в прочем Гипомен долженствовал быть для унна невидимым. Когда ж бы унна восшел на возвышение с юга, запада или севера, он беспрепятственно свиснул бы в дудочку, и в то мгновение ока дочери Доброславовой надлежало греселиться в нарочно для того мною сооруженный перстень; а как я носил оный на руке моей безопасным, потому считал себя, что унн никогда ее получить не может.
— Враг чести моей,— сказал я, соверша все сие, Гипомену,— ты должен вечно остаться в сем образе и иметь утешение, взирая на прелести сей мертвой головы, когда ты мог осмелиться воспользоваться мне принадлежащим. Не думай, чтоб кто мог освободить тебя от твоего очарованного состояния, ибо не сыщется на свете смертного, могущего преодолеть все соединенные с тем труды и опасности. Твоими наставлениями погублен верный мне Зловуран, но я и мертвый труп его обратил в узел, имеющий содержать беспрестанное течение твоих несчастий. Ведай, что ты до тех пор не избавишься от очарования, пока не преломится надвое мое очарованное копие, коим Зловуран убит: сего быть никогда не может, в рассуждении того, что Доброслав хранит оное, яко зеницу ока своего. Но если то и случится, кто может догадаться перекинуть за себя обломки копия, чтоб учинить из того лук и конь? Но если и сие случится, кто отважится, восседши на коня, ехать к холму, учинившемуся из тела Зловуранова? Кто без оружия сразится с имеющими ожить там каменными львами? Кто осмелится взлесть на неприступный холм, чему будут препятствовать львы, взобраться на дерево, досягающее вершиною до облаков, и, сломя на оном претяжкий грозд, сойти с оным на землю, когда силы и возможности человеческие к тому недостаточны? Пусть бы сие и последовало, но кто возьмет у тебя медную стрелу, которой еще нет и которая учинится при обращении твоем в каменный истукан, если ты о слышанном от меня в наставление кому-нибудь откроешь. Принимай достойное наказание!
Таковым образом оставил я сии жертвы моего мщения и заключил, претворясь в образ сего старика, в коем вы меня видели, обитать в дулебской пещере. Причины, побудившие меня к сему переображению, были те, что мне надлежало сберечь мое обещание и не видать никогда Зимонии, коя, по впадении в руки мои Гипомена, имела уже свободу отлучаться из своего замка и, следственно, могла бы где-нибудь со мною встретиться.
В последи узнал я; что Доброслав соединился со своею супругою и что имеет уже от оной детей. Сие обстоятельство принудило меня стараться о их похищении, однако ж три первые сына прежде меня были унесены Зимониею, как уже о том вы слышали и о чем я в тогдашнее время проведать не мог. Но я и не заботился о сем, для того что мне опасность была от дочери. Между тем нашел я Зелиана, и приятностьми лица его был доведен к восчувствованию дружества к сему младенцу, унес его в мою пещеру и воспитывал оного для учинения во всем богатстве моем по себе наследником; ненависть, питаемая мною тогда к дочерям моим, меня к сему принуждала. Впрочем, боги поправили то, что Зелиан по ребяческому своему любопытству испортил: он обще со своими братьями вошел в объятия моего семейства и поправил ошибкою дочерям моим наказание. Я в заблуждении моем радовался, что дочери мои выйдут за подлых людей в супружество, ибо знал, что один из них будет сапожник, другой жрецов сын, а третий бедного пастуха; но еще больше обрадовался, по познании невинности их, что они стали невестками будущего царя дулебского. Впрочем, обстоятельство сие вам сведомо.
Когда Милостана учинилась беременна дочерью, я никуда уже не отлучался и, присутствуя невидимо при родинах, похитил прекрасного сего младенца. Я не мог колебаться в определении судьбы сей моей добычи: невинная Милосвета возбудила во мне чувствования человечества, и вместо погубления ее, что было у меня в мыслях, определил я воспитать ее. Она соответствовала моим попечениям, и я наконец столько полюбил ее, что не мог не желать ей благополучия. Предсказание волшебной доски представилось мне тогда на память; мне хотелось узнать яснее, кто должен быть унн, коему она предопределяется, и для сего вопросил я опять оную.
Ответ, мною полученный, совершенно утешил меня: я узнал, что Милосвета предопределена в супружество Баламиру, королю уннскому. Но хотя гнев мой противу Гипомена и моего семейства несколько поумягчился, однако ж я не мог без досады слышать подтверждение, что сей Баламир будет и разрушитель моего очарования. Сие привело меня опять в вопросу для чего боги покровительствуют оскорбителей моей чести?
Но могу ли я изобразить мой ужас и угрызение совести, когда чрез ответы волшебной доски был я доказан в невинности всех гонимых мною особ. Я узнал клевету Зловуранову, но поздно уже было мне пременить тяжкую силу моих клятв; мне неможно было поправить проступка, учиненного в моей ярости, и всем подробностям моего очарования надлежало исполниться. Я мог споспешествовать Баламиру в его покушениях к разрушению моего волшебства, но за сие надлежало мне лишиться волшебной моей силы по разуму клятв моих, кои учинил я, не одумавшись. Раскаяние мое требовало от меня таковой важной жертвы, и я не пощадил бы себя, если б поправитель моих проступков нашелся в удобных летах к покушению на отчаянное предприятие. Почему все мое рачение обратил я тогда к поправлению неустройств, произведенных мною в дулебском царстве. Я начал Милосвету воспитывать как царицу, ибо определил чрез нее поправить все разорения, причиненные, по гонениям моим, в Дулебах аварами и во время бесцарствования. Я не оставил побывать и в Уннигарде, чтоб увидеть Баламира... Да, я видел вас, храбрый король,— говорил он, обратясь к нему,— и, невзирая на тогдашнее ваше отрочество, предузнал все имеющие в вас быть дарования. А чтоб неможно было ошибиться в особе вашей по пришествии вашем в совершенной возраст, намазал я это на правом вашем виске пятнышко, произведшее напоследок родинку или подобие оной. Мне не осталось уже заботы о воспитании вашем, потому что родитель ваш Роас прилагал о том неусыпное старание. Я заметил также и добродетели любимца вашего Адавара и старался только внушить ему хоту к странствованию. Я ожидал из того одной той помощи в моих намерениях, что Алавар в своих путешествиях увидит некогда красоту и добродетели царицы дулебской, превосходство ее правления и потому побудит вас к начатию вашего подвига, что по моему расположению и исполнилось.
Нечувствительно вошел я в пользы Милосветины и всех поверженных мною в несчастие до того, что не мог уже не споспешествовать всему тому, что клонилось к их избавлению. Раскаяние мое не дозволяло мне щадить себя, и я не помышлял ни о чем, кроме поправления моего преступления. Но как сие влекло мне лишение моей волшебной власти, то рассудил я, прежде нежели утрачу оную, вопросить еще раз волшебную доску и поступить по ее предписанию.
Получа наставление и следуя оному, во-первых, отыскал я тело царя дулебского, перенес оное в замок дочери моей Замиры и оставил старание о приведении его в жизненность расположениями Зимонии, как уже вы о том слышали от ней.
Потом помышлял я, каким образом учредить то, чтоб Баламир дошел до Доброслава и мог получить копие, нужное к разрушению моего очарования. Я предузнал, что в свое время, когда Милосвета будет царицею в Дулебах, Баламир ее увидит; надлежало только вложить ей в уста, чтоб она побудила его, если он покорится красоте ее, шествовать на восток до темницы Гипоменовой. А чтоб больше побудить его к предприятию сего пути, учредил я чрез мое очарование (которое употребил уже в последний раз), чтоб она составила тайну из судьбы своей и не открыла оную Баламиру. Но как я из опытов знал, что скромность для женщины опасная заповедь, ожидал, что она скажет ему, каким образом узнать ему про ее обстоятельства от Гипомена, о чем вознамерился я ей в надлежащее время растолковать. А дабы больше Баламира принудить к шествованию, учинил я, чтоб Милосвета при объявлении ему упала в обморок, покрыта была дымом и преселилась в перстень, бывший у меня на руке. После чего днем бы присутствовала она в своем царстве, а всякую ночь возвращалась в перстень; нарочно определенный к тому дух долженствовал переносить ее.
После того сделал я очарованием, чтоб к возвышению, на коем лежала дудочка и мертвая голова, или, лучше сказать, Рогнеда, нельзя было подойти, кроме с востока, и чтоб с приближением Баламира очарованный вход в пещеру Гипоменову разверзся, а сей предстал пред него при вступлении на третью ступень возвышения и, сказавши ему то, что уже слышал от него Баламир, превратился в каменный истукан с медною стрелою.
Должно ведать, что когда Зелиану, Доброчесту и Ярославу надлежало утратить своих супруг и обитать в тех местах, где нашел их король уннский, почему я еще прежде того узнав, что Зимония намерена прибегнуть в дулебское боговещалище, пренесся туда тайно и дал ей посредством моей невидимости в ответе наставление, какое дать ей завещание Зелиану и его братьям о скрытии своих приключений до прибытия к ним Баламира и о прочем. Таковым образом, зараженный любовию, король уннский необходимо долженствовал от своей возлюбленной дойти до Гипомена, от него к Зелиану, а потом к Доброчесту, Ярославу, и наконец до их родителя. К преломлению очарованного копия, споспешествовать по моим внушениям Зимонии и дать подробное наставление к подвигу Баламирову против холма, учинившегося из тела Зловуранова, а для совершенного разрушения моего очарования учинил я, чтоб виноградный грозд по сломлении обратился в дощечку, имеющую на себе надпись в наставление Баламиру. Стрела ж медная, пущенная Баламиром, попавши в окаменелого Гипомена, имела обратиться также в дощечку с надписью о том, что надлежало делать к возвращению Гипомену и его супруге прежнего их образа.
Расположа таковым образом все к поправлению моего преступления, познал я, что волшебная власть меня оставила. Служебный мой дух объявил мне, что я должен быть наказан за нарушение клятвы и что боги лишают меня прежней моей силы и не оставляют мне ничего, кроме искусства делаться невидимым и переноситься из места в место до тех пор, как все несчастные, коих я очаровал, от сего избавятся. Я должен был остаться во образе старика и не получать настоящего моего вида до времени, в которое увижу дочерей моих, превратившихся в прежний их образ. Я покорился сему наказанию и сносил оное без роптания.
С того часа прилагал я все мое старание о поправлении разоренного царства дулебского до прибытия в оное Баламира. Я перенесся в Дулебы и нашел там великое смятение. Безначалие доводило каждого помышлять только о собственных выгодах; всяк желал достигнуть власти и зачинал междоусобия, причинившие более разорения, нежели нанесли авары. Наконец приступили к совещанию о избрании царя, совещали, ссорились и ни на что не решились. Тогда я в образе старика чужестранца предстал в собрание и посоветовал принести торжественные жертвы Золотой Бабе и вопросить ее о судьбе страны их. Когда на сие согласились, я посредством моей невидимости дал им ответ, что счастие дулебов находится в пустыне на восточном береге реки Буга. Сей темный ответ еще более привязал ко мне дулебов: они просили у меня советов, и я дал им наставление о посылке знатнейших вельмож в назначенную страну с тем, чтоб они первого попадшегося им в пустыне человека увенчали на царство. Последовали сему, я повелел Милосвете выйти из ее пещеры: она взята и возведена на престол. Я остался при ней под названием чужестранца и во образе старика. Я дал ей неистощимый кошелек, подобный тому, каковой имел ее Зелиан от Зимонии, и чрез сию помощь мои советы и старания в короткое время все разоренное приведено в наилучшее цветущее состояние, а царство дулебское мудрым правлением достигло на верх благоденствия, в каковом оно ныне.
Далее должно ведать, что я пришедшему Зелиану воспрепятствовал говорить и остаться с своею сестрою, опасаясь, чтоб он по своей нескромности, выведав все подробности приключений ее, не открыл оных, а тем не подал бы дулебам подозрения о моем чистосердечии, и они не подумали бы, что, может быть, я для своей корысти подавал им советы, чрез что могло произойти смятение, а всего больше, чтоб чрез сие открытие не учинилось помешательство расположению моему в доведении Бала-мира к хижине Доброславовой. Итак, я при свидании Зелиановом зажег порошок, причинивший Милосвете обморок и дым, ее покрывший, и в смятении его вырвал у него невидимую шляпу и вынес сестру его в другой покой. Потом показался я Зелиану и повелел ему идти в дулебское боговещалище, где ему и Алавару подал я ответы, нужные к моему намерению.
С того времени учредил я гостиницу для всех чужестранных и проводил во оную всех их, остановляемых во вратах градских стражею, для угощения, имея от того надежду, что когда-нибудь придет Баламир и я познаю его по учиненной мною на правом его виске родинке, что и воспоследовало. Я вручил ему спящему при письме перстень, для того что действию заблаговременного очарования моего в преселении Милосветы в сей перстень надлежало произойти при разговоре ее с Баламиром и при воззрении ее на сей перстень. Прежде свидания их предварил я Милосвету, что в тот день увидит она короля уннского, будущего своего супруга, и узнает его по родинке на лице, сходствующей на звезду, и по перстню, который я ей тогда показал. Я учинил ей подробное наставление, как ей следует поступить с Баламиром, если оный ей понравится. По описаниям моим о добродетелях короля уннского и по наружной его красоте Милосвета не могла остаться к нему равнодушною: она влюбилась в него смертельно и поступила по предписанию моему, побудившему его следовать к разрушению очарования моего, а чрез то и сама подверглась заклинаниям, учиненным мною при потерянии моей волшебной власти.
Но я не скажу, чему она подверглась,— продолжал король волшебников с улыбкою.—Да, я не скажу, пока доведу повестью моею Баламира до сего места.
Все начали догадываться, что значит сие; волшебница, ее дочери и Гипомен усмехались. Доброслав взглянул на Милостану, которая готова была плакать, а дети их устремили глаза на короля волшебников; Баламир же схватил с руки своей перстень и прижал к устам своим. Он хотел объясниться и до несколька раз начинал говорить, но король волшебников мешал ему, продолжая.
— Итак, вы, Баламир, пошли в пустыню на восток,— сказал он.
— Я знаю это,— говорил Баламир,— но...
— Я шел за вами вслед и ободрял вас в нетерпении; вспомните невидимый голос, который слышали вы близ пещеры, я то кричал к вам.
— Изрядно,— сказал Баламир,— но прошу вас...
— Я посоветовал взять вам медную стрелу. Словом сказать...
— Словом сказать, ваше величество, высокомочный король волшебников...
— Да,— продолжал сей, перебивая,— вы дошли до Зелиана и далее, а я с разрушением моего очарования и по соединении всех здесь присутствующих получил прощение от богов и по-прежнему стал королем волшебников.
— Выведите меня из терпения,— подхватил Баламир.
— Я в состоянии уже учинить вас счастливым.
— Ах, я не могу быть оным,— кричал король уннский,—доколь не увижу возлюбленной моей царицы дулебской! Я познал из слов ваших, что она заключена в сем перстне; но как теперь еще день, то находится она в Дулебах и я должен взирать лишь на сие заточение ее; я умру от нетерпения и неизвестности, могу ли я ее увидеть. Ах, великомочный король, сжальтесь над любовником!
Он не мог больше выговорить и обнял колена его.
— Подайте мне сей перстень,— сказал волшебник.— Должен обрадовать вас, обрадовать и всех присутствующих здесь и подать Доброславу средство воздать по воле богов за ваши одолжения.
Выговоря сие, взял он у Баламира перстень и прикосновением к оному своего волшебного жезла превратил оный в густой дым. Все наполнены были ожидания и не смели почти дышать, доколе дым исчез, а на месте его увидели прекрасную девицу в царском одеянии.
Баламир прежде всех бросился к ногам ее и произносил восклицания, в коих ничего нельзя было разобрать, кроме имени Милосвета.
Сей восторг его пресечен был королем волшебников, который, подшедши к ней, дал ей знать о себе, что он самый тот пустынник, ее воспитавший и возведший на царство дулебское. Потом рассказал он ей вкратце всю касающуюся до ней повесть и вручил ее родителям. Тогда всеобщая радость возобновилась: Доброслав и супруга его заключили ее в объятия; неможно описать утешения, в каковом находилась Милосвета, узнав своих родителей, чего она давно желала, увидя своих братьев, их супруг, своего дядю и тетку. Все они обнимали ее и все плакали от радости.
По прошествии сего восторга король волшебников в длинном слове предложил Доброславу о важности заслуг, королем уннским в его пользу учиненных:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62