Тени под глазами сделались темнее и походили на синяки. Казалось, за ночь его состояние ухудшилось.
— Тяжелая была ночь?
Эрик кивнул и уронил голову на подушки, словно притворяться, будто он завтракает, оказалось для него непосильной задачей.
— Кажется, я больше не могу спать. Смешно, правда, если учесть, что только этим я и занимаюсь. После обезболивающего я отключаюсь, но это совсем не то, что нормально выспаться. — Он устало улыбнулся. — Забавно, но мне не хватает снов, я их теперь не вижу.
Дин пододвинул к кровати стул и сел.
— Я вчера хотел с тобой поговорить, но как-то не удалось сосредоточиться, — продолжил Эрик, стискивая руку брата. — Я привык думать, что мы в старости вернемся в этот дом. Представлял, как мы сидим на крыльце… седые… или, может быть, лысые, как дедушка. Мы бы играли в китайские шашки и смотрели, как твои дети бегают по берегу, собирая креветок.
— У них были бы сачки, как у нас когда-то, — поддержал Дин, ненадолго увлеченный рассказом.
Эрик закрыл глаза.
— Интересно, куда подевались те сачки, что мы покупали каждый год? Помню, вы с Руби часами играли на пирсе.
Дин сглотнул подступивший к горлу ком. Он собирался было сменить тему, но потом ему вдруг захотелось вспомнить Руби, поговорить о ней с тем, кто ее знал.
— Иногда ночью я закрываю глаза и слышу ее смех, слышу, как она поторапливает меня. Она вечно убегала вперед.
— Я думал, что буду шафером на вашей свадьбе. Глупо, правда? Вам с Руби было всего по шестнадцать, но я думал, что у вас настоящая любовь.
— Я тоже так думал.
Эрик посмотрел брату в глаза:
— А сейчас?
Дину хотелось улыбнуться, мол, взрослым мужчинам глупо обсуждать нечто, что давным-давно закончилось и не имеет никакого значения. Но к чему притворяться? Дин понимал, насколько ценна каждая минута в обществе умирающего брата, время уходило, как песок в песочных часах, уходило, как кровь с липа Эрика.
— Сейчас я точно знаю, что так и было.
Она на Летнем острове.
До Дина не сразу дошел смысл фразы. Он нахмурился
— Руби живет в летнем доме? Эрик улыбнулся:
— Ага.
Дин откинулся на спинку стула:
— Наверное, с мужем и детьми?
— Братишка, она никогда не была замужем. Интересно почему?
Дин встал, подошел к окну и посмотрел вдаль, пытаясь разглядеть за деревьями Летний остров. Сердце его забилось так сильно, что закружилась голова. Руби здесь!
— Съезди к ней в гости, — мягко предложил Эрик.
Дин облачился в джинсы и футболку, у входной двери надел ботинки и достал из-под навеса велосипед. Он знал наверняка, что в погожий июньский день к парому выстроится огромная очередь, но велосипедисты всегда попадали туда первыми.
Он направился в сторону пристани по дороге, петляющей по склону холма. Ему повезло: когда он подъезжал, как раз началась посадка, и он сразу попал на борт. Дин не стал подниматься наверх, а остался на носу парома. На машины он не обращал внимания.
Сойдя на берег на Летнем острове, Дин поднажал на педали и даже не помахал сестре Хелен, проходившей мимо. Он двигался так быстро, что, добравшись до тенистой подъездной аллеи, вспотел и запыхался. Въехав во двор, он спрыгнул на землю и выпустил руль. Велосипед упал на землю.
Тут только он остановился и впервые задумался, что же он делает. С какой стати помчался на встречу со своей первой любовью так, словно не было этих одиннадцати лет, словно они расстались только вчера?
Но они провели всю взрослую жизнь порознь, он даже не знает, вспоминала ли его Руби хоть раз за это время.
В вихре образов и звуков ему представился последний день, который они провели вместе. Небо было голубым, словно яйцо малиновки. Как ни странно, Дин до сих пор помнил, как поднял голову и посмотрел на белый след реактивного самолета. Он собирался показать его Руби и, по обыкновению, завести знакомое: «Если бы я сидел в этом самолете, куда бы я летел?» Но, повернувшись, увидел то, что должен был заметить раньше: она плакала. В этом, конечно, не было ничего странного, в те дни Руби плакала почти всегда. Отличие состояло в том, что на этот раз она не позволила ему к ней приблизиться. Дин не помнил точно, что он тогда ей говорил, безуспешно пытаясь ее успокоить. Но он хорошо помнил другое: как она затихла. И вот тогда, увидев свою Руби непривычно бледной и равнодушной, он испугался по-настоящему.
«Вчера ночью я занималась сексом с одним парнем». Она сказала это без всяких предисловий, явно намереваясь ранить Дина своим признанием.
Он с трудом добился связного рассказа о том, что же все-таки произошло. Когда Руби закончила, он знал факты, но они не сложились в единое понятное целое. Будь он старше и опытнее в сексуальном отношении, он бы догадался, какой вопрос нужно задать. Единственный, который только и имел значение. Зачем она это сделала? Но ему было лишь семнадцать, и он был девственником. Тогда он мог думать только о том, что Руби нарушила обещание, которое они оба дали, — подождать друг друга до свадьбы.
Дина захлестнули боль и злость. Она ему лгала, она не любила его так же сильно, как он ее. Он чувствовал себя дураком, ему казалось, что его использовали. Он в отчаянии ждал, что она бросится на колени и станет умолять о прощении, но она просто стояла рядом, достаточно близко, чтобы он мог до нее дотронуться, и в то же время слишком далеко, чтобы он не мог видеть ее отчетливо. А может быть, это слезы мешали ему видеть, и весь мир расплывался перед глазами, и Руби стала казаться незнакомкой.
— Уходи, — попросил он. Руби беспомощно посмотрела на него. — Уходи. Все кончено.
Дину тогда пришлось уйти очень быстро, чтобы Руби не заметила, что он плачет. Он отвернулся и побежал к велосипеду. Усевшись, он принялся изо всех сил нажимать на педали, пытаясь уехать от боли, но боль поселилась в нем самом, она пульсировала с каждым ударом его сердца. Куда бы Дин ни бросил взгляд, всюду ему чудилась Руби — в тени старого дуба миссис Макгинти, где за неделю до этого он читал любимые сонеты Шекспира, в сумрачной аллее общественного парка, где они вдвоем однажды торговали лимонадом. И наконец, возле родительского дома, где он впервые ее поцеловал.
Вернувшись, Дин снял трубку и стал звонить матери. Через несколько часов он уже сидел в гидросамолете, держащем курс на Сиэтл, а на следующий день вылетел на восток, где намеревался пойти в закрытую школу. Все, что они могли сказать или сделать, осталось в прошлом.
Дин помотал головой, отгоняя грустные воспоминания, прошел по дорожке и остановился возле лестницы, ведущей на веранду. Собравшись с духом, он постучался. Дверь открыла Руби.
В ту секунду, как Дин ее увидел, он понял, чего ему не хватало в жизни. Он догадался, что чувства, которые он испытывает, сентиментальны, слащавы и вообще глупы, но от этого они не теряли остроты. Сам того не сознавая, он тосковал по той не поддающейся описанию, удивительной смеси дружбы и страсти, которая возникала у него только с Руби.
— Руби, — прошептал он.
Произносить ее имя было больно. Она была так прекрасна, что Дин почти прекратил дышать. Так же шепотом она откликнулась:
— Дин.
Он не знал, что сказать. Чувствовал себя неуклюжим семнадцатилетним подростком, робеющим перед королевой выпускного бала. Он изо всех сил старался держаться непринужденно, но это оказалось очень трудно. Он вдруг вспотел, а в горле, наоборот, до боли пересохло. Он мог думать только о том, что Руби стоит перед ним. Он боялся сказать что-нибудь неподходящее, но не представлял, что было бы подходящим. Дин давно мечтал ее увидеть, но теперь, когда это случилось, все казалось таким хрупким, зыбким, что могло разлететься от малейшего дуновения ветерка.
— Я… э-э… приехал к Эрику. Ты наверняка слышала, что он болен.
— Как он себя чувствует? — еле слышно поинтересовалась Руби.
— Неважно.
Она на секунду закрыла глаза, затем снова взглянула на Дина:
— А я здесь с матерью. Она попала в аварию, и я вызвалась о ней позаботиться.
— Ты?
Дин испугался, что оскорбил Руби. Восклицание, невольно сорвавшееся с его губ, прозвучало слишком интимно. Так реагировал бы мужчина, когда-то близко знавший женщину, которой оно было адресовано.
Она усмехнулась:
— Представь себе.
— Значит, ты ее простила?
Глаза Руби затуманились.
— Простила — не простила… Какое это имеет значение? Что сделано, то сделано, нельзя вернуть зубную пасту в тюбик.
Руби улыбнулась, но это была не та преображающая лицо и искрящаяся в глазах улыбка, которую помнил Дин. Казалось, Руби ждала, что он что-то скажет, но он соображал недостаточно быстро, а она никогда не умела ждать.
— Что ж, приятно было повидаться.
— Нора поселилась в моей бывшей комнате. Перед отъездом загляни к ней. Она расстроится, если ты ее не навестишь.
С этими словами Руби прошла мимо него и направилась в сторону берега.
Руби боялась, что ей станет дурно, вот почему так быстро сбежала от Дина. Не могла же она стоять рядом как ни в чем не бывало и вести светский разговор, когда ее кровь бурлила вовсю Она сбежала по тропинке к воде и села на свои любимый, поросший мхом валун, как делала, наверное, тысячу раз в жизни.
— Руби?..
Голос преследовавший ее в снах с тех пор, как она была подростком, тихо произнес ее имя. Сердце Руби гулко забилось. Она не слышала шагов и не ожидала так скоро снова увидеть Дина.
— Можно посидеть с тобой?
Руби пыталась не думать о бесчисленных часах, что они провели здесь, на этом камне, глядя сначала на море, а потом со временем, друг на друга. Она отодвинулась вправо — раньше ее сторона всегда была справа. Дин сел рядом.
Руби чувствовала его бедро, ей хотелось придвинуться ближе положить ладонь на его руку, как она не раз делала раньше Но она потеряла это право, вернее, отказалась от него в своем юношеском смятении и гневе.
Руби и раньше знала, что по-прежнему влюблена в Дина, но по-видимому, не вполне понимала, что это значит. Ее чувства были чем-то большим, нежели сладкие воспоминания или подростковые желания. Пламя любви еще не погасло и если не поостеречься, вполне могло ее обжечь.
— Навевает воспоминания, — тихо произнес Дин. Руби не собиралась к нему поворачиваться, но не смогла удержаться. Ей хотелось сказать что-нибудь остроумное но когда она взглянула в голубые, с зелеными крапинками, глаза Дина, то словно перенеслась в прошлое и ей снова стало шестнадцать. Вот только Дин был теперь взрослым мужчиной, вокруг его рта залегли морщинки, в уголках глаз появились «гусиные лапки». Он сделался еще привлекательнее, если такое вообще возможно.
Руби устыдилась своего внешнего вида. Жаль, что она не догадалась надеть что-то поприличнее, чем рваные черные шорты и потрепанная футболка. Да и подстричься не мешало бы. Дину, наверное, противно видеть, что она позволила себе опуститься до такого уродства. Собрав всю свою выдержку, она как можно непринужденнее бросила:
— Я слышала от Каро, что ты стал корпоративным адвокатом.
— Не велика важность.
— И наверняка богат. — Она попыталась улыбнуться. — Ну, и как тебе жилось?
Господи, хоть бы он взял инициативу в свои руки и перевел этот неловкий разговор на другую тему…
— Я однажды видел тебя на сцене. В «Комеди стор».
— Правда?
— Ты была страшно забавной.
. Улыбка Руби смягчилась и стала почти естественной.
— Неужели?
— Я хотел поговорить с тобой после шоу, но вокруг тебя было слишком много народу. И мужчина…
— Макс.
Руби кольнула боль упущенной возможности. Она спросила себя: часто ли так бывает? Порой еле заметный поворот судьбы приводит к тому, что ты теряешь шанс или, наоборот, выигрываешь.
— Мы расстались некоторое время назад. А ты женат?
Руби поморщилась, жалея, что спросила. Будь это возможно, она забрала бы свои слова обратно.
— Нет, и никогда не был.
Она испытала мгновенную радость, но потом чувство прошло, оставив ее в растерянности. Мальчик, которого она любила и который превратился в незнакомого мужчину, способен произвести такой эффект одним лишь словом. Она очень его любила, но оттолкнула, сама толком не понимая почему.
— В то лето… я узнала от Лотти, что ты уехал, — неуверенно начала она.
— Я не мог тебя видеть, — признался Дин, в упор глядя на нее. — Ты меня не просто ранила, ты меня уничтожила.
— Знаю.
Руби протянула было руку, почти коснувшись его бедра, словно имела на это право, но вдруг с ужасом поняла, что не может до него дотронуться, что она его даже не знает. Эта мысль заставила ее вскочить. Руби замирала от ужаса, боясь, что, если еще раз встретится с Дином взглядом, то разревется.
— Мне пора возвращаться к Норе.
Дин неторопливо встал и протянул руку. Руби отшатнулась так резко, что чуть не упала. Он не стал настаивать, и Руби внезапно охватил страх — вдруг он больше никогда не попытается к ней прикоснуться? Она прочла в его глазах разочарование.
— Время — самая большая ценность, — произнес Дин. — Раньше я этого не понимал, зато теперь понял. Не буду ходить вокруг да около, а скажу прямо: я по тебе скучал.
Руби не представляла, что на это ответить. Ей тоже его не хватало, даже очень, и было больно сознавать, что она будет тосковать по нему до старости. Более гибкий, более доверчивый человек на ее месте мог бы в эту минуту изменить свое будущее, но Руби сомневалась, что способна на подобный поступок.
Дин ждал, молчание затягивалось. Не дождавшись, он медленно повернулся и побрел прочь.
Глава 14
Нора сидела на веранде и видела Дина и Руби, сидевших на своем любимом валуне. Руби встала первая, за ней поднялся Дин. На какое-то время они замерли рядом, стоя так близко, что могли бы поцеловаться, потом Дин направился в сторону дома, а Руби осталась. Идя по дорожке, Дин заметил на веранде Нору и подошел ближе. Остановившись, он оперся на увитые глицинией перила и устало улыбнулся:
— Здравствуйте, миссис Бридж.
Она тоже улыбнулась:
— Рада тебя видеть, Дин. Называй меня Норой. Хорошо, что ты наконец сумел вернуться на остров.
— И я рад вас видеть. — Нора заметила в его взгляде страдание. — Хочу поблагодарить. Вы очень много сделали для Эрика.
Нора кивнула, понимая, что можно ничего не говорить. Все действительно важное они сообщили друг другу без слов.
Дин отвернулся и посмотрел на берег. Нора знала, что им обоим хочется побеседовать о Руби, но ни она, ни он не знали, с чего начать. В конце концов Дин убрал руки с перил и выпрямился.
— Приглашаю вас с Руби в субботу покататься на яхте. Я ремонтирую «Возлюбленную ветра», хочу взять Эрика в море.
— Это было бы здорово.
Дин последний раз с тоской взглянул на Руби и ушел.
Нора стала ждать дочь, понимая, что та не пробудет на берегу долго. Как и следовало ожидать, через несколько минут она показалась на дорожке. Увидев на веранде мать, Руби помедлила. Нора заметила, что глаза у дочери покраснели, на щеках угадывались следы слез. Сердце Норы ныло от боли.
— Посиди со мной, — предложила она.
Руби колебалась. Казалось, она никак не решит, что хуже остаться сейчас одной или побыть с матерью. В конце концов она поднялась на веранду и села на перила.
Норе очень хотелось прикоснуться к дочери, хотя бы просто погладить ее по голове, как бывало, но теперь подобная интимность между ними исключалась. Она могла установить с дочерью контакт только словами, воспоминаниями.
— Знаешь, что я сейчас вспомнила? Ту зиму, когда была беременна тобой. В тот год погода на острове отличалась небывалыми капризами.
Руби подняла глаза.
— Правда?
— Снег выпал необычайно рано, сразу после Дня благодарения. С утра кое-кто еще пытался ездить, ко к вечеру почти все машины валялись в кюветах. К ночи облака разошлись и небо сделалось таким ясным и звездным, какого мы никогда не видели. — Нора улыбнулась, вспоминая. — Мы с твоим отцом сидели на веранде, когда вдруг услышали смех. Мы надели всю имевшуюся у нас теплую одежду и пошли на звук. Снег был по колено. Помню, у меня тогда возникло странное ощущение, будто я вижу слова. Изо рта шел пар, и казалось, что каждое слово написано в воздухе. Снег под нашими ногами не хрустел, он словно… вздыхал. Мы шли на смех и пришли к дому Макгинти. У них на участке было довольно противное болото — помнишь? Так вот, оно замерзло. Все дети с нашего острова сбежались туда покататься на льду — на коньках, на автопокрышках, просто на ногах. Не знаю, как все об этом узнали и оказались гам в одно время. А в полночь начался звездопад, мы видели множество падающих звезд, сотни. На следующий день по телевизору передавали всякие научные объяснения этого явления, но мы верили, что это было чудо.
Нора закрыла глаза и на мгновение снова ощутила запах свежего снега и холод на щеках.
— После этого на острове целый месяц творилось что-то непонятное. Засохшие розовые кусты, давно почерневшие, вдруг покрывались цветами, с безоблачного неба шел дождь. Но больше всего мне запомнились закаты. После Нового года чудеса прекратились, но до тех пор каждый вечер закат был красным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
— Тяжелая была ночь?
Эрик кивнул и уронил голову на подушки, словно притворяться, будто он завтракает, оказалось для него непосильной задачей.
— Кажется, я больше не могу спать. Смешно, правда, если учесть, что только этим я и занимаюсь. После обезболивающего я отключаюсь, но это совсем не то, что нормально выспаться. — Он устало улыбнулся. — Забавно, но мне не хватает снов, я их теперь не вижу.
Дин пододвинул к кровати стул и сел.
— Я вчера хотел с тобой поговорить, но как-то не удалось сосредоточиться, — продолжил Эрик, стискивая руку брата. — Я привык думать, что мы в старости вернемся в этот дом. Представлял, как мы сидим на крыльце… седые… или, может быть, лысые, как дедушка. Мы бы играли в китайские шашки и смотрели, как твои дети бегают по берегу, собирая креветок.
— У них были бы сачки, как у нас когда-то, — поддержал Дин, ненадолго увлеченный рассказом.
Эрик закрыл глаза.
— Интересно, куда подевались те сачки, что мы покупали каждый год? Помню, вы с Руби часами играли на пирсе.
Дин сглотнул подступивший к горлу ком. Он собирался было сменить тему, но потом ему вдруг захотелось вспомнить Руби, поговорить о ней с тем, кто ее знал.
— Иногда ночью я закрываю глаза и слышу ее смех, слышу, как она поторапливает меня. Она вечно убегала вперед.
— Я думал, что буду шафером на вашей свадьбе. Глупо, правда? Вам с Руби было всего по шестнадцать, но я думал, что у вас настоящая любовь.
— Я тоже так думал.
Эрик посмотрел брату в глаза:
— А сейчас?
Дину хотелось улыбнуться, мол, взрослым мужчинам глупо обсуждать нечто, что давным-давно закончилось и не имеет никакого значения. Но к чему притворяться? Дин понимал, насколько ценна каждая минута в обществе умирающего брата, время уходило, как песок в песочных часах, уходило, как кровь с липа Эрика.
— Сейчас я точно знаю, что так и было.
Она на Летнем острове.
До Дина не сразу дошел смысл фразы. Он нахмурился
— Руби живет в летнем доме? Эрик улыбнулся:
— Ага.
Дин откинулся на спинку стула:
— Наверное, с мужем и детьми?
— Братишка, она никогда не была замужем. Интересно почему?
Дин встал, подошел к окну и посмотрел вдаль, пытаясь разглядеть за деревьями Летний остров. Сердце его забилось так сильно, что закружилась голова. Руби здесь!
— Съезди к ней в гости, — мягко предложил Эрик.
Дин облачился в джинсы и футболку, у входной двери надел ботинки и достал из-под навеса велосипед. Он знал наверняка, что в погожий июньский день к парому выстроится огромная очередь, но велосипедисты всегда попадали туда первыми.
Он направился в сторону пристани по дороге, петляющей по склону холма. Ему повезло: когда он подъезжал, как раз началась посадка, и он сразу попал на борт. Дин не стал подниматься наверх, а остался на носу парома. На машины он не обращал внимания.
Сойдя на берег на Летнем острове, Дин поднажал на педали и даже не помахал сестре Хелен, проходившей мимо. Он двигался так быстро, что, добравшись до тенистой подъездной аллеи, вспотел и запыхался. Въехав во двор, он спрыгнул на землю и выпустил руль. Велосипед упал на землю.
Тут только он остановился и впервые задумался, что же он делает. С какой стати помчался на встречу со своей первой любовью так, словно не было этих одиннадцати лет, словно они расстались только вчера?
Но они провели всю взрослую жизнь порознь, он даже не знает, вспоминала ли его Руби хоть раз за это время.
В вихре образов и звуков ему представился последний день, который они провели вместе. Небо было голубым, словно яйцо малиновки. Как ни странно, Дин до сих пор помнил, как поднял голову и посмотрел на белый след реактивного самолета. Он собирался показать его Руби и, по обыкновению, завести знакомое: «Если бы я сидел в этом самолете, куда бы я летел?» Но, повернувшись, увидел то, что должен был заметить раньше: она плакала. В этом, конечно, не было ничего странного, в те дни Руби плакала почти всегда. Отличие состояло в том, что на этот раз она не позволила ему к ней приблизиться. Дин не помнил точно, что он тогда ей говорил, безуспешно пытаясь ее успокоить. Но он хорошо помнил другое: как она затихла. И вот тогда, увидев свою Руби непривычно бледной и равнодушной, он испугался по-настоящему.
«Вчера ночью я занималась сексом с одним парнем». Она сказала это без всяких предисловий, явно намереваясь ранить Дина своим признанием.
Он с трудом добился связного рассказа о том, что же все-таки произошло. Когда Руби закончила, он знал факты, но они не сложились в единое понятное целое. Будь он старше и опытнее в сексуальном отношении, он бы догадался, какой вопрос нужно задать. Единственный, который только и имел значение. Зачем она это сделала? Но ему было лишь семнадцать, и он был девственником. Тогда он мог думать только о том, что Руби нарушила обещание, которое они оба дали, — подождать друг друга до свадьбы.
Дина захлестнули боль и злость. Она ему лгала, она не любила его так же сильно, как он ее. Он чувствовал себя дураком, ему казалось, что его использовали. Он в отчаянии ждал, что она бросится на колени и станет умолять о прощении, но она просто стояла рядом, достаточно близко, чтобы он мог до нее дотронуться, и в то же время слишком далеко, чтобы он не мог видеть ее отчетливо. А может быть, это слезы мешали ему видеть, и весь мир расплывался перед глазами, и Руби стала казаться незнакомкой.
— Уходи, — попросил он. Руби беспомощно посмотрела на него. — Уходи. Все кончено.
Дину тогда пришлось уйти очень быстро, чтобы Руби не заметила, что он плачет. Он отвернулся и побежал к велосипеду. Усевшись, он принялся изо всех сил нажимать на педали, пытаясь уехать от боли, но боль поселилась в нем самом, она пульсировала с каждым ударом его сердца. Куда бы Дин ни бросил взгляд, всюду ему чудилась Руби — в тени старого дуба миссис Макгинти, где за неделю до этого он читал любимые сонеты Шекспира, в сумрачной аллее общественного парка, где они вдвоем однажды торговали лимонадом. И наконец, возле родительского дома, где он впервые ее поцеловал.
Вернувшись, Дин снял трубку и стал звонить матери. Через несколько часов он уже сидел в гидросамолете, держащем курс на Сиэтл, а на следующий день вылетел на восток, где намеревался пойти в закрытую школу. Все, что они могли сказать или сделать, осталось в прошлом.
Дин помотал головой, отгоняя грустные воспоминания, прошел по дорожке и остановился возле лестницы, ведущей на веранду. Собравшись с духом, он постучался. Дверь открыла Руби.
В ту секунду, как Дин ее увидел, он понял, чего ему не хватало в жизни. Он догадался, что чувства, которые он испытывает, сентиментальны, слащавы и вообще глупы, но от этого они не теряли остроты. Сам того не сознавая, он тосковал по той не поддающейся описанию, удивительной смеси дружбы и страсти, которая возникала у него только с Руби.
— Руби, — прошептал он.
Произносить ее имя было больно. Она была так прекрасна, что Дин почти прекратил дышать. Так же шепотом она откликнулась:
— Дин.
Он не знал, что сказать. Чувствовал себя неуклюжим семнадцатилетним подростком, робеющим перед королевой выпускного бала. Он изо всех сил старался держаться непринужденно, но это оказалось очень трудно. Он вдруг вспотел, а в горле, наоборот, до боли пересохло. Он мог думать только о том, что Руби стоит перед ним. Он боялся сказать что-нибудь неподходящее, но не представлял, что было бы подходящим. Дин давно мечтал ее увидеть, но теперь, когда это случилось, все казалось таким хрупким, зыбким, что могло разлететься от малейшего дуновения ветерка.
— Я… э-э… приехал к Эрику. Ты наверняка слышала, что он болен.
— Как он себя чувствует? — еле слышно поинтересовалась Руби.
— Неважно.
Она на секунду закрыла глаза, затем снова взглянула на Дина:
— А я здесь с матерью. Она попала в аварию, и я вызвалась о ней позаботиться.
— Ты?
Дин испугался, что оскорбил Руби. Восклицание, невольно сорвавшееся с его губ, прозвучало слишком интимно. Так реагировал бы мужчина, когда-то близко знавший женщину, которой оно было адресовано.
Она усмехнулась:
— Представь себе.
— Значит, ты ее простила?
Глаза Руби затуманились.
— Простила — не простила… Какое это имеет значение? Что сделано, то сделано, нельзя вернуть зубную пасту в тюбик.
Руби улыбнулась, но это была не та преображающая лицо и искрящаяся в глазах улыбка, которую помнил Дин. Казалось, Руби ждала, что он что-то скажет, но он соображал недостаточно быстро, а она никогда не умела ждать.
— Что ж, приятно было повидаться.
— Нора поселилась в моей бывшей комнате. Перед отъездом загляни к ней. Она расстроится, если ты ее не навестишь.
С этими словами Руби прошла мимо него и направилась в сторону берега.
Руби боялась, что ей станет дурно, вот почему так быстро сбежала от Дина. Не могла же она стоять рядом как ни в чем не бывало и вести светский разговор, когда ее кровь бурлила вовсю Она сбежала по тропинке к воде и села на свои любимый, поросший мхом валун, как делала, наверное, тысячу раз в жизни.
— Руби?..
Голос преследовавший ее в снах с тех пор, как она была подростком, тихо произнес ее имя. Сердце Руби гулко забилось. Она не слышала шагов и не ожидала так скоро снова увидеть Дина.
— Можно посидеть с тобой?
Руби пыталась не думать о бесчисленных часах, что они провели здесь, на этом камне, глядя сначала на море, а потом со временем, друг на друга. Она отодвинулась вправо — раньше ее сторона всегда была справа. Дин сел рядом.
Руби чувствовала его бедро, ей хотелось придвинуться ближе положить ладонь на его руку, как она не раз делала раньше Но она потеряла это право, вернее, отказалась от него в своем юношеском смятении и гневе.
Руби и раньше знала, что по-прежнему влюблена в Дина, но по-видимому, не вполне понимала, что это значит. Ее чувства были чем-то большим, нежели сладкие воспоминания или подростковые желания. Пламя любви еще не погасло и если не поостеречься, вполне могло ее обжечь.
— Навевает воспоминания, — тихо произнес Дин. Руби не собиралась к нему поворачиваться, но не смогла удержаться. Ей хотелось сказать что-нибудь остроумное но когда она взглянула в голубые, с зелеными крапинками, глаза Дина, то словно перенеслась в прошлое и ей снова стало шестнадцать. Вот только Дин был теперь взрослым мужчиной, вокруг его рта залегли морщинки, в уголках глаз появились «гусиные лапки». Он сделался еще привлекательнее, если такое вообще возможно.
Руби устыдилась своего внешнего вида. Жаль, что она не догадалась надеть что-то поприличнее, чем рваные черные шорты и потрепанная футболка. Да и подстричься не мешало бы. Дину, наверное, противно видеть, что она позволила себе опуститься до такого уродства. Собрав всю свою выдержку, она как можно непринужденнее бросила:
— Я слышала от Каро, что ты стал корпоративным адвокатом.
— Не велика важность.
— И наверняка богат. — Она попыталась улыбнуться. — Ну, и как тебе жилось?
Господи, хоть бы он взял инициативу в свои руки и перевел этот неловкий разговор на другую тему…
— Я однажды видел тебя на сцене. В «Комеди стор».
— Правда?
— Ты была страшно забавной.
. Улыбка Руби смягчилась и стала почти естественной.
— Неужели?
— Я хотел поговорить с тобой после шоу, но вокруг тебя было слишком много народу. И мужчина…
— Макс.
Руби кольнула боль упущенной возможности. Она спросила себя: часто ли так бывает? Порой еле заметный поворот судьбы приводит к тому, что ты теряешь шанс или, наоборот, выигрываешь.
— Мы расстались некоторое время назад. А ты женат?
Руби поморщилась, жалея, что спросила. Будь это возможно, она забрала бы свои слова обратно.
— Нет, и никогда не был.
Она испытала мгновенную радость, но потом чувство прошло, оставив ее в растерянности. Мальчик, которого она любила и который превратился в незнакомого мужчину, способен произвести такой эффект одним лишь словом. Она очень его любила, но оттолкнула, сама толком не понимая почему.
— В то лето… я узнала от Лотти, что ты уехал, — неуверенно начала она.
— Я не мог тебя видеть, — признался Дин, в упор глядя на нее. — Ты меня не просто ранила, ты меня уничтожила.
— Знаю.
Руби протянула было руку, почти коснувшись его бедра, словно имела на это право, но вдруг с ужасом поняла, что не может до него дотронуться, что она его даже не знает. Эта мысль заставила ее вскочить. Руби замирала от ужаса, боясь, что, если еще раз встретится с Дином взглядом, то разревется.
— Мне пора возвращаться к Норе.
Дин неторопливо встал и протянул руку. Руби отшатнулась так резко, что чуть не упала. Он не стал настаивать, и Руби внезапно охватил страх — вдруг он больше никогда не попытается к ней прикоснуться? Она прочла в его глазах разочарование.
— Время — самая большая ценность, — произнес Дин. — Раньше я этого не понимал, зато теперь понял. Не буду ходить вокруг да около, а скажу прямо: я по тебе скучал.
Руби не представляла, что на это ответить. Ей тоже его не хватало, даже очень, и было больно сознавать, что она будет тосковать по нему до старости. Более гибкий, более доверчивый человек на ее месте мог бы в эту минуту изменить свое будущее, но Руби сомневалась, что способна на подобный поступок.
Дин ждал, молчание затягивалось. Не дождавшись, он медленно повернулся и побрел прочь.
Глава 14
Нора сидела на веранде и видела Дина и Руби, сидевших на своем любимом валуне. Руби встала первая, за ней поднялся Дин. На какое-то время они замерли рядом, стоя так близко, что могли бы поцеловаться, потом Дин направился в сторону дома, а Руби осталась. Идя по дорожке, Дин заметил на веранде Нору и подошел ближе. Остановившись, он оперся на увитые глицинией перила и устало улыбнулся:
— Здравствуйте, миссис Бридж.
Она тоже улыбнулась:
— Рада тебя видеть, Дин. Называй меня Норой. Хорошо, что ты наконец сумел вернуться на остров.
— И я рад вас видеть. — Нора заметила в его взгляде страдание. — Хочу поблагодарить. Вы очень много сделали для Эрика.
Нора кивнула, понимая, что можно ничего не говорить. Все действительно важное они сообщили друг другу без слов.
Дин отвернулся и посмотрел на берег. Нора знала, что им обоим хочется побеседовать о Руби, но ни она, ни он не знали, с чего начать. В конце концов Дин убрал руки с перил и выпрямился.
— Приглашаю вас с Руби в субботу покататься на яхте. Я ремонтирую «Возлюбленную ветра», хочу взять Эрика в море.
— Это было бы здорово.
Дин последний раз с тоской взглянул на Руби и ушел.
Нора стала ждать дочь, понимая, что та не пробудет на берегу долго. Как и следовало ожидать, через несколько минут она показалась на дорожке. Увидев на веранде мать, Руби помедлила. Нора заметила, что глаза у дочери покраснели, на щеках угадывались следы слез. Сердце Норы ныло от боли.
— Посиди со мной, — предложила она.
Руби колебалась. Казалось, она никак не решит, что хуже остаться сейчас одной или побыть с матерью. В конце концов она поднялась на веранду и села на перила.
Норе очень хотелось прикоснуться к дочери, хотя бы просто погладить ее по голове, как бывало, но теперь подобная интимность между ними исключалась. Она могла установить с дочерью контакт только словами, воспоминаниями.
— Знаешь, что я сейчас вспомнила? Ту зиму, когда была беременна тобой. В тот год погода на острове отличалась небывалыми капризами.
Руби подняла глаза.
— Правда?
— Снег выпал необычайно рано, сразу после Дня благодарения. С утра кое-кто еще пытался ездить, ко к вечеру почти все машины валялись в кюветах. К ночи облака разошлись и небо сделалось таким ясным и звездным, какого мы никогда не видели. — Нора улыбнулась, вспоминая. — Мы с твоим отцом сидели на веранде, когда вдруг услышали смех. Мы надели всю имевшуюся у нас теплую одежду и пошли на звук. Снег был по колено. Помню, у меня тогда возникло странное ощущение, будто я вижу слова. Изо рта шел пар, и казалось, что каждое слово написано в воздухе. Снег под нашими ногами не хрустел, он словно… вздыхал. Мы шли на смех и пришли к дому Макгинти. У них на участке было довольно противное болото — помнишь? Так вот, оно замерзло. Все дети с нашего острова сбежались туда покататься на льду — на коньках, на автопокрышках, просто на ногах. Не знаю, как все об этом узнали и оказались гам в одно время. А в полночь начался звездопад, мы видели множество падающих звезд, сотни. На следующий день по телевизору передавали всякие научные объяснения этого явления, но мы верили, что это было чудо.
Нора закрыла глаза и на мгновение снова ощутила запах свежего снега и холод на щеках.
— После этого на острове целый месяц творилось что-то непонятное. Засохшие розовые кусты, давно почерневшие, вдруг покрывались цветами, с безоблачного неба шел дождь. Но больше всего мне запомнились закаты. После Нового года чудеса прекратились, но до тех пор каждый вечер закат был красным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33