещи. Если пиратам удастся это сделать, то «Персей» и, что важнее, его капитан обречены.
— Пора, Корбо! — крикнул Лавальер.
— Левая, табань! Правая, вперед!
Такой маневр носил название «Остановка утопленников», потому что при неправильном исполнении корабль мог завалиться на бок. «Персей» остановился так резко, что все его доски заскрипели от перегрузки. Корабль стал разворачиваться вокруг поперечной оси, и на одну жуткую секунду всем показалось, что он вот-вот вывалит за борт всех гребцов левого борта, в том числе Жана, Хакона и Джанука. Скандинав, который сидел у самого планшира, даже опустил руку в воду и сполоснул себе лицо. А потом корабль выпрямился, левый борт поднялся — и они оказались лицом к стремительно приближавшимся арабам. Казалось, меньшая галера находится прямо перед ними.
Корбо отдал приказ снова начать греблю в утроенном темпе. Гантон кричал своим помощникам:
— Передвигайтесь на левый борт! Не так далеко, собаки! Теперь на фут назад! Хватит!
Он стремительно рванул рычаг наводки, пробормотал короткую молитву Мадонне и поднес факел к запальному отверстию.
«Персей» снова сотрясла отдача от выстрела. Пороховой дым затянул всю палубу. Когда он рассеялся, Жан присоединил свой голос к радостным крикам: выстрелом снесло грот-мачту на меньшей галере, и ее черный вымпел с полумесяцем, снасти и рангоутное дерево посыпались на гребцов, заставив корабль вильнуть вбок.
Перекрывая вопли, раздался новый приказ грести. Галера с серебряным змеем стремительно изменила курс и неслась прямо на француза. Уже слышны стали выклики человека в черном: он отдавал приказы своим людям, соревнуясь в громкости с пронзительными звуками североафриканских труб. До абордажного боя осталось не больше пары минут.
— Музыканты! — крикнул Лавальер, направляясь вперед. — Сыграйте мне гальярду!
И когда по палубе «Персея», корабля флота его величества, разнеслись звуки этого танца, запрещенного в половине королевских дворов Европы за непозволительную чувственность, капитан упер руку в покрытый латами бок и запрыгал.
— Ох, милосердная Матерь! — Хакон покачал головой. — А он не только урод, но и сумасшедший!
— Но управлять кораблем умеет, — проговорил Жан.
Большенос был занят не только танцем. Он быстро выкрикивал приказы, стараясь встретить врага носом, чтобы протаранить большую галеру на уровне ватерлинии окованным железом тараном. Хаким ибн Саббах, желая не только одержать победу, но и получить «Персей» в качестве добычи, пытался подойти к нему сбоку и взять на абордаж. Два корабля осторожно сближались, напоминая двух борцов. Оба капитана постоянно меняли курс с помощью весел, а пират еще и с помощью парусов.
— Слушайте! — быстро проговорил Джанук, вставая и опускаясь на скамью вместе со своими товарищами. — Чтобы иметь шанс выжить во время сражения на галере, нужно знать три вещи.
Жан подался ближе.
— Какие же?
— Первая: как только мы сойдемся, они начнут обстреливать палубу из луков. Они будут стрелять сверху, но им известно, что доспехи солдат достаточно хорошо защитят почти все их тело. А раз они увидят у нас оружие, то начнут целиться в нас. Так что пока они не поднимутся к нам на борт, сидите под скамьями. И не высовывайте задницы.
Хакон скептически посмотрел на скамью. Он был человеком крупным.
— Второе. Не выходите, пока не раздастся второй залп. Я думаю, что Большенос прикажет половине солдат стрелять, когда нас будут захватывать баграми, а второй половине — когда враги окажутся у нас на борту. Ни к чему вам получить пулю из аркебузы своих же солдат.
— Ладно, — проворчал Хакон. — А что третье?
Внимание Джанука привлекло нечто происходившее на носу «Персея»: он смотрел на то, что сжимал в руке капитан.
— Что? — рассеянно переспросил он.
— Третье. Ты сказал, что нам нужно знать три вещи.
— Да, правильно, — неопределенно ответил бывший янычар. — Три.
И неожиданно бросил весло, увернулся от размахивающего кнутом и сыплющего проклятьями Корбо и бросился на нос. В сторону «Персея» уже летели стрелы, но аркебузьеры пока не открывали огня. Два гребца, сидевших впереди Жана, и один — сбоку, вдруг вскочили, пытаясь вырвать оперенные древки стрел, впившиеся им в шеи.
Они находились примерно в двухстах шагах от неприятеля и продолжали с ним сближаться, когда Джанук оказался рядом с капитаном. Лавальер прекратил свой изысканный танец.
— Капитан, — сказал Джанук, указывая на нос турецкого корабля, — позвольте я попробую.
Лавальер посмотрел на полуобнаженного пленника с клоком иссиня-черных волос на голове.
— Он мой. — Гнусавый голос француза прозвучал капризно. — Почему я должен уступить его тебе?
— Потому что я могу убить их канонира. Разве вы не это пытались сделать?
Да, именно это и пытался сделать капитан. Однако лук в руках у янычара — сухожилия животного, обвитые вокруг кленового стержня, с захватом из кости — был непохож на легкое оружие, которым Лавальер пользовался на охоте дома, в Бордо. Несмотря на все свои старания, несмотря на практику, капитану так и не удалось его освоить. Он уже выпустил стрелу в кормовую часть галеры, где канонир противника нагнулся к своему василиску, пушке, заряженной смертоносными пакетами с острыми кусочками металла, которые при выстреле с ближнего расстояния перебьют большинство его солдат. А капитан уже имел возможность оценить меткость этого канонира. Если его удастся убить, это определенно повысит их шансы на успех.
Лавалеру не нравилось стоять так близко от пленника, и он снова поднес к самому носу ароматический шарик. Однако, глядя поверх него, француз увидел в устремленных на него серых глазах Джанука нечто особенное — странную, необычную уверенность в своих силах. Опыт научил капитана, что исход сражения определяют инстинктивные решения. На этот раз инстинкт подсказал ему отдать свой лук. И он тут же переключил внимание на близящееся столкновение.
Корабли разделяли всего сто пятьдесят шагов. С пятидесяти Джанук сможет пустить стрелу — всего одну, потому что канонир, закончив последние расчеты, поднимет голову только для того, чтобы произвести выстрел. Джанук быстро снял с лука тетиву, заново перевязал петлю, установил лук между ног и пристроил стрелу на натянутую тетиву. «Так-то лучше», — подумал он, почувствовав, насколько увеличилось натяжение. Корабли разделяло около восьмидесяти ярдов, когда он выбрал лучшую стрелу с небольшим оперением, рассчитанным на недолгий полет, и узким острым наконечником. Такая стрела с пятидесяти шагов пробивает голову оленю, как он не раз имел возможность убедиться во время многочасовых охотничьих вылазок на холмы, окружавшие Измир.
Команда гребцам прозвучала сначала на арабском корабле, но почти сразу же ее повторил Корбо. Обе морские птицы сложили крылья и двигались вперед только за счет последних усилий гребцов, почти теряющих сознание от напряжения. Корабли стремительно сближались. Хаким выиграл схватку капитанов: столкновение должно было произойти бортами, а не носом. А команде Гантона не хватило времени, чтобы приготовить орудие к еще одному выстрелу. Теперь опытный канонир уже бежал к своему василиску, приготовленному на корме.
Семьдесят ярдов. Джон Гуд, бывший офицер морского флота короля Генриха, а теперь — подчиненный мавра, вынырнул из-за планшира, чтобы нацелить свое орудие. Он дал пушке прозвище Мегера Мэг, в честь своей склочной жены, давно брошенной им в Дувре. Хаким знал цену своему канониру и специально задержался у подбитой галеры, чтобы взять на борт его самого и его любимое орудие. Гуд прекрасно понимал, почему это было сделано. Это ему удалось обеспечить им добычу своим великолепным выстрелом по мачте. И теперь, если ему удастся выстрелить по палубе, перебить большую часть солдат и особенно их танцующего дурака-капитана… Он поднял запал над отверстием.
Не обращая внимания на дождь стрел, которые градом сыпались на палубу, заставив себя не слышать криков раненых, Джанук до отказа натянул тетиву. Он уже два года не ощущал силы, скрытой в приготовленном к выстрелу луке, но его мышцы привычно напряглись, дыхание замедлилось. Он прицелился. Он увидел, как рука канонира делает последние изменения в наклоне ствола, увидел вынырнувшую прямо под жерлом голову, успел даже рассмотреть, как в глазах блеснул отсвет пламени с запального факела. Он навел стрелу как раз на этот блеск, выдохнул почти весь воздух — и спустил тетиву.
Джон Гуд уже опускал запал, когда что-то ударило его по лицу. Он даже не успел понять, что это было, потому что умер, еще не успев упасть на палубу.
Стрелы летели сплошной тучей, и Джанук спрятался за деревянным бортом носовой части. Стоя над ним, капитан воздел свой меч в быстром салюте, не обращая внимания на стрелы, со звоном отскакивающие от его доспехов.
Джанук хотел было отдать ему лук.
— Оставь его себе, — сказал капитан. — Но учти, после я его заберу.
А потом раздался вопль гнущегося и ломающегося дерева, который казался таким же одушевленным, как крики раненых и умирающих на палубах обоих кораблей: галера и галиот столкнулись.
Жан с Хаконом делали то, что им посоветовали: лежали в дерьме и отбросах под скамьями. Воинственные кличи и пронзительные завывания не выманили их наружу. Вскоре они услышали, как в дерево над ними ударил десяток стрел, причем одна вонзилась в палубу всего в ногте от носа Хакона. Потом над ними прогремел залп: половина аркебузьеров «Персея» выстрелили по первым рядам пиратов в тюрбанах, с кривыми саблями в руках, которые хлынули через борт галеры. Многие остались целы, и вдоль скамей со стуком пронеслись босые ноги.
Когда Хакон потянулся за своим топором, Жан прокричал:
— Второй залп! Помни, что говорил Джанук!
И они остались ждать. Спустя секунду прогремел следующий залп, и раздались новые крики боли и ужаса. Рядом со втиснувшимся под скамью Хаконом упало тело, корчась в предсмертных судорогах. Вытянув свои ручищи, скандинав утопил бьющегося пирата в вонючей жиже.
— Пора! — сказал Жан.
Они с Хаконом выкатились из-под скамей — и увидели, как на палубу врывается третья волна пиратов, которых уже не могли остановить солдаты, спешившие перезарядить аркебузы. Не было времени прикидывать шансы, пугаться или осматриваться. Пришло время отдаться туману битвы, алому, как кровь, что брызгала повсюду.
На Жана бросилась фигура в тюрбане и белом одеянии. Пират громко кричал и высоко поднимал копье, целясь прямо в грудь противнику. Жан едва успел отскочить в сторону — и наконечник погрузился в планшир позади него. Взмахнув мечом на уровне древка копья, Жан снес нападавшему голову, и она покатилась по палубе с изумленным выражением на мертвом лице. Выдернув копье и закрутив его в воздухе, чтобы перехватить удобнее, Жан метнул его на дюжину шагов и проткнул пирата, которому удалось поднырнуть под вращающийся топор Хакона. Копье остановило смертельный удар кривой турецкой сабли, предназначавшийся скандинаву. По глазам Хакона было видно, что он оценил эту любезность, но не успел ничего сказать: еще три противника, один с копьем и двое с саблями, набросились на него, и Жан не смог прийти на помощь другу, потому что на него самого с криками насели еще три пирата.
Жан прыгнул в проход между скамьями. Вращая мечом, он сделал ложный выпад, ударил левого противника ниже поднятой гарды, полоснув его поперек груди, а потом остановил две другие сабли, метившие ему в голову, и, резко вывернув кисти, выбил их из рук нападавших. Один из пиратов в страхе вскочил на скамью, а второй выхватил вторую саблю, которая была закреплена у него за спиной. Жан перешел в нападение, и корсар отступил, умело парируя его выпады — пока не врезался в подвешенное тело Акэ. Кровь огромного негра сделала эту часть палубы скользкой, и, когда у пирата разъехались ноги, Жан рванулся вперед и ударил его плоским концом своего меча. Это было единственным недостатком оружия Жана: палаческий меч не имел острия, которым можно нанести смертельный удар. Однако силы удара хватило, чтобы опрокинуть врага на спину, после чего Жан снова сделал быстрый выпад, направил клинок вниз и пригвоздил пирата к палубе.
Во время поединка Жан отступил довольно далеко к корме и на несколько секунд остался без противников. Это был один из тех кратких моментов затишья, которые всегда бывают во время сражений или во время казни, когда меч наносит свой удар. Шум вдруг стих, крики и смертоносные удары удалились, алый туман исчез, словно занавеска, отдернутая невидимой рукой. Такие мгновения ясности не раз спасали ему жизнь. В тишине Жан услышал рядом с собой негромкий голос. Повернувшись, он стал искать источник звука.
Всего на расстоянии ладони от себя он увидел лицо — огромное перевернутое лицо, покрытое потом и искаженное болью. Карие глаза смотрели прямо на него, а голос произносил слова, которых он не мог понять, но которые сопровождались взглядом на его меч. Смысл этого взгляда не понять было невозможно.
Акэ умолял дать ему быструю и милосердную смерть.
В тишине, которая продолжала владеть Жаном, он — как ему показалось, страшно медленно — приблизился к ногам подвешенного гребца и полоснул мечом по веревкам. Приняв Акэ на руки, Жан осторожно опустил его в проход, прислонив спиной к кормовой палубе. А потом он потянулся за кривой саблей убитого пирата, вложил ее в громадные ладони Акэ и сказал:
— Всегда лучше умереть потом.
И тишина внезапно отхлынула. На Жана кто-то налетел, опрокинув на спину и закрыв собой. Он ощутил вкус крови, решил, что она ему незнакома, и с трудом выбрался из-под мертвых конечностей. Над ним стоял совершенно нагой Хакон, покрытый кровью и безумно хохочущий.
— Один за одного! — крикнул он. — Этот пес собирался воткнуть копье тебе в задницу. Держу пари, что спасу тебя больше раз, чем ты меня. Проигравший покупает первый бочонок вина!
С этими словами он закрутил свой топор высоко в воздухе и бегом вернулся в самую гущу боя.
Несмотря на то что Жан снова начал слышать рев сражения, он все же различил собственное имя. Уклоняясь, он пробежал между скамьями к Джануку.
— Ты не можешь позвать сюда этого викинга? — осведомился янычар. — У меня есть план.
Француз расхохотался тому, что хорват оставался таким хладнокровным, и это несмотря на то, что у него из плеча торчала стрела. Похоже, рана совершенно его не отвлекала.
— Сейчас приведу.
— Приходите на носовую палубу, — сказал Джанук. Он приостановился, отломил стрелу у самого наконечника и исчез из виду.
Поднявшись на палубу, Джанук мог видеть, как развиваются события. Он почти не участвовал в бою: с ним наверху находилось немало солдат «Персея». Однако он достаточно часто участвовал в морских сражениях, чтобы понимать, как идут дела на этот раз. Галера под черным полумесяцем, которой Гантон снес мачту, успела выправиться. Там убрали с палубы обломки и обрывки парусов, и судно уже огибало сцепившиеся корабли, чтобы вступить в сражение с другого борта «Персея». Как только маневр будет закончен, превосходящие силы пиратов быстро положат конец бою. А как только Хаким увидит Джанука, тому будет обеспечена верная и мучительная смерть.
Большенос думал примерно то же. Они устояли перед первыми атаками, и его солдаты под командованием Августина сражались лучше, чем можно было ожидать, однако капитан слишком хорошо видел, что противник вот-вот получит подкрепление, и понимал, к чему это приведет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
— Не буду отрицать: я молился, чтобы меня вызволили мои братья-мусульмане. Но во главе наших преследователей стоит человек, который ненавидит меня сильнее всех на этом свете. Это — кровная месть. И Аллаху угодно, чтобы один из нас сегодня погиб.
Теперь уже улыбнулся француз.
— Тогда я считаю, что нам, ветеранам Мохачской битвы, следует держаться рядом. Я почту за честь сражаться подле тебя.
— Я тоже.
Они сжали друг другу запястья. В этот момент к ним подбежал Хакон.
— Ну, друзья мои, — объявил он, — будете ласкать друг друга потом. Может, вы и не заметили, но нам вот-вот предстоит вступить в бой.
Огромный скандинав дрожал от восторга. Он подбросил топор высоко в воздух, мощно хлопнул обоих товарищей по плечам и поймал оружие на лету.
— Хакон! — возмущенно воскликнул Жан. — Скорее всего к исходу этого дня мы все погибнем!
— Знаю! — прокричал викинг. — Чудесно, правда? Жаль, что Фенрира со мной нет.
Ему никто не ответил, потому что раздался крик: «На весла! На весла!» Положив оружие рядом с собой, все трое схватились за огромную дубовую рукоять и по команде принялись грести в утроенном темпе. Капитан Большенос был им ненавистен, но на всех произвел глубокое впечатление его первый маневр.
Противник был уже не далее чем в трехстах шагах за кормой галиота и готовился обогнать «Персей» с обеих сторон, чтобы зажать его в клещи. Если пиратам удастся это сделать, то «Персей» и, что важнее, его капитан обречены.
— Пора, Корбо! — крикнул Лавальер.
— Левая, табань! Правая, вперед!
Такой маневр носил название «Остановка утопленников», потому что при неправильном исполнении корабль мог завалиться на бок. «Персей» остановился так резко, что все его доски заскрипели от перегрузки. Корабль стал разворачиваться вокруг поперечной оси, и на одну жуткую секунду всем показалось, что он вот-вот вывалит за борт всех гребцов левого борта, в том числе Жана, Хакона и Джанука. Скандинав, который сидел у самого планшира, даже опустил руку в воду и сполоснул себе лицо. А потом корабль выпрямился, левый борт поднялся — и они оказались лицом к стремительно приближавшимся арабам. Казалось, меньшая галера находится прямо перед ними.
Корбо отдал приказ снова начать греблю в утроенном темпе. Гантон кричал своим помощникам:
— Передвигайтесь на левый борт! Не так далеко, собаки! Теперь на фут назад! Хватит!
Он стремительно рванул рычаг наводки, пробормотал короткую молитву Мадонне и поднес факел к запальному отверстию.
«Персей» снова сотрясла отдача от выстрела. Пороховой дым затянул всю палубу. Когда он рассеялся, Жан присоединил свой голос к радостным крикам: выстрелом снесло грот-мачту на меньшей галере, и ее черный вымпел с полумесяцем, снасти и рангоутное дерево посыпались на гребцов, заставив корабль вильнуть вбок.
Перекрывая вопли, раздался новый приказ грести. Галера с серебряным змеем стремительно изменила курс и неслась прямо на француза. Уже слышны стали выклики человека в черном: он отдавал приказы своим людям, соревнуясь в громкости с пронзительными звуками североафриканских труб. До абордажного боя осталось не больше пары минут.
— Музыканты! — крикнул Лавальер, направляясь вперед. — Сыграйте мне гальярду!
И когда по палубе «Персея», корабля флота его величества, разнеслись звуки этого танца, запрещенного в половине королевских дворов Европы за непозволительную чувственность, капитан упер руку в покрытый латами бок и запрыгал.
— Ох, милосердная Матерь! — Хакон покачал головой. — А он не только урод, но и сумасшедший!
— Но управлять кораблем умеет, — проговорил Жан.
Большенос был занят не только танцем. Он быстро выкрикивал приказы, стараясь встретить врага носом, чтобы протаранить большую галеру на уровне ватерлинии окованным железом тараном. Хаким ибн Саббах, желая не только одержать победу, но и получить «Персей» в качестве добычи, пытался подойти к нему сбоку и взять на абордаж. Два корабля осторожно сближались, напоминая двух борцов. Оба капитана постоянно меняли курс с помощью весел, а пират еще и с помощью парусов.
— Слушайте! — быстро проговорил Джанук, вставая и опускаясь на скамью вместе со своими товарищами. — Чтобы иметь шанс выжить во время сражения на галере, нужно знать три вещи.
Жан подался ближе.
— Какие же?
— Первая: как только мы сойдемся, они начнут обстреливать палубу из луков. Они будут стрелять сверху, но им известно, что доспехи солдат достаточно хорошо защитят почти все их тело. А раз они увидят у нас оружие, то начнут целиться в нас. Так что пока они не поднимутся к нам на борт, сидите под скамьями. И не высовывайте задницы.
Хакон скептически посмотрел на скамью. Он был человеком крупным.
— Второе. Не выходите, пока не раздастся второй залп. Я думаю, что Большенос прикажет половине солдат стрелять, когда нас будут захватывать баграми, а второй половине — когда враги окажутся у нас на борту. Ни к чему вам получить пулю из аркебузы своих же солдат.
— Ладно, — проворчал Хакон. — А что третье?
Внимание Джанука привлекло нечто происходившее на носу «Персея»: он смотрел на то, что сжимал в руке капитан.
— Что? — рассеянно переспросил он.
— Третье. Ты сказал, что нам нужно знать три вещи.
— Да, правильно, — неопределенно ответил бывший янычар. — Три.
И неожиданно бросил весло, увернулся от размахивающего кнутом и сыплющего проклятьями Корбо и бросился на нос. В сторону «Персея» уже летели стрелы, но аркебузьеры пока не открывали огня. Два гребца, сидевших впереди Жана, и один — сбоку, вдруг вскочили, пытаясь вырвать оперенные древки стрел, впившиеся им в шеи.
Они находились примерно в двухстах шагах от неприятеля и продолжали с ним сближаться, когда Джанук оказался рядом с капитаном. Лавальер прекратил свой изысканный танец.
— Капитан, — сказал Джанук, указывая на нос турецкого корабля, — позвольте я попробую.
Лавальер посмотрел на полуобнаженного пленника с клоком иссиня-черных волос на голове.
— Он мой. — Гнусавый голос француза прозвучал капризно. — Почему я должен уступить его тебе?
— Потому что я могу убить их канонира. Разве вы не это пытались сделать?
Да, именно это и пытался сделать капитан. Однако лук в руках у янычара — сухожилия животного, обвитые вокруг кленового стержня, с захватом из кости — был непохож на легкое оружие, которым Лавальер пользовался на охоте дома, в Бордо. Несмотря на все свои старания, несмотря на практику, капитану так и не удалось его освоить. Он уже выпустил стрелу в кормовую часть галеры, где канонир противника нагнулся к своему василиску, пушке, заряженной смертоносными пакетами с острыми кусочками металла, которые при выстреле с ближнего расстояния перебьют большинство его солдат. А капитан уже имел возможность оценить меткость этого канонира. Если его удастся убить, это определенно повысит их шансы на успех.
Лавалеру не нравилось стоять так близко от пленника, и он снова поднес к самому носу ароматический шарик. Однако, глядя поверх него, француз увидел в устремленных на него серых глазах Джанука нечто особенное — странную, необычную уверенность в своих силах. Опыт научил капитана, что исход сражения определяют инстинктивные решения. На этот раз инстинкт подсказал ему отдать свой лук. И он тут же переключил внимание на близящееся столкновение.
Корабли разделяли всего сто пятьдесят шагов. С пятидесяти Джанук сможет пустить стрелу — всего одну, потому что канонир, закончив последние расчеты, поднимет голову только для того, чтобы произвести выстрел. Джанук быстро снял с лука тетиву, заново перевязал петлю, установил лук между ног и пристроил стрелу на натянутую тетиву. «Так-то лучше», — подумал он, почувствовав, насколько увеличилось натяжение. Корабли разделяло около восьмидесяти ярдов, когда он выбрал лучшую стрелу с небольшим оперением, рассчитанным на недолгий полет, и узким острым наконечником. Такая стрела с пятидесяти шагов пробивает голову оленю, как он не раз имел возможность убедиться во время многочасовых охотничьих вылазок на холмы, окружавшие Измир.
Команда гребцам прозвучала сначала на арабском корабле, но почти сразу же ее повторил Корбо. Обе морские птицы сложили крылья и двигались вперед только за счет последних усилий гребцов, почти теряющих сознание от напряжения. Корабли стремительно сближались. Хаким выиграл схватку капитанов: столкновение должно было произойти бортами, а не носом. А команде Гантона не хватило времени, чтобы приготовить орудие к еще одному выстрелу. Теперь опытный канонир уже бежал к своему василиску, приготовленному на корме.
Семьдесят ярдов. Джон Гуд, бывший офицер морского флота короля Генриха, а теперь — подчиненный мавра, вынырнул из-за планшира, чтобы нацелить свое орудие. Он дал пушке прозвище Мегера Мэг, в честь своей склочной жены, давно брошенной им в Дувре. Хаким знал цену своему канониру и специально задержался у подбитой галеры, чтобы взять на борт его самого и его любимое орудие. Гуд прекрасно понимал, почему это было сделано. Это ему удалось обеспечить им добычу своим великолепным выстрелом по мачте. И теперь, если ему удастся выстрелить по палубе, перебить большую часть солдат и особенно их танцующего дурака-капитана… Он поднял запал над отверстием.
Не обращая внимания на дождь стрел, которые градом сыпались на палубу, заставив себя не слышать криков раненых, Джанук до отказа натянул тетиву. Он уже два года не ощущал силы, скрытой в приготовленном к выстрелу луке, но его мышцы привычно напряглись, дыхание замедлилось. Он прицелился. Он увидел, как рука канонира делает последние изменения в наклоне ствола, увидел вынырнувшую прямо под жерлом голову, успел даже рассмотреть, как в глазах блеснул отсвет пламени с запального факела. Он навел стрелу как раз на этот блеск, выдохнул почти весь воздух — и спустил тетиву.
Джон Гуд уже опускал запал, когда что-то ударило его по лицу. Он даже не успел понять, что это было, потому что умер, еще не успев упасть на палубу.
Стрелы летели сплошной тучей, и Джанук спрятался за деревянным бортом носовой части. Стоя над ним, капитан воздел свой меч в быстром салюте, не обращая внимания на стрелы, со звоном отскакивающие от его доспехов.
Джанук хотел было отдать ему лук.
— Оставь его себе, — сказал капитан. — Но учти, после я его заберу.
А потом раздался вопль гнущегося и ломающегося дерева, который казался таким же одушевленным, как крики раненых и умирающих на палубах обоих кораблей: галера и галиот столкнулись.
Жан с Хаконом делали то, что им посоветовали: лежали в дерьме и отбросах под скамьями. Воинственные кличи и пронзительные завывания не выманили их наружу. Вскоре они услышали, как в дерево над ними ударил десяток стрел, причем одна вонзилась в палубу всего в ногте от носа Хакона. Потом над ними прогремел залп: половина аркебузьеров «Персея» выстрелили по первым рядам пиратов в тюрбанах, с кривыми саблями в руках, которые хлынули через борт галеры. Многие остались целы, и вдоль скамей со стуком пронеслись босые ноги.
Когда Хакон потянулся за своим топором, Жан прокричал:
— Второй залп! Помни, что говорил Джанук!
И они остались ждать. Спустя секунду прогремел следующий залп, и раздались новые крики боли и ужаса. Рядом со втиснувшимся под скамью Хаконом упало тело, корчась в предсмертных судорогах. Вытянув свои ручищи, скандинав утопил бьющегося пирата в вонючей жиже.
— Пора! — сказал Жан.
Они с Хаконом выкатились из-под скамей — и увидели, как на палубу врывается третья волна пиратов, которых уже не могли остановить солдаты, спешившие перезарядить аркебузы. Не было времени прикидывать шансы, пугаться или осматриваться. Пришло время отдаться туману битвы, алому, как кровь, что брызгала повсюду.
На Жана бросилась фигура в тюрбане и белом одеянии. Пират громко кричал и высоко поднимал копье, целясь прямо в грудь противнику. Жан едва успел отскочить в сторону — и наконечник погрузился в планшир позади него. Взмахнув мечом на уровне древка копья, Жан снес нападавшему голову, и она покатилась по палубе с изумленным выражением на мертвом лице. Выдернув копье и закрутив его в воздухе, чтобы перехватить удобнее, Жан метнул его на дюжину шагов и проткнул пирата, которому удалось поднырнуть под вращающийся топор Хакона. Копье остановило смертельный удар кривой турецкой сабли, предназначавшийся скандинаву. По глазам Хакона было видно, что он оценил эту любезность, но не успел ничего сказать: еще три противника, один с копьем и двое с саблями, набросились на него, и Жан не смог прийти на помощь другу, потому что на него самого с криками насели еще три пирата.
Жан прыгнул в проход между скамьями. Вращая мечом, он сделал ложный выпад, ударил левого противника ниже поднятой гарды, полоснув его поперек груди, а потом остановил две другие сабли, метившие ему в голову, и, резко вывернув кисти, выбил их из рук нападавших. Один из пиратов в страхе вскочил на скамью, а второй выхватил вторую саблю, которая была закреплена у него за спиной. Жан перешел в нападение, и корсар отступил, умело парируя его выпады — пока не врезался в подвешенное тело Акэ. Кровь огромного негра сделала эту часть палубы скользкой, и, когда у пирата разъехались ноги, Жан рванулся вперед и ударил его плоским концом своего меча. Это было единственным недостатком оружия Жана: палаческий меч не имел острия, которым можно нанести смертельный удар. Однако силы удара хватило, чтобы опрокинуть врага на спину, после чего Жан снова сделал быстрый выпад, направил клинок вниз и пригвоздил пирата к палубе.
Во время поединка Жан отступил довольно далеко к корме и на несколько секунд остался без противников. Это был один из тех кратких моментов затишья, которые всегда бывают во время сражений или во время казни, когда меч наносит свой удар. Шум вдруг стих, крики и смертоносные удары удалились, алый туман исчез, словно занавеска, отдернутая невидимой рукой. Такие мгновения ясности не раз спасали ему жизнь. В тишине Жан услышал рядом с собой негромкий голос. Повернувшись, он стал искать источник звука.
Всего на расстоянии ладони от себя он увидел лицо — огромное перевернутое лицо, покрытое потом и искаженное болью. Карие глаза смотрели прямо на него, а голос произносил слова, которых он не мог понять, но которые сопровождались взглядом на его меч. Смысл этого взгляда не понять было невозможно.
Акэ умолял дать ему быструю и милосердную смерть.
В тишине, которая продолжала владеть Жаном, он — как ему показалось, страшно медленно — приблизился к ногам подвешенного гребца и полоснул мечом по веревкам. Приняв Акэ на руки, Жан осторожно опустил его в проход, прислонив спиной к кормовой палубе. А потом он потянулся за кривой саблей убитого пирата, вложил ее в громадные ладони Акэ и сказал:
— Всегда лучше умереть потом.
И тишина внезапно отхлынула. На Жана кто-то налетел, опрокинув на спину и закрыв собой. Он ощутил вкус крови, решил, что она ему незнакома, и с трудом выбрался из-под мертвых конечностей. Над ним стоял совершенно нагой Хакон, покрытый кровью и безумно хохочущий.
— Один за одного! — крикнул он. — Этот пес собирался воткнуть копье тебе в задницу. Держу пари, что спасу тебя больше раз, чем ты меня. Проигравший покупает первый бочонок вина!
С этими словами он закрутил свой топор высоко в воздухе и бегом вернулся в самую гущу боя.
Несмотря на то что Жан снова начал слышать рев сражения, он все же различил собственное имя. Уклоняясь, он пробежал между скамьями к Джануку.
— Ты не можешь позвать сюда этого викинга? — осведомился янычар. — У меня есть план.
Француз расхохотался тому, что хорват оставался таким хладнокровным, и это несмотря на то, что у него из плеча торчала стрела. Похоже, рана совершенно его не отвлекала.
— Сейчас приведу.
— Приходите на носовую палубу, — сказал Джанук. Он приостановился, отломил стрелу у самого наконечника и исчез из виду.
Поднявшись на палубу, Джанук мог видеть, как развиваются события. Он почти не участвовал в бою: с ним наверху находилось немало солдат «Персея». Однако он достаточно часто участвовал в морских сражениях, чтобы понимать, как идут дела на этот раз. Галера под черным полумесяцем, которой Гантон снес мачту, успела выправиться. Там убрали с палубы обломки и обрывки парусов, и судно уже огибало сцепившиеся корабли, чтобы вступить в сражение с другого борта «Персея». Как только маневр будет закончен, превосходящие силы пиратов быстро положат конец бою. А как только Хаким увидит Джанука, тому будет обеспечена верная и мучительная смерть.
Большенос думал примерно то же. Они устояли перед первыми атаками, и его солдаты под командованием Августина сражались лучше, чем можно было ожидать, однако капитан слишком хорошо видел, что противник вот-вот получит подкрепление, и понимал, к чему это приведет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49