Если он откроет вам о своих приключениях, то и я не скрою ни малейшей от вас подробности. Если вам угодно принять сей труд, то ступайте и спрашивайте о сумасшедшем звонаре; вас без труда доведут к нему.
Баламир, видя, что ему не осталось больше, как либо бесплодно возвратиться, или не щадить ног своих, решился идти к сумасшедшему.
«Куда уже нейдет,— думал он, продолжая путь свой, я прошел больше, и, может, последнее уже то место будет, где я разрешу судьбу моего приключения».
Дорога, коею он шествовал, была мало населена; только рассеянные хижинки попадались ему не в близком одна от другой расстоянии. Любовь, чувствуемая им к Милосчете, облегчала ему скуку и затруднения пути, которою занимаясь по двух днях прибыл он к древнему капищу, имеющему при себе башню с колоколами и в недальнем расстоянии двор, довольно обветшалый. В сем-то месте обитал сумасшедший, коего Баламир искал. Приготовляясь расспросить, сел он под деревом близ капища и ожидал увидеть человека, чтоб спросить о звонаре.
Вскоре показался из ворот двора молодой пригожий мужчина и бежал изо всех сил мимо него к башне. Баламир, по приближении оного, спрашивал у него, не знает ли он о жилище сумасшедшего, но сей, не отвечая ему пи слова, ушел на башню и начал звонить в колокола.
Баламир долго ждал его возвращения и по беспорядочному и необыкновенному его звону догадывался, что он самый тот, кого он ищет. Наконец звонарь появился, но бежал в дом, заливаясь слезами и не ответствуя на вопросы Баламировы. Сей хотел войти в дом его, но при самом входе сумасшедший встрелся с ним опять бегущий на колокольню.
Баламир, видя, что несчастный сей человек совершенно без ума, начал отчаиваться получить от него каковое-либо объяснение; однако ж вознамерился взойти на башню и испытать в последние, не можно ли его довесть до разговоров.
Он нашел безумного в обыкновенном упражнении, то есть звонящего, что и продолжал он до тех пор, как утомился. После чего вскричал он троекратно:
— О богиня! О богиня? Ты меня оставила! — и слезы полились из очей его.
Баламир, заставши вход, чтоб его не выпустить, начал спрашивать, какую призывает он богиню и что значит необыкновенный звон, им производимый.
— А, государь мой! Сей тайны вы никогда от меня не узнаете,— отвечал звонарь.
Больше Баламир не мог от него добиться; звонарь на все вопросы отвечал только вздохами и просил себя выпустить. Король уннский, употребя тщетно все средства к выведанию его тайны, хотел уже его оставить, как безумный сей, усмотря на правом его виске родинку, вскричал, со странным телодвижением и бросаясь на колена:
— Ты тот человек, которому определено возвратить утраченное мною счастие!
— Но ты не ожидай от меня,— сказал Баламир, пользуясь его расположением,— чтоб я учинил тебя благополучным, доколь подробно не расскажешь мне своих приключений.
— Моих приключений?..—отвечал звонарь.—О, государь мой, хотя бы я стал и тысячекратно злосчастнее, нежели теперь есмь; хотя бы мучения, ежедневно мною претерпеваемые, возросли до бесконечности, вы не можете от меня узнать ничего преждевременно, ибо от тайны сей зависит вся питаемая мною надежда и, открываясь вам, я вечно оную утрачу. Однако ж от вас предлежит узнать оные некогда. Возьмите труд шествовать вниз по течению видимого вами сего источника: в одном месте найдете вы рыбака, починивающего свои сети, просите его об открытии причины, для чего он чрез многие годы не может окончить починку своих сетей. Если сей вам откроет... о боги! сколько людей учинятся благополучными!.. Вы не будете уже иметь труда искать меня: я сам явлюсь упасть к ногам вашим и удовлетворить вашему желанию.
Выговоря сие, звонарь нашел средство проскочить мимо Баламира и удалился от него поспешно.
Король уннский, видя необходимость или оставить свое предприятие, или следовать предписанию безумного, не знал, что начать. Он сошел с башни, и как уже смеркалось, то вознамерился провести ночь под деревом в роще, окружающей капище. Всю ночь мучился он размышлениями: сначала представлялась ему его должность, что он оставил свое государство из одного только любопытства; сие приводило его в раскаяние. Страх присоединялся к тому, что, может быть, любимец его Алавар не в силах будет понести все трудное бремя правления, или в случае, если пристрастия вскользнут в его душу, он развратится и повергнет подданных его в тысячи бедствий. Вкус царствования также угрожал ему, что отведавший оного легко может забыть свои обязательства, если нужно нарушить оные для удержания при себе престола. Однако ж он полагался на верность и добродетели своего любимца. Но со всем тем он чувствовал великое побуждение возвратиться в Уннигард и определил с началом дня восприять обратный путь. Однако ж при окончании сих рассуждений Милосвета представилась ему со всеми своими прелестями и добродетелями. Слова, кои она сказала ему, подавали ему надежду, что он когда-нибудь овладеет особою толь совершенною; короче сказать, любовь переменила все его намерения: он забыл труды претерпенные и ожидал только зари, чтоб шествовать по течению назначенного ему источника.
Сладкий сон последовал сему, и оный не нарушился, доколь обитающие в роще птички пением своим не возвестили начало дня. Баламир, пробуждаясь, протирал глаза свои и был приведен в немалое удивление, приметя, что из перстня, найденного им в столице дулебской, произошел весьма ясный блеск. Когда упражнялся он в рассматривании сего явления и изыскании оному причин, услышал исходящий из перстня женский, совершенно сходствующий на Милосветин голос, произнесший следующие слова:
Прости, Баламир! На весь день лишаюсь я утешения быть близ тебя!..
С кончанием сей речи золотой луч выскочил из перстня, и блеск, находившийся в оном сначала, пропал. Король уннский сколько ни старался постигнуть сие приключение, но никак не мог. «Меня окружают волшебства,— думал он,— все случившееся со мною с самого выхода моего от дулебов чрезъестественно. Конечно, какой ни есть злой чародей вмешался в мои обстоятельства, чтоб вывести меня из терпения: не довольно, что все встречи в моем путешествии расположены такою связью, какая влечет меня отчасу далее от моего отечества и в страны неизвестные, но еще и стараются уверить меня, что возлюбленная моя царица разделяет со мною беспокойства моего пути. Но как ей можно быть заключенной в сем перстне? Сие только мечта...»
— Но ах! — сказал он, позадумавшись. — Хотя и мечта, но весьма для меня приятная. Я чувствую, что мне легче погибнуть, не достигнув моих желаний, нежели оставить труд, сулящий мне исполнение оных.
Посем оставил он рощу и шел вниз по течению источника.
Целые полгода продолжал он путь свой по берегу источника, учинившегося великою рекою, снося различные и выводившие его из терпения беспокойства. Иногда надлежало ему переплывать впадающие реки, а иногда терпеть утомление от солнечного зноя и голод в странах необитаемых, однако ж единственное имя Милосветы ободряло его при крайнейших изнеможениях, и напоследок достиг он к стоящей на берегу хижине, пред которою находились разные рыбачьи орудия.
— Без сомнения, я при конце моих трудов,— сказал Валамир,— Обитатель сей хижины объяснит всю мрачность, покрывающую приключения царицы дулебской.
Выговоря сие, хотел он постучаться у дверей хижины, но оные отворены были хозяином, который, взглянув на него мимоходом, бежал к своим сетям, схватил челнок и готовился починивать свою сеть. Но, завязав одну ячейку, бросил челнок и бежал, как сумасшедший, к реке. Постояв несколько минут, испуская глубокие вздохи и взирая в разные места в воду, возвратился он опять к своей работе. Опять завязал один узел и, опять бежав к реке, производил примечания свои в воде. Сие повторяя до несколько раз, бросил он челнок и нитки и возвратился в свою хижину.
Баламир ветрел его у дверей и просил о странно-приимстве.
Рыбак сей, имеющий вид уже пятидесятилетнего мужа, принял его с радостью. Он угощал его всем, что было него наилучшего, и расспрашивал у него о причинах, заведших его в сию необитаемую страну.
Баламир не скрыл от него ни малейшей подробности и рассказал ему все случившееся с ним от времени, когда он изшел из Уннигарда.
— Вы простите меня,— промолвил он, окончав свои приключения,—что я заклинаю вас богами не скрыть от меня вашей повести, ибо кроме того, что доверенностию сею, может быть, учините меня счастливейшим из смертных, но и разрешите мое удивление о поступке вашем при починивании ваших рыболовных сетей.
Рыбак, который во время, когда Баламир рассказывал свою повесть, оказывал попеременно то знаки сожаления, то удовольствия, ответствовал ему:
— Король уннский, я не скрою от тебя ничего, если ты дашь мне обещание по выслушании моей повести исполнить некоторое действие, для коего потребны отважность и великодушие.
Баламир клялся ему, что он себя не пощадит и всеконечно в угодность его исполнит все состоящее в его силах. После чего рыбак, вздохнув, говорил следующее:
— Напоминание несчастий и благополучия, попеременно следовавших в моей жизни, извлекает из меня вздох сей... Ведай, Баламир, что я совсем не в таковом родился состоянии, в каковом ты нашел меня ныне упражняющегося. Я имел право заступить престол великого государя по происхождению моей природы. Но как случаи мои имеют связь с приключениями отца моего, царя дулебского, то имей терпение, что я начну сказание от некоторого времени прежде несчастной войны дулебов с аварами.
ПОВЕСТЬ ЦАРЕВИЧА ДОБРОСЛАВА
— Область дулебов процветала издревле. Предки мои управляли оною самодержавно, и все соседственные народы, в рассуждении силы или слабости сил своих, искали их союза или покровительства. Отец мой Буйслав владел уже спокойно целые пятнадцать лет престолом» как впадение сильного народа аварского потрясло оный.
Доколе еще силы отечества моего были новы, авары беспокоили оное только набегами. Но произошел случай, привлекший Кигана, владельца аварского, искать собственной своей, или отечества моего, погибели. Отец мой, кроме меня, имел старшую дочь, именем Рогнеду, девицу редкой красоты. Слава о сем дошла до неприятеля нашего Кигана. Возбужденный любопытством, пожелал он о сем удостовериться. Переодевшись в простое платье, отважился он прийти во дворец отца моего и, нашед способ увидеть сестру мою, столь в нее влюбился, что вознамерился просить оную себе в супружество. Едва только возвратился он в свое кочевье, торжественное посольство отправлено было с предложением мира на условии союза его с Рогнедою. Ни гордость отца моего, ни склонности сестры моей не согласны были с желаниями государя, пришедшего из неизвестных стран и не имеющего определенного жилища. Ему отказано, и кровавая война возгорелась; все силы Кигановы, по разбитии наших войск в жестоком полевом сражении, осадили столичный наш город. Область наша претерпела ужасное разорение, однако ж столица выдерживала долговременную осаду.
Киган, горящий жесточайшею страстью к сестре моей, беспрестанно делал свои предложения, но всегда получал решительные отказы. Наконец город был в крайности; голод, начавший показываться, и беспрестанный урон людей на вылазках грозили, что оный взят будет при первом всеобщем приступе. Заключено сделать последнюю вылазку и либо прогнать неприятелей, или всем погибнуть. Отец мой сам предводительствовал отборным юношеством из дворянства; я, пришедший уже в возраст, дозволяющий владеть оружием, начальствовал над левым крылом, исшедшим из ворот Бугских. Я не хочу вам описывать всех чудес храбрости, произведенных каждым; довольно сказать, что авары троекратно выгоняемы были за свой воинский стан, потеряли целые тысячи воинов и бежали рассеянно куда кто мог. Однако ж необузданная храбрость стала причиною нашего несчастия. Когда наши воины гнались поодиночке каждый за своим неприятелем с твердым намерением истребить до последней души своих неприятелей, тогда полки аварские, бывшие на грабеже по областям дулебским, возвращаясь, подоспели к своим на помощь. Бегущие, остановясь, примыкали и обращались на своих преследователей. Редкий из дулебян избег погибели; сам родитель мой, нападая на Кигана, был от своих отрезан и, обороняясь, как лев, пронзен был в грудь волшебным копьем Кигановым.
Я, усмотря кончину родителя моего, с остатком моих телохранителей бросился в толпу, чтоб по крайней мере спасти тело его. Я пробился и в отчаянии разносил смерть посреди аваров, тщившихся схватить тело, но едва я очистил путь моим воинам, как земля, расступившись пред моими глазами, поглотила моего родителя. Смертный ужас объял меня тогда. Я, вменя сие за явный гнев богов, обратил коня моего и спасался бегством. Вскоре быстрость оного сокрыла меня от неприятелей, и я, очутясь в непроходимом лесу, продолжал еще удаляться. Густота сплетшихся ветвей лишила меня коня моего; я повис, зацепленный на сухом суке, а конь мой, вырвавшись из-под меня, пропал. Не можно изобразить, в каком смятенном состоянии я тогда находился. Сколько ни старался я освободиться с сука, на коем висел, но никак не мог, ибо оный взнизался под ремни моей брони. Тогда представлялись мне одни только разные роды смерти, что я или погибну с голода, или достанусь в добычу моим неприятелям.
Посреди сего моего ужаса почувствовал я приближающийся ко мне вихрь, от которого деревья раздавались на все стороны. Меня подхватило оным и, сдернув с дерева, помчало. Я приготовился к смерти и ожидал, что бросит меня либо на торчащие отломки засохших пней, или в какую-нибудь пропасть и раздробит в части. Такое воображение лишило меня чувств, однако ж, опомнясь, нашел я себя лежащего на софе в великолепном покое.
Не видя никого, не знал я еще, приятелям или врагам должен за оказанное о мне попечение. Сия неизвестность, кончина родителя моего, утраченное государство и больше всего жалостная судьба сестры моей, оставшейся во власти неприятеля, повергли меня в жестокую печаль. Мне живо представлялись позор и презрение, каким Рогнеда должна была подвергнуться, нашедшись во власти варварского победителя. Посреди сих плачевных размышлений вошел в ту комнату, где я находился, прекрасный мужчина. Казалось, что ему не было больше двадцати пяти лет; одежды его были великолепны, но имели в себе нечто отличное, а особенно висящий чрез плечо его зодиак подавал мне вид, что я вижу волшебника. Я вскочил с моей постели и, не сомневаясь, чтоб вошедший не был хозяин дома, благодарил его за попечение, мне оказанное.
— Доброслав, — сказал он мне,— вы, конечно, несчастливы, и я не хочу льстить, чтоб потеря престола и отечества была вещью равнодушною, но не оплакивайте кончину вашего родителя и плен сестры. Правда, что родитель ваш лишился жизни, но есть еще средства оную ему возвратить. По крайней мере, тело его не пожрано землею, как вам казалось: оно здесь, в моем замке, равно как и Рогнеда.
Я столь удивлен был его словами, что не знал, что ему ответствовать.
— Я вижу,— продолжал он,— что слова мои приводят вас в удивление, и для того должно мне уведомить вас, кто я и какое обстоятельство принудило меня взять участие в ваших приключениях.
Я сын короля кимбрского, а имя мне Гипомен. С малолетства моего получил я великую склонность к волшебной науке, и по особенному моему счастию приставлен был ко мне в дядьки Зловуран, человек, весьма в чрезъестественных таинствах знающий. От него получил я первые основа сего толь мне приятного знания. Он был единственный мой друг до тех только пор, как я в волшебстве меньше его имел силы, но когда я превзошел его в том, он учинился смертельным моим неприятелем. Преимущество ж мое над ним произошло следующим образом: сестра матери моей, величайшая волшебница своего времени, обитавшая в уединении в горах Армянских, посредством своего знания проведала о моей склонности; она посещала меня в отсутствие моего дядьки и открыла мне все те таинства, до коих достигла она многолетним трудом своим. Сия тетка моя в цветущих днях своего возраста имела любовные обязательства с королем волшебников и на сей конец удалилась в уединение, в котором, беспрепятственно предавшись своей страсти, прижила со своим любовником трех дочерей, одаренных красотою, добронравием и знанием. Я неоднократно бывал в замке тетки моей, и хотя примечал, что Зимония имя ее имеет желание, чтоб прелести которой-нибудь из малолетних дочерей ее сделали в моем сердце каковое-нибудь впечатление, дабы со временем мог я избрать из них себе супругу, но возраст лет моих, управляемый склонностию к волшебству, удалял меня от таких намерений. Несчастия ж, приключившиеся потом моему дому, и непримиримая вражда моя с Зловураном, занявшая все часы моих дней, учинили то, что я не имел времени бывать после того в замке Зимонии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62