Вы слишком молоды и
слишком мягки для такой работы. Инцидент с комиссионными от мадам Блэз -
это только начало. Такое будет случаться постоянно, и вам ничего не
останется, как стать такой же, как мадам Блэз. Кто надоумил вас наняться
компаньонкой? Думали ли вы когда-нибудь о своем будущем? Вы можете
надоесть миссис ван Хоппер, и что тогда?
Он допрашивал меня, будто знал много лет и имел право давать советы.
- Ну что ж, найдутся и другие старухи вроде миссис ван Хопер, -
ответила я. - Ведь я же молода и здорова.
И тут я вспомнила длинные столбцы газетных объявлений: предложение
всегда превышало спрос.
- Сколько вам лет? - спросил он и, когда я ответила, рассмеялся и
встал со стула. - Я знаю этот возраст. В эти годы страх перед будущим
отсутствует, а упрямство особенно сильно... Жаль, жаль, что мы не можем
обменяться с вами годами... Ну, ладно. Поднимитесь наверх, наденьте шляпу,
а я пока подам автомобиль к подъезду.
Он наблюдал за мной, пока я не вошла в лифт. Я думала о том, что
плохо поняла его вчера, сочтя жестоким и насмешливым после более чем
холодной беседы с миссис ван Хоппер. Теперь я чувствовала в нем друга,
близкого мне уже много лет, брата, которого у меня никогда не было.
Я села в автомобиль рядом с ним, и началась наша прогулка по
Монте-Карло. Оказалось, что я его до сих пор не видела, а если и видела,
то не замечала.
Я была в том же нескладном фланелевом костюме, юбка которого была
светлее жакета от длительной носки. На голове была уродливая шляпка с
резинкой, а на ногах - туфли на низком каблуке. И все-таки я чувствовала
себя совсем по-другому, более взрослой и уверенной. С моря дул легкий
веселый ветерок, мы болтали и весело смеялись.
Рисовать на таком ветру оказалось невозможным, и я только показала
ему прелестный уголок, запланированный для моего альбома. А затем мы
поехали дальше. С миссис ван Хоппер мы иногда катались в старом
"даймлере", который она нанимала на весь сезон, и тогда мне приходилось
сидеть спиной к движению и всячески вертеть шеей, чтобы полюбоваться
видами. У автомобиля, в котором я сидела сейчас, были крылья Меркурия, мы
поднимались все выше и выше, и когда он, наконец, остановил машину, мы
вышли и оказались на самом краю обрыва глубиной не менее шестисот метров.
Ветра не было, но стало холоднее.
- Вам знакомо это место? - спросила я. - Вы бывали здесь раньше? - В
моем вопросе, видимо, слышался испуг. Он взглянул на меня. Очевидно, он
забыл обо мне, углубившись в свои воспоминания. Он стал похож на лунатика,
и у меня даже мелькнула мысль: может быть, он ненормален или просто болен?
- Уже поздновато. Не вернуться ли нам домой? - сказала я ласковым
голосом, который не обманул бы и ребенка.
Он моментально пришел в себя и начал извиняться.
- С моей стороны просто непростительно, что я затащил вас сюда.
Садитесь в автомобиль и не волнуйтесь. Спуск гораздо проще, чем это
кажется, глядя от сюда.
- Значит, вы все-таки были здесь раньше?
- Да. Много лет назад. Хотелось посмотреть, что тут изменилось.
- Ну и есть перемены?
- Нет. Никаких.
Зачем ему понадобилось углубляться в воспоминания, да еще при
постороннем человеке. Мне вовсе не хотелось знать, какая пропасть лежит у
него между прошлым и настоящим, и я пожалела, что приехала с ним сюда. Мы
спускались вниз молча.
В машине он заговорил о Мандерли. Не рассказывал о своей жизни там, а
описывал красоту поместья, заросли кустарников, лужайки и цветники,
восходы и заходы солнца.
- Дикие цветы росли только в саду, а для дома приносили из оранжерей.
Восемь месяцев в году в комнатах Мандерли стояли вазы с живыми розами...
Он говорил и говорил, а мы спускались ниже и ниже, пока не очутились
на шоссе в потоке автомобилей. У подъезда отеля я сунула руку в карманчик
на дверце кабины, куда положила свои перчатки, и пальцы мои наткнулись там
на тоненькую книжку. Очевидно, это были стихи.
- Если хотите, можете взять эту книжку и почитать. - Голос его снова
был холоден и ровен, как обычно, когда он не говорил о Мандерли. - Ну,
выходите. Я должен поставить машину в гараж... За обедом я вас не увижу,
так как приглашен в другое место... Приношу вам благодарность за
совместное проведенный день.
Я поднялась по ступеням. Скучный будет день, думала я, без него... И
оставшиеся часы до ночи я проведу в печальном одиночестве.
Чтобы избежать расспросов миссис ван Хоппер и сиделки, я пошла в
ресторан, села в самый дальний уголок и заказала чай. Официант, увидев
меня одну, решил, что ему незачем торопиться и пропал. В тоске я открыла
книжечку стихов, и мне бросились в глаза строки: "Feci, guod potui,
faciant meliora potentes". <сделал, что мог, и пусть, кто может, сделает
лучше (лат.)>
Я вспомнила его рассказ о Мандерли. Если он действительно так любит
Мандерли, зачем же он бросил его ради Монте-Карло? Вчера он сказал миссис
ван Хоппер, что покинул поместье второпях.
Я снова открыла книжку и увидела дарственную надпись: "Максу от
Ребекки. 17 мая". Почерк был своеобразный, какой-то скользящий.
Я захлопнула книжку, взяла иллюстрированный журнал и наткнулась на
описание старинного поместья в Блуа, его замка, старинной башни и
роскошного парка, но я не восприняла ни текста, ни иллюстраций. Передо
мной маячило лицо миссис ван Хоппер: вилка с равиоли застыла в воздухе и
она заговорила вполголоса:
- Это была ужасная трагедия, газеты долго описывали то, что там
случилось. Говорят, что сам он ничего не рассказывает об этом. Знаете ли,
она утонула в заливчике возле самого Мандерли...
5
Как хорошо, что первая любовь не может повториться. В двадцать один
год мы не очень-то смелы, и я испытывала страхи, меня непрестанно
лихорадило. Я всех и всего боялась, особенно - если все станет известным
миссис ван Хоппер.
- Что вы делали сегодня днем? - спрашивала она, обложившись в кровати
подушками. Ее все раздражало, как и каждого, кто, не будучи по-настоящему
болен, слишком долго лежит в постели.
- Играла в теннис с тренером... - и тут же подумала, что случится,
если тренер навестит ее и скажет, что уже много дней не видел меня на
корте.
- Конечно, пока я хвораю, у вас нет никакого дела, и я просто не
знаю, чем вы занимаетесь все это время. А когда я посылаю вас за
покупками, вы, вернувшись, объясняете, что забыли купить для меня таксоль.
Надеюсь, что вы, по крайней мере, научитесь играть в теннис. Такой слабый
игрок, как вы, не годится ни в какую компанию. Вы же все время мажете.
Да, на этот раз она удивительно точно охарактеризовала меня. Уже
больше двух недель я не была на корте, но все эти дни регулярно завтракала
с мистером де Винтером, а потом каталась в его автомобиле.
Я уже забыла, о чем мы беседовали, объезжая окрестности Монте-Карло,
но хорошо помню, как дрожали мои руки, когда я надевала шляпу, как бежала
по коридору, опережая швейцара, спешившего открыть мне дверь. Он обычно
уже сидел в автомобиле и просматривал газету.
- Ну, как себя чувствует сегодня "близкий товарищ", и куда он желает
отправиться? - спрашивал он.
Но у меня не было никаких желаний, и если бы он просто гонял машину
по кругу, я бы даже не заметила этого. Он стал гораздо мягче в обращении и
не казался таким недоступным, как вначале.
- Сегодня довольно прохладно. Я накину на вас свое пальто.
И я, как школьница, радовалась, что на мне его пальто, радовалась его
присутствию, возможности сидеть рядом с ним, даже если он со мной и не
разговаривал. Я мечтала, чтобы память сохранила мне эти минуты в его
обществе. Я сказала ему об этом, и он рассмеялся.
- Что именно хотите вы запомнить: погоду, красоту Монте-Карло или мое
умение водить автомобиль?
- Я хотела бы, чтобы мне было тридцать шесть лет, чтобы на мне было
черное шелковое платье, а на шее - нитка жемчуга.
- Если бы вы были такой, то не сидели бы со мной в автомобиле. И
перестаньте грызть ногти, они и так достаточно некрасивы.
- Боюсь, вы сочтете меня дерзкой, но я все-таки спрошу: почему вы
ежедневно катаетесь со мной? Я понимаю, что вы делаете это из-за своей
доброты. Но почему вы выбрали именно меня объектом своего милосердия?
- Я не выбрасываю вас из машины потому, что вам не тридцать шесть лет
и вы одеты не в черный шелк.
Его лицо не выражало ничего, и было непонятно, смеялся ли он про себя
или нет.
- Вы знаете обо мне решительно все. Правда, рассказала я вам немного,
но ведь и прожила-то я короткую жизнь и со мной ничего не случилось, кроме
потери моих близких. О вас же я знаю столько же, сколько знала в первый
день знакомства.
- А что вы знали тогда?
- Что вы жили в Мандерли и потеряли свою жену...
Слово "жена" соскользнуло с языка, но тут же я испугалась: нельзя
было это говорить, он никогда не простит мне этого, никогда уже не
вернутся часы нашей приятной дружбы и болтовни. Возможно, он завтра же
уедет, а миссис ван Хоппер встанет с постели и возобновится наш,
опостылевший мне образ жизни. Я так углубилась в свои мысли, что не
заметила, как автомобиль остановился перед отелем.
Я взглянула в его лицо, оно было совсем чужим. Не было ни друга, ни
брата, который еще недавно бранил меня за привычку грызть ногти. Наконец,
он повернулся ко мне и заговорил:
- Сегодня вы сказали, что хотели бы сохранить свои воспоминания. Ну,
а у меня как раз обратное: я хотел бы забыть прошлое, так будто его
никогда и не было. Мне не всегда удается изгнать свои воспоминания, иногда
они выскакивают, как джин из запечатанной бутылки. Так было, например, во
время нашей самой первой прогулки, когда я привез вас на край пропасти. Вы
спросили меня, изменилось ли здесь что-нибудь, и я ответил - нет. На самом
деле изменилось что-то во мне. Я был там несколько лет назад с женой. А
сейчас вдруг почувствовал, что воспоминания изгладились из памяти и
прошлое стало мне безразличным. Изгладились благодаря вашему присутствию.
Лишь из-за вас я остался в Монте-Карло, иначе уже давно уехал бы в Италию,
Грецию, а может быть, и дальше... К черту ваше пуританство, ваши слова
насчет моей доброты и милосердия!.. Я ездил с вами на автомобиле потому,
что хотел быть с вами, находиться в вашем обществе. А если вы мне не
верите, можете вылезать из автомобиля и идти домой пешком...
Я сжалась на сиденье рядом с ним и не знала, как поступить.
- Ну так что же? Почему вы не вылезаете?
- Я хочу домой... - голос предательски дрожал, я покраснела и могла
сейчас заплакать.
Он молча включил мотор. Быстро, слишком быстро мы доехали до отеля.
По моим щекам текли слезы, но я не хотела, чтобы он их заметил, не
доставала платок и молча глотала их. Он вдруг взял мою руку, поцеловал ее
и вложил в нее свой носовой платок.
В романах, описывающих страдания героини, обычно говорят, что "слезы
украшали ее". Я взглянула в зеркальце. Со мной случилось как раз наоборот:
красные глаза, распухший нос, в своей убогой одежде я выглядела еще хуже,
чем обычно.
Меня больше не ожидали никакие радости. Мне предстоял ленч наедине с
миссис ван Хоппер, так как сиделка отпросилась у нее на сегодня. После
завтрака она заставит меня играть с ней в безик. Я буду задыхаться в
душной комнате, а он в это время уедет куда-нибудь к морю и будет
наслаждаться свежим ветром и солнцем.
Я чувствовала себя брошенной маленькой девочкой, но, несмотря на свое
смущение, высморкалась в его платок и вытерла лицо.
- К черту! - со злостью произнес он, затем неожиданно положил руку на
мои плечи и привлек меня к себе. - По возрасту вы годитесь мне в дочери, а
я уже отвык обращаться с такими молоденькими.
Правя одной рукой, он все ускорял и ускорял ход машины.
- Можете ли вы забыть все, что я наговорил вам сегодня? В семье меня
называли Максимом, может быть, и вы станете называть меня так же? Мы
слишком долго обращались друг к другу официально.
Он снял с меня шляпу, забросил ее на заднее сиденье, наконец
наклонился ко мне и поцеловал в макушку.
- Обещайте мне, что никогда не будете носить черные шелковые платья,
- и он рассмеялся.
И снова солнце засияло для меня, и жизнь заиграла всеми красками, и
миссис ван Хоппер была изгнана из моей жизни. Ленч и игра в карты отнимут
лишь несколько часов, а затем начнется другая жизнь. И если она спросит,
почему я опоздала к игре в безик, я отвечу: "Я забыла о времени, я
завтракала с Максимом".
Сегодняшний день сблизил нас больше, чем все предыдущие. Он поцеловал
меня, но я вовсе не смутилась. Это произошло так естественно, и мне было
приятно, но никакого волнения, непременно сопровождающего поцелуй, судя по
романам, не вызвало.
- А что, Макс де Винтер все еще живет в отеле? - спросила миссис ван
Хоппер после завтрака.
- Да. Он бывает в ресторане, - ответила я.
Я боялась, что теннисный тренер или еще кто-нибудь рассказал ей о
моем время провождении, но она больше ничего не спросила и принялась
неудержимо болтать:
- Он очень привлекателен, но труднодоступен. Конечно, он мог бы и
пригласить меня в Мандерли, но не сделал этого, был очень сух и сдержан...
Я никогда не видела его жену, но, говорят, она была очень красива и
элегантна, словом - блестящая женщина. Насколько я знаю, он обожал ее. А
погибла она трагически и совершенно неожиданно... Говорят, что, когда она
была жива, они устраивали в Мандерли грандиозные приемы... И она называла
его Максом, а не Макисом, как остальные родственники - бабушка, тетки. Я
тоже должна называть его Максимом. Максом называла его только она, и
только она имела на это право.
6
Мы с миссис ван Хоппер вели жизнь на колесах, а я всегда ненавидела
деятельность, связанную с переездами, - укладывать чемоданы, запаковывать
вещи... Заглянешь в опустевшие шкафы и ящики стола, и становится грустно,
будто что-то утеряла навсегда. Частичка нашей души, частичка прожитой
жизни остается там, где мы были и куда уже никогда не вернемся. Очередная
глава нашей жизни заканчивается, тяжелые вещи запакованы и стоят в
коридоре, а мелочь будет уложена в последний момент. Корзина для бумаг
заполнена разорванными письмами и записками, везде валяются полупустые
пузырьки из-под лекарств и пустые банки из-под кремов.
Утром, когда я наливала ей кофе, миссис ван Хоппер передала мне
письмо и сказала:
- Элен уезжает в субботу в Нью-Йорк. У маленькой Нэнси был острый
приступ аппендицита, и Элен возвращается домой. Я тоже решилась. Европа
надоела мне до смерти. Я тоже еду домой. Как вы относитесь к тому, чтобы
побывать в Нью-Йорке?
Это сообщение подкосило меня, что, по-видимому, отразилось на моем
лице.
- Какая вы странная девушка. И вечно недовольны. Не могу вас понять.
Неужели вы не знаете, что в Штатах девушка, не имеющая ни копейки, может
очень удачно устроиться? Там много молодых людей вашего класса, много
развлечений и веселых сборищ. У вас там будет свой маленький круг
знакомых, и вы сможете развлекаться, как вам захочется. Ведь вам не
нравится в Монте-Карло?
- Я уже привыкла к нему.
- Ну, а теперь вам придется привыкнуть к Нью-Йорку! Мы едем на том же
пароходе, что и Элен. Ступайте в контору и распорядитесь, чтобы билеты и
все остальное было немедленно заказано. Сегодня у вас столько работы, что
некогда будет огорчаться из-за отъезда из Монте-Карло.
Я не сразу пошла вниз. Зашла в ванную, села там и уронила голову на
руки. Итак, это случилось. Я должна уехать и уже завтра буду сидеть в купе
спального вагона, напротив миссис ван Хоппер и держать на коленях ее
шкатулку с драгоценностями или большую сумку, как горничная. Мы будем мыть
руки и чистить зубы в крохотном туалете, где всегда стоит графин с водой
до середины, лежит кусок мыла с прилипшим волоском, а неизбежная надпись
гласит: "Таз под умывальником".
Каждый стук колеса будет напоминать мне, что я все больше и больше
удаляюсь от него, а он спокойно сидит в ресторане и даже не вспоминает обо
мне. Я, конечно, сумею увидеть его и попрощаться, но нам нечего будет
сказать друг другу: мы будем прощаться, как чужие. А голос внутри меня
будет кричать: "Я так тебя люблю! Я так несчастна!" Мы перебросимся
несколькими ничего не значащими фразами и расстанемся навсегда. В
последний момент из мрака выйдет миссис ван Хоппер и, увидев ее, он
вернется на свое место, за свой столик и углубится в газету.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
слишком мягки для такой работы. Инцидент с комиссионными от мадам Блэз -
это только начало. Такое будет случаться постоянно, и вам ничего не
останется, как стать такой же, как мадам Блэз. Кто надоумил вас наняться
компаньонкой? Думали ли вы когда-нибудь о своем будущем? Вы можете
надоесть миссис ван Хоппер, и что тогда?
Он допрашивал меня, будто знал много лет и имел право давать советы.
- Ну что ж, найдутся и другие старухи вроде миссис ван Хопер, -
ответила я. - Ведь я же молода и здорова.
И тут я вспомнила длинные столбцы газетных объявлений: предложение
всегда превышало спрос.
- Сколько вам лет? - спросил он и, когда я ответила, рассмеялся и
встал со стула. - Я знаю этот возраст. В эти годы страх перед будущим
отсутствует, а упрямство особенно сильно... Жаль, жаль, что мы не можем
обменяться с вами годами... Ну, ладно. Поднимитесь наверх, наденьте шляпу,
а я пока подам автомобиль к подъезду.
Он наблюдал за мной, пока я не вошла в лифт. Я думала о том, что
плохо поняла его вчера, сочтя жестоким и насмешливым после более чем
холодной беседы с миссис ван Хоппер. Теперь я чувствовала в нем друга,
близкого мне уже много лет, брата, которого у меня никогда не было.
Я села в автомобиль рядом с ним, и началась наша прогулка по
Монте-Карло. Оказалось, что я его до сих пор не видела, а если и видела,
то не замечала.
Я была в том же нескладном фланелевом костюме, юбка которого была
светлее жакета от длительной носки. На голове была уродливая шляпка с
резинкой, а на ногах - туфли на низком каблуке. И все-таки я чувствовала
себя совсем по-другому, более взрослой и уверенной. С моря дул легкий
веселый ветерок, мы болтали и весело смеялись.
Рисовать на таком ветру оказалось невозможным, и я только показала
ему прелестный уголок, запланированный для моего альбома. А затем мы
поехали дальше. С миссис ван Хоппер мы иногда катались в старом
"даймлере", который она нанимала на весь сезон, и тогда мне приходилось
сидеть спиной к движению и всячески вертеть шеей, чтобы полюбоваться
видами. У автомобиля, в котором я сидела сейчас, были крылья Меркурия, мы
поднимались все выше и выше, и когда он, наконец, остановил машину, мы
вышли и оказались на самом краю обрыва глубиной не менее шестисот метров.
Ветра не было, но стало холоднее.
- Вам знакомо это место? - спросила я. - Вы бывали здесь раньше? - В
моем вопросе, видимо, слышался испуг. Он взглянул на меня. Очевидно, он
забыл обо мне, углубившись в свои воспоминания. Он стал похож на лунатика,
и у меня даже мелькнула мысль: может быть, он ненормален или просто болен?
- Уже поздновато. Не вернуться ли нам домой? - сказала я ласковым
голосом, который не обманул бы и ребенка.
Он моментально пришел в себя и начал извиняться.
- С моей стороны просто непростительно, что я затащил вас сюда.
Садитесь в автомобиль и не волнуйтесь. Спуск гораздо проще, чем это
кажется, глядя от сюда.
- Значит, вы все-таки были здесь раньше?
- Да. Много лет назад. Хотелось посмотреть, что тут изменилось.
- Ну и есть перемены?
- Нет. Никаких.
Зачем ему понадобилось углубляться в воспоминания, да еще при
постороннем человеке. Мне вовсе не хотелось знать, какая пропасть лежит у
него между прошлым и настоящим, и я пожалела, что приехала с ним сюда. Мы
спускались вниз молча.
В машине он заговорил о Мандерли. Не рассказывал о своей жизни там, а
описывал красоту поместья, заросли кустарников, лужайки и цветники,
восходы и заходы солнца.
- Дикие цветы росли только в саду, а для дома приносили из оранжерей.
Восемь месяцев в году в комнатах Мандерли стояли вазы с живыми розами...
Он говорил и говорил, а мы спускались ниже и ниже, пока не очутились
на шоссе в потоке автомобилей. У подъезда отеля я сунула руку в карманчик
на дверце кабины, куда положила свои перчатки, и пальцы мои наткнулись там
на тоненькую книжку. Очевидно, это были стихи.
- Если хотите, можете взять эту книжку и почитать. - Голос его снова
был холоден и ровен, как обычно, когда он не говорил о Мандерли. - Ну,
выходите. Я должен поставить машину в гараж... За обедом я вас не увижу,
так как приглашен в другое место... Приношу вам благодарность за
совместное проведенный день.
Я поднялась по ступеням. Скучный будет день, думала я, без него... И
оставшиеся часы до ночи я проведу в печальном одиночестве.
Чтобы избежать расспросов миссис ван Хоппер и сиделки, я пошла в
ресторан, села в самый дальний уголок и заказала чай. Официант, увидев
меня одну, решил, что ему незачем торопиться и пропал. В тоске я открыла
книжечку стихов, и мне бросились в глаза строки: "Feci, guod potui,
faciant meliora potentes". <сделал, что мог, и пусть, кто может, сделает
лучше (лат.)>
Я вспомнила его рассказ о Мандерли. Если он действительно так любит
Мандерли, зачем же он бросил его ради Монте-Карло? Вчера он сказал миссис
ван Хоппер, что покинул поместье второпях.
Я снова открыла книжку и увидела дарственную надпись: "Максу от
Ребекки. 17 мая". Почерк был своеобразный, какой-то скользящий.
Я захлопнула книжку, взяла иллюстрированный журнал и наткнулась на
описание старинного поместья в Блуа, его замка, старинной башни и
роскошного парка, но я не восприняла ни текста, ни иллюстраций. Передо
мной маячило лицо миссис ван Хоппер: вилка с равиоли застыла в воздухе и
она заговорила вполголоса:
- Это была ужасная трагедия, газеты долго описывали то, что там
случилось. Говорят, что сам он ничего не рассказывает об этом. Знаете ли,
она утонула в заливчике возле самого Мандерли...
5
Как хорошо, что первая любовь не может повториться. В двадцать один
год мы не очень-то смелы, и я испытывала страхи, меня непрестанно
лихорадило. Я всех и всего боялась, особенно - если все станет известным
миссис ван Хоппер.
- Что вы делали сегодня днем? - спрашивала она, обложившись в кровати
подушками. Ее все раздражало, как и каждого, кто, не будучи по-настоящему
болен, слишком долго лежит в постели.
- Играла в теннис с тренером... - и тут же подумала, что случится,
если тренер навестит ее и скажет, что уже много дней не видел меня на
корте.
- Конечно, пока я хвораю, у вас нет никакого дела, и я просто не
знаю, чем вы занимаетесь все это время. А когда я посылаю вас за
покупками, вы, вернувшись, объясняете, что забыли купить для меня таксоль.
Надеюсь, что вы, по крайней мере, научитесь играть в теннис. Такой слабый
игрок, как вы, не годится ни в какую компанию. Вы же все время мажете.
Да, на этот раз она удивительно точно охарактеризовала меня. Уже
больше двух недель я не была на корте, но все эти дни регулярно завтракала
с мистером де Винтером, а потом каталась в его автомобиле.
Я уже забыла, о чем мы беседовали, объезжая окрестности Монте-Карло,
но хорошо помню, как дрожали мои руки, когда я надевала шляпу, как бежала
по коридору, опережая швейцара, спешившего открыть мне дверь. Он обычно
уже сидел в автомобиле и просматривал газету.
- Ну, как себя чувствует сегодня "близкий товарищ", и куда он желает
отправиться? - спрашивал он.
Но у меня не было никаких желаний, и если бы он просто гонял машину
по кругу, я бы даже не заметила этого. Он стал гораздо мягче в обращении и
не казался таким недоступным, как вначале.
- Сегодня довольно прохладно. Я накину на вас свое пальто.
И я, как школьница, радовалась, что на мне его пальто, радовалась его
присутствию, возможности сидеть рядом с ним, даже если он со мной и не
разговаривал. Я мечтала, чтобы память сохранила мне эти минуты в его
обществе. Я сказала ему об этом, и он рассмеялся.
- Что именно хотите вы запомнить: погоду, красоту Монте-Карло или мое
умение водить автомобиль?
- Я хотела бы, чтобы мне было тридцать шесть лет, чтобы на мне было
черное шелковое платье, а на шее - нитка жемчуга.
- Если бы вы были такой, то не сидели бы со мной в автомобиле. И
перестаньте грызть ногти, они и так достаточно некрасивы.
- Боюсь, вы сочтете меня дерзкой, но я все-таки спрошу: почему вы
ежедневно катаетесь со мной? Я понимаю, что вы делаете это из-за своей
доброты. Но почему вы выбрали именно меня объектом своего милосердия?
- Я не выбрасываю вас из машины потому, что вам не тридцать шесть лет
и вы одеты не в черный шелк.
Его лицо не выражало ничего, и было непонятно, смеялся ли он про себя
или нет.
- Вы знаете обо мне решительно все. Правда, рассказала я вам немного,
но ведь и прожила-то я короткую жизнь и со мной ничего не случилось, кроме
потери моих близких. О вас же я знаю столько же, сколько знала в первый
день знакомства.
- А что вы знали тогда?
- Что вы жили в Мандерли и потеряли свою жену...
Слово "жена" соскользнуло с языка, но тут же я испугалась: нельзя
было это говорить, он никогда не простит мне этого, никогда уже не
вернутся часы нашей приятной дружбы и болтовни. Возможно, он завтра же
уедет, а миссис ван Хоппер встанет с постели и возобновится наш,
опостылевший мне образ жизни. Я так углубилась в свои мысли, что не
заметила, как автомобиль остановился перед отелем.
Я взглянула в его лицо, оно было совсем чужим. Не было ни друга, ни
брата, который еще недавно бранил меня за привычку грызть ногти. Наконец,
он повернулся ко мне и заговорил:
- Сегодня вы сказали, что хотели бы сохранить свои воспоминания. Ну,
а у меня как раз обратное: я хотел бы забыть прошлое, так будто его
никогда и не было. Мне не всегда удается изгнать свои воспоминания, иногда
они выскакивают, как джин из запечатанной бутылки. Так было, например, во
время нашей самой первой прогулки, когда я привез вас на край пропасти. Вы
спросили меня, изменилось ли здесь что-нибудь, и я ответил - нет. На самом
деле изменилось что-то во мне. Я был там несколько лет назад с женой. А
сейчас вдруг почувствовал, что воспоминания изгладились из памяти и
прошлое стало мне безразличным. Изгладились благодаря вашему присутствию.
Лишь из-за вас я остался в Монте-Карло, иначе уже давно уехал бы в Италию,
Грецию, а может быть, и дальше... К черту ваше пуританство, ваши слова
насчет моей доброты и милосердия!.. Я ездил с вами на автомобиле потому,
что хотел быть с вами, находиться в вашем обществе. А если вы мне не
верите, можете вылезать из автомобиля и идти домой пешком...
Я сжалась на сиденье рядом с ним и не знала, как поступить.
- Ну так что же? Почему вы не вылезаете?
- Я хочу домой... - голос предательски дрожал, я покраснела и могла
сейчас заплакать.
Он молча включил мотор. Быстро, слишком быстро мы доехали до отеля.
По моим щекам текли слезы, но я не хотела, чтобы он их заметил, не
доставала платок и молча глотала их. Он вдруг взял мою руку, поцеловал ее
и вложил в нее свой носовой платок.
В романах, описывающих страдания героини, обычно говорят, что "слезы
украшали ее". Я взглянула в зеркальце. Со мной случилось как раз наоборот:
красные глаза, распухший нос, в своей убогой одежде я выглядела еще хуже,
чем обычно.
Меня больше не ожидали никакие радости. Мне предстоял ленч наедине с
миссис ван Хоппер, так как сиделка отпросилась у нее на сегодня. После
завтрака она заставит меня играть с ней в безик. Я буду задыхаться в
душной комнате, а он в это время уедет куда-нибудь к морю и будет
наслаждаться свежим ветром и солнцем.
Я чувствовала себя брошенной маленькой девочкой, но, несмотря на свое
смущение, высморкалась в его платок и вытерла лицо.
- К черту! - со злостью произнес он, затем неожиданно положил руку на
мои плечи и привлек меня к себе. - По возрасту вы годитесь мне в дочери, а
я уже отвык обращаться с такими молоденькими.
Правя одной рукой, он все ускорял и ускорял ход машины.
- Можете ли вы забыть все, что я наговорил вам сегодня? В семье меня
называли Максимом, может быть, и вы станете называть меня так же? Мы
слишком долго обращались друг к другу официально.
Он снял с меня шляпу, забросил ее на заднее сиденье, наконец
наклонился ко мне и поцеловал в макушку.
- Обещайте мне, что никогда не будете носить черные шелковые платья,
- и он рассмеялся.
И снова солнце засияло для меня, и жизнь заиграла всеми красками, и
миссис ван Хоппер была изгнана из моей жизни. Ленч и игра в карты отнимут
лишь несколько часов, а затем начнется другая жизнь. И если она спросит,
почему я опоздала к игре в безик, я отвечу: "Я забыла о времени, я
завтракала с Максимом".
Сегодняшний день сблизил нас больше, чем все предыдущие. Он поцеловал
меня, но я вовсе не смутилась. Это произошло так естественно, и мне было
приятно, но никакого волнения, непременно сопровождающего поцелуй, судя по
романам, не вызвало.
- А что, Макс де Винтер все еще живет в отеле? - спросила миссис ван
Хоппер после завтрака.
- Да. Он бывает в ресторане, - ответила я.
Я боялась, что теннисный тренер или еще кто-нибудь рассказал ей о
моем время провождении, но она больше ничего не спросила и принялась
неудержимо болтать:
- Он очень привлекателен, но труднодоступен. Конечно, он мог бы и
пригласить меня в Мандерли, но не сделал этого, был очень сух и сдержан...
Я никогда не видела его жену, но, говорят, она была очень красива и
элегантна, словом - блестящая женщина. Насколько я знаю, он обожал ее. А
погибла она трагически и совершенно неожиданно... Говорят, что, когда она
была жива, они устраивали в Мандерли грандиозные приемы... И она называла
его Максом, а не Макисом, как остальные родственники - бабушка, тетки. Я
тоже должна называть его Максимом. Максом называла его только она, и
только она имела на это право.
6
Мы с миссис ван Хоппер вели жизнь на колесах, а я всегда ненавидела
деятельность, связанную с переездами, - укладывать чемоданы, запаковывать
вещи... Заглянешь в опустевшие шкафы и ящики стола, и становится грустно,
будто что-то утеряла навсегда. Частичка нашей души, частичка прожитой
жизни остается там, где мы были и куда уже никогда не вернемся. Очередная
глава нашей жизни заканчивается, тяжелые вещи запакованы и стоят в
коридоре, а мелочь будет уложена в последний момент. Корзина для бумаг
заполнена разорванными письмами и записками, везде валяются полупустые
пузырьки из-под лекарств и пустые банки из-под кремов.
Утром, когда я наливала ей кофе, миссис ван Хоппер передала мне
письмо и сказала:
- Элен уезжает в субботу в Нью-Йорк. У маленькой Нэнси был острый
приступ аппендицита, и Элен возвращается домой. Я тоже решилась. Европа
надоела мне до смерти. Я тоже еду домой. Как вы относитесь к тому, чтобы
побывать в Нью-Йорке?
Это сообщение подкосило меня, что, по-видимому, отразилось на моем
лице.
- Какая вы странная девушка. И вечно недовольны. Не могу вас понять.
Неужели вы не знаете, что в Штатах девушка, не имеющая ни копейки, может
очень удачно устроиться? Там много молодых людей вашего класса, много
развлечений и веселых сборищ. У вас там будет свой маленький круг
знакомых, и вы сможете развлекаться, как вам захочется. Ведь вам не
нравится в Монте-Карло?
- Я уже привыкла к нему.
- Ну, а теперь вам придется привыкнуть к Нью-Йорку! Мы едем на том же
пароходе, что и Элен. Ступайте в контору и распорядитесь, чтобы билеты и
все остальное было немедленно заказано. Сегодня у вас столько работы, что
некогда будет огорчаться из-за отъезда из Монте-Карло.
Я не сразу пошла вниз. Зашла в ванную, села там и уронила голову на
руки. Итак, это случилось. Я должна уехать и уже завтра буду сидеть в купе
спального вагона, напротив миссис ван Хоппер и держать на коленях ее
шкатулку с драгоценностями или большую сумку, как горничная. Мы будем мыть
руки и чистить зубы в крохотном туалете, где всегда стоит графин с водой
до середины, лежит кусок мыла с прилипшим волоском, а неизбежная надпись
гласит: "Таз под умывальником".
Каждый стук колеса будет напоминать мне, что я все больше и больше
удаляюсь от него, а он спокойно сидит в ресторане и даже не вспоминает обо
мне. Я, конечно, сумею увидеть его и попрощаться, но нам нечего будет
сказать друг другу: мы будем прощаться, как чужие. А голос внутри меня
будет кричать: "Я так тебя люблю! Я так несчастна!" Мы перебросимся
несколькими ничего не значащими фразами и расстанемся навсегда. В
последний момент из мрака выйдет миссис ван Хоппер и, увидев ее, он
вернется на свое место, за свой столик и углубится в газету.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26