А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– Кого вы мне привели? – спросил он. Круазье не решился ответить, и Эжен взял слово:
– Да вы и сами видите, генерал: пленных.
– Разве я вас об этом просил?
– Вы велели нам прекратить резню, – робко промолвил Эжен.
– Да, безусловно, – отвечал главнокомандующий, – но это касается женщин, детей и стариков, а не вооруженных солдат. Знаете ли вы, что теперь мне придется пойти на преступление!
Молодые люди все поняли и удалились в замешательстве. Круазье плакал; Эжен попытался его утешить, но тот покачал головой со словами:
– Все безнадежно; я дам себя убить при первой возможности.
Прежде чем решить судьбу пленных, Бонапарт пожелал собрать своих генералов на совет.
Солдаты и генералы уже разбивали биваки внутри города. Солдаты остановились лишь тогда, когда устали убивать. Помимо четырех тысяч пленных, неприятель потерял еще около пяти тысяч человек.
Победители продолжали грабить дома всю ночь.
Временами раздавались выстрелы; глухие и жалобные вопли слышались на каждой улице, доносились из всех домов и мечетей.
То были крики спрятавшихся солдат, которых находили и убивали; крики мирных жителей, пытавшихся защитить свои ценности; крики отцов и мужей, старавшихся уберечь своих дочерей и жен от насилия солдат.
За этими зверствами должна была последовать небесная кара.
В Яффе началась чума, и армия унесла ростки болезни с собой.
Пленных прежде всего усадили перед палатками со связанными за спиной руками; их лица потемнели, скорее от мрачных предчувствий, чем от гнева.
Они видели, как исказилось лицо Бонапарта при их появлении, слышали, как он отчитал молодых людей; они не поняли смысла слов, но обо всем догадались.
Некоторые рискнули заявить:»Я хочу есть!», другие: «Я хочу пить!»
Тогда всем пленным принесли воды и раздали по куску хлеба, взятого из армейских пайков.
Это немного их успокоило.
По мере того как возвращались генералы, каждый из них получал приказ явиться в палатку главнокомандующего.
Генералы долго совещались, но ничего не решили.
На следующий день поступили очередные донесения дивизионных генералов; все они жаловались на недостаточный рацион. Лишь те из солдат, что накануне вступили в город во время сражения и обеспечили себе право на мародерство, наелись и напились вдоволь.
Но их число составляло от силы четверть армии. Остальные ворчали, видя, как их хлеб раздают неприятелю, избежавшему законного возмездия, ибо по военным законам, раз Яффа была взята приступом, все солдаты, находившиеся в городе, должны были погибнуть от меча.
Совет генералов собрался снова.
На нем обсуждалось пять вопросов.
Следовало ли отправить пленных обратно в Египет? Но для этого пришлось бы выделить для них многочисленных конвой, а французская армия и без того была слишком незначительной для действий в столь враждебно настроенной стране.
К тому же чем кормить пленных и конвойных до Каира, если армия неприятеля недавно прошла по этой дороге и опустошила ее, а у французов не было съестных припасов, которые они могли бы дать им с собой?
Следовало ли погрузить их на суда?
Где взять эти корабли? Как их найти? Море было пустынно: по крайней мере, ни один мирный парус не виднелся вдали.
А что если отпустить их на волю?
Но эти люди тотчас же отправятся в крепость Сен-Жан-д'Акр на помощь паше либо устремятся в горы Наблуса, и тогда из каждой ложбины можно будет ждать выстрелов незримых стрелков.
Может быть, поставить их в ряды республиканских солдат, но не давать им оружия?
Однако продовольствия не хватало и для десяти тысяч человек, а для четырнадцати тысяч его и тем более не хватит. Кроме того, опасно было оказаться с подобными соратниками во враждебном краю; при первом же случае они отплатят французам смертью за дарованную им жизнь. Что значит для мусульманина какой-нибудь христианский пес? Не является ли убийство неверного благочестивым и похвальным деянием в глазах Пророка?
Когда собрались обсуждать пятый вопрос, Бонапарт поднялся.
– Подождем до завтра, – сказал он.
Он и сам не знал, чего ждет.
Быть может, какого-нибудь случая из тех, что зовется подарком Провидения и предотвратит страшное преступление.
Но его надежды были напрасны.
На четвертый день пришлось наконец разрешить вопрос, который не решались поставить раньше.
Следовало ли расстрелять пленных?
Недовольство солдат нарастало, и беда приближалась; в любую минуту они могли броситься на несчастных и под видом бунта совершить злодеяние, которое было неизбежно.
Приговор был почти единодушным: лишь один из присутствовавших отказался голосовать.
Несчастных ожидал расстрел.
Бонапарт выбежал из палатки и бросился к морю, пожирая его глазами; в его охваченной состраданием душе бушевала буря.
В ту пору он еще не приобрел стоицизма, необходимого на поле брани; человек, который после Аустерлица, Эйлау и Москвы не будет испытывать волнения ни перед чем, еще недостаточно свыкся со смертью, чтобы разом принести ей, не мучаясь угрызениями совести, столь обильную жертву. Его сострадательность, сродни жалости Цезаря, вызывала у всех удивление, когда он плыл в Египет на корабле. Долгий морской переход не мог обойтись без происшествий, к примеру таких, как падение человека за борт.
На борту «Востока» произошло несколько таких случаев, тогда окружающие смогли убедиться, сколь человечной была душа Бонапарта.
Заслышав крик: «Человек за бортом!» – он бросался на палубу, если находился в другом месте, и приказывал лечь в дрейф; он не успокаивался до тех пор, пока человека не находили и не спасали. Бурьенн получил приказ щедро вознаграждать моряков, отличавшихся во время спасения утопающих, и если среди них оказывался матрос, на которого было наложено взыскание за какую-нибудь служебную провинность, Бонапарт снимал с него наказание и вдобавок приказывал дать ему денег.
Как-то раз, темной ночью, послышался плеск за бортом, сопровождающий падение тяжелого тела в море. Бонапарт по привычке выбежал из каюты, поднялся на палубу и приказал лечь в дрейф. Моряки, которые знали, что могут не только совершить благое дело, но и получить вознаграждение за него, бросились в шлюпку с присущей им решимостью и отвагой. Пять минут спустя в ответ на вопрос «Он жив? Он жив?», беспрестанно повторяемый Бонапартом, послышались взрывы смеха.
Оказалось, что за борт упал не человек, а сорвалась вниз часть говяжьей туши, висевшей на веревке.
– Дайте им двойное вознаграждение, Бурьенн, – сказал Бонапарт, – ведь это мог быть человек, а не то в следующий раз они подумают, что упал лишь кусок говядины.
Теперь приказ о казни должен был исходить от главнокомандующего. Время шло, а он его не давал. Но вот он велел привести лошадь, вскочил в седло, взял для охраны двадцать сопровождающих и ускакал, крикнув:
– Приступайте!
Он не решился сказать: «Стреляйте!»
Последующая сцена не поддается описанию. Массовые убийства, которые встречались у древних народов, неуместны в современной истории. Лишь несколько человек из четырех тысяч спаслись, бросившись в море и добравшись вплавь до рифов, что находились вне пределов досягаемости выстрелов.
Ни Эжен Богарне, ни Круазье не отважились предстать перед Бонапартом до тех пор, пока они не прибыли в Сен-Жан-д'Акр и по долгу службы были вынуждены явиться за приказами к главнокомандующему.
Восемнадцатого марта французы подошли к крепости Сен-Жан-д'Акр. Хотя в порту стояли на якоре английские фрегаты, несколько молодых людей, среди которых были шейх Ахера, Ролан и граф де Майи де Шато-Рено, попросили разрешения искупаться на рейде.
Разрешение было им предоставлено.
Ныряя, Майи наткнулся под водой на кожаный мешок; эта находка вызвала у него любопытство, и купальщики вытащили мешок на берег.
Он был перевязан веревкой; как видно, в нем находилось человеческое тело.
Веревку развязали, содержимое мешка вытряхнули на песок, и Майи узнал тело и голову своего брата, посланного месяцем раньше в качестве парламентера к Джеззару; eFO только что обезглавили по приказу паши, завидевшего пыль, поднятую приближавшимся авангардом французской армии.
IV. ОТ ДРЕВНИХ ВРЕМЕН ДО НАШИХ ДНЕЙ
Мы отважились написать книгу, в которой вымысел играет второстепенную роль, ибо нам выпало счастье встретить достаточно умных читателей, и они, без сомнения, позволят нам не только воссоздать нынешнюю историю, но и рассказать о прошлом тех мест, где оказались наши герои. Любой философ, поэт и даже мыслитель испытывает бесконечное наслаждение, ступая по земле, где покоится прах минувших поколений, а в обозреваемых нами краях как нигде можно отыскать следы великих исторических катастроф, которые постепенно утрачивают свою незыблемость и четкость очертаний и в конце концов теряются, как древние руины и населяющие их призраки исчезают во все более густом мраке прошлого.
Это касается города, который мы покинули в разгар резни,, когда здесь беспрестанно слышались крики и лилась кровь, крепостные стены были пробиты и дома объяты пламенем. Из-за быстроты нашего повествования мы, поспешив вступить в новую Яффу вместе с молодыми завоевателями, не успели рассказать вам вкратце о том, что представляла собой древняя Яффа.
В переводе с древнееврейского языка «Яффо» означает «красота». В переводе с финикийского «Иоппия» означает «высота».
Яффа занимает то же положение в восточной части Средиземного моря, что и Джидда в центре Красного моря.
Это город паломников.
Всякий христианский паломник, направляющийся в Иерусалим, чтобы посетить могилу Христа, проходит через Яффу.
Всякий мусульманин, совершающий хадж в Мекку, чтобы посетить могилу Мухаммеда, проходит через Джидду.
Читая сегодня работы, собранные в большом исследовании о Египте, в создании которого участвовали лучшие ученые нашего времени, мы, к своему удивлению, почти не находили в нем тех светящихся, затерянных во мраке прошлого точек, что озаряют дорогу и влекут путешественников, словно маяки.
Попытаемся сделать то, чего не сделали историки.
Помпоний Мела, писатель, приписывающий Яффе, то есть Иоппии по-финикийски, древнейшее происхождение, утверждает, что город был построен до потопа: «Est Joppe ante diluvium condita» note 25.
Надо думать, что Иоппия была построена до потопа, ибо историк Иосиф Флавий в своей книге «Иудейские древности» вслед за Беросом и Николаем Дамасским говорит о том, что ковчег не был построен в Иоппии (иначе ученые вступили бы в противоречие с Библией), а остановился в Иоппии. При их жизни, уверяют они, его обломки все еще показывали недоверчивым путешественникам, а также применяли порошок из смолы, которой был пропитан ковчег, как действенное средство от всех болезней, как универсальный бальзам.
Если верить Плинию, именно в Иоппии Андромеда, отданная на растерзание морскому чудовищу, была прикована к скале и спасена Персеем, который поднялся туда на Химере, вооруженный смертоносной головой Медузы.
Плиний утверждает, что в эпоху царствования Адриана еще можно было видеть на скале следы от цепей Андромеды, и святой Иероним, кого нельзя обвинить в пристрастности, заявляет, что видел их своими глазами.
Скелет морского чудовища длиной в сорок футов почитался жителями Иоппии как и изображение их богини Кето.
Вода фонтана, где обмылся Персей после того, как расправился с чудищем, сохранила цвет его крови. Павсаний говорит, что видел эту розовую воду воочию.
По преданию, имя богини Кето, о которой упоминает Плиний, говоря: colitur fabulosa Ceto note 26 (историки окрестили ее Деркето), приписывалось матери Семирамиды.
Диодор Сицилийский рассказывает прелестную легенду об этой неведомой матери, с истинно античным очарованием поэтизируя миф, но не лишая его чувственного характера:
«В Сирии есть город под названием Аскалон, возвышающийся над большим и глубоким, изобилующим рыбой озером; рядом с ним находится храм, посвященный знаменитой богине, – сирийцы называют ее Деркето.
У нее голова и лицо женщины, а тело рыбы. Народные мудрецы утверждают, что Венера, оскорбленная Деркето, внушила ей страсть к одному из молодых жрецов, подобную той, что она внушила Федре и Сапфо. Деркето родила от него девочку; устыдившись своего греха, она погубила юношу, оставила ребенка в пустынном горном месте и бросилась в озеро, где превратилась в сирену. Поэтому сирийцы поклоняются рыбам как богам и воздерживаются от употребления рыбных блюд.
Девочка же была спасена и вскормлена голубями, что в большом количестве прилетали вить гнезда на утесах, близ которых ее бросили.
Некий пастух подобрал ее и воспитал с любовью как собственного ребенка; он назвал ее Семирамидой, что означает дочь голубок.
Если верить Диодору, жители Востока, что по сей день носят роскошные одеяния, обязаны этим именно дочери голубок, гордой Семирамиде, супруге и убийце царя Нина, той, что укрепила Вавилон и разбила на самом высоком холме города великолепные висячие сады, вызывавшие восхищение древнего мира. Когда она достигла вершины власти, покорив Аравийскую часть Египта, часть Эфиопии, Ливии и всю Азию до самого Инда, ей пришлось придумать наряд для своих путешествий, и удобный, и красивый одновременно, в котором она могла не только совершать повседневные действия, но также ездить верхом и сражаться. Вслед за Семирамидой эту одежду стали носить завоеванные ею народы.
«Семирамида столь прекрасна, – говорит Валерий Максим, – что однажды, когда в ее столице вспыхнул мятеж, а она в тот час совершала туалет и была полураздета, ей достаточно был показаться в таком виде, с распущенными волосами, чтобы немедленно воцарился порядок».
Возможно, мотивы происхождения ненависти Венеры к Деркето мы найдем у Гигина.
«Богиней Сирии, которой поклонялись в Иераполисе, – говорит он, – была Венера. Яйцо, упавшее с неба в Евфрат, рыбы доставили к берегу, где его высидела голубка. Из яйца вышла Венера и стала богиней сирийцев; Юпитер, по ее просьбе, поместил рыб на небо, а она запрягала в свою колесницу голубок в знак благодарности своим кормилицам».
Прославленный храм Дагона, где была найдена лежащая под ковчегом статуя бога (со сломанными руками), находился в городе Азоте, расположенном между Иоппией и Аскалоном.
Читайте Библию, эту великую историческую и поэтическую книгу, и вы увидите, что ливанские кедры были доставлены к воротам Иоппии для строительства храма Соломона. Вы увидите, что к тем же воротам явился пророк Иона, чтобы отплыть в Фарсис, дабы скрыться от Бога. Затем, перейдя от Библии к Иосифу Флавию, которого можно назвать ее продолжателем, вы увидите, что Иуда Маккавей, дабы отомстить за смерть двухсот своих братьев, которых жители Иоппии предательски убили, пришел туда с мечом в одной руке и факелом в другой, поджег корабли, стоявшие на якоре в порту, и покарал железом тех, кто не сгорел в огне.
«В Иоппии, – говорится в „Деяниях святых апостолов“, – находилась одна ученица, именем Тавифа, что значит: „серна“; она была исполнена добрых дел и творила много милостынь.
Случилось в те дни, что она занемогла и умерла; ее омыли и положили в горнице.
А как Лидда была близ Иоппии, то ученики, услышав, что Петр находится там, послали к нему двух человек просить, чтоб он не замедлил прийти к ним.
Петр, встав, пошел с ними; и когда он прибыл, ввели его в горницу, и все вдовицы со слезами предстали пред ним, показывая рубашки и платья, какие делала Серна, живя с ними.
Петр выслал всех вон и, преклонив колени, помолился и, обратившись к телу, сказал: Тавифа! встань. Иона открыла глаза свои и, увидев Петра, села.
Он, подав ей руку, поднял ее и, призвав святых и вдовиц, поставил ее пред ними живою.
Это сделалось известным по всей Иоппии, и многие уверовали в Господа.
И довольно дней пробыл он в Иоппии у некоторого Симона кожевника» note 27.
Именно здесь нашли его слуги Корнилия, явившись призвать его в Кесарию. В доме Симона его посетило видение, повелевшее ему проповедовать Евангелие язычникам.
Когда началось восстание евреев против Рима, Цестий осадил Иоппию, взял ее штурмом и предал огню.
Восемь тысяч жителей погибло; но вскоре город был отстроен заново. Поскольку из восстановленного города то и дело являлись пираты, опустошавшие побережье Сирии и добиравшиеся до Греции и Египта, император Веспасиан вновь захватил город, сровнял его с землей, разрушив все дома до единого, и приказал построить на его месте крепость.
Но Иосиф рассказывает в своей «Иудейской войне», что у подножия веспасиановой крепости незамедлительно вырос новый город; он стал центром епископства, точнее – местопребыванием епископа со времен правления Константина (330 г.) до нашествия арабов (636 г.).
Это епископство было основано во время первого крестового похода и подчинялось архиепископу, находившемуся в Кесарии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92