– Я сделал еще один глоток рома. – А о Келли Брюстере слышала?
– Конечно. Он чемпион мира – или был чемпионом мира, пока Рик Флэр не стукнул его по голове ходулей «noro» и буквально не сплясал чечетку на его башке.
– Ну так вот, наряду с выслеживанием меня по всей стране, Стилтоны подвязались в шоу-бизнесе. В качестве телохранителей Келли Брюстера.
. – А ты-то как спутался со всей этой шайкой?
– На «Метании кефали».
– О боже, как тебя туда занесло?
– По ошибке, разумеется. Я пошел за рыбным сэндвичем. Откуда мне было знать, что на нашей планете есть место, где люди швыряют дохлую кефаль через границу между штатами как предлог для пьянки и конкурса красоты?
– Страна катится ко всем чертям, – вздохнула Донна Кей. – Это называется конкурс «Мокрая футболка», Талли, а не Гребаная Мисс Америка.
– Какая разница, – ответил я. – Суть в том, что я не мог отличить Келли Брюстера от Келли Макгиллис. А он был почетным судьей в «Метании кефали». Вот так-то он и Стилтоны очутились в Алабаме.
– Похоже, все в этой мыльной опере очутились в Алабаме, – вставила Донна Кей и махнула мне рукой, чтобы я продолжал. – Думаю, я не прочь услышать остальное.
– Это было за день до моего отъезда на Ки-Уэст. Кирк предложил мне сходить перекусить во «Флору-Баму», попить пивка, прогуляться по пляжу. Когда я попал туда, «Флора-Бама» была больше похожа на рок-концерт, чем на бар. Был ведь у меня порыв уйти оттуда, но я проголодался. Пристроился в конце устричного бара, подальше от всего действа, стараясь привлекать к себе как можно меньше внимания. Я ел рыбный сэндвич, с головой спрятавшись за журналом «Острова», и думал о будущем и о свидании с тобой. Правда. Я не заметил толпы здоровых развязных мужиков на другом конце бара, сбившихся вокруг высоченной насыпи из устричных раковин и горы пустых бутылок из-под пива «Дикси». Я не узнал ни светлого ежика, ни покрытых татуировками бицепсов, ни двухсот пятидесяти фунтов силы и сексуальности в форме Келли Брюстера, когда он разгрызал банку пива пополам своими золотыми зубищами. Две местные девицы в крошечных трусиках и разноцветных футболках с дырками просто с ума сходили. Не видел я и Уолдо с Уилтоном, стоящих позади них. Зато они видели меня.
Я вышел из «Флоры-Бамы» и уже собирался вернуться в Хит-Вейв на судно. Но Стилтоны подстерегли меня на парковке. Я сражался как дьявол, но они стукнули меня дубинкой по голове, и я отключился.
Меня запихнули в заднюю часть «универсала». Когда я очнулся, голова раскалывалась, а в легких страшно жгло.
Чудом я включил режим выживания и начал соображать. Первое, что я понял: мы не двигаемся. Потом я услышал голос Уилтона. Я открыл глаза. Уилтон Стилтон сидел за рулем. У него на коленях восседала победительница конкурса Мисс Кефаль «Мокрая Футболка», а сам он хвастливо рассказывал в свой сотовый Тельме Барстон, какой я, мол, тупой мудозвон. Одной рукой он держал телефон, а другой играл с узлом лифчика Мисс Кефали. Уилтон сказал Тельме, что Уолдо поехал в аэропорт и что к утру я уже буду в тюрьме Хартэйка.
Я решил, что осуществлю свой план побега, как только Уилтон заведет машину. Тихонько выберусь из-за кучи чемоданов на заднее сиденье, а в удобный момент выпрыгну и ломанусь к берегу. Шум двигателя должен был меня прикрыть.
Итак, я ждал, когда машина заведется. Но нет, он только включил радио погромче. Пока Джерри Гарсиа пел об алых бегониях и затянувшейся карточной игре, я сделал свой ход. Я не мог поверить своей удаче. Уилтон растянулся на сиденье, откинулся на подголовник и, глядя в открытый люк машины, постанывал от удовольствия. Потом он стал подпевать Джерри, а светлые волосы Мисс Кефали методично запрыгали у него на коленях.
Когда Уилтон заголосил: «Давай, детка», – а машина стала раскачиваться из стороны в сторону, я подорвался. Не знаю, кем была эта девица, свихнутая на «Грейтфул Дэд», но для меня навсегда она останется ангелом-хранителем, бросающим кефаль. Я бежал сломя голову к пристани и «Карибской душе». Там я постарался вести себя как ни в чем не бывало и спрятался в трюме. Капитан Кирк успокоил меня, и мы очень вовремя отправились в тропики.
Оглядываясь назад, я понимаю, что должен был вернуться в Вайоминг и ответить за свои проступки, но в то время я даже не рассматривал подобный вариант. Лучший способ избежать неприятностей, полагал я, – просто исчезнуть на некоторое время. Стилтоны снова стали телохранителями борцов. Из своих источников на западе я узнал, что Тельма Барстон была настроена решительно как никогда. Ей приперло найти меня и отправить назад в Вайоминг. Эта женщина совсем полоумная. Мне ничего не оставалось, как бежать из страны и ждать, пока истечет срок давности или Тельма перегорит. Выиграв в ту лотерею, я написал тебе и послал выигрышный билет.
Я сделал паузу.
Донна Кей молчала.
Я огляделся. В ветвях дерева не было никаких призраков – только вечерний бриз.
– Вот и все, – прибавил я.
Донна Кей вылезла из гамака, молча подошла к перилам и посмотрела на залитый лунным светом океан.
– Боже, не знаю, что и думать. Либо тебе здорово не повезло, либо ты выдумал всю эту историю. Если так, то ты самый жалкий человек на свете, раз пытаешься заставить меня поверить во всю эту брехню. – Она повернулась и пристально на меня посмотрела. – Талли, ты никогда не производил на меня впечатления мужчины, который пойдет на обман, лишь бы избавиться от своих обязательств. Задал ты мне задачку.
– Я знаю, это дико, но это правда. Донна Кей. Клянусь.
– Талли, я приехала сюда потому, что мне надо было вернуть один должок. Я хотела начать свой брак с чистого листа, без всяких там незаконченных дел из прошлого. К тому же, по-моему, ты поступил со мной несправедливо. Зашел и вышел из моей жизни, словно я какой-то порт. Я хотела сказать тебе это в лицо. То, что я влюбилась в Кларка, конечно, помогло, но я не могла сделать этот серьезный шаг, не удостоверившись, что поступаю правильно. Я приехала сюда излить на тебя гнев, а получилось, что большую речь произнес ты – человек столь немногословный.
По крайней мере, теперь ты знаешь все. Вот почему я исчез. Прости меня за боль, что я тебе причинил.
Я закончил. Больше слов не осталось. Все уже сказано. Я был выжат до предела, но чувствовал себя так, словно у меня гора с плеч свалилась.
– Как я понимаю, это значит, что ты не приедешь на свадьбу? – спросила Донна Кей.
Я улыбнулся и покачал головой:
– Ну, еще и не такое бывает, Донна Кей. Если это приглашение, тогда я поработаю над письменным ответом.
Мы во второй раз спустились с дерева, и я проводил будущую чужую невесту до ее коттеджа. Финальный акт пьесы, в которой главные роли играли Талли Марс и Донна Кей Данбар, завершился, и хотя все вышло не совсем так, как я планировал, Донна Кей по-прежнему оставалась моим другом.
У дверей коттеджа она тихо пожелала мне спокойной ночи и дружески клюнула в щеку. Это был не киношный любовный поцелуй, но удался он на славу: я почувствовал себя прощенным. А потом (ну точно как героиня мелодрамы) она исчезла за бамбуковой занавеской.
12. Будь я похож на молнию
И снова мне помог выбраться из болота не кто иной, как Мистер Твен. Всю ночь мне снились какие-то страсти, а разбудило знакомое и предсказуемое ржанье моего коня в загоне.
Хотя еще даже не рассвело, настало время отвести лошадку к берегу.
Донна Кей привезла на базу «Потерянные мальчишки» не только известие о своем браке – она привезла с собой еще и отличную погоду. Я вскарабкался, держась за холку, на борт Мистера Твена и повернул его к востоку. Начинался великолепный тропический день. Призрачные ночные ветры улеглись, им на смену пришел ласковый бриз. Бухту ковром устилали легкие волны. Мистер Твен норовил пуститься вскачь, да и мне не мешало бы проветриться: в голове спуталась паутина.
По плану мы должны были встретиться на пристани в девять. Сэмми Рэй и Баки как раз успеют к приливу на южной стороне бухты, Вилли полетит в Мериду, а я останусь развлекать Донну Кей. Я понятия не имел, что она захочет делать. Несмотря на наши прошлые отношения и откровения в доме на дереве, она по-прежнему оставалась клиентом, а я – гидом.
Я мчался галопом, поднимая тучи брызг, и пытался хоть немного оторваться от Джонни Красной Пыли, алабамского свадебного звона и этого ноющего вопроса: «Что я, черт возьми, делаю со своей жизнью?!»
– «Лишь я на лодке на лошадке поплыву», – пропел я неподвижным оранжевым морским звездам, распластавшимся на отмелях и понятия не имевшим, кто такой Лайл Ловетт. Мы скакали вдоль берега к городу, а я все повторял эту строчку, как заезженная пластинка. В конце пляжа я повернул Мистера Твена, и мы ринулись в разбивающиеся о берег волны. И закончилось все так, как я всегда ощущал себя с Донной Кей, – я погрузился с головой.
Через некоторое время мы с Мистером Твеном вернулись поближе к берегу, растянулись в чистой карибской воде и, лежа на боку, поглядывали друг на друга. Мистер Твен смотрел на меня с этим своим выражением в больших карих глазах: «Ну и что дальше?» – а у меня не было ответа.
Мы пустились в обратный путь. Маленькое грозовое облако на мгновение затмило солнце. Мистер Твен замер. Сквозь серую пелену дождя под темной тучей выгнулась обжигающая вспышка молнии и, ударив в океан, подняла к небу облако водяных брызг. Снова вышло солнце, но что-то навсегда изменилось. Я посмотрел на часы. До встречи на пристани оставался еще час. Я понятия не имел, что уготовил мне наступающий день, но одно знал точно: он начнется с завтрака.
Я повернул Мистера Твена к городу – царству кукурузной каши с сыром и huevos rancheros. Я потер талисман и стал напевать своему коню:
Будь я похож на молнию,
К чему мне были б кеды?
Я приходил и уходил бы почем зря.
Пугал бы поддеревьями.
Пугал под фонарями,
Но не гонял лошадку бы в моря.
13. Бабушка-призрак
Я направился по Мэйн-стрит в кафе «Ла Косина». Пока я расправлялся с завтраком на крохотной круглой площади в конце главной улицы Пунта-Маргариты, на противоположной стороне круга появилась старушка с раскладным брезентовым стульчиком и мольбертом. Она несколько раз обошла вокруг фонтана и наконец выбрала вид на церковь. Разложив хозяйство, она села и вытащила из парусинового мешка большой блокнот для набросков.
Незнакомка была точно американкой, но не туристкой. У нее был закаленный вид, свойственный всем настоящим путешественникам. Кроме того – она рисовала! Меня это заинтриговало. На ней была длинная юбка цвета хаки и синяя рабочая блуза. Лицо скрывала выцветшая широкополая шляпа.
Я потягивал остатки Кофе и наблюдал, как ее рука превращает чистый лист бумаги в произведение искусства. Вдруг ее карандаш замер, она неспешно, словно в замедленной съемке, повернулась, взглянула на меня и улыбнулась, пробрав меня до самой моей тропической души.
Если визит Джонни Красной Пыли прошлой ночью оказался недостаточен, то старушка, рисующая на площади, точно напомнила мне, что я был не первым членом семьи Марсов, убежавшим в тропики. Титул Первого Тропического Экспатрианта принадлежал моей почти прабабке – Саре Сойер Марс, больше известной своим правнукам как «Бабушка-Призрак».
На мой взгляд, связывает некоторых людей с понравившейся им картиной не желание нарисовать ее самим, а скорее желание оказаться в месте, изображенном художником. Знаю, ковбоям вообще-то не свойственно становиться коллекционерами произведений искусства, но я ничего не могу с собой поделать: это у меня в крови. А началось все с Бабушки-Призрака.
Искусство связало меня с тропиками задолго до того, как я купил святую Барбару на блошином рынке и, сняв свои ковбойские сапоги, впервые утопил босые ноги в песчаном пляже. Может, после исхода из Вайоминга я и продал свой грузовик, трейлер и большую часть сувениров, которые копил годами, но мой конь и две мои картины остались при мне.
Я уже рассказывал историю «Святой покровительницы молний». А вот вам история другой картины из коллекции Талли Марса. Картина называется «Сердце Анд», а ее автор – великий американский художник-пейзажист Фредерик Эдвин Чёрч. Чёрч был представителем так называемой «школы реки Гудзон» и в перерывах между путешествиями на край света в поисках вдохновения жил на реке. Хотя я называю его картиной, мой Чёрч на самом деле – черно-белая гравюра. Оригинал висит в музее Метрополитен в Нью-Йорке. В первый раз я увидел ее подростком на школьной экскурсии. Ее красота буквально иссушила мой разум и мое тело. Я стоял и упивался ей, пока музей не закрылся.
Фредерик Чёрч был не только художником, но и чем-то вроде Джорджа Стрейта или Дейла Эрнхардта своего времени. До Гражданской войны, когда изобразительное искусство, книги и живая музыка были единственными развлечениями, люди пристально следили за карьерами художников, как сегодня они следят за гонщиками и кантри-звездами. Чёрч был не только живописцем, но и исследователем. Прочитав книгу легендарного немецкого исследователя Александра фон Гумбольдта «Космос», он покинул свой уютный дом и студию на берегу Гудзона и отправился в джунгли Южной Америки.
Описание тропиков фон Гумбольдта сразило Чёрча наповал, и он предложил знаменитому исследователю свои услуги в качестве иллюстратора. Вот так мистер Чёрч отправился в южную Америку с фон Гумбольдтом.
Теперь вспомните: все это происходило до появления фотоаппаратов, и только художники и скульпторы могли запечатлеть поразительные зрительные образы. Чёрч поставил в джунглях свой мольберт и начал рисовать таинственные пейзажи Южной Америки, стараясь передать красоту тропиков и познакомить людей с местами, которые они никогда не увидят воочию. Ему удалось превзойти свои самые смелые мечты. На холсте один за другим оживали водопады, вулканы и непроходимые дебри. Когда он привез эти видения домой, художественным критикам в Нью-Йорк Сити пришлось дать работам мистера Чёрча новое название. Они назвали их «героические пейзажи» – и не соврали.
«Сердце Анд» разожгла мою страсть к тропикам задолго до того, как я сюда приехал. Познания ковбоев в искусстве обычно ограничиваются скульптурами Фредерика Ремингтона и картинами, изображающими снятие скальпа генерала Кастера в битве при Литтл-Бигхорн, что висят в барах по всему Западу над логотипом «Будвайзер». Но у меня все было по-другому. Об этом позаботилась Бабушка-Призрак.
Картина «Сердце Анд» была написана в 1859 году и выставлена в галерее Чёрча в Гринич-Виллидж на острове Манхэтген. На выставку стекались целые толпы. Это было искусство и развлечение: два в одном.
Среди посетителей «Студии на 10-й улице» в апреле 1859-го были Джубал и Сара Сойер Марсы, мой прадед и моя прабабка.
История гласит, что новобрачные приехали из восточного Теннесси в Нью-Йорк по делам. Джубал руководил преуспевающей флотилией пароходов на реке Теннесси и имел массу деловых связей в Нью-Йорке. Сара с готовностью покинула побережье ради гор Камберленда, сочтя это частью своих супружеских обязательств. Она искренне полагала, что, как и большинство жен того времени, без труда сменит место обитания, ведь это часто бывает после замужества. Но Сара Сойер Марс не была женщиной гор. Она была красавицей из прибрежного города Чарльстон, и ее корни намертво переплелись с образом жизни на низменности. Вскоре новая обстановка стала ее угнетать.
Джубал решил, что путешествие в Нью-Йорк «пойдет ей на пользу», и приготовил ей сюрприз. Той весной город только и говорил, что о картине известного художника Фредерика Чёрча. Джубал отложил свои деловые встречи и повел жену на выставку. После этого они собирались поужинать в одном из лучших ресторанов Нью-Йорка.
В тот вечер они отправились на специальную платную выставку одной картины и в итоге нашли студию. У входа к стволу дерева была прибита гвоздем следующая вывеска, написанная большими красными буквами: «СЕРДЦЕ АНД». Джубал и Сара бросили два четвертака в кассу, подписались на черно-белую гравюру с картины, встали в очередь примерно из тысячи заинтересованных нью-йоркцев, и терпеливо, как и все южане, принялись ждать.
Наконец они добрались до расставленных перед картиной скамеек и сели. В помещении было темно, и лишь картину освещали газовые рожки. С потолка свешивались сухие пальмовые ветви, которые Чёрч привез из Южной Америки. Они помогали создать атмосферу тропиков. Сама картина была оформлена так, что создавалось ощущение, будто смотришь в окно. На ней был изображен крошечный кусочек тропического ландшафта, но в этом образе уместилась вся Южная Америка.
Не знаю уж, как на остальных, а на мою прабабку все это произвело впечатление. Когда билетер махнул им с прадедом, чтобы они освободили скамейку, Сара Сойер Марс не сдвинулась с места. Она отвечала отказом на все просьбы, уговоры и, наконец, приказы уйти моего прадеда, управляющего галереей и даже самого художника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
– Конечно. Он чемпион мира – или был чемпионом мира, пока Рик Флэр не стукнул его по голове ходулей «noro» и буквально не сплясал чечетку на его башке.
– Ну так вот, наряду с выслеживанием меня по всей стране, Стилтоны подвязались в шоу-бизнесе. В качестве телохранителей Келли Брюстера.
. – А ты-то как спутался со всей этой шайкой?
– На «Метании кефали».
– О боже, как тебя туда занесло?
– По ошибке, разумеется. Я пошел за рыбным сэндвичем. Откуда мне было знать, что на нашей планете есть место, где люди швыряют дохлую кефаль через границу между штатами как предлог для пьянки и конкурса красоты?
– Страна катится ко всем чертям, – вздохнула Донна Кей. – Это называется конкурс «Мокрая футболка», Талли, а не Гребаная Мисс Америка.
– Какая разница, – ответил я. – Суть в том, что я не мог отличить Келли Брюстера от Келли Макгиллис. А он был почетным судьей в «Метании кефали». Вот так-то он и Стилтоны очутились в Алабаме.
– Похоже, все в этой мыльной опере очутились в Алабаме, – вставила Донна Кей и махнула мне рукой, чтобы я продолжал. – Думаю, я не прочь услышать остальное.
– Это было за день до моего отъезда на Ки-Уэст. Кирк предложил мне сходить перекусить во «Флору-Баму», попить пивка, прогуляться по пляжу. Когда я попал туда, «Флора-Бама» была больше похожа на рок-концерт, чем на бар. Был ведь у меня порыв уйти оттуда, но я проголодался. Пристроился в конце устричного бара, подальше от всего действа, стараясь привлекать к себе как можно меньше внимания. Я ел рыбный сэндвич, с головой спрятавшись за журналом «Острова», и думал о будущем и о свидании с тобой. Правда. Я не заметил толпы здоровых развязных мужиков на другом конце бара, сбившихся вокруг высоченной насыпи из устричных раковин и горы пустых бутылок из-под пива «Дикси». Я не узнал ни светлого ежика, ни покрытых татуировками бицепсов, ни двухсот пятидесяти фунтов силы и сексуальности в форме Келли Брюстера, когда он разгрызал банку пива пополам своими золотыми зубищами. Две местные девицы в крошечных трусиках и разноцветных футболках с дырками просто с ума сходили. Не видел я и Уолдо с Уилтоном, стоящих позади них. Зато они видели меня.
Я вышел из «Флоры-Бамы» и уже собирался вернуться в Хит-Вейв на судно. Но Стилтоны подстерегли меня на парковке. Я сражался как дьявол, но они стукнули меня дубинкой по голове, и я отключился.
Меня запихнули в заднюю часть «универсала». Когда я очнулся, голова раскалывалась, а в легких страшно жгло.
Чудом я включил режим выживания и начал соображать. Первое, что я понял: мы не двигаемся. Потом я услышал голос Уилтона. Я открыл глаза. Уилтон Стилтон сидел за рулем. У него на коленях восседала победительница конкурса Мисс Кефаль «Мокрая Футболка», а сам он хвастливо рассказывал в свой сотовый Тельме Барстон, какой я, мол, тупой мудозвон. Одной рукой он держал телефон, а другой играл с узлом лифчика Мисс Кефали. Уилтон сказал Тельме, что Уолдо поехал в аэропорт и что к утру я уже буду в тюрьме Хартэйка.
Я решил, что осуществлю свой план побега, как только Уилтон заведет машину. Тихонько выберусь из-за кучи чемоданов на заднее сиденье, а в удобный момент выпрыгну и ломанусь к берегу. Шум двигателя должен был меня прикрыть.
Итак, я ждал, когда машина заведется. Но нет, он только включил радио погромче. Пока Джерри Гарсиа пел об алых бегониях и затянувшейся карточной игре, я сделал свой ход. Я не мог поверить своей удаче. Уилтон растянулся на сиденье, откинулся на подголовник и, глядя в открытый люк машины, постанывал от удовольствия. Потом он стал подпевать Джерри, а светлые волосы Мисс Кефали методично запрыгали у него на коленях.
Когда Уилтон заголосил: «Давай, детка», – а машина стала раскачиваться из стороны в сторону, я подорвался. Не знаю, кем была эта девица, свихнутая на «Грейтфул Дэд», но для меня навсегда она останется ангелом-хранителем, бросающим кефаль. Я бежал сломя голову к пристани и «Карибской душе». Там я постарался вести себя как ни в чем не бывало и спрятался в трюме. Капитан Кирк успокоил меня, и мы очень вовремя отправились в тропики.
Оглядываясь назад, я понимаю, что должен был вернуться в Вайоминг и ответить за свои проступки, но в то время я даже не рассматривал подобный вариант. Лучший способ избежать неприятностей, полагал я, – просто исчезнуть на некоторое время. Стилтоны снова стали телохранителями борцов. Из своих источников на западе я узнал, что Тельма Барстон была настроена решительно как никогда. Ей приперло найти меня и отправить назад в Вайоминг. Эта женщина совсем полоумная. Мне ничего не оставалось, как бежать из страны и ждать, пока истечет срок давности или Тельма перегорит. Выиграв в ту лотерею, я написал тебе и послал выигрышный билет.
Я сделал паузу.
Донна Кей молчала.
Я огляделся. В ветвях дерева не было никаких призраков – только вечерний бриз.
– Вот и все, – прибавил я.
Донна Кей вылезла из гамака, молча подошла к перилам и посмотрела на залитый лунным светом океан.
– Боже, не знаю, что и думать. Либо тебе здорово не повезло, либо ты выдумал всю эту историю. Если так, то ты самый жалкий человек на свете, раз пытаешься заставить меня поверить во всю эту брехню. – Она повернулась и пристально на меня посмотрела. – Талли, ты никогда не производил на меня впечатления мужчины, который пойдет на обман, лишь бы избавиться от своих обязательств. Задал ты мне задачку.
– Я знаю, это дико, но это правда. Донна Кей. Клянусь.
– Талли, я приехала сюда потому, что мне надо было вернуть один должок. Я хотела начать свой брак с чистого листа, без всяких там незаконченных дел из прошлого. К тому же, по-моему, ты поступил со мной несправедливо. Зашел и вышел из моей жизни, словно я какой-то порт. Я хотела сказать тебе это в лицо. То, что я влюбилась в Кларка, конечно, помогло, но я не могла сделать этот серьезный шаг, не удостоверившись, что поступаю правильно. Я приехала сюда излить на тебя гнев, а получилось, что большую речь произнес ты – человек столь немногословный.
По крайней мере, теперь ты знаешь все. Вот почему я исчез. Прости меня за боль, что я тебе причинил.
Я закончил. Больше слов не осталось. Все уже сказано. Я был выжат до предела, но чувствовал себя так, словно у меня гора с плеч свалилась.
– Как я понимаю, это значит, что ты не приедешь на свадьбу? – спросила Донна Кей.
Я улыбнулся и покачал головой:
– Ну, еще и не такое бывает, Донна Кей. Если это приглашение, тогда я поработаю над письменным ответом.
Мы во второй раз спустились с дерева, и я проводил будущую чужую невесту до ее коттеджа. Финальный акт пьесы, в которой главные роли играли Талли Марс и Донна Кей Данбар, завершился, и хотя все вышло не совсем так, как я планировал, Донна Кей по-прежнему оставалась моим другом.
У дверей коттеджа она тихо пожелала мне спокойной ночи и дружески клюнула в щеку. Это был не киношный любовный поцелуй, но удался он на славу: я почувствовал себя прощенным. А потом (ну точно как героиня мелодрамы) она исчезла за бамбуковой занавеской.
12. Будь я похож на молнию
И снова мне помог выбраться из болота не кто иной, как Мистер Твен. Всю ночь мне снились какие-то страсти, а разбудило знакомое и предсказуемое ржанье моего коня в загоне.
Хотя еще даже не рассвело, настало время отвести лошадку к берегу.
Донна Кей привезла на базу «Потерянные мальчишки» не только известие о своем браке – она привезла с собой еще и отличную погоду. Я вскарабкался, держась за холку, на борт Мистера Твена и повернул его к востоку. Начинался великолепный тропический день. Призрачные ночные ветры улеглись, им на смену пришел ласковый бриз. Бухту ковром устилали легкие волны. Мистер Твен норовил пуститься вскачь, да и мне не мешало бы проветриться: в голове спуталась паутина.
По плану мы должны были встретиться на пристани в девять. Сэмми Рэй и Баки как раз успеют к приливу на южной стороне бухты, Вилли полетит в Мериду, а я останусь развлекать Донну Кей. Я понятия не имел, что она захочет делать. Несмотря на наши прошлые отношения и откровения в доме на дереве, она по-прежнему оставалась клиентом, а я – гидом.
Я мчался галопом, поднимая тучи брызг, и пытался хоть немного оторваться от Джонни Красной Пыли, алабамского свадебного звона и этого ноющего вопроса: «Что я, черт возьми, делаю со своей жизнью?!»
– «Лишь я на лодке на лошадке поплыву», – пропел я неподвижным оранжевым морским звездам, распластавшимся на отмелях и понятия не имевшим, кто такой Лайл Ловетт. Мы скакали вдоль берега к городу, а я все повторял эту строчку, как заезженная пластинка. В конце пляжа я повернул Мистера Твена, и мы ринулись в разбивающиеся о берег волны. И закончилось все так, как я всегда ощущал себя с Донной Кей, – я погрузился с головой.
Через некоторое время мы с Мистером Твеном вернулись поближе к берегу, растянулись в чистой карибской воде и, лежа на боку, поглядывали друг на друга. Мистер Твен смотрел на меня с этим своим выражением в больших карих глазах: «Ну и что дальше?» – а у меня не было ответа.
Мы пустились в обратный путь. Маленькое грозовое облако на мгновение затмило солнце. Мистер Твен замер. Сквозь серую пелену дождя под темной тучей выгнулась обжигающая вспышка молнии и, ударив в океан, подняла к небу облако водяных брызг. Снова вышло солнце, но что-то навсегда изменилось. Я посмотрел на часы. До встречи на пристани оставался еще час. Я понятия не имел, что уготовил мне наступающий день, но одно знал точно: он начнется с завтрака.
Я повернул Мистера Твена к городу – царству кукурузной каши с сыром и huevos rancheros. Я потер талисман и стал напевать своему коню:
Будь я похож на молнию,
К чему мне были б кеды?
Я приходил и уходил бы почем зря.
Пугал бы поддеревьями.
Пугал под фонарями,
Но не гонял лошадку бы в моря.
13. Бабушка-призрак
Я направился по Мэйн-стрит в кафе «Ла Косина». Пока я расправлялся с завтраком на крохотной круглой площади в конце главной улицы Пунта-Маргариты, на противоположной стороне круга появилась старушка с раскладным брезентовым стульчиком и мольбертом. Она несколько раз обошла вокруг фонтана и наконец выбрала вид на церковь. Разложив хозяйство, она села и вытащила из парусинового мешка большой блокнот для набросков.
Незнакомка была точно американкой, но не туристкой. У нее был закаленный вид, свойственный всем настоящим путешественникам. Кроме того – она рисовала! Меня это заинтриговало. На ней была длинная юбка цвета хаки и синяя рабочая блуза. Лицо скрывала выцветшая широкополая шляпа.
Я потягивал остатки Кофе и наблюдал, как ее рука превращает чистый лист бумаги в произведение искусства. Вдруг ее карандаш замер, она неспешно, словно в замедленной съемке, повернулась, взглянула на меня и улыбнулась, пробрав меня до самой моей тропической души.
Если визит Джонни Красной Пыли прошлой ночью оказался недостаточен, то старушка, рисующая на площади, точно напомнила мне, что я был не первым членом семьи Марсов, убежавшим в тропики. Титул Первого Тропического Экспатрианта принадлежал моей почти прабабке – Саре Сойер Марс, больше известной своим правнукам как «Бабушка-Призрак».
На мой взгляд, связывает некоторых людей с понравившейся им картиной не желание нарисовать ее самим, а скорее желание оказаться в месте, изображенном художником. Знаю, ковбоям вообще-то не свойственно становиться коллекционерами произведений искусства, но я ничего не могу с собой поделать: это у меня в крови. А началось все с Бабушки-Призрака.
Искусство связало меня с тропиками задолго до того, как я купил святую Барбару на блошином рынке и, сняв свои ковбойские сапоги, впервые утопил босые ноги в песчаном пляже. Может, после исхода из Вайоминга я и продал свой грузовик, трейлер и большую часть сувениров, которые копил годами, но мой конь и две мои картины остались при мне.
Я уже рассказывал историю «Святой покровительницы молний». А вот вам история другой картины из коллекции Талли Марса. Картина называется «Сердце Анд», а ее автор – великий американский художник-пейзажист Фредерик Эдвин Чёрч. Чёрч был представителем так называемой «школы реки Гудзон» и в перерывах между путешествиями на край света в поисках вдохновения жил на реке. Хотя я называю его картиной, мой Чёрч на самом деле – черно-белая гравюра. Оригинал висит в музее Метрополитен в Нью-Йорке. В первый раз я увидел ее подростком на школьной экскурсии. Ее красота буквально иссушила мой разум и мое тело. Я стоял и упивался ей, пока музей не закрылся.
Фредерик Чёрч был не только художником, но и чем-то вроде Джорджа Стрейта или Дейла Эрнхардта своего времени. До Гражданской войны, когда изобразительное искусство, книги и живая музыка были единственными развлечениями, люди пристально следили за карьерами художников, как сегодня они следят за гонщиками и кантри-звездами. Чёрч был не только живописцем, но и исследователем. Прочитав книгу легендарного немецкого исследователя Александра фон Гумбольдта «Космос», он покинул свой уютный дом и студию на берегу Гудзона и отправился в джунгли Южной Америки.
Описание тропиков фон Гумбольдта сразило Чёрча наповал, и он предложил знаменитому исследователю свои услуги в качестве иллюстратора. Вот так мистер Чёрч отправился в южную Америку с фон Гумбольдтом.
Теперь вспомните: все это происходило до появления фотоаппаратов, и только художники и скульпторы могли запечатлеть поразительные зрительные образы. Чёрч поставил в джунглях свой мольберт и начал рисовать таинственные пейзажи Южной Америки, стараясь передать красоту тропиков и познакомить людей с местами, которые они никогда не увидят воочию. Ему удалось превзойти свои самые смелые мечты. На холсте один за другим оживали водопады, вулканы и непроходимые дебри. Когда он привез эти видения домой, художественным критикам в Нью-Йорк Сити пришлось дать работам мистера Чёрча новое название. Они назвали их «героические пейзажи» – и не соврали.
«Сердце Анд» разожгла мою страсть к тропикам задолго до того, как я сюда приехал. Познания ковбоев в искусстве обычно ограничиваются скульптурами Фредерика Ремингтона и картинами, изображающими снятие скальпа генерала Кастера в битве при Литтл-Бигхорн, что висят в барах по всему Западу над логотипом «Будвайзер». Но у меня все было по-другому. Об этом позаботилась Бабушка-Призрак.
Картина «Сердце Анд» была написана в 1859 году и выставлена в галерее Чёрча в Гринич-Виллидж на острове Манхэтген. На выставку стекались целые толпы. Это было искусство и развлечение: два в одном.
Среди посетителей «Студии на 10-й улице» в апреле 1859-го были Джубал и Сара Сойер Марсы, мой прадед и моя прабабка.
История гласит, что новобрачные приехали из восточного Теннесси в Нью-Йорк по делам. Джубал руководил преуспевающей флотилией пароходов на реке Теннесси и имел массу деловых связей в Нью-Йорке. Сара с готовностью покинула побережье ради гор Камберленда, сочтя это частью своих супружеских обязательств. Она искренне полагала, что, как и большинство жен того времени, без труда сменит место обитания, ведь это часто бывает после замужества. Но Сара Сойер Марс не была женщиной гор. Она была красавицей из прибрежного города Чарльстон, и ее корни намертво переплелись с образом жизни на низменности. Вскоре новая обстановка стала ее угнетать.
Джубал решил, что путешествие в Нью-Йорк «пойдет ей на пользу», и приготовил ей сюрприз. Той весной город только и говорил, что о картине известного художника Фредерика Чёрча. Джубал отложил свои деловые встречи и повел жену на выставку. После этого они собирались поужинать в одном из лучших ресторанов Нью-Йорка.
В тот вечер они отправились на специальную платную выставку одной картины и в итоге нашли студию. У входа к стволу дерева была прибита гвоздем следующая вывеска, написанная большими красными буквами: «СЕРДЦЕ АНД». Джубал и Сара бросили два четвертака в кассу, подписались на черно-белую гравюру с картины, встали в очередь примерно из тысячи заинтересованных нью-йоркцев, и терпеливо, как и все южане, принялись ждать.
Наконец они добрались до расставленных перед картиной скамеек и сели. В помещении было темно, и лишь картину освещали газовые рожки. С потолка свешивались сухие пальмовые ветви, которые Чёрч привез из Южной Америки. Они помогали создать атмосферу тропиков. Сама картина была оформлена так, что создавалось ощущение, будто смотришь в окно. На ней был изображен крошечный кусочек тропического ландшафта, но в этом образе уместилась вся Южная Америка.
Не знаю уж, как на остальных, а на мою прабабку все это произвело впечатление. Когда билетер махнул им с прадедом, чтобы они освободили скамейку, Сара Сойер Марс не сдвинулась с места. Она отвечала отказом на все просьбы, уговоры и, наконец, приказы уйти моего прадеда, управляющего галереей и даже самого художника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42