— О да, конец есть. Она заканчивается скачками. Они начинаются и завершаются здесь, на Кампо, и проходят по улицам. У каждой контрады своя лошадь. А потом, конечно, начинается настоящая вакханалия, и для победивших, и для проигравших.
— И когда начинается этот языческий ритуал?
— Второго июля.
— Через два дня. Нас пригласят?
— Приглашены все. Это самый большой праздник на свете. Все наряжаются. Видишь вон того человека, который несет бархат и шелка? Сиенец скорее будет неделю голодать, чем недостаточно нарядно оденется в этот день. Это скачки, бой и пир, все вместе.
— Ну, что ты скажешь об этих итальянцах, Демон? Что же делать скромному немцу и добропорядочному французскому ворону?
— Участвовать в празднике, конечно. — Бекк снова улыбнулась. — И если ты сумеешь не потерять голову, то можешь раздобыть много-много денег. Кошельки подвешены к поясам, а мужчины и женщины настолько пьяны или настолько захвачены похотью, что не сразу замечают их исчезновение.
Фуггер притворился возмущенным:
— Вы же не предлагаете мне начать преступную жизнь, юный господин?
— Жизнь — нет. Одной ночи хватит. Нам нужно побольше денег, чтобы… — Бекк резко замолчала и уставилась на ратушу.
— Чтобы — что? Ты все еще не готов рассказать нам с Демоном, почему тебе так необходимо пробраться во дворец Чибо?
— Лучше, чтобы об этом никто не знал. До времени. Просто знай, что это очень важно. — Бекк вздохнула. — Я пробовал устроить засаду, я следовал за ним через всю Европу, надеясь застать врасплох. Может быть, с помощью денег, которые мы заполучим на Палио, я смогу подкупом проникнуть в его дворец. В это время людям всегда нужны деньги. И потом… — Она снова замолчала. — Фуггер, ты меня слушаешь?
Он ее не слушал. Фенрир, дремавший на солнце у их ног, встал и тихо зарычал. Из отбрасываемой башней тени появился некто. Некто знакомый.
— Фон Золинген! — прошептал Фуггер. — Отвернись! Спрячь лицо. Он ведь раньше тебя видел.
Фуггер тревожился напрасно. Во время того уличного боя в Тулоне Генрих видел все как в тумане, да и сейчас еще не вполне оправился от удара камнем, с такой силой пущенным из пращи Бекк. Голова у него болела, и зрение до сих пор не восстановилось. И в памяти зияли провалы. Однако Генрих понадобился своему господину в качестве вербовщика, а господину следовало повиноваться. Вот почему он сопровождал Джованни, камердинера архиепископа, чтобы подкрепить сладкие речи итальянца своими немецкими мускулами. Им надо было нанять людей. Особых людей.
— Что здесь происходит? — изумленно спросил Фуггер, когда щуплый итальянец поставил ящик, который нес, у самого фонтана, всего в десяти шагах от них.
Человечек встал на ящик, а двое слуг принялись разливать вино из бочки, мгновенно собрав вокруг себя толпу. Фон Золинген ждал поблизости, скрестив на груди руки. Джованни начал говорить.
— Почтенные жители Сиены! — произнес он пронзительным голосом, который разнесся по всей площади. — Ваш добрый, щедрый и любящий Святейший архиепископ, который, как вы знаете, был таким же сыном нашего прекрасного города, как и вы все, — архиепископ хочет сделать Палио этого года еще более впечатляющим, чем все предыдущие. — Сие объявление было встречено приветственными криками. — Прежде всего, он спустится в глубины своего великолепного винного погреба и достанет оттуда бочки нектара, образчик которого вы можете попробовать уже сейчас. — Тут крики стали громче, и присутствующим налили еще. — Но помимо этого, в качестве прелюдии к празднику он собирается устроить на площади представление, которое будет посвящено самому славному эпизоду истории нашего города — захвату руки знаменосца при Монтаперти, который повернул ход войны против наших врагов флорентийцев и принес нам победу, которую мы и празднуем во время Иалио.
При упоминании старого заклятого врага Сиены толпа разразилась криками и улюлюканьем. Всего пять лет назад флорентийцы снова осаждали город.
Повысив голос, чтобы перекричать гвалт толпы, Джованни продолжил:
— Чтобы получить нужный драматический эффект, а также из доброты к тем, кто когда-то сошел с честного христианского пути и заплатил за это дорогую цену, архиепископ пожелал, чтобы все однорукие люди, я хочу сказать, все, кто лишился одной кисти из-за несчастного случая или в качестве наказания и кто хочет в течение трех дней и ночей получать честный заработок и сладко есть и пить вино даже получше этого — да, откупорьте еще один бочонок! — и спать на пуховых перинах в резиденции его высокопреосвященства, где будут прислуживать девицы из челяди архиепископа, — это предложение было встречено самыми громкими криками, — так вот, эти везучие однорукие люди должны немедленно подойти ко мне. Грешников ожидает искупление, раскаявшихся — уют и роскошь. И возможность участвовать в этом великолепном представлении, рассказывающем о нашей героической истории.
В любом городе Европы одноруких нашлось бы великое множество. В основном это были воры-неудачники, которым оставили жизнь, но чье существование после наказания стало безрадостным. Бесплатное вино уже заманило несколько таких калек, и они нетерпеливо ринулись к Джованни, радуясь возможности получить еще что-то.
— Куда ты? — прошептала Бекк.
Фуггер встал и стал снимать с плеча мешок. Он понимал, что лишние разговоры или раздумья ослабят его решимость, и поспешно сказал:
— Ты хотел попасть во дворец. Это — наш шанс.
— Ты готов добровольно пойти в когти этому дьяволу? Ты с ума сошел?
Фуггер бросил мешок к ее ногам.
— Как и ты.
— Но у меня… очень важная причина. А тебе зачем?
Фуггер секунду подумал.
— У меня тоже есть причина. Рука королевы там. Будет очень хорошо, если Жан приедет — а она уже у нас!
Опять это имя! Бекк вдруг увидела, как рука Жана приподнимает навес палатки торговца водой. Она сказала тогда что-то такое, что заставило его прищуриться и заглянуть ей в глаза. А потом он ушел.
— Он на галере. Он никогда не вернется.
Фуггер просто улыбнулся и сказал:
— Конечно, вернется.
— Фуггер! — Бекк поймала его за беспалую руку. — Из темниц Чибо никто не возвращается. Никогда. Я больше никогда тебя не увижу. Как моего отца.
Она выдала свою тайну — ту, которой за десять лет ни разу ни с кем не поделилась!
— Твой отец там?
— Да. Да, так мне кажется. Если он еще жив — а я чувствую, что жив, — то он там. В плену у Чибо. Он заставляет его делать… ужасные вещи.
— Тем более мне следует туда пойти.
— И никогда не вернуться? Неужели тебе так не терпится снова потерять себя? Как я смогу тебе помочь, если не буду знать, где ты?
Он на секунду задумался.
— Погоди! — сказал он и засвистел.
Ворон, улетевший погонять голубей у башни, спустился вниз и устроился у него на плече. Фуггер начал гладить птице голову между ее блестящими антрацитовыми глазками, и она пригнулась к его руке, убаюканная его лаской. Он осторожно поднял руку, обхватил ладонью блестящее упитанное тельце и спрятал его под рубаху на спине.
— Демон будет нашим гонцом. Он принесет тебе известия обо мне.
— Ты — сумасшедший! — только и смогла сказать Бекк.
— Так мне говорили.
Бекк смотрела, как он подошел прямо к камердинеру архиепископа. И у нее на глазах его фигура как-то сжалась, скособочилась и стала хромать и подпрыгивать. Почему-то Бекк почувствовала, что такой была его прежняя жизнь.
— Хозяин! — сказал Фуггер. — О, добрый хозяин, смотрите, что у меня для вас есть!
Генрих поймал отшатнувшегося итальянца и подтолкнул его обратно к последнему добровольцу. У него возникло странное ощущение, будто прежде он где-то видел этого лепечущего невнятицу дурака, но у баварца все еще сильно болела голова, в глазах по-прежнему стоял туман, так что он объяснил это ощущение своим состоянием. В конце концов, он никому в Италии рук не рубил. Этот поступок имел место много лет назад, еще в Баварии.
Встряхнувшись в попытке прогнать туман, Генрих рявкнул:
— Давай, этого для начала хватит.
Тут он пустил в ход увесистую дубинку, с которой всегда выходил на улицы, и довольно бесцеремонно погнал полудюжину добровольцев через Кампо и по виа дель Пеллегрини ко дворцу архиепископа.
Бекк следовала за ними в некотором отдалении, наблюдая за тем, как Фуггер кружится в своем странном танце. Приостановившись перед баптистерием, он на секунду неподвижно замер, вскинув руку в жесте, который явно был прощальным. А потом он нырнул в арку, и черные створки ворот закрылись за ним.
Глава 3. МОРСКОЕ СРАЖЕНИЕ
— Парус! Три паруса! По левому борту!
Не сам крик, а его тон заставил замереть всех, кто находился на «Персее», мусульман и христиан, вольных и рабов. Паруса на этих оживленных морских путях встречались часто. Их появление не вызывало того ужаса, который все явственно расслышали в голосе дозорного.
Акэ, подвешенный вниз головой, истекающий кровью из раны в груди и трех разрезов на спине, там, где содрали кожу, услышал это. Услышал это и Корбо, стоявший над ним с ножом в руке и намечавший место следующего разреза. Услышали Жан, Джанук, Хакон и Да Коста — и их взгляды обратились в ту сторону, откуда приближался источник этого страха. Стоявший на квартердеке де Лавальер услышал это — и потянулся за подзорной трубой.
— Прислужники ада! — прогремел он и, не отрывая глаза от трубы, крикнул Корбо: — Когда все закончится, забить дозорного до смерти! Как он допустил, чтобы к нам подобрались так близко?
Он смотрел на красные изогнутые паруса, идущие галсом к ветру, наполнявшему парус «Персея». Имея это преимущество и запас времени, он мог бы обойти, а потом и обогнать эти три корабля. На них больше гребцов, но это тяжелые галеры, так что идущий по ветру галиот всегда бы от них ушел. Однако они следовали на значительном расстоянии друг от друга, как сеть, брошенная, чтобы опутать его. Теперь дело может дойти до боя, в котором его противник имеет сильное численное превосходство. Если только… Лавальер плавает в этих водах уже двадцать лет. Он знает кое-какие уловки.
— Корбо, в проход. Живо!
— Есть, капитан. — Корбо заткнул обдирочный нож за пояс и повернулся к палубе. Но тут он что-то сообразил, и его единственный глаз снова обратился на командующего. — Капитан! В каком направлении?
Лавальер улыбнулся. Корбо терпеть не мог, когда капитан улыбался.
— Прямо на них, конечно. Со скоростью тарана.
Обзывая своего командира длинноносым безумцем, Корбо тем не менее выполнил приказ. Для него главным было, чтобы нож оставался у него за поясом, а не обрабатывал его собственную кожу.
— Барабанщик! Бей вдвое чаще! — крикнул он, бегом направляясь к корме. — Гребите, свиньи! Гребите, пока не лопнете!
— Августин! — Капитан повернулся к своему сержанту, нервно переминавшемуся рядом. — Отведи свою команду вперед и расставь аркебузьеров. Я пойду в каюту и вооружусь. Позови меня, когда мы будем в двадцати кабельтовых.
— Есть, капитан. А наказанный?
Лавальер даже не обернулся:
— Наказание будет продолжено после этой небольшой паузы. Пусть пока повисит.
Скоро у гребцов не останется лишнего дыхания — все пойдет на работу веслами. Но пока по скамьям пронесся негромкий шум.
— Гошподь милошердный! — взвыл Да Коста. — Три на один — и он нападает? Большенош шошел ш ума!
— Их не просто три, старик. — В голосе Джанука слышались какие-то странные нотки, заставившие Жана пристально посмотреть на него. — Они все — галеры.
— Жначит, мы пропали. Ш тем же ушпехом можно шдатьшя прямо шейчаш.
Но несмотря на свои слова, португалец все равно повиновался свисткам: вставал вместе со всеми и падал обратно на скамью, толкая огромное весло. «Персей» стремительно скользил по спокойной поверхности воды.
— А что? — крикнул Жан. — Почему это так важно, что они — галеры?
Старик только застонал — ему уже не хватало дыхания, так что Джанук объяснил вместо него:
— В два раза больше людей, чем на галиоте, в два раза больше весел. Те корабли больше, и мы могли бы уйти от них, особенно при попутном ветре. — Гребцы встали и снова опустились. — Но они слишком широко открыли пасть.
Жан снова услышал те же интонации — скрытое возбуждение.
По их телам пот лился уже ручьями.
— А мне все равно. — Хакон улыбнулся, и его яркие голубые глаза загорелись огнем. — Я еще никогда не участвовал в морском сражении. Это должно быть весело.
— Весело?
Жан не успел больше ничего сказать: плеть щелкнула по плечам скандинава, заставив его замолчать.
Корбо стоял над ними. Он сменил свою девятихвостую «кошку» на кнут, по опыту зная, что во время боя надсмотрщику требуется более мощное орудие убеждения, особенно в отношении мусульман.
— Не тратьте дыхание, псы! — крикнул он. — Налегайте на весла, если не хотите стать пленниками Аллаха!
Он пошел по проходу между скамьями, раздавая удары направо и налево.
— Всего один шанс, — пробормотал Хакон, глядя вслед своему мучителю. — Всего один!
Джанук не нуждался в том, чтобы его погоняли кнутом: он греб изо всех сил.
«Я два года дожидался этого, — думал он. — Два года понадобилось на то, чтобы корсары снова бросили вызов кораблям Европы».
Он прекрасно понимал, что может утонуть, погибнуть от арабской стрелы или христианской пули, но сознавал он и то, что если доживет до неотвратимой победы корсаров, то снова обретет свободу. Он сможет вернуться к той жизни, которую так любит: преследовать врагов к вящей славе своего господина, Барбароссы, и к собственной выгоде. Он сможет устроить такой же лагерь, как тот, что был у него в Тунисе, где все его желания выполняли красавицы, такой же оазис из голубой керамической плитки и изобильно текущей воды под солнцем пустыни. И если безумный капитан хочет, чтобы Джанук стремительно несся навстречу такой судьбе, то он будет только рад исполнять пожелания Лавальера. Янычар не сомневался в том, что под красными косыми парусами его ждут прежние товарищи, люди, которые знают и уважают имя Джанука. И он вставал и опускался и налегал на весло всем своим телом, словно одна только сила его рук могла приблизить его к этой радостной минуте.
А безумец-капитан вернулся из своей каюты и прошел мимо гребцов вперед, на нос корабля. На нем были полные рыцарские доспехи из блестящего черного металла, купленные в Милане на деньги, полученные за особо удачный рейс. Капитан потратил тогда всю сумму. Доспехи были настолько легкими, что в них можно танцевать и прыгать — и, конечно, работать турецким луком, который Лавальер нес в руках, и тяжелой рапирой, висевшей у него на боку. Доспехи были изготовлены из отдельных пластин, которые отразят любую стрелу. Капитан знал, что турки и их союзники-пираты по-прежнему предпочитают огнестрельному орудию густой дождь стрел, полагая, что из тысячи стрел хоть одна найдет слабое место в доспехах их врагов-христиан. Именно поэтому, как он знал, следует не жалеть денег на самые лучшие доспехи — без слабых мест. Когда Лавальер добрался до носа, ему уже не нужна была подзорная труба — три пиратских корабля находились меньше чем в полулиге от галиота, и это расстояние стремительно сокращалось. Он видел, как корсары готовятся в бою: на палубах и на реях устроились лучники, бойцы в легких доспехах готовили сходни, абордажные сети и багры — все это понадобится для того, чтобы зацепить христианскую добычу, которая так охотно идет к ним в руки. На среднем корабле находился их капитан. Лавальеру удалось высмотреть человека в белом тюрбане и черном одеянии, который отправлял людей готовить флагман и передавать сигналы остальным двум.
«Надо полагать, он счастлив, — подумал Лавальер. — „Персей“ — аппетитная сардинка, и он собирается проглотить ее».
Противник скоро должен будет оказаться в пределах боя их пушки, которую прозывали «Не надо слов», поскольку ее действия говорили сами за себя. Главный канонир Гантон, неприветливый бретонец, ужасный пьяница на берегу, на море был трезвым и умелым мастером своего дела. Он плавал с Луи уже десять лет и, хотя вел себя не слишком почтительно, не раз выручал своего капитана в отчаянных ситуациях. Луи не сомневался в том, что его умение придет им на помощь и на этот раз. Он окликнул Гантона, стоявшего рядом с пушкой на специальном настиле на носу:
— Гантон, будьте любезны прицелиться.
— Давно пора, капитан. Я уже давно навел орудие на это отребье.
Он громко отдал приказ, еще раз проверил прицел, немного подкрутил колесо, поднимающее ствол, и поднес горящий факел к запальному отверстию. Немедленно раздался оглушительный рев, и ядро перелетело через средний корабль на высоте мачты.
Весь «Персей» выполнял роль станка или лафета, и Жан почувствовал, как корабль сотрясся от отдачи и сначала чуть вздыбился, а потом снова врезался в воду. Из-за резкого толчка несколько весел отклонились в сторону, так что Корбо несколько секунд ревел и щелкал бичом, заставляя гребцов снова войти в ритм.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49