Ведь тетушка убеждена, что Сэм никогда не вернется… Но Мария твердо верила: он вернется. Вернется, потому что обещал. Как было бы чудесно, если бы он поскорее вернулся и они вместе бы наслаждались прелестью осени, пока погода не испортилась и не наступили холода. Взявшись за руки, они бы бродили по земле, усыпанной темно-красной и золотой листвой. Они могли бы вместе собирать восковицу, делать из нее свечи и освещать ими свой дом. И пекли бы тыквенные лепешки, сушили бы на зиму яблоки и вместе бы ложились спать, укрываясь толстыми шерстяными одеялами…
– О Сэм! – громко воскликнула Мария, но возлюбленный не откликнулся на ее зов.
Тяжко вздохнув, Мария поплотнее закуталась в свою алую накидку, стараясь согреться. К счастью, ей оставалось пройти совсем немного. Тетушка, конечно же, разразится бранью, если узнает, что она пошла в город. Но какое это имеет значение? Ей надоело жить затворницей, надоело ограничиваться прогулками к Грейт-Бич, в лес и к пустынной вересковой пустоши, где она собирала кору деревьев и растения для приготовления индейских лекарств. Конечно, сейчас она никого не лечила. Не виделась даже с Тэнкфул. Но какой же одинокой она себя чувствовала!
– Мария! Мария, подожди!
Услышав знакомый голос, Мария расправила накидку, надеясь, что подруга не заметит ее живот. Тэнкфул уже догоняла ее.
– Мария, я так за тебя волновалась! Твоя тетя сказала, что ты больна, что у тебя простуда и она не хочет, чтобы я заразилась. – Стараясь отдышаться, Тэнкфул вглядывалась в лицо Марии. – Как ты себя чувствуешь?
– Сейчас гораздо лучше, спасибо, – ответила Мария. Она прикрыла свой располневший живот свертком, который держала в руке.
– Ну, слава Богу. Мы все так волновались… Последнее время тебя совсем не видно.
– Я ткала одеяла, – сказала Мария, опустив глаза. – Одно несу преподобному Трэту.
– Можно мне посмотреть на него?
Мария неохотно протянула Тэнкфул сверток. Та развернула его и с восхищением воскликнула:
– О Мария! Какое красивое! Оно очень ему понравится. Я всегда говорила, что это несправедливо… Господь наградил тебя одну таким даром и обошел всех нас. Подумать только! – Тэнкфул указала на задумчивых овечек, которые выглядели как живые, и казалось, что они вот-вот сойдут с одеяла. – Они как живые. А младенец Иисус! Тебе удалось передать каждую черту его лица.
Тут послышались крики и раздался стук тяжелых подков. Оглянувшись, девушки увидели лошадь без седока. Ноздри животного раздувались, глаза сверкали, на губах выступила пена. Лошадь неслась прямо на них. Следом бежали мужчины.
– Тэнкфул! – Мария столкнула подругу с дороги, но сама замешкалась.
Лошадь шарахнулась в сторону, но Мария отскочила туда же. Девушка ощутила удар, все закружилось у нее перед глазами, и она упала на землю, осыпаемая комьями земли и гравия.
– Мария! Мария, как ты? – Она открыла глаза и увидела перед собой лицо Тэнкфул. – Мария, какая ты храбрая. Ведь она могла убить тебя! – Тэнкфул посмотрела на собравшихся вокруг людей. – Вы видели? Она спасла мне жизнь.
Двери домов открывались, и люди выбегали на улицу. Мария слышала их голоса, видела знакомые лица. И вдруг почувствовала запах табака из трубки судьи Доуна. Судья пробирался к ней сквозь толпу.
– Вы ушиблись, мисс Холлет? Позвольте помочь вам подняться. – Сунув трубку в рот, судья протянул руку.
– Со мной все в порядке, – пробормотала Мария, смутившись.
Но Тэнкфул тоже протянула ей руку.
– Ты же ушиблась, Мария! – воскликнула она.
Мария благодарила Бога, что отделалась всего лишь легким испугом.
– Ничего страшного, – ответила она. – Это только царапины. Не стоит волноваться.
Мария нагнулась, чтобы поднять с земли накидку, но было уже поздно…
Десятки людей в ужасе смотрели на ее округлившийся живот. Краска стыда тотчас же залила лицо Марии. Но она так же внезапно побледнела. Руки Марии дрожали, когда она брала у Тэнкфул одеяло.
– Мне надо спешить, – пробормотала она. – У меня ведь одеяло для преподобного Трэта…
– Вы только подумайте, у нее одеяло для преподобного! – закричали из толпы. – Оставь его лучше себе!
– Да она же беременна!
– Какой позор!
– Шлюха!
И тут раздался грозный голос судьи Доуна:
– Я бы не советовал вам сейчас ходить к преподобному. Вы этим только оскорбите его. Такой человек, как Трэт, не может встречаться с подобной грешницей. Ты просто распущенная девка.
Грешница? Распущенная? Мария почувствовала, как на глаза ее навернулись слезы. Неужели это о ней?
– Но… но у меня для него подарок.
– Лучше сожги его. Преподобный никогда не примет подарок из твоих рук. – Глаза судьи сузились. – Кстати, мисс Холлет, кто запятнал вас позором?
– Я… я… – Мария кусала губы, стараясь сдержать слезы.
– От кого ребенок?
– Я не могу этого сказать.
– Не можете сказать? – Судья возвышался над Марией, точно башня. – А почему? Ваша тетя знает о вашем поступке? – Зажав в зубах трубку, судья с ненавистью смотрел на Марию. Она повернулась, собираясь бежать, но пальцы судьи вцепились ей в плечо. – Именем Господа заклинаю вас сказать, кто отец. Я не потерплю в нашем приходе негодяя, который совращает молоденьких девушек, а потом скрывается!
Но Мария молчала. Она решила, что ничего этим людям не расскажет, не позволит им проклинать отца ее еще не родившегося ребенка.
Судья больно сдавил ее плечо и прорычал над самым ухом:
– Не заставляй повторять меня снова, Мария Холлет! Кто отец ребенка?
– Я же говорила вам, что не скажу. – Мария всхлипнула. – Я не могу сказать вам потому… потому что…
– Сэр, вы хотите знать, почему она не может назвать имя отца ребенка? – раздался визгливый женский голос. – Я могу вам сказать почему! Она не может назвать имя потому, что не знает его! А не знает потому, что он сам дьявол.
Толпа умолкла. Побледневшие лица одно за другим поворачивались в сторону говорившей.
– Неужели вы, глупцы, не понимаете? – продолжала кричать женщина. – Она не знает! Как Мария, самая прекрасная девственница на земле, зачала Иисуса, так наша Мария, самая красивая девушка в Истхэме, зачала ребенка от сатаны! Подумать только, что мы завидовали ее красоте! Мы тем самым лишь испортили ее. Неужели не понятно? Она слишком хороша для земного мужчины! Она может принадлежать только дьяволу! – Женщина окинула толпу безумным взглядом. – А вы знаете, кем теперь стала наша Мария? Ведьмой!
– Нет… Нет, это неправда! – закричала Мария, но было уже поздно – слово «ведьма» звенело у всех в ушах. – Это неправда. Вы же знаете всю мою жизнь! Как вы можете верить подобным глупостям?
Толпа отшатнулась от Марии. Несколько женщин бросились бежать. Даже судья Доун попятился от нее.
– Дочь дьявола, – прошептал он. – Во имя Господа, отойди от меня. – Он поднял дрожавшую руку, словно защищаясь от Марии. Она, побелев как мел, шагнула к нему. – Я же сказал, прочь от меня, ведьма!
– Пожалуйста, судья Доун, выслушайте меня. Я все вам объясню.
Ужас холодной змеей подкрался к сердцу Марии. Неужели с ней случилось такое? Этого не может быть!
– Тогда почему моя корова перестала давать молоко? – раздалось в толпе.
– Теперь я знаю, почему мои куры перестали нестись. И неудивительно, что моя Сара до сих пор не может найти себе мужа. Эта ведьма навела на нее порчу!
– Теперь понятно, почему ей так удаются одеяла и прочие изделия!
– Работа дьявола!
– Самого дьявола!
– А вам не кажется, что ее собака сродни ей?
Все было на совести Марии: и прогорклое масло у миссис Ноулз, и боли в ногах у мистера Коттера, и кролики, которые похозяйничали в огороде Эбигейл Никерсон. Мария слышала голоса людей, проклинавших ее. И многие из них даже боялись смотреть на нее – эти уже не обвиняли ее, а дрожали от страха.
– Убирайся прочь, ведьма!
– Богохульница!
– Невеста Люцифера! Исчадие ада! Ты недостойна жить среди нас!
Слезы катились из глаз Марии и капали на ее грязную накидку и оставляли на ней полосы. Девушка в отчаянии шагнула к Тэнкфул, но та, наклонившись, подняла с земли камень.
– Не подходи, Мария!
– Тэнкфул, ты же моя подруга!
– Я тебе больше не подруга. Я не дружу с ведьмами.
– Но я не ведьма!
Люди стали поднимать с земли камни, и Мария отступила – толпа надвигалась на нее.
Первый камень угодил ей в руку. Второй попал в складки накидки и отлетел в грязь. Третий больно ударил в спину. Мария закричала и, споткнувшись, упала. Почувствовав на губах привкус крови, она подняла голову и увидела свое одеяло, втоптанное в грязь множеством ног.
– Ведьма! Прочь отсюда, дочь Люцифера! Убирайся из нашего города!
И снова в нее полетели камни. С трудом поднявшись на ноги, плача от боли и ужаса, Мария бросилась прочь, и проклятия толпы звенели в ее ушах. Покинув город, она побежала по Королевской дороге. Ноги у нее подгибались, в глазах темнело, но она не останавливалась.
Наконец она добралась до Грейт-Бич. Здесь гулял ветер. Ветер, наполнявший его паруса, ветер, сокращавший расстояние между ними. Теперь Сэм был с ней, далеко от нее, но с ней.
Прижав к груди руки, Мария опустилась на разбитые колени и выплакала все свое отчаяние, весь свой страх, выплакала все свое одиночество. Она плакала до тех пор, пока слезы не иссякли, пока образ разъяренной толпы не исчез и не остался только тот, кого она любила.
Выплакав все слезы, Мария подняла голову и посмотрела на набегавшие на берег волны, увенчанные гребешками пены. И тут ей снова захотелось плакать, ибо в океане, холодном и сером, простиравшемся до самого горизонта, не было ни паруса.
Обитателям Истхэма эта зима запомнилась надолго своими обильными снегопадами. И еще этой зимой умер всеми любимый преподобный Трэт. Прихожане прокопали туннели в снегу, чтобы отнести его на кладбище, все жители Истхэма – даже индейцы пришли – стояли, печальные, у края могилы в тот холодный зимний день, когда хоронили преподобного Трэта.
И этой же зимой морская ведьма родила ребенка. Родила в полном одиночестве, так как тетя Хелен не смогла пройти через снежные заносы, чтобы побыть с племянницей, а ближайший сосед жил в двух милях от Марии. Только Ганнер, лежавший у очага, находился с ней рядом, когда она дала жизнь маленькому Чарлзу. В то холодное утро снег завалил соломенную крышу ее хижины, а за окном, завывая, гулял ветер, раскачивавший шаткие ставни. И верный Ганнер слышал крики Марии, а затем ее счастливый плач, когда она наконец увидела крошечное личико и мягкие вьющиеся волосенки, такие же черные, как у отца маленького Чарлза.
Сэм… Мария постоянно думала о нем. Сидя у огня, она вспоминала тепло его любви, вспоминала прикосновения его рук, его ласки… А ветер свистел и завывал за стенами жалкой, затерявшейся в дюнах хижине, ставшей домом Марии. В такие дни она особенно остро ощущала свое одиночество.
Но Мария постепенно привыкла к одиночеству, и когда тетя Хелен, давно простившая племянницу, навещала ее, она говорила, что предпочитает одиночество, предпочитает жить среди продуваемых ветрами дюн. Здесь она могла часами ходить по берегу и смотреть на море; здесь можно было постоянно наблюдать за океанскими просторами, даже сидя у окна своей лачуги. Мария не нуждалась в людях, ей нужен был лишь Сэм, и здесь, у моря, она чувствовала себя рядом с ним, а потому не страдала от одиночества.
Ноги Марии не было в Истхэме с того ужасного дня, когда ее выгнали из города. Правда, ей разрешили доходить до городской окраины, где она продавала свои чудесные одеяла и покупала провизию. И нередко самые смелые навещали Марию в ее хижине, построенной с помощью друзей-индейцев. Искусная врачевательница, Мария могла избавить от множества хворей. Она была самостоятельной и независимой; те, кто видел ее на вершине отвесной скалы – там Мария могла стоять часами, глядя вдаль, – считали, что она немного не в себе. И только тетя Хелен знала, почему Мария бродит среди дюн и взбирается на скалы, почему постоянно смотрит туда, где море сливается с небом.
Но последние две недели Мария не ходила дальше собственной двери. Маленький Чарлз требовал к себе все ее внимание. Хотя Мария умела лечить лихорадку, вправлять вывихи, готовить лекарственные отвары, лечившие от бесплодия, она не могла заставить ребенка перестать плакать хоть ненадолго, чтобы самой немного отдохнуть. И сейчас, стоя у окна с плачущим малышом на руках, она все больше и больше склонялась к мысли: ей надо пойти в Истхэм, чтобы попросить совета у своей тетушки.
За окном со свинцового неба все еще сыпал снег. Ветер сметал его в глубокие сугробы, бросал на ветви росшей под окном сосны, и ветви с треском ломались и падали на землю. И тут Чарлз заплакал так громко, что даже Ганнер, не выдержав, поднялся со своего места и направился к двери.
Мария выпустила пса из хижины, и он тотчас же исчез в снежной круговерти. Мария прижалась щекой к щечке малыша, потом поцеловала его и стала убаюкивать. Личико Чарлза сморщилось и стало красным от плача, крошечные кулачки мелькали в воздухе. Мария была в отчаянии. Все ли она сделала для него? Может, она плохая мать? Она накормила его, перепеленала, приласкала, то есть сделала все, чтобы малышу было хорошо, а он все плакал и плакал. Наконец Мария заподозрила, что у Чарлза не просто колики, что с ним случилось… нечто ужасное.
Тетушка… Она знает, что делать. Закусив губу, Мария взглянула в окно. Ни единого паруса на горизонте. Но едва ли можно разглядеть хоть что-нибудь при таком снегопаде. Так почему бы не пойти в город и не попросить у тетушки совета? Она завернет маленького Чарлза в одеяла и накинет на голову капюшон, чтобы никто не смог ее узнать.
Мальчик снова заплакал.
Мария наконец решилась. Она надела широкую шерстяную накидку, отороченную мехом, и завернула ребенка в самые теплые одеяла. Затем окинула взглядом хижину и решительно шагнула за дверь.
Она с минуту постояла у порога. Снежинки медленно таяли на пылающих щеках Марии. Стоит ли идти в Истхэм? Ведь ей придется пробираться по глубоким сугробам…
Но Мария все же решилась… Она бесстрашно шла по заснеженной пустоши, прижимая к себе ребенка. Прошел час, прежде чем буран прекратился и из-за туч выплыло бледное солнышко. Когда же она наконец добралась до Королевской дороги, солнце уже светило вовсю.
Мария то и дело останавливалась и отдыхала. Ноги у нее онемели, руки уже едва держали ребенка. А солнце клонилось к западу, окрашивая безбрежные заснеженные просторы золотом и пурпуром. Мария с облегчением вздохнула, добравшись до окраины города – дорога здесь была утоптана, и идти стало легче.
Уже почти стемнело, когда впереди показался амбар Ноулзов. В сгущавшихся сумерках виднелись только его очертания, но все же амбар стал для нее ориентиром. Мария поняла: еще немного – и она будет у тети. Конечно, ей придется пробираться к дому тетушки через занесенное снегом поле, и на это уйдет довольно много времени, зато ее едва ли кто-нибудь увидит. Мария с ужасом думала о том, что могут сделать с ней люди, вернее, не с ней, а с маленьким Чарлзом.
Вскоре она увидела забор и зашагала быстрее. И вдруг услышала голоса… Мария замерла и еще крепче прижала к груди ребенка. За поворотом тропинки мальчишки лет десяти, громко смеясь, играли в снежки. Заметив Марию, мальчишки замолчали. И тотчас же снова закричали:
– Смотрите! Морская ведьма!
– Ей нельзя появляться в городе! Сам судья Доун запретил ей сюда приходить!
Мальчики переглянулись.
– А ты уверен, что это она? – спросил один из них.
– Уверен. Моя мама говорила, чтобы я держался от нее подальше. Если подойти к ней поближе, то она может навести порчу.
– А ты и впрямь думаешь, что она ведьма? Мне кажется, что она на нее не похожа.
– А что ты хотел увидеть? Бородавку у нее на носу? Дьявол может придавать человеку разные обличья. Об этом часто говорил преподобный Трэт, упокой Господи его душу. Именно поэтому дьявол и сделал ее такой хорошенькой… Чтобы вводить людей в заблуждение. Она самая настоящая ведьма, так что держись от нее подальше.
Мария уже жалела о том, что решилась выйти из дома. Она еще крепче прижала к себе Чарлза. Пусть они делают с ней, что хотят, но она не позволит им причинить вред ребенку. Если она проявит твердость, то, возможно, они оставят ее в покое. Стиснув зубы, Мария снова зашагала по тропинке.
– Позвольте мне пройти, – сказала она. – Я не причиню вам никакого вреда.
Мальчишки расступились, недоверчиво глядя на нее, и Мария быстро прошла мимо. Она чувствовала на себе их взгляды, слышала их шепот за спиной и едва сдерживалась, чтобы не побежать. «Господи, пожалуйста, – молила она, – о Господи, не допусти, чтобы они заметили Чарлза».
И тут малыш снова закричал.
– Вы слышали? Это ведьмин ребенок! – раздался мальчишеский голос.
– И она несет его в город. Надо остановить ее.
Мария услышала скрип снега за спиной и почувствовала холодную снежную пыль на щеке – мимо пролетел снежок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31