— Я там буду два часа, не больше.
— Конечно, — все так же покладисто согласился неизвестный.
Положив трубку, Молодой сел в кресло, осторожно щупая живот. Давала о себе знать язва — профессиональная болезнь всех членов ЦК.
* * *
Симферополь, 1 июня 1980 года, 0805-0815
— Андрей, — Верещагин не часто обращался к своему адъютанту по имени, и почти всегда это указывало на намерение задать личный вопрос. — Я понимаю, что с моей стороны это большая бестактность… Но у вас нет телефона господина Пепеляева?
— Ну, почему же бестактность… — Гусаров достал из кармана записную книжку. — Вот он, телефон господина Пепеляева. Хотите, я позвоню ему от вашего имени?
— Это не входит в круг ваших обязанностей.
— Я знаю, сэр.
Артем переписал телефон в блокнот.
— Не надо, Андрей, спасибо. В ближайшее время мне нужно собрать вместе полковника Казакова, полковника Краснова, полковника Шлыкова, подполковника Шепелева, подполковника Шалимова, полковника Ровенского. Пусть бросают все и едут сюда. Чем быстрее, тем лучше.
Когда дверь за Гусаровым закрылась, Арт сел за стол, отодвинул бумаги и положил перед собой листок с записанным телефоном.
Капитан Пепеляев был военным юристом. Лучшим военным юристом, как считалось с 76-го года, когда Юрий Пепеляев реабилитировал полковника Гусарова…
Дело Гусарова было громкое и безобразное, отголоски его гулко шли по всей армии, притушив даже впечатление от недавно отгоревшей турецкой войны. Председателя технической комиссии полковника Гусарова обвинили в получении от “Кольт Индастриз” крупной взятки за взятие винтовки М-16А1 на вооружение форсиз. Имелись только косвенные улики, стараниями адвоката Пепеляева Гусаров был оправдан, но его выдавили в отставку. Не вынеся позора, полковник застрелился. Конец первого действия.
Действие второе. Пепеляев счел виновным себя. Полностью оправдать Гусарова он не смог: для этого нужно было доказать виновность того, кто на самом деле был виновен, а этот человек спрятал концы очень хорошо. По слухам, Пепеляев на похоронах Гусарова подошел к его глубоко скорбящему заместителю, полковнику Одоевскому и тихо сказал:
— Я вас уничтожу.
Пепеляев долго ходил вокруг полковника, но подступиться не мог: через год тот был уже товарищем военного министра. Но, умело натянув силки, Пепеляев дождался момента, когда прозвенел колокольчик: князь Одоевский что-то больно рьяно продвигал полевые орудия фирмы “Бофорс”. Пепеляев не спешил, он хотел предоставить суду неопровержимые, железные доказательства. Поэтому ловушка захлопнулась лишь тогда, когда с подачи князя пушки и гаубицы “Бофорс” были уже куплены. Вот тут-то Одоевского и взяли за нежное место, вытянув у него заодно и признание вины по тому делу с фирмой “Кольт”. В “Курьере” вышла статья “Князь-пушка и князь-гаубица”, название прилипло: шведские орудия в войсках называли отныне только так. Одоевского осудили на разжалование, позорное увольнение из армии и семь лет тюремного заключения. А подпоручика Гусарова принялись обласкивать и продвигать по службе те, кто два года его травил. Форсиз терзались коллективным комплексом вины, и когда Гусаров, спасаясь от опеки, попросил о переводе в Марковскую дивизию, где вроде никто не знал ни его, ни его отца, его и там продолжали продвигать; человеком он и сам был толковым, потому и оказался вскорости адъютантом командира дивизии.
Естественно, Пепеляев прославился. О нем закрепилось мнение как о самом лучшем, самом неотступном, самом неподкупном военном юристе. В принципе этот человек сейчас находился в таком статусе, что мог бы послать и комдива. Однако Верещагин был уверен: не пошлет.
Тем не менее, он слегка робел.
Вдохнув и выдохнув, как перед нырком, он набрал номер.
Стремительно глупея и уснащая свою речь ненавистными “э-э-э…”, всегда прорезавшимися в момент волнения, он обяснил, что ему давно хотелось познакомиться с таким… э-э, выдающимся человеком, и не согласится ли капитан Пепеляев на легкий ужин, скажем, в симферопольском офицерском клубе “Мунрейкер”?
На том конце провода повисла пауза, после которой Пепеляев поинтересовался, в каком качестве коня зовут в гости: мед пить или воду возить?
Верещагин честно признался: воду.
Тогда, сказал Пепеляев, изложите суть дела: терпеть не могу хождений вокруг да около и рассказов про “одного своего друга”.
Верещагин проникся глубокой симпатией к этому человеку, и изложил суть дела, разом поумнев и избавившись от “э-э-э”.
Переляев после очередной паузы выдвинул встречное предложение: он посмотрит документы по двум этим делам, и послезавтра они встретятся, но не в “Мунрейкере”, а в японском ресторане “Токайдо”. В девять часов вечера.
* * *
Москва, 2 июня 1980 года, около 0900
— Как вы на меня вышли? — спросил он у нежданного визитера, которого подобрал на шоссе по дороге к даче. — Кто дал вам мой телефон?
— Ох, как это было сложно, Имя-Отчество! — визитер помотал головой. — Вы себе и не представляете. Это было так сложно, что я подумал было поначалу: а не ну ли его к чертям? Поручить это дело кому-то, кто к вам вхож… Да нет, нельзя. Дело слишком деликатное.
— Я внимательно слушаю.
— Для начала я хочу вас поздравить. Вы, кажется, скоро станете Генеральным Секретарем ЦК?
— Это еще, как говорится, бабушка надвое гадала. Вы же сами понимаете, товарищ, что партия строго подходит к выбору своего самого, так сказать, ответственного представителя…
— Не прибедняйтесь, Имя-Отчество, не прибедняйтесь. Станете. И путь к этому посту был нелегок, а местами даже тернист. Per aspera ad astra, — визитер улыбнулся и начертил пальцем в воздухе пятиконечную звезду. — И люди, которые вам помогали, теперь искренне надеются на вашу помощь.
— Все, что в моих силах, если это, как говорится, не будет…
— Я думаю, что не будет. В ближайшее время после избрания вас генсеком вам вручат свои верительные грамоты иностранные послы. И пригрозят разрывом дипломатических отношений, если вы не прекратите войну с Крымом. А вы скажете им, что незачем портить отношения. Война со дня на день будет прекращена.
— Вы сами не понимаете, что такое вы говорите. Это исключено.
— Почему?
— Территориальная целостность страны…
— Не будет нарушена. В конце концов, СССР есть ДОБРОВОЛЬНОЕ объединение республик. Крым войдет в состав СССР, с ним будет подписан новый союзный договор, в котором вы своей подписью закрепите право республики иметь собственный государственный строй, собственную валюту и собственные войска. Кстати, не противоречащее Конституции СССР.
От таких кощунственных слов, в принципе, должны были преждевременно засохнуть и посыпаться с деревьев листья. Должна была земля разверзнуться и поглотить святотатца. Небо должно было ахнуть и врезать ему по голове развесистой молнией. Но ничего такого не случилось. Надежно охраняемая рощица продолжала цвести, пахнуть и свиристеть на разные птичьи голоса.
— Даже если бы я захотел сделать вот это самое вот, — сказал Молодой, — партия мне бы этого не позволила. И это правильно. Потому что страна — это страна, и нельзя ее разваливать на кусочки из-за каких-то таких вот.
— Не отвлекайтесь, — жестко сказал визитер. — Вы СДЕЛАЕТЕ это. Потому что если вы ЭТОГО не сделаете, то всякую помощь вашей стране прикроют. Обмен зерна на нефть прекратится. Но еще реальнее другое: на свет всплывает ставропольская история. С тамошней торговой мафией. Вы помните, кто вытащил вас из этого дерьма? Пришло время отдавать долги. Я уж не говорю о маленьком скандальчике, который закатит вам ваша супруга — это, в конце концов, дело семейное. Но ваши конкуренты схарчат вас с удовольствием. И не подавятся. Этот лесочек, милая дачка, квартирка в цековском доме — все сгорит, как говорится (он снова передразнил южный акцент) синим пламенем.
Молодой тряс головой все время этого монолога, несколько раз открывал рот, чтобы что-то сказать, и, наконец, вклинился в речь собеседника.
— Да поймите же ж вы, товарищ, что вот это вот я не смогу сделать не потому что я, как будто бы, не хочу… Я уже понял, что с войной надо кончать, и кончать немедленно, потому что война — это же ж всенародное бедствие. Но мне не дадут с ней покончить. Поймите, товарищ, — партия не даст, я же ж вам уже говорил. Меня же так и так, получается, раскатают в лепешку, так чего же я буду подставляться, когда я ничего такого не хочу. У нас же ж не диктатура, слава Богу, не культ личности, если вы, конечно, слышали про такое, у нас демократический централизм и решения принимаются не единолично, а большинством голосов…
— Есть мнение, что прошедшие выборы не соответствовали ленинским демократическим нормам, — сказал собеседник. — И их результаты незаконны. Необходимо провести новые выборы. Настоящие, свободные демократические выборы. Но до их начала полномочия управления страной перейдут в руки одного человека. Президента СССР, к примеру.
— Народ этого не поймет, — прижав руку к сердцу, зажурчал Молодой. — Народ не поддержит такую, как говорится, неуместную инициативу.
— Народ и армия едины… — пробормотал визави.
— И это тоже я имею в виду.
— Таманской и Кантемировской дивизиям нам есть что противопоставить.
— Интересно было бы послушать, если вы, конечно, не возражаете…
— На выбор: Дроздовская, Марковская, Корниловская, Алексеевская…
Ассортимент Молодого не вдохновил.
— Да вы совсем с ума сошли. Народ оккупации не потерпит…
— Ни о какой оккупации речи нет. Вспомните — Крым присоединяется к СССР, так что это, как бы, советские войска. Более того — есть «красный полк», который играет на учениях роль потенциального противника — и неплохо, я вам скажу, играет! Есть и другие мобильные формирования.Средства переброски — вертолеты «Ми-6» и «Ми-8», самолеты «Антей». Боевые машины — советские танки, БМП, БМД, ББМ «Святогор» и «Воевода». Стрелковое оружие — автоматы Калашникова — 74, винтовки М-16. Это можно красиво назвать… Например, отдельная добровольческая гвардейская дивизия особого назначения. А по сути — личная гвардия Президента СССР.
Только за то, что Молодой слушал эти слова и на месте не скончался от сердечного приступа, ему можно было бы дать вышку, причем не ту, что стоит в ЦПКиО. Но жребий уже был брошен, Рубикон перейден, слова вылетели, а от воробьев их отличает отсутствие возможности вернуть их назад. Оставалось дослушать до конца и решить, в каком случае он рискует больше — приняв предложение таинственного гостя или послав того ко всем чертям.
— Я вижу, что вы сейчас интенсивно обдумываете возможность сдать меня в руки КГБ. Такая возможность у вас, несомненно, есть. Но я подстраховался. Если в назначенное время я не появлюсь в назначенном месте, ставропольские материалы будут пущены в ход. Если я появлюсь, не получив вашего согласия, они также будут пущены в ход. Вряд ли вас посадят. Возможно, даже не выгонят из партии — дело давнее. Но вот поста генсека вам не видать, как своих ушей. Вас часто выдвигают кандидатом в генсеки? Или вы настолько любите свою страну и свою партию, что готовы пожертвовать карьерой и должностью?
— Мне нужно подумать…
— Думайте. У вас есть для этого целых полчаса.
— Этого мало, товарищ, вы же понимаете, что так, с кондачка, как говорится, такие решения не принимаются…
— Если я через полчаса не покину вас, я не успею появиться в назначенное время в назначенном месте.
На лбу Молодого выступил пот, который он стер платочком. Пятно, похожее на абрис советской карты (а нет ли в этом какого знака судьбы?) ярко проступило на бледном челе.
— А что еще вы могли бы предложить Президенту СССР?
— О-о, массу всего. В первую очередь — деньги на реализацию некоторых программ и сами программы. С дефицитом промышленных товаров будет покончено. Во всех зарубежных странах этот Президент станет желанным гостем. А к тому времени, когда он выйдет на покой — вам ведь не хочется умирать на посту? — у него будет небольшой счет в надежном банке, скромная вилла в Крыму, дети его получат хорошее образование — Гетеборг, Оксфорд, Симферополь — на выбор. Будучи почетным доктором наук и гражданином мира, он сможет путешествовать куда угодно, по своему желанию. Но это мелочи, так сказать, довесок. Главное — полная власть, без оглядки на престарелых пердунов, которые — вы уж извините, Имя-Отчество, — давно уже числятся у апостола Петра в розыске.
— А как же демократические выборы? А как же свобода, восстановление ленинских норм демократии?
— Когда обстановка в стране стабилизируется… Где-то на втором сроке правления можно будет провести свободные парламентские выборы.
— И когда же… Когда же в стране установится Президентская власть?
— Примерно через две недели после выборов в Генеральные секретари, — помедлив, сказал визитер. — Мне кажется, ночь на девятнадцатое — самый подходящий день для такого события. Будет и хороший повод: наверняка многие открыто выступят против мирного договора с Крымом. Ну, решайтесь, уважаемый — да или нет?
— Это все грязная провокация, товарищ не знаю, как вас по-батюшке! И таким образом вы от меня ничего не добьетесь!
— Похвальная предусмотрительность, Имя-отчество. И в самом деле, а вдруг я провокатор? — он рассмеялся. — Ладно, сегодня вечером вам будут представлены доказательства того, что я не пытался вас прощупывать на лояльность, и не шутил. До встречи.
* * *
Симферополь, 3 июня, 2100-2230
Верещагин первые девять лет своей жизни фактически провел на рыбацком баркасе, где сырая рыба, приправленная морской солью, была обычной закуской под сухое белое вино. Поэтому никакой экзотики в сырой рыбе, приправленной водорослями и острой соевой пастой, он не видел.
Капитан Пепеляев, напротив, вырос и прожил всю жизнь в Симфи, и находил японскую кухню очень экзотичной — жаль только, дороговатой.
Поэтому первый выбрал единственное блюдо, не внушавшее подозрений — говядину, нарезанную ломтиками и тоже поданную сырой: ее нужно было брать палочками и макать в котелочек с кипящим маслом. Второй запивал пивом сасими, орудуя палочками так же ловко, как герой “Семи самураев”.
Если не знать, что он юрист, можно было принять его за военного врача.
Юрий Пепеляев оказался именно таким, каким Арт представлял его по голосу — он вообще редко ошибался, реконструируя по голосу внешность человека, с которым предстояло увидеться. Седоватый — соль с перцем; небольшого роста, темнолицый Пепеляев был некрасив, но с первого взгляда внушал симпатию. Есть такая разновидность лиц, есть даже актерский типаж “красивый урод”. Было ли мужественное обаяние Пепеляева профессиональным или природным — оно было мощным. И это при том, что капитан не пытался улыбаться или демонстрировать дружелюбие, казался даже мрачноватым.
— Я просмотрел оба дела, — без предисловий сказал Пепеляев, когда официант (высокий, широкоплечий, голубоглазый — словом, типичный японец) унес пустые тарелки и подал чай. — Вы хотите, чтобы я за них взялся? Хотите, чтобы я добился осуждения (он на секунду прикрыл глаза, вспоминая) Прядкина, Ерыкалова, Расулова, Джакели и Колыванова как военных преступников?
— А это возможно?
— Господин полковник, вам-то должно быть известно, что совсем невозможного в мире мало. Но эти два дела я бы отнес именно по разряду невозможного.
— Почему? — спросил Арт. — Объясните мне, тупому.
— Хорошо, — помедлив, сказал Пепеляев. — Начнем сначала. Вы верите в абсолютную беспристрастность и справедливость Фемиды?
Артем подумал, прежде чем ответить.
— Все мы люди.
— Хорошо, что вы это понимаете. Чем больше общество пытается быть правовым и защищать всех без изъятия своих граждан, тем больше оно создает сложных и разветвленных законов. Чем больше этих законов, тем в большую зависимость попадает человек. Зависимость от тех, кто эти законы знает, понимает и толкует. В результате суд превращается не в поединок закона и преступления, как должно быть, а в поединок между юристами. И чаще всего дело выигрывает не тот, кто прав, а тот, чей адвокат подготовлен лучше и старается больше.
Капитан, закончив вступление, отхлебнул чаю и продолжил:
— Этим ублюдкам кто-то подсказал, как действовать на суде и что говорить. А штабс-капитану Левкович и вашей жене никто ничего не подсказывал, и все разыграли как по нотам. Штабс-капитан Левкович под присягой подтвердила, что находилась в ту ночь в нетрезвом состоянии, она ошиблась при опознании, поэтому для суда она — ненадежный свидетель.
— Она неправильно указала на одного — поэтому оправдали всех?
— Да, так и делается. Иначе как предотвратить попытки оговора?… Дальше: не было медицинской экспертизы, поэтому нет документальных свидетельств самого факта избиения и изнасилования.
— Знаете, как-то не до этого было…
— Знаю, сам за пулемет подержаться успел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
— Конечно, — все так же покладисто согласился неизвестный.
Положив трубку, Молодой сел в кресло, осторожно щупая живот. Давала о себе знать язва — профессиональная болезнь всех членов ЦК.
* * *
Симферополь, 1 июня 1980 года, 0805-0815
— Андрей, — Верещагин не часто обращался к своему адъютанту по имени, и почти всегда это указывало на намерение задать личный вопрос. — Я понимаю, что с моей стороны это большая бестактность… Но у вас нет телефона господина Пепеляева?
— Ну, почему же бестактность… — Гусаров достал из кармана записную книжку. — Вот он, телефон господина Пепеляева. Хотите, я позвоню ему от вашего имени?
— Это не входит в круг ваших обязанностей.
— Я знаю, сэр.
Артем переписал телефон в блокнот.
— Не надо, Андрей, спасибо. В ближайшее время мне нужно собрать вместе полковника Казакова, полковника Краснова, полковника Шлыкова, подполковника Шепелева, подполковника Шалимова, полковника Ровенского. Пусть бросают все и едут сюда. Чем быстрее, тем лучше.
Когда дверь за Гусаровым закрылась, Арт сел за стол, отодвинул бумаги и положил перед собой листок с записанным телефоном.
Капитан Пепеляев был военным юристом. Лучшим военным юристом, как считалось с 76-го года, когда Юрий Пепеляев реабилитировал полковника Гусарова…
Дело Гусарова было громкое и безобразное, отголоски его гулко шли по всей армии, притушив даже впечатление от недавно отгоревшей турецкой войны. Председателя технической комиссии полковника Гусарова обвинили в получении от “Кольт Индастриз” крупной взятки за взятие винтовки М-16А1 на вооружение форсиз. Имелись только косвенные улики, стараниями адвоката Пепеляева Гусаров был оправдан, но его выдавили в отставку. Не вынеся позора, полковник застрелился. Конец первого действия.
Действие второе. Пепеляев счел виновным себя. Полностью оправдать Гусарова он не смог: для этого нужно было доказать виновность того, кто на самом деле был виновен, а этот человек спрятал концы очень хорошо. По слухам, Пепеляев на похоронах Гусарова подошел к его глубоко скорбящему заместителю, полковнику Одоевскому и тихо сказал:
— Я вас уничтожу.
Пепеляев долго ходил вокруг полковника, но подступиться не мог: через год тот был уже товарищем военного министра. Но, умело натянув силки, Пепеляев дождался момента, когда прозвенел колокольчик: князь Одоевский что-то больно рьяно продвигал полевые орудия фирмы “Бофорс”. Пепеляев не спешил, он хотел предоставить суду неопровержимые, железные доказательства. Поэтому ловушка захлопнулась лишь тогда, когда с подачи князя пушки и гаубицы “Бофорс” были уже куплены. Вот тут-то Одоевского и взяли за нежное место, вытянув у него заодно и признание вины по тому делу с фирмой “Кольт”. В “Курьере” вышла статья “Князь-пушка и князь-гаубица”, название прилипло: шведские орудия в войсках называли отныне только так. Одоевского осудили на разжалование, позорное увольнение из армии и семь лет тюремного заключения. А подпоручика Гусарова принялись обласкивать и продвигать по службе те, кто два года его травил. Форсиз терзались коллективным комплексом вины, и когда Гусаров, спасаясь от опеки, попросил о переводе в Марковскую дивизию, где вроде никто не знал ни его, ни его отца, его и там продолжали продвигать; человеком он и сам был толковым, потому и оказался вскорости адъютантом командира дивизии.
Естественно, Пепеляев прославился. О нем закрепилось мнение как о самом лучшем, самом неотступном, самом неподкупном военном юристе. В принципе этот человек сейчас находился в таком статусе, что мог бы послать и комдива. Однако Верещагин был уверен: не пошлет.
Тем не менее, он слегка робел.
Вдохнув и выдохнув, как перед нырком, он набрал номер.
Стремительно глупея и уснащая свою речь ненавистными “э-э-э…”, всегда прорезавшимися в момент волнения, он обяснил, что ему давно хотелось познакомиться с таким… э-э, выдающимся человеком, и не согласится ли капитан Пепеляев на легкий ужин, скажем, в симферопольском офицерском клубе “Мунрейкер”?
На том конце провода повисла пауза, после которой Пепеляев поинтересовался, в каком качестве коня зовут в гости: мед пить или воду возить?
Верещагин честно признался: воду.
Тогда, сказал Пепеляев, изложите суть дела: терпеть не могу хождений вокруг да около и рассказов про “одного своего друга”.
Верещагин проникся глубокой симпатией к этому человеку, и изложил суть дела, разом поумнев и избавившись от “э-э-э”.
Переляев после очередной паузы выдвинул встречное предложение: он посмотрит документы по двум этим делам, и послезавтра они встретятся, но не в “Мунрейкере”, а в японском ресторане “Токайдо”. В девять часов вечера.
* * *
Москва, 2 июня 1980 года, около 0900
— Как вы на меня вышли? — спросил он у нежданного визитера, которого подобрал на шоссе по дороге к даче. — Кто дал вам мой телефон?
— Ох, как это было сложно, Имя-Отчество! — визитер помотал головой. — Вы себе и не представляете. Это было так сложно, что я подумал было поначалу: а не ну ли его к чертям? Поручить это дело кому-то, кто к вам вхож… Да нет, нельзя. Дело слишком деликатное.
— Я внимательно слушаю.
— Для начала я хочу вас поздравить. Вы, кажется, скоро станете Генеральным Секретарем ЦК?
— Это еще, как говорится, бабушка надвое гадала. Вы же сами понимаете, товарищ, что партия строго подходит к выбору своего самого, так сказать, ответственного представителя…
— Не прибедняйтесь, Имя-Отчество, не прибедняйтесь. Станете. И путь к этому посту был нелегок, а местами даже тернист. Per aspera ad astra, — визитер улыбнулся и начертил пальцем в воздухе пятиконечную звезду. — И люди, которые вам помогали, теперь искренне надеются на вашу помощь.
— Все, что в моих силах, если это, как говорится, не будет…
— Я думаю, что не будет. В ближайшее время после избрания вас генсеком вам вручат свои верительные грамоты иностранные послы. И пригрозят разрывом дипломатических отношений, если вы не прекратите войну с Крымом. А вы скажете им, что незачем портить отношения. Война со дня на день будет прекращена.
— Вы сами не понимаете, что такое вы говорите. Это исключено.
— Почему?
— Территориальная целостность страны…
— Не будет нарушена. В конце концов, СССР есть ДОБРОВОЛЬНОЕ объединение республик. Крым войдет в состав СССР, с ним будет подписан новый союзный договор, в котором вы своей подписью закрепите право республики иметь собственный государственный строй, собственную валюту и собственные войска. Кстати, не противоречащее Конституции СССР.
От таких кощунственных слов, в принципе, должны были преждевременно засохнуть и посыпаться с деревьев листья. Должна была земля разверзнуться и поглотить святотатца. Небо должно было ахнуть и врезать ему по голове развесистой молнией. Но ничего такого не случилось. Надежно охраняемая рощица продолжала цвести, пахнуть и свиристеть на разные птичьи голоса.
— Даже если бы я захотел сделать вот это самое вот, — сказал Молодой, — партия мне бы этого не позволила. И это правильно. Потому что страна — это страна, и нельзя ее разваливать на кусочки из-за каких-то таких вот.
— Не отвлекайтесь, — жестко сказал визитер. — Вы СДЕЛАЕТЕ это. Потому что если вы ЭТОГО не сделаете, то всякую помощь вашей стране прикроют. Обмен зерна на нефть прекратится. Но еще реальнее другое: на свет всплывает ставропольская история. С тамошней торговой мафией. Вы помните, кто вытащил вас из этого дерьма? Пришло время отдавать долги. Я уж не говорю о маленьком скандальчике, который закатит вам ваша супруга — это, в конце концов, дело семейное. Но ваши конкуренты схарчат вас с удовольствием. И не подавятся. Этот лесочек, милая дачка, квартирка в цековском доме — все сгорит, как говорится (он снова передразнил южный акцент) синим пламенем.
Молодой тряс головой все время этого монолога, несколько раз открывал рот, чтобы что-то сказать, и, наконец, вклинился в речь собеседника.
— Да поймите же ж вы, товарищ, что вот это вот я не смогу сделать не потому что я, как будто бы, не хочу… Я уже понял, что с войной надо кончать, и кончать немедленно, потому что война — это же ж всенародное бедствие. Но мне не дадут с ней покончить. Поймите, товарищ, — партия не даст, я же ж вам уже говорил. Меня же так и так, получается, раскатают в лепешку, так чего же я буду подставляться, когда я ничего такого не хочу. У нас же ж не диктатура, слава Богу, не культ личности, если вы, конечно, слышали про такое, у нас демократический централизм и решения принимаются не единолично, а большинством голосов…
— Есть мнение, что прошедшие выборы не соответствовали ленинским демократическим нормам, — сказал собеседник. — И их результаты незаконны. Необходимо провести новые выборы. Настоящие, свободные демократические выборы. Но до их начала полномочия управления страной перейдут в руки одного человека. Президента СССР, к примеру.
— Народ этого не поймет, — прижав руку к сердцу, зажурчал Молодой. — Народ не поддержит такую, как говорится, неуместную инициативу.
— Народ и армия едины… — пробормотал визави.
— И это тоже я имею в виду.
— Таманской и Кантемировской дивизиям нам есть что противопоставить.
— Интересно было бы послушать, если вы, конечно, не возражаете…
— На выбор: Дроздовская, Марковская, Корниловская, Алексеевская…
Ассортимент Молодого не вдохновил.
— Да вы совсем с ума сошли. Народ оккупации не потерпит…
— Ни о какой оккупации речи нет. Вспомните — Крым присоединяется к СССР, так что это, как бы, советские войска. Более того — есть «красный полк», который играет на учениях роль потенциального противника — и неплохо, я вам скажу, играет! Есть и другие мобильные формирования.Средства переброски — вертолеты «Ми-6» и «Ми-8», самолеты «Антей». Боевые машины — советские танки, БМП, БМД, ББМ «Святогор» и «Воевода». Стрелковое оружие — автоматы Калашникова — 74, винтовки М-16. Это можно красиво назвать… Например, отдельная добровольческая гвардейская дивизия особого назначения. А по сути — личная гвардия Президента СССР.
Только за то, что Молодой слушал эти слова и на месте не скончался от сердечного приступа, ему можно было бы дать вышку, причем не ту, что стоит в ЦПКиО. Но жребий уже был брошен, Рубикон перейден, слова вылетели, а от воробьев их отличает отсутствие возможности вернуть их назад. Оставалось дослушать до конца и решить, в каком случае он рискует больше — приняв предложение таинственного гостя или послав того ко всем чертям.
— Я вижу, что вы сейчас интенсивно обдумываете возможность сдать меня в руки КГБ. Такая возможность у вас, несомненно, есть. Но я подстраховался. Если в назначенное время я не появлюсь в назначенном месте, ставропольские материалы будут пущены в ход. Если я появлюсь, не получив вашего согласия, они также будут пущены в ход. Вряд ли вас посадят. Возможно, даже не выгонят из партии — дело давнее. Но вот поста генсека вам не видать, как своих ушей. Вас часто выдвигают кандидатом в генсеки? Или вы настолько любите свою страну и свою партию, что готовы пожертвовать карьерой и должностью?
— Мне нужно подумать…
— Думайте. У вас есть для этого целых полчаса.
— Этого мало, товарищ, вы же понимаете, что так, с кондачка, как говорится, такие решения не принимаются…
— Если я через полчаса не покину вас, я не успею появиться в назначенное время в назначенном месте.
На лбу Молодого выступил пот, который он стер платочком. Пятно, похожее на абрис советской карты (а нет ли в этом какого знака судьбы?) ярко проступило на бледном челе.
— А что еще вы могли бы предложить Президенту СССР?
— О-о, массу всего. В первую очередь — деньги на реализацию некоторых программ и сами программы. С дефицитом промышленных товаров будет покончено. Во всех зарубежных странах этот Президент станет желанным гостем. А к тому времени, когда он выйдет на покой — вам ведь не хочется умирать на посту? — у него будет небольшой счет в надежном банке, скромная вилла в Крыму, дети его получат хорошее образование — Гетеборг, Оксфорд, Симферополь — на выбор. Будучи почетным доктором наук и гражданином мира, он сможет путешествовать куда угодно, по своему желанию. Но это мелочи, так сказать, довесок. Главное — полная власть, без оглядки на престарелых пердунов, которые — вы уж извините, Имя-Отчество, — давно уже числятся у апостола Петра в розыске.
— А как же демократические выборы? А как же свобода, восстановление ленинских норм демократии?
— Когда обстановка в стране стабилизируется… Где-то на втором сроке правления можно будет провести свободные парламентские выборы.
— И когда же… Когда же в стране установится Президентская власть?
— Примерно через две недели после выборов в Генеральные секретари, — помедлив, сказал визитер. — Мне кажется, ночь на девятнадцатое — самый подходящий день для такого события. Будет и хороший повод: наверняка многие открыто выступят против мирного договора с Крымом. Ну, решайтесь, уважаемый — да или нет?
— Это все грязная провокация, товарищ не знаю, как вас по-батюшке! И таким образом вы от меня ничего не добьетесь!
— Похвальная предусмотрительность, Имя-отчество. И в самом деле, а вдруг я провокатор? — он рассмеялся. — Ладно, сегодня вечером вам будут представлены доказательства того, что я не пытался вас прощупывать на лояльность, и не шутил. До встречи.
* * *
Симферополь, 3 июня, 2100-2230
Верещагин первые девять лет своей жизни фактически провел на рыбацком баркасе, где сырая рыба, приправленная морской солью, была обычной закуской под сухое белое вино. Поэтому никакой экзотики в сырой рыбе, приправленной водорослями и острой соевой пастой, он не видел.
Капитан Пепеляев, напротив, вырос и прожил всю жизнь в Симфи, и находил японскую кухню очень экзотичной — жаль только, дороговатой.
Поэтому первый выбрал единственное блюдо, не внушавшее подозрений — говядину, нарезанную ломтиками и тоже поданную сырой: ее нужно было брать палочками и макать в котелочек с кипящим маслом. Второй запивал пивом сасими, орудуя палочками так же ловко, как герой “Семи самураев”.
Если не знать, что он юрист, можно было принять его за военного врача.
Юрий Пепеляев оказался именно таким, каким Арт представлял его по голосу — он вообще редко ошибался, реконструируя по голосу внешность человека, с которым предстояло увидеться. Седоватый — соль с перцем; небольшого роста, темнолицый Пепеляев был некрасив, но с первого взгляда внушал симпатию. Есть такая разновидность лиц, есть даже актерский типаж “красивый урод”. Было ли мужественное обаяние Пепеляева профессиональным или природным — оно было мощным. И это при том, что капитан не пытался улыбаться или демонстрировать дружелюбие, казался даже мрачноватым.
— Я просмотрел оба дела, — без предисловий сказал Пепеляев, когда официант (высокий, широкоплечий, голубоглазый — словом, типичный японец) унес пустые тарелки и подал чай. — Вы хотите, чтобы я за них взялся? Хотите, чтобы я добился осуждения (он на секунду прикрыл глаза, вспоминая) Прядкина, Ерыкалова, Расулова, Джакели и Колыванова как военных преступников?
— А это возможно?
— Господин полковник, вам-то должно быть известно, что совсем невозможного в мире мало. Но эти два дела я бы отнес именно по разряду невозможного.
— Почему? — спросил Арт. — Объясните мне, тупому.
— Хорошо, — помедлив, сказал Пепеляев. — Начнем сначала. Вы верите в абсолютную беспристрастность и справедливость Фемиды?
Артем подумал, прежде чем ответить.
— Все мы люди.
— Хорошо, что вы это понимаете. Чем больше общество пытается быть правовым и защищать всех без изъятия своих граждан, тем больше оно создает сложных и разветвленных законов. Чем больше этих законов, тем в большую зависимость попадает человек. Зависимость от тех, кто эти законы знает, понимает и толкует. В результате суд превращается не в поединок закона и преступления, как должно быть, а в поединок между юристами. И чаще всего дело выигрывает не тот, кто прав, а тот, чей адвокат подготовлен лучше и старается больше.
Капитан, закончив вступление, отхлебнул чаю и продолжил:
— Этим ублюдкам кто-то подсказал, как действовать на суде и что говорить. А штабс-капитану Левкович и вашей жене никто ничего не подсказывал, и все разыграли как по нотам. Штабс-капитан Левкович под присягой подтвердила, что находилась в ту ночь в нетрезвом состоянии, она ошиблась при опознании, поэтому для суда она — ненадежный свидетель.
— Она неправильно указала на одного — поэтому оправдали всех?
— Да, так и делается. Иначе как предотвратить попытки оговора?… Дальше: не было медицинской экспертизы, поэтому нет документальных свидетельств самого факта избиения и изнасилования.
— Знаете, как-то не до этого было…
— Знаю, сам за пулемет подержаться успел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80