хотя бы требуемое от меня тобою представляло мне стократную опасность, я не пощадил бы подвергнуть и тысячу жизней, если бы оные имел, когда следует сдержать слово мое в пользу честного и несчастного человека. Мы не будем терять времени в бесполезных разговорах: подай мне обломки очарованного копия.
Доброслав приносил извинения, что он отнюдь не подозревал его в великодушии, и немедленно подал требуемые обломки копия. Удивление Баламирово было чрезмерно, когда по переброшении их за себя появился стоящий за ним красивый и бодрый богатырский конь, оседланный богато убранным седлом. Лук без тетивы лежал близ оного. Король уннский не хотел потерять ни одного часа понапрасну. Он простился с Доброславом, взял лук и воссел на коня.
Едва Баламир тронул поводами, конь пустился с непостижимою быстростию и скакал на юг чрез горы и долы. Часа через два привез он своего всадника к помянутому холму и саженях в двадцати от оного остановился. Баламир, сойдя с коня, хотел привязать оного к чему-нибудь, однако ж в пустыне той не было ни одного сучка древесного, кроме виноградины, растущей на неприступном этом холме, и так принужден был он пустить его на свободе. Но конь, почувствовав сие, пустился в глубину пустыни и через несколько мгновений ока пропал из виду
Баламир, очутясь в неизвестной стране, лишась коня и готовясь к отчаянному предприятию, приведен был к размышлениям. Ему непонятно казалось, чтоб можно было взойти или вскарабкаться на холм, имеющий подобные стене утесы, того больше, чтоб достало человеческих сил взлезть на единственную в своем роде виноградину, ибо он видел, что ветви ее, возвышаясь к небесам, были непостижимы и самым его взорам. Он представлял смертную опасность от двадцати четырех мраморных львов, имеющих воспрещать всход его.
«Мне должно необходимо окончать мое предприятие или остаться бесчестным противу несчастного Добросла-ва,— думал он.— Но можно ли оставить подвиг, обещающий восстановление спокойствия сего несчастнго супруга? Подвиг, который, может быть, возвратит ему и Мило-стану, и престол дулебский, коего он законный наследник... Престол дулебский! — продолжал он рассуждать.— Могу ли я стараться о возвращении оного с похищением его у прекрасной Милосветы? Но как бы то ни было, я должен помогать стороне справедливой. Милосвета неизвестно почему оным правит; Доброслав на оном родился, и, может, сия добродетельная царица дулебов есть бессмертное только существо, посланное к восстановлению сего несчастного народа во время отсутствия злосчастных его государей. Собственная моя совесть отвлекает меня действовать по пристрастию. Я обожаю Милосвету, но любовь моя к ней не принудит меня уклониться от добродетели, хотя бы она за то меня и возненавидела, чего быть не может».
При таковом заключении изготовился он приступить к действию, предавшись на волю провидения. Не надеясь на неисправленный лук, который держал в руке своей, взял он в другую медную стрелу, найденную им в пещере у окаменевшего старика, чтоб по крайней мере не пустыми руками обороняться от нападения львов, если оные оживут в самом деле.
Он подошел к подошве холма. Львы не трогались с места и не оказывали ни малого знака жизненности. Но едва вскарабкался он сажени две на холм, как оные начали потряхивать своими гривами и с престрашным рыканием бросились на Баламира. Одни взобрались на вершину холма, чтоб не допустить туда дерзновенного воина, а другие вонзали острые свои когти в его обувь, чтоб сорвать его на низ. В сем ужасном состоянии потребно было иметь неустрашимость Баламирову: он вонзает медную стрелу, коей твердость камня не противится, глубоко в гору, и, держась за нее рукою, другою отбивает концом лука своего лютых зверей. Он видит чудное действие его волшебного оружия: оное прикосновением своим разрушает в прах одного зверя за другим, так что не остается и следа, чтоб оные существовали.
Баламир ободряется, громостится на опаснейших и скользких скалах холма; уже помогающая восходу его стрела касается вершины холма; он сражается с остатком львов, побеждает и торжествуя восходит к пню виноградного дерева. Приняв тут некоторое отдохновение, помышляет он о высоте дерева и о тяжести грозда, который, без сомнения, должен будет его низвергнуть при слезании. Но, вообразя о преодоленной уже величайшей опасности от львов, полагается на помощь богов, ободряется и начинает всходить на дерево. Но тут предстояло ему новое затруднение: дерево сие, по-видимому, более нежели на сто сажен от корня было гладко и не имело ни одного сучка. Следовало опять употребить стрелу: он вонзил ее в дерево, чтоб, придержась за нее, получить удобность охватиться другою рукою и подвинуться выше. Но едва острие стрелы коснулось дерева, высота оного исчезла, и грозд стал пред самыми Баламировыми руками. Король уннский вне себя от радости, что неизвестная помощь облегчает его подвиг, схватил за стебель грозда и сломил оный. Не успел он учинить сего, как холм и дерево исчезли и сам он очутился стоящий на ровном земном дне. Грозд в руках его в тот же час превратился в медную дощечку, к которой была привязана тетива, каковые бывают у луков, а на дощечке находилась следующая надпись:
«Храбрый смертный, если только может таковый обрестися между человеков! Когда отважность твоя доведет тебя к прочтению сей надписи, ведай, что ты преодолел очарование, содержавшее в себе судьбу многих несчастных особ. Тебе остается только снять тетиву сию, натянуть лук, который ты имеешь, и пустить из оного медную стрелу на запад. Сие доставит тебе средство к возвращению в хижину Доброславову».
Баламир, прочтя сие, не медлил следовать предписанному: он натянул лук и пустил в определенную стран} стрелу. Соверша оное, глаза его устремлены были на запад в ожидании обещанной помощи. Чрез несколько часов показалось издали приближающееся к нему облако. Вскоре оное опустилось пред ним на землю, и увидел он сошедшего с оного самого того старика, превратившегося в камень в пещере. Оный держал в руках мертвую голову и дудочку, коих Баламир там же видел. Старик благодарил его за оказанную ему помощь.
— Стрела, кою вы взяли из рук моих по превращении моем в каменный истукан, пущенная вами, попав в меня, отняла очарование,— сказал сей.— Но не ожидайте дальнейшего объяснения, доколь не возвратите вы мне прежний мой вид, ибо я не таков, какового вы меня видите, и следует еще докончать вам остатки волшебства, меня окружающего.
Баламир обещал следовать его предписанию, а старик продолжал:
— Изломайте лук ваш в части и, склав оный в костер, прикоснитесь сею дудочкою, от чего части лука издадут огонь, имеющий сожечь меня обще с сею мертвою головою. По обращении тела моего в пепел должны вы засвистать в сию дудочку. Вот все, что можете вы оказать в мою помощь.
Баламир следовал этому в точности: он изломал лук, старик простерся на частях оного, схватя в объятия свои мертвую голову. Прикосновение дудочки произвело жестокий пламень, в несколько мгновений ока обративший старика и прочее в пепел. Баламир не медлил засвистать в дудочку и с удивлением усмотрел, что сие из пепла произвело голубоватый пар, из коего наконец увидел он изошедших прекрасного мужчину и прелестнейшую женщину.
— Вы избавитель наш,— сказал ему мужчина,—я ведаю ваше любопытство узнать о нас, кто мы, и благодарность наша к вам сего от нас требует. Однако ж возьмите терпение до возвращения нашего в хижину Доброславову, ибо великодушие ваше не должно посвящать любопытству часов, нужных к пременению судьбы некоторых несчастных.
Балдмир охотно на оное согласился, потому что он меньше желал узнать приключения старика с мертвою головою, чем услышать повесть, нужную для его возлюбленной Милосветы. После чего мужчина вынул из кармана своего пояс с начертанием двенадцати небесных знаков, возложил оный себе чрез плечо и всплеснул руками. Прежнее облако опустилось в ту минуту к ногам их и, подхватя на себя их всех, помчалось на север и вскоре опустило их пред дверьми хижины Доброславовой.
— Ах, Гипомен!.. Ах, любезная сестра! — вскричал Доброслав, увидя прибывших с Баламиром.
Больше он не мог выговорить и бросился к ним в объятия. Король уннов познал тогда особ, довольно известных ему по прежде учиненному описанию. Он уразумел, что королевич кимбрский, коего видел он в пещере стариком, долженствовал выдержать странные приключения и что потому сии, следовательно, имеют заимство с подробностями нужных для него известий: он и не преминул требовать рассказания о том от Гипомена, как скоро прощли восхищения сих увидевшихся родственников. Гипомен, обязанный своим избавлением, готов был удовлетворить желаниям Баламировым. Доброслав со своей стороны не меньше любопытствовал, и столько, что едва позабыл принести благодарность свою освободителю их. Он начал длинную речь, по большой части беспорядочную от радости, и, конечно, вывел бы Баламира из терпения, если б особенный случай не принудил его оную нарушить.
Они усмотрели плывущую по реке и пристающую противу самих их к берегу лодку. Сидящие в оной четыре особы не действовали веслами, которых и не было, а нечто невидимое оною управляло. Едва приезжие вступили на землю, великое произошло у всех замешательство. Баламир, взглянув на прибывшего старика и трех молодых мужчин, вскричал:
— А, почтенный дулебянин, оказавший мне многие вежливости в гостинице! Ты, конечно, недавно видел несравненную свою царицу и меня о ней уведомишь... Боги! — продолжал он еще с множайшими знаками радости.— Вот и сумасшедший звонарь!.. Ба! это несчастный сапожник!.. Ах, и ты, щедрый Зелиан! Я исполнил вами требованное и, без сомнения, услышу ваши приключения.
В самое то ж время Рогнеда побледнела от страха и вне себя бросилась в объятия своего супруга, а сей с не меньшим ужасом требовал от Доброслава талисмана, носимого оным на шее. Один только Доброслав не понимал ничего и столько заторопился, что вместо талисмана подавал своему зятю клубок ниток, какими починивал он свои рыболовные сети.
— Государи мои,— сказал старик, увидя произведенное присутствием его замешательство,— успокойтесь. Я прихожу к вам с дружескими намерениями и чтоб поправить приключенные мною несправедливости. Я клянусь великим Чернобогом, что Гипомен и прекрасная Рогнеда не имеют причины больше меня опасаться.
Столь великая клятва успокоила королевича кимбрского и его супругу, но любопытство Баламирово тем еще приумножилось. Он не знал, какое участие мог иметь знакомый его дулебяйин в похождениях Гипоменовых, и поглядывал на всех в ожидании объяснения, однако ж никто не удовлетворял его желаниям.
— Нет сомнения,— сказал он наконец старику, выйдя из терпения,— что Гипомен и его супруга вам довольно знакомы. Но как прибытие ваше остановило весьма нужное для меня повествование его, то с позволения здешнего хозяина он расскажет.
— А я,— подхватил старик,— ожидал, что для вас любопытнее узнать обстоятельства, касающиеся до царицы дулебской.
— Правда,— отвечал Баламир,— я не таю страсти, которую питаю к божественной Милосвете.
— Никому оная столько не известна, как мне,— говорил старик.— Однако ж все должно иметь свою очередь. Положим, что Гипомен еще в пещере стариком и ожидает от вас известия о Зелиане, сей о сапожнике, он о звонаре, а сей о рыболове; то не надлежит ли вам прежде всех дать отчет звонарю об успехе вашего открытия? Потом он расскажет вам свою повесть, и так по порядку дойдет дело до Гипомена и напоследок до меня. Я предваряю вас, что в сем расположении есть некоторая тайна, имеющая окончиться к общей для всех присутствующих здесь радости.
— Я охотно желаю споспешествовать оной,— сказал Баламир,— но я хотел бы прежде всего узнать о Милосвете.
— Прошу о терпении, государь мой,— подхватил старик, и Баламир не нашел основания ему противиться.
Присутствующие сели на траве близ хижины Доброславовой, и король уннский рассказал звонарю повесть царевича дулебского, так, как читатель слышал оную прежде.
— Хотя я из сей повести, — начал звонарь, — и ничего не сведал, служащего к поправлению судьбы моей, но как теперь, узнав приключения Доброславовы, имею я свободу рассказать и о моих, то внимайте вы, человек, имеющий на правом виске родинку. В отплату за то, что от меня услышите, вы, конечно, возвратите мне утраченное мною благополучие, ибо возлюбленная моя богиня мне сие предвещала... О, если бы я только один раз ее увидел,— продолжал он с тяжким вздохом,— не пожалел бы за то расстаться с жизнью.
— Имейте надежду,— сказал старик.
— Начинайте вашу повесть,— говорил Баламир, и звонарь повиновался.

ПРИКЛЮЧЕНИЯ СУМАСШЕДШЕГО ЗВОНАРЯ
— Я не могу вам сказать, кто я и от кого произошел, ибо сам о том ничего не ведаю. Меня нашли в пеленках у ворот того дома, в котором я взрос и в котором вы меня видели обитающего. Жрец Ладина капища воспитал меня и любил, как собственного своего сына, для того что у него детей не было. Глубокое знание его в восточных мудростях послужило и мне учиниться столь же ученым, каков был мой воспитатель. Он был в Египте и посвящен таинствам. Склонность моя к наукам находила всегда новую пищу: жрец упражнялся во оных во все свободное время от его должности. Довольные доходы от богоговейных людей, а особливо от молодых женщин и пожилых вдов, учиняли содержание жизни его беззаботным. Не проходило дня, в коем бы не притекало к капищу нескольких особ для принесения клятв о вечной верности, или для упрощения у всемочной Лады о воспламенении сердца холодного любовника, или о вспомоществовании умирающей природе в теле, ослабевшем от времени. Жрец, ведающий подробно основания по предрассудкам людским принятого закона, человеческие нравы и страсти, умел пользоваться их слабостями. Химия, физика и механика оказывали ему услуги. Он отпускал всех довольными. Храм прославлялся, и карман его возрастал. Жрец сей не был глупее прочей своей собратий и знал, что боги не требуют, кроме чистого сердца, почему все приносимые Ладе дары препровождал в свои сундуки.
Я предопределен был от него в наследники, получил изрядное наставление быть лицемером и учинился бы оным в рассуждении необходимости моих обстоятельств, если бы не ощутил в душе моей непобедимой склонности узнать о моих родителях. Сие чувствование не давало мне покою и претворило меня в ипохондрика. Сто раз покушался я идти странствовать по свету, неоднократно в затмении моих мыслей простирался пред истуканом Ладиным, прося о удовлетворении мучащим меня желаниям, но как сия богиня в свою очередь получила другие должности и мое дело касалось не до любви, то и остался я не удовольствован. По счастию, рассудок мой удержал меня от странствования. Я счел, что без верных доказательств либо не можно узнать моих родителей, или найду таковых, коим угодно лишь будет признать меня за свое чадо. К тому ж опасности путешествия полагали заграду моим побуждениям. Я остался на произвол судьбы ожидать снисхождения мне от небес, но задумчивость моя не пременилась.
Тщетно старался жрец, проникший в мою тайну, нравоучениями своими выбить из головы моей отягчавшие оную беспокойства. Он представлял мне, сколь безумно беспокоить себя желаниями, их удовлетворить нет надежды; что от изрядной жизни не ищут лучшей; что, может быть, родители мои, если я узнаю их, не таковы ко мне будут горячи, как он; что счастие оных не одарило их ни таким изобилием, ни таковым промыслом, каковым могу я навсегда пользоваться в его доме, и что чин жреца Ладина представляет ежедневно удовлетворением всем человеческим утехам, как то, продолжал он:
— Не вкушаем ли мы лучших кусков и изящнейших вин на счет великодушной Лады? Не имеем ли верных средств пользоваться прелестями наилучших прибегающих к богине красавиц и тому подобное?
Основания моего воспитателя были истинны, но в моей душе не делали впечатления. Я остался задумчивым, а он по-прежнему лицемером и роскошным до следующего приключения.
Дикий, обитающий в горах народ напал на нашу страну и, по естественному праву опустоша оную, не пощадил ни жреца, ни капища Ладина. Я, спрятавшись под кровлею храма, был свидетелем, как разбили в мелкие части истукан богини и взяли части его, вылитые из золота, как разграбили дом жрецов и с возможнейшим в свете хладнокровием отсекли ему голову. Сердце мое раздиралось от жалости, взирая на несчастный конец моего воспитателя. Я любил его, несмотря на развращенный нрав его, однако ж я не плакал, ибо страх от победителей остановил слезы.
Три дни пробыл я в ужасе без пищи и почти без сна; напоследок осмелился взойти на колокольню. Осматривая на все стороны, не видал я ни диких, ни обитателей окружных мест. Мне прежде всего вошло в голову, что я должен буду умереть с голоду в стране, толико опустошенной;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62