У камня звук чистый, у железа – звонкий, духовые инструменты звучат звонко, а струнные – чисто. Во все времена рожок и цитра звучали так, как сегодня. Я слышал, что «Облака над Сяньчи» – это мелодия Хуан-ди, «Девять призывов» – мелодия Яо и Шуня, «Ливень в стране Ся» и «Слоновьи слезы» в стране Чжоу – мелодии незапамятной старины, «Местечко Санцзань» и «Владение Пушань» – мелодии страны Чжэн и страны Вэй, «Знамена и мечи» – мелодия варваров племени маней. Говорят также, что музыка династий Хань и Тан близка и понятна нам, живущим сегодня. Но если бы ожили Яо и Шунь, еще раз свершили свои добрые деяния и захотели бы создать новую музыку, то, по-вашему, они взялись бы за переделку ханьских и танских мелодий? Разве прибавили бы они этим славы великим государям былых династий? Разве заставили бы белоголовых старцев пуститься в пляс от радости?
Лу Цзюнь от злости даже позеленел. Он решил во что бы то ни стало подловить Фею на какой-нибудь оплошности, касающейся императора, или заставить дать неправильный ответ.
– Древние мудрецы, – начал он, – создавая музыку, стремились с ее помощью наставить народ на путь истины, воспитать в нем добродетели, приблизить к пониманию природы, а также ставили целью передать свои знания потомкам. Небо даровало нам великого императора, воплотившего в себе лучшие черты Яо и Шуня, вобравшего мудрость Вэнь-вана и У-вана. Государь не желает больше растрачивать свои добродетели на благо народа, который сейчас и так пребывает в довольстве и счастье, не виданных со времен великих династий Ся, Инь и Шан. По указу Сына Неба я призван создать новую музыку для страны Мин, дабы прославить величие нашего императора и его державы. Что вы об этом думаете?
Как ответила Фея Лазоревого града Лу Цзюню, об этом в следующей главе.
Глава тридцать первая
О ТОМ, КАК ВАРВАРЫ ПОДОШЛИ К СТОЛИЦЕ И КАК МАТЬ-ИМПЕРАТРИЦА СПАСАЛАСЬ В ГОРНОМ МОНАСТЫРЕ
Неожиданно оказавшись перед государем, Фея, воспитанная в поклонении добродетелям Сына Неба, преисполнилась чувством искренней преданности к нему и с горечью отметила про себя, что император благоволит ничтожным людям, Лу Цзюню и Дун Хуну. И когда мастерски исполнила несколько старинных мелодий на разных инструментах, то заинтересовала двух могущественных сановников, хотя и пробудила в них одновременно подозрения.
Выслушав вопрос Лу Цзюня, Фея нахмурила брови и, теребя ворот халата, отвечала так:
– Я отношусь к этому одобрительно, ибо в таком деянии проявляется глубокая ваша преданность отечеству. Вы внушили государю уверенность во всесилии магии, в этом я вижу вашу истинную мудрость. Вы отправили в ссылку многих честных слуг государя, затеяли при дворе козни, приписали ложные прегрешения добросовестным чиновникам, а теперь беспрепятственно злоупотребляете дарованной вам властью – этим вы, без сомнения, выказали умение устраивать свои дела. Вы убедили государя отправиться к далекому Восточному морю и забросить важные дела страны, в то время как народ ропщет, недовольный своей беспросветной жизнью, – здесь очевидна ваша расчетливость. Народ обманут, его держат в неведении, о чем вам хорошо известно, – именно этого вы и добиваетесь. О, вы необыкновенно предусмотрительный человек! Теперь вы затеяли создать новую музыку, вам потребовались талантливые музыканты, и вы занялись разбоем, – всех нас, кто присутствует здесь сейчас, вытащили из домов, захватили на дорогах. Об этом уже говорят с возмущением и страхом. Простолюдины на улицах и благородные мужи в своих покоях равно вздыхают: «Как мог наш мудрый император допустить такое?!» Тревожится мать-императрица, замерла в ожидании беды огромная страна, но вы думаете только о собственном благе и наслаждаетесь своей силой, – в этом сказывается вся ваша мораль. Чего же хотите вы от меня? Когда иссякает источник, река высыхает, когда подрубают корень, дерево умирает. Государство – источник жизни народа, государь – корень жизни его подданных, но вам это безразлично – знатность и богатство, а не страна и государь у вас на уме. Но только помните: река без источника и древо без корней живут недолго!
Фея раскраснелась от негодования, в ее светлых глазах застыла скорбь. Лу Цзюнь молчал, язык его прилип к гортани. Сокрушенный смелой речью Феи, вельможа сидел, опустив голову на грудь. Император, казавшийся крайне взволнованным, пожелал узнать, кто осмелился произнести такие резкие слова.
– Что дозволено государю, не дозволено подданному. Мы – император страны Мин, а кто ты такой?
Фея пала ниц.
– Я пренебрегла почтительностью государю, позволила себе дерзкие речи, – нет мне прощения до самой смерти!
– Так ты женщина? – воскликнул ошеломленный император. – Как тебя зовут?
Фея встала и низко поклонилась.
– Меня зовут Фея Лазоревого града, я наложница сосланного в Юньнань Яньского князя.
Император помолчал, словно припоминая что-то, и спрашивает:
– Фея? Не та ли, что породила раздоры в его семье? И не тебе ли мы приказали удалиться в Цзянчжоу?
– Она самая, ваше величество!
– Следуй за нами!
Фея вместе с Су-цин пошла за государем во внутренние покои. Пробило пятую стражу. Император приказал слугам зажечь светильники, велел Фее приблизиться к трону, внимательно поглядел на нее и сказал:
– Невероятно! Без сомнения, само Небо послало нам тебя! Твое лицо мы видели в недавнем сне – и вот ты здесь!
Сын Неба рассказал Фее свой сон, еще раз оглядел ее – Фея понравилась ему.
– Знаешь ли грамоте? – ласково вопросил он.
– Немного, – скромно ответила Цзя.
Император дал ей бумагу, кисть и велел записывать:
«Мы поступали последнее время неразумно: от верных подданных отворачивались, верили ничего не стоящей болтовне, повторяли бездарные ошибки циньского Хуан-ди и ханьского У-ди. Наложница Яньского князя по прозвищу Фея Лазоревого града, женщина благородная духом и чистая помыслами, пришла к нам за тысячи ли с трехструнной цитрой, тронула струны белояшмовыми перстами – и запели струны, как свежий ветер, и рассеялись тучи в небе, и новым светом засияла древняя мудрость. Подобного не знала Поднебесная, не слышал никто из живших на земле!
На днях мы видели сон: наша нога споткнулась, и мы упали, но какой-то небожитель подхватил нас и спас от позора и гибели. Посмотрев в лицо Феи, мы убедились: это она поддержала нас в час опасности. Само Небо послало ее нам. Мы припомнили наши деяния последних дней, и мороз пробежал по коже: ведь если бы не Фея, мы могли бы погибнуть и сегодня нас уже не было бы среди живых. За преданность трону мы жалуем Фею Лазоревого града должностью Главного имперского ревизора, повелеваем вернуть из ссылки Яньского князя и просим его вновь исполнять должность правого министра, дарим прощение Инь Сюнь-вэну и Су Юй-цину и с завтрашнего дня ожидаем их прибытия во дворец».
Император взял из рук Феи исписанный лист, просмотрел и сказал:
– Мы намеренно поручили записать все это тебе, ибо мы желаем, чтобы все в нашем государстве узнали о твоей прямоте и честности.
Сын Неба самолично начертал на красной бумаге шесть иероглифов, которые означали: «Главный имперский ревизор Фея Лазоревого града», и вручил грамоту Фее.
– Завтра мы выезжаем в столицу, – улыбнулся император, – отправляйся за нами, ступай в дом своего мужа и жди его возвращения.
– В мужском платье не подобает мне сопровождать ваше величество – это могут расценить как нарушение этикета. Со мною служанка, позвольте нам добираться до столицы самим.
Император горько жалел о своих заблуждениях, поэтому очень торопился вернуться к государственным делам. Лу Цзюнь и Дун Хун задыхались от бессильной ярости – власть уплывала у них из рук. Говорят, раненый зверь бросается на человека, схваченный за руку вор способен на убийство. Так и здесь: разоблаченные смелыми речами Феи, эти негодяи и не подумали раскаяться в своих преступлениях, наоборот, замыслили новые. Нужен был только подходящий случай, чтобы приступить к злодейскому делу. Неожиданно к императорскому дворцу подскакал вестовой, который доставил послание шаньдунского правителя. Вот что в нем говорилось:
«Предводитель северных сюнну со стотысячным войском движется из Яньмыня через земли Тайюань к границам Янчжоу. Силы его огромны, наступление стремительно, вскоре он будет в провинции Шаньдун. Умоляю Ваше Величество выслать на подмогу большое войско!»
Прочитав, Сын Неба обратился к свите: – Видимо, сюнну узнали, что наши укрепления на севере пришли в упадок, потому им и удалось так быстро достигнуть рубежей Шаньдуна. К несчастью, мы далеко от столицы, вести доходят к нам с большим опозданием, и не с кем обсудить прискорбные события! Кто-то из свиты выкрикивает:
– Дело не терпит отлагательства, нужно пригласить сановного Лу Цзюня.
Тем временем вероломный вельможа, поняв, что вышел из милости у императора, сказался больным и скрылся в своих покоях. Услышав о нападении сюнну, он просиял от радости, уселся на постели и стал размышлять: «Само Небо пришло ко мне на помощь! Посылает удобный случай, чтобы я возродил свое былое могущество при дворе. Лучше всего попроситься сейчас в войско, покрыть себя славой на полях сражений – и Сын Неба простит меня и вернет мне свое расположение. Ну а если судьба окажется против меня, то, что делать, запахну халат на левую сторону и буду служить сюнну, у них получу и княжеский титул, и богатство!» Он поспешил к императору, пал перед ним ниц и смиренно вымолвил:
– Велика вина моя перед вашим величеством! Я готов положить голову на плаху, дабы искупить свои прегрешения. Но теперь, перед лицом ужасной опасности, надвинувшейся на страну, я не стану молить о прощении, а попрошу вашего позволения делом искупить свои заблуждения. Враги перекрыли дорогу в столицу, а в свите вашего величества ни одного военачальника, – позвольте же мне возглавить охраняющий вас отряд, призвать к оружию местное население и вместе с даосом Голубое Облако выступить на врага, бросить к ногам вашего величества голову презренного хана сюнну и этим завоевать вашу милость снова!
Император задумался, но другого выхода не было. Он взял Лу Цзюня за руку и со вздохом проговорил:
– Не вы одни повинны в том, что случилось, – и самого себя казним мы за заблуждения прошлого. Потому сегодня и государь, и его подданный должны быть заодно. Забудь все, докажи нам свою преданность в трудный час, помоги нам!
Лу Цзюнь припал к руке государя, обливая ее слезами. – Доброта вашего величества не знает предела! Я готов приложить все силы и доказать, что потрачена она не впустую!
Император тут же назначил Лу Цзюня командующим войска из семи тысяч стражников и пяти тысяч ополчения Цинчжоу и приказал немедленно выступать против сюнну. Лу Цзюнь вызвал к себе даоса Голубое Облако:
– Государство в опасности; северные сюнну подошли к рубежам провинции Шаньдун. Император поручил мне разгромить врага, но я не знаю, как это сделать. Помогите!
– Я житель заоблачных высот, отрешен от мирской суеты. Я могу для вас слетать в Нефритовую столицу и передать любую весть на Три горы, но судьбы страны и исход войны не в моей власти.
– Значит, вы отворачиваетесь от меня в трудный час? – размазывая по щекам слезы, закричал Лу Цзюнь. – Разве не я разыскал вас, возвысил перед государем и приблизил к нему? Вы же знаете: кто завязал узелок, тот и развяжет! Подумайте еще раз, не покидайте в беде!
– Ладно уж, – осклабился даос, – будем считать, что вы меня уговорили. Придется помочь, беда-то нешуточная!
Обрадованный Лу Цзюнь тотчас доложил Сыну Неба, что готов выступать, и скоро вместе с даосом вел войско к Шаньдуну.
Известно, что среди северных сюнну самое воинственное племя – мохэ. Ханьский Тай-цзу семь дней отбивался от них под Бодэном, даже У-ди, умелый полководец, и тот не преуспел в сражениях с ними. После династии Тан и Сун племя стало еще более могущественным. Его предводитель, хан Елюй, обладал такой силой, что мог голыми руками рвать железо. Хитростью и коварством он отнял власть над племенем у собственного отца, вырастил своих воинов в лютой ненависти к жителям равнины и, прознав о том, что страной Мин заправляют изменники и обманщики, а Яньский князь удален от дел и выслан из столицы, возликовал.
– Небо дарит нам империю Мин – в ней сейчас и страшиться-то некого!
Он разделил свое войско: один отряд, числом двадцать тысяч воинов под началом богатыря Тобара, направился через Иньшань и Ханьян в монгольские степи, дальше мимо Цзеши к минской столице. Другой отряд, числом тридцать тысяч воинов, вел сам хан. Он собирался соединиться с конницей монголов и напасть на Шаньдун, преградить минам путь к отступлению и вынудить их сложить оружие.
Тобар шел, как ему указал хан, и не встречал никакого сопротивления. Местные власти тщетно пытались противостоять нашествию, приказывали закрыть ворота крепостей, а воинам сражаться, но воины в ужасе перед сюнну разбегались кто куда, чиновники думали только о спасении своих семей. В столице воцарилась неразбериха. Мать-императрица отдавала какие-то приказы, наказывала военных и гражданских почем зря, но все было бесполезно. И как-то ночью отряды сюнну подошли к столице и начали ломиться в Северные ворота. Императрица вывела из дворца супругу и наложниц государя, собрала всех придворных дам и, не найдя экипажей, приказала бежать верхами через Южные ворота. В сопровождении десятка слуг женщины выехали из города.
Проскакав несколько ли, императрица оглянулась: над столицей поднялось пламя!
Один из богатырей захватчиков бросился в погоню за небольшим отрядом и начал бой с малочисленной охраной. Телохранители императрицы сражались самоотверженно, но силы были неравны. Самой матери государя и даме Цзя удалось скрыться от преследователей. Когда они замедлили бег своих коней, то увидели, что их сопровождают несколько оставшихся в живых телохранителей и пять или шесть придворных дам.
– Варвары вот-вот окружат нас, – воскликнула дама Цзя, – не лучше ли скрыться в горах, а поутру поискать какое-нибудь прибежище?
Императрица согласилась, и всадники направились в горы. Луна была тусклой, с трудом удавалось различить тропу. Все впали в отчаяние, слышались рыдания и стоны, однако императрица сумела успокоить людей. Через несколько ли дама Цзя и ее госпожа почувствовали, что очень устали от скачки, спешились и отдали коней. Императрица в изнеможении опустилась прямо на землю.
– Где мы? У меня пересохло в горле, нельзя ли достать хоть каплю воды?
И тут ветер донес до них звон колокола. – Это же монастырский колокол! – обрадовалась Цзя.
Они поехали на звук и вскоре увидели обитель. Придворная дама узнала монастырь.
– Горный Цветок! Тот самый монастырь, куда я ездила по вашему повелению!
Ночные путницы поспешили к воротам, которые оказались запертыми. На стук вышла монахиня, узнала даму Цзя и приветливо пригласила гостей расположиться на отдых в монастыре. Императрица наконец немного пришла в себя.
– Судьба наша в руках Будды, – проговорила она. – Кто бы мог подумать, что мне придется искать спасения в горном монастыре? Каждый год я приезжала сюда, чтобы молиться за здоровье императора, моего сына, а сейчас я – здесь, он – за тысячи ли от столицы, и никто не знает, что станет со всеми нами. Будем надеяться, все обойдется, и пожелаем ему долгой жизни.
Императрица зажгла ароматные травы, поклонилась Будде и вознесла молитву, испросив спасения страны от нашествия варваров.
Придворная дама, как могла, успокаивала свою госпожу, повела ее по монастырю, желая отыскать для ночлега помещение, подходящее для сана императрицы. Вдруг в одной из келий они услышали стоны. Распахнули дверь и увидели в помещении юношу и мальчика. Дама Цзя взглянула в лицо юноши и вскрикнула от удивления. А что ее поразило, вы узнаете из следующей главы.
Глава тридцать вторая
О ТОМ, КАК ФЕЯ ЛАЗОРЕВОГО ГРАДА ПЕРЕХИТРИЛА ВАРВАРОВ И КАК СТАРЫЙ ЯН ПОДНЯЛ НА ВРАГА ОПОЛЧЕНИЕ
Незадолго до описанных событий Фея села на своего ослика и вместе с Су-цин отбыла из загородного дворца. Отъехав несколько ли, она подумала: «Сын Неба решил вернуть из ссылки Яньского князя, так зачем же мне ехать к нему? Поспешу в столицу!» Путницы повернули на север и вскоре достигли рубежей провинции Шаньдун. Здесь жители приграничных селений сообщили о нападении сюнну и посоветовали поскорее бежать из этих краев. Фею страшная весть поразила, однако она не свернула с пути, день и ночь погоняла ослика, спеша домой. Примерно в ста ли от столицы она решила передохнуть в монастыре Нетленный Огонь, но в нем не было ни души – все монахини без следа исчезли. Тогда она со служанкой добралась до Горного Цветка, но и там нашли только одну монахиню. Женщины так устали, что заночевали в монастыре, забравшись в самую отдаленную келью, – там и обнаружили их императрица и дама Цзя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Лу Цзюнь от злости даже позеленел. Он решил во что бы то ни стало подловить Фею на какой-нибудь оплошности, касающейся императора, или заставить дать неправильный ответ.
– Древние мудрецы, – начал он, – создавая музыку, стремились с ее помощью наставить народ на путь истины, воспитать в нем добродетели, приблизить к пониманию природы, а также ставили целью передать свои знания потомкам. Небо даровало нам великого императора, воплотившего в себе лучшие черты Яо и Шуня, вобравшего мудрость Вэнь-вана и У-вана. Государь не желает больше растрачивать свои добродетели на благо народа, который сейчас и так пребывает в довольстве и счастье, не виданных со времен великих династий Ся, Инь и Шан. По указу Сына Неба я призван создать новую музыку для страны Мин, дабы прославить величие нашего императора и его державы. Что вы об этом думаете?
Как ответила Фея Лазоревого града Лу Цзюню, об этом в следующей главе.
Глава тридцать первая
О ТОМ, КАК ВАРВАРЫ ПОДОШЛИ К СТОЛИЦЕ И КАК МАТЬ-ИМПЕРАТРИЦА СПАСАЛАСЬ В ГОРНОМ МОНАСТЫРЕ
Неожиданно оказавшись перед государем, Фея, воспитанная в поклонении добродетелям Сына Неба, преисполнилась чувством искренней преданности к нему и с горечью отметила про себя, что император благоволит ничтожным людям, Лу Цзюню и Дун Хуну. И когда мастерски исполнила несколько старинных мелодий на разных инструментах, то заинтересовала двух могущественных сановников, хотя и пробудила в них одновременно подозрения.
Выслушав вопрос Лу Цзюня, Фея нахмурила брови и, теребя ворот халата, отвечала так:
– Я отношусь к этому одобрительно, ибо в таком деянии проявляется глубокая ваша преданность отечеству. Вы внушили государю уверенность во всесилии магии, в этом я вижу вашу истинную мудрость. Вы отправили в ссылку многих честных слуг государя, затеяли при дворе козни, приписали ложные прегрешения добросовестным чиновникам, а теперь беспрепятственно злоупотребляете дарованной вам властью – этим вы, без сомнения, выказали умение устраивать свои дела. Вы убедили государя отправиться к далекому Восточному морю и забросить важные дела страны, в то время как народ ропщет, недовольный своей беспросветной жизнью, – здесь очевидна ваша расчетливость. Народ обманут, его держат в неведении, о чем вам хорошо известно, – именно этого вы и добиваетесь. О, вы необыкновенно предусмотрительный человек! Теперь вы затеяли создать новую музыку, вам потребовались талантливые музыканты, и вы занялись разбоем, – всех нас, кто присутствует здесь сейчас, вытащили из домов, захватили на дорогах. Об этом уже говорят с возмущением и страхом. Простолюдины на улицах и благородные мужи в своих покоях равно вздыхают: «Как мог наш мудрый император допустить такое?!» Тревожится мать-императрица, замерла в ожидании беды огромная страна, но вы думаете только о собственном благе и наслаждаетесь своей силой, – в этом сказывается вся ваша мораль. Чего же хотите вы от меня? Когда иссякает источник, река высыхает, когда подрубают корень, дерево умирает. Государство – источник жизни народа, государь – корень жизни его подданных, но вам это безразлично – знатность и богатство, а не страна и государь у вас на уме. Но только помните: река без источника и древо без корней живут недолго!
Фея раскраснелась от негодования, в ее светлых глазах застыла скорбь. Лу Цзюнь молчал, язык его прилип к гортани. Сокрушенный смелой речью Феи, вельможа сидел, опустив голову на грудь. Император, казавшийся крайне взволнованным, пожелал узнать, кто осмелился произнести такие резкие слова.
– Что дозволено государю, не дозволено подданному. Мы – император страны Мин, а кто ты такой?
Фея пала ниц.
– Я пренебрегла почтительностью государю, позволила себе дерзкие речи, – нет мне прощения до самой смерти!
– Так ты женщина? – воскликнул ошеломленный император. – Как тебя зовут?
Фея встала и низко поклонилась.
– Меня зовут Фея Лазоревого града, я наложница сосланного в Юньнань Яньского князя.
Император помолчал, словно припоминая что-то, и спрашивает:
– Фея? Не та ли, что породила раздоры в его семье? И не тебе ли мы приказали удалиться в Цзянчжоу?
– Она самая, ваше величество!
– Следуй за нами!
Фея вместе с Су-цин пошла за государем во внутренние покои. Пробило пятую стражу. Император приказал слугам зажечь светильники, велел Фее приблизиться к трону, внимательно поглядел на нее и сказал:
– Невероятно! Без сомнения, само Небо послало нам тебя! Твое лицо мы видели в недавнем сне – и вот ты здесь!
Сын Неба рассказал Фее свой сон, еще раз оглядел ее – Фея понравилась ему.
– Знаешь ли грамоте? – ласково вопросил он.
– Немного, – скромно ответила Цзя.
Император дал ей бумагу, кисть и велел записывать:
«Мы поступали последнее время неразумно: от верных подданных отворачивались, верили ничего не стоящей болтовне, повторяли бездарные ошибки циньского Хуан-ди и ханьского У-ди. Наложница Яньского князя по прозвищу Фея Лазоревого града, женщина благородная духом и чистая помыслами, пришла к нам за тысячи ли с трехструнной цитрой, тронула струны белояшмовыми перстами – и запели струны, как свежий ветер, и рассеялись тучи в небе, и новым светом засияла древняя мудрость. Подобного не знала Поднебесная, не слышал никто из живших на земле!
На днях мы видели сон: наша нога споткнулась, и мы упали, но какой-то небожитель подхватил нас и спас от позора и гибели. Посмотрев в лицо Феи, мы убедились: это она поддержала нас в час опасности. Само Небо послало ее нам. Мы припомнили наши деяния последних дней, и мороз пробежал по коже: ведь если бы не Фея, мы могли бы погибнуть и сегодня нас уже не было бы среди живых. За преданность трону мы жалуем Фею Лазоревого града должностью Главного имперского ревизора, повелеваем вернуть из ссылки Яньского князя и просим его вновь исполнять должность правого министра, дарим прощение Инь Сюнь-вэну и Су Юй-цину и с завтрашнего дня ожидаем их прибытия во дворец».
Император взял из рук Феи исписанный лист, просмотрел и сказал:
– Мы намеренно поручили записать все это тебе, ибо мы желаем, чтобы все в нашем государстве узнали о твоей прямоте и честности.
Сын Неба самолично начертал на красной бумаге шесть иероглифов, которые означали: «Главный имперский ревизор Фея Лазоревого града», и вручил грамоту Фее.
– Завтра мы выезжаем в столицу, – улыбнулся император, – отправляйся за нами, ступай в дом своего мужа и жди его возвращения.
– В мужском платье не подобает мне сопровождать ваше величество – это могут расценить как нарушение этикета. Со мною служанка, позвольте нам добираться до столицы самим.
Император горько жалел о своих заблуждениях, поэтому очень торопился вернуться к государственным делам. Лу Цзюнь и Дун Хун задыхались от бессильной ярости – власть уплывала у них из рук. Говорят, раненый зверь бросается на человека, схваченный за руку вор способен на убийство. Так и здесь: разоблаченные смелыми речами Феи, эти негодяи и не подумали раскаяться в своих преступлениях, наоборот, замыслили новые. Нужен был только подходящий случай, чтобы приступить к злодейскому делу. Неожиданно к императорскому дворцу подскакал вестовой, который доставил послание шаньдунского правителя. Вот что в нем говорилось:
«Предводитель северных сюнну со стотысячным войском движется из Яньмыня через земли Тайюань к границам Янчжоу. Силы его огромны, наступление стремительно, вскоре он будет в провинции Шаньдун. Умоляю Ваше Величество выслать на подмогу большое войско!»
Прочитав, Сын Неба обратился к свите: – Видимо, сюнну узнали, что наши укрепления на севере пришли в упадок, потому им и удалось так быстро достигнуть рубежей Шаньдуна. К несчастью, мы далеко от столицы, вести доходят к нам с большим опозданием, и не с кем обсудить прискорбные события! Кто-то из свиты выкрикивает:
– Дело не терпит отлагательства, нужно пригласить сановного Лу Цзюня.
Тем временем вероломный вельможа, поняв, что вышел из милости у императора, сказался больным и скрылся в своих покоях. Услышав о нападении сюнну, он просиял от радости, уселся на постели и стал размышлять: «Само Небо пришло ко мне на помощь! Посылает удобный случай, чтобы я возродил свое былое могущество при дворе. Лучше всего попроситься сейчас в войско, покрыть себя славой на полях сражений – и Сын Неба простит меня и вернет мне свое расположение. Ну а если судьба окажется против меня, то, что делать, запахну халат на левую сторону и буду служить сюнну, у них получу и княжеский титул, и богатство!» Он поспешил к императору, пал перед ним ниц и смиренно вымолвил:
– Велика вина моя перед вашим величеством! Я готов положить голову на плаху, дабы искупить свои прегрешения. Но теперь, перед лицом ужасной опасности, надвинувшейся на страну, я не стану молить о прощении, а попрошу вашего позволения делом искупить свои заблуждения. Враги перекрыли дорогу в столицу, а в свите вашего величества ни одного военачальника, – позвольте же мне возглавить охраняющий вас отряд, призвать к оружию местное население и вместе с даосом Голубое Облако выступить на врага, бросить к ногам вашего величества голову презренного хана сюнну и этим завоевать вашу милость снова!
Император задумался, но другого выхода не было. Он взял Лу Цзюня за руку и со вздохом проговорил:
– Не вы одни повинны в том, что случилось, – и самого себя казним мы за заблуждения прошлого. Потому сегодня и государь, и его подданный должны быть заодно. Забудь все, докажи нам свою преданность в трудный час, помоги нам!
Лу Цзюнь припал к руке государя, обливая ее слезами. – Доброта вашего величества не знает предела! Я готов приложить все силы и доказать, что потрачена она не впустую!
Император тут же назначил Лу Цзюня командующим войска из семи тысяч стражников и пяти тысяч ополчения Цинчжоу и приказал немедленно выступать против сюнну. Лу Цзюнь вызвал к себе даоса Голубое Облако:
– Государство в опасности; северные сюнну подошли к рубежам провинции Шаньдун. Император поручил мне разгромить врага, но я не знаю, как это сделать. Помогите!
– Я житель заоблачных высот, отрешен от мирской суеты. Я могу для вас слетать в Нефритовую столицу и передать любую весть на Три горы, но судьбы страны и исход войны не в моей власти.
– Значит, вы отворачиваетесь от меня в трудный час? – размазывая по щекам слезы, закричал Лу Цзюнь. – Разве не я разыскал вас, возвысил перед государем и приблизил к нему? Вы же знаете: кто завязал узелок, тот и развяжет! Подумайте еще раз, не покидайте в беде!
– Ладно уж, – осклабился даос, – будем считать, что вы меня уговорили. Придется помочь, беда-то нешуточная!
Обрадованный Лу Цзюнь тотчас доложил Сыну Неба, что готов выступать, и скоро вместе с даосом вел войско к Шаньдуну.
Известно, что среди северных сюнну самое воинственное племя – мохэ. Ханьский Тай-цзу семь дней отбивался от них под Бодэном, даже У-ди, умелый полководец, и тот не преуспел в сражениях с ними. После династии Тан и Сун племя стало еще более могущественным. Его предводитель, хан Елюй, обладал такой силой, что мог голыми руками рвать железо. Хитростью и коварством он отнял власть над племенем у собственного отца, вырастил своих воинов в лютой ненависти к жителям равнины и, прознав о том, что страной Мин заправляют изменники и обманщики, а Яньский князь удален от дел и выслан из столицы, возликовал.
– Небо дарит нам империю Мин – в ней сейчас и страшиться-то некого!
Он разделил свое войско: один отряд, числом двадцать тысяч воинов под началом богатыря Тобара, направился через Иньшань и Ханьян в монгольские степи, дальше мимо Цзеши к минской столице. Другой отряд, числом тридцать тысяч воинов, вел сам хан. Он собирался соединиться с конницей монголов и напасть на Шаньдун, преградить минам путь к отступлению и вынудить их сложить оружие.
Тобар шел, как ему указал хан, и не встречал никакого сопротивления. Местные власти тщетно пытались противостоять нашествию, приказывали закрыть ворота крепостей, а воинам сражаться, но воины в ужасе перед сюнну разбегались кто куда, чиновники думали только о спасении своих семей. В столице воцарилась неразбериха. Мать-императрица отдавала какие-то приказы, наказывала военных и гражданских почем зря, но все было бесполезно. И как-то ночью отряды сюнну подошли к столице и начали ломиться в Северные ворота. Императрица вывела из дворца супругу и наложниц государя, собрала всех придворных дам и, не найдя экипажей, приказала бежать верхами через Южные ворота. В сопровождении десятка слуг женщины выехали из города.
Проскакав несколько ли, императрица оглянулась: над столицей поднялось пламя!
Один из богатырей захватчиков бросился в погоню за небольшим отрядом и начал бой с малочисленной охраной. Телохранители императрицы сражались самоотверженно, но силы были неравны. Самой матери государя и даме Цзя удалось скрыться от преследователей. Когда они замедлили бег своих коней, то увидели, что их сопровождают несколько оставшихся в живых телохранителей и пять или шесть придворных дам.
– Варвары вот-вот окружат нас, – воскликнула дама Цзя, – не лучше ли скрыться в горах, а поутру поискать какое-нибудь прибежище?
Императрица согласилась, и всадники направились в горы. Луна была тусклой, с трудом удавалось различить тропу. Все впали в отчаяние, слышались рыдания и стоны, однако императрица сумела успокоить людей. Через несколько ли дама Цзя и ее госпожа почувствовали, что очень устали от скачки, спешились и отдали коней. Императрица в изнеможении опустилась прямо на землю.
– Где мы? У меня пересохло в горле, нельзя ли достать хоть каплю воды?
И тут ветер донес до них звон колокола. – Это же монастырский колокол! – обрадовалась Цзя.
Они поехали на звук и вскоре увидели обитель. Придворная дама узнала монастырь.
– Горный Цветок! Тот самый монастырь, куда я ездила по вашему повелению!
Ночные путницы поспешили к воротам, которые оказались запертыми. На стук вышла монахиня, узнала даму Цзя и приветливо пригласила гостей расположиться на отдых в монастыре. Императрица наконец немного пришла в себя.
– Судьба наша в руках Будды, – проговорила она. – Кто бы мог подумать, что мне придется искать спасения в горном монастыре? Каждый год я приезжала сюда, чтобы молиться за здоровье императора, моего сына, а сейчас я – здесь, он – за тысячи ли от столицы, и никто не знает, что станет со всеми нами. Будем надеяться, все обойдется, и пожелаем ему долгой жизни.
Императрица зажгла ароматные травы, поклонилась Будде и вознесла молитву, испросив спасения страны от нашествия варваров.
Придворная дама, как могла, успокаивала свою госпожу, повела ее по монастырю, желая отыскать для ночлега помещение, подходящее для сана императрицы. Вдруг в одной из келий они услышали стоны. Распахнули дверь и увидели в помещении юношу и мальчика. Дама Цзя взглянула в лицо юноши и вскрикнула от удивления. А что ее поразило, вы узнаете из следующей главы.
Глава тридцать вторая
О ТОМ, КАК ФЕЯ ЛАЗОРЕВОГО ГРАДА ПЕРЕХИТРИЛА ВАРВАРОВ И КАК СТАРЫЙ ЯН ПОДНЯЛ НА ВРАГА ОПОЛЧЕНИЕ
Незадолго до описанных событий Фея села на своего ослика и вместе с Су-цин отбыла из загородного дворца. Отъехав несколько ли, она подумала: «Сын Неба решил вернуть из ссылки Яньского князя, так зачем же мне ехать к нему? Поспешу в столицу!» Путницы повернули на север и вскоре достигли рубежей провинции Шаньдун. Здесь жители приграничных селений сообщили о нападении сюнну и посоветовали поскорее бежать из этих краев. Фею страшная весть поразила, однако она не свернула с пути, день и ночь погоняла ослика, спеша домой. Примерно в ста ли от столицы она решила передохнуть в монастыре Нетленный Огонь, но в нем не было ни души – все монахини без следа исчезли. Тогда она со служанкой добралась до Горного Цветка, но и там нашли только одну монахиню. Женщины так устали, что заночевали в монастыре, забравшись в самую отдаленную келью, – там и обнаружили их императрица и дама Цзя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88