Я вытащил смену белья и носки. Рубашку и брюки. Кроссовки и дождевик.
— Ты в этом утонешь, но по крайней мере тебе будет тепло.
— Премного благодарен, пан Конрад. Только, прошу, ничего не говори о воде. В этом году я уже достаточно наплавался.
Моя одежда была велика этому юноше на несколько размеров. Его просто поразили застежки-молнии и эластичная ткань. Смутили и пуговицы.
Я был в недоумении. Его куртку украшали бесчисленные пуговицы, но он не знал, что такое петля. Зачем же тогда пуговицы, если нет петель? Вправду ли я в тринадцатом веке, или же мне снится дурацкий сон?
Мои кроссовки пришлись поэту как раз впору. В те времена у всех, что ли, были большие ступни?
Когда я его приодел, он перестал походить на клоуна. Теперь он напоминал бездомного подростка-оборванца.
Мы вернулись к веслам, и Тадеуш тихо сказал мне:
— Пан Конрад, ты слишком добр для этого мира.
— Он ведь еще ребенок.
— Ему только дай возможность — и этот ребенок обчистит тебя до нитки.
— Посмотрим. Сколько должна длиться моя вахта?
— Шесть часов. Осталось четыре. Сейчас полнолуние, река спокойна, поэтому ничего не должно случиться. Если что — буди меня.
Еда и тепло взбодрили юношу, и вскоре он начал рассказывать о себе и своей жизни. Его звали Роман Маковский. По тем временам он был неплохо образован. Он посещал Парижский университет.
Однажды на одной из парижских улиц зарезали студента, а городской совет оставил это происшествие без внимания. Студенты, обвинив купцов, в знак протеста подняли бунт, сосредоточив свое внимание в основном на винных лавках и тавернах. Вызвали стражу, но пьяные драки не прекращались. В конце концов для установления порядка свои силы применила королевская охрана. Двести студентов, включая Романа, угодили в тюрьму, а университет на год закрыли.
Отец Романа, экономивший на всем, лишь бы только платить за обучение сына, ничуть не удивился. Он заплатил за освобождение Романа, а затем лишил его наследства и выгнал из дома.
Роман был безумно влюблен в трех разных девушек, причем чувства его были чисто платоническими. Он бродил по миру в поисках Истины, и душа его была незаживающей раной. В общем, типичный юноша.
В конце концов лодочник приказал ему заткнуться.
Тадеуш хранил свой лук и стрелы рядом с кормовым веслом. Лук был огромным, выше самого лодочника, и толщиной в руку. Я долгое время не мог понять, что же в этом луке странного.
Тадеуш был правшой, и упор для стрелы тоже располагался справа, а не слева, как обычно. Добротно сделанные стрелы, более метра длиной. Я выше Тадеуша на голову, но могу стрелять только 82-сантиметровой стрелой.
На следующее утро, когда снова была моя очередь грести, я увидел этот лук в действии. Кажется, в тринадцатом веке два приема пищи в день — вполне нормальное явление, и я привык плотно завтракать. Лодочник опустил за борт рыболовную леску, и я надеялся, что нам не придется слишком долго ждать улова.
— Тихо, — прошептал Тадеуш.
Он взял свой лук и продел большой палец правой руки в кожаную петлю. В мгновение ока натянул лук и приладил стрелу.
Но вместо того, чтобы натянуть тетиву нормальным способом — первыми тремя пальцами правой руки, лодочник воспользовался только большим пальцем. Это дало ему поразительно длинный размах. Он поднял лук на тридцать градусов и выпустил стрелу.
Меня настолько заинтересовала его манера стрелять, что я только через несколько секунд задумался, во что же он, собственно говоря, стреляет. Может, на нас хотят напасть? Я осмотрелся, но в пределах досягаемости так ничего и не заметил. Затем вдруг в прибрежных кустах, примерно в трехстах метрах вниз по течению, раздался громкий звук. Тадеуш жестами позвал нас, и мы подгребли к берегу.
— Какой интересный лук, — сказал я. — Какого он типа?
— Странный вопрос из уст англичанина, — ответил Тадеуш. — Это английский длинный лук. Я купил его у торговца деревом.
После недолгих поисков мы обнаружили оленя со стрелой аккурат посередине лба. Поразительно. Я бы не смог произвести такой выстрел даже из ружья с оптическим прицелом.
— Ну, Панове, — сказал лодочник. — Теперь у нас будет кое-что повкуснее овсяной каши. Тащите его на лодку! И поживее!
Как только мы перетащили тушу в лодку, я обратился к Тадеушу:
— Это был самый точный выстрел из всех, что мне доводилось наблюдать.
— Благодарю, пан Конрад, но многое зависит от удачи. А теперь еще немного удачи, и все будет вообще замечательно.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Где находится здешний барон, зависит от того, на кого он сейчас охотится. Если он ловит браконьеров, то вешает их.
— А сообщников тоже вешает?
— Это зависит от его настроения. — Глаза Тадеуша хитро блеснули.
Юноша упал в обморок.
Я полагаю, что низкорослость людей того времени во многом обусловлена недостатком витаминов. Мои спутники с жадностью набросились на внутренние органы оленя. За следующие три дня они съели практически все без остатка, за исключением глазных яблок и содержимого кишечника. Когда я попросил филейный кусок, а не вареное легкое, они приняли меня за сумасшедшего, но просьбу мою выполнили. Также я предпочел отбивные мозгу.
К вечеру мы доплыли до Вислы и привязали лодку на ночь. Пока что наше путешествие вниз по течению серьезных сложностей не доставляло, за исключением порогов. Но до Кракова пришлось плыть вверх по течению, и следующие три дня прошли в трудах. Мы не нашли мулов, хотя мне кажется, что Тадеуш и не прикладывал особых усилий в поисках.
Поэтому мы изображали «бурлаков на Волге». Трое из нас шли по берегу с веревками через плечо, а один оставался в лодке.
Это была изнурительная работа. В какой-то момент в лодке оказался поэт, Тадеуш с луком за спиной шел впереди меня, а священник — сзади.
— Тадеуш, — сказал я. — Если ты хочешь, чтобы мы работали как лошади, обеспечь нас лошадиными хомутами.
— Что ты имеешь в виду?
— Видел мой рюкзак? Сделай что-нибудь в этом роде, с лямкой на груди. А веревку привяжи сзади, и тогда по крайней мере руки будут свободны.
Тадеуш задумался над моим предложением.
— А если нужно будет срочно отпустить веревку?
— Завяжи ее свободным узлом.
— Хм. Неплохая идея, пан Конрад. В следующий раз постараюсь соорудить такое приспособление. Может, тогда присоединишься ко мне, чтобы посмотреть, как оно заработает?
— Нет, спасибо.
День клонился к вечеру, и за исключением крошечной деревушки в месте слияния Дунайца и Вислы, мы за весь день не увидели ни одного поселения и ни одного человека.
— Просто поражаюсь, как безлюдна эта страна, — сказал я.
— Люди здесь есть, — ответил лодочник, — однако река слишком открыта и слишком опасна. Народ живет в лесах в маленьких укрепленных поселениях, которые защищают один-два рыцаря.
— Чего же они боятся?
— Разбойников. Волков. Но в основном других рыцарей.
— А почему правительство не сделает что-нибудь?
— Правительство? — Он плюнул от негодования. — В Польше нет правительства! В Польше есть дюжина мелких князей, которые только и делают, что спорят друг с другом, вместо того, чтобы защищать страну. Польша — это страна, где нет короля! Последний король Польши умер сто лет назад, разделив страну между своими пятью сыновьями, чтобы у каждого было свое игрушечное королевство! А зачем каждый из них стал дальше делить свои владения, чтобы не обделить своих детей. Хоть кто-нибудь из них подумал о стране? Нет! Они поступили со страной как с мешком золота, владелец которого мертв, и нужно поделить золото между наследниками.
— Ты рисуешь слишком мрачную картину, пан лодочник, — сказал отец Игнаций. — Существует сильное движение, стремящееся к объединению страны. Хенрик Бородатый сейчас владеет всей Силезией, а также Западной Померанией, половиной Великой Польши и большей частью Малой Польши. Его резиденция в Кракове и — помяните мое слово — юный Хенрик будет нашим следующим королем. Я чую это.
— Думаешь, династия Хенрика сможет править? Разве Бородатый поступает как король? Когда Конрад Мазовецкий попросил его о помощи в борьбе против прусских завоевателей, согласился ли Хенрик? Нет! Он был слишком занят политическими интригами, чтобы помочь другому польскому князю, и тогда князь Конрад взял да и пригласил проклятых Рыцарей Креста. Они заняли столько же польских земель, сколько прусских! Все равно как приглашать волков, чтобы избавиться от лисиц!
— Но, Тадеуш, политика — это неотъемлемая часть объединения страны. По крайней мере польские князья никогда не воюют друг с другом, чего нельзя сказать об английских, итальянских или французских.
— Нет, они предпочитают засады, яд, ну и изредка убийство. А с Рыцарями Креста будет война — вот увидите!
С этим утверждением никто и не собирался спорить, посему разговор на некоторое время прекратился.
В тот вечер после ужина мы с отцом Игнацием сели в стороне от остальных наших спутников.
— Знаешь, отец, я был в гостинице. Значит, оно находилось именно там.
— Что было в гостинице, сын мой?
— Гостиница «Красные ворота», на дороге возле Закопане. Наверное, я попал в прошлое, когда спал в гостинице. Эти двойные стальные двери кладовки… Наверное, я находился в чем-то типа машины времени.
— В двадцатом веке делают машины времени?
— Что? Нет. Конечно, нет. Но разве ты не понимаешь? Если у них была машина времени, значит, они могли быть из любого века.
— То есть ты полагаешь, что твое пребывание здесь — результат действия какого-то механизма, а не Божья воля?
— Отец, Божьей волей может быть что угодно! Бог может делать все, что захочет, но я могу рассматривать этот мир единственным известным мне способом — как инженер. Думаю, что я должен вернуться в ту гостиницу. Может, там я найду ответ.
— Сын мой, во-первых, твои слова близки к богохульству. А во-вторых, в это время года ты просто не сможешь проделать обратный путь вверх по реке Дунаец. Ты замерзнешь насмерть, не пройдя и полпути. Я бы никогда не отважился на такое, разве только по указу Папы. Тогда бы я пошел, зная, что меня канонизируют как святого мученика.
— И все же я должен попробовать.
— Ты можешь верить в машины, сын мой, а я верю в Бога. Я думаю, что на твое пребывание здесь есть причина, и полагаю, что тебе следует ее выяснить.
— Но…
— И потом, мы же договорились с лодочником доставить его зерно в Краков. Может, я и ошибаюсь, но мне кажется, что лодка с зерном — единственное его богатство. Если лодка замерзнет в реке, он погиб.
Некоторое время мы сидели молча.
— Отец, если ты так заботишься о лодочнике, почему тебя не беспокоит участь юноши? Тадеуш из тех людей, кому почти все беды нипочем. Но судя по тому, что он рассказывал о Кракове, поэт вряд ли доживет до конца зимы.
— Сын мой, существует большая разница между честным работящим человеком и бродячим поэтом. Ты не знаешь таких людей? Главное для них пьянство и разврат. Они поднимают на смех церковь и глумятся над общественным порядком.
— Нет же, он всего лишь заблудший юноша. Думаю, ему надо дать шанс, и он встанет на путь истинный.
— Дать ему шанс? Что ты имеешь в виду?
— Дать ему работу! Он неплохо образован. Он учился в Парижском университете. Говорил, что он не только поэт, но и художник. Если тебе нужны переписчики, из него выйдет больше толку, чем из меня.
— Ты и вправду думаешь, что я впущу его в монастырь?
— Я знаю, что впустишь.
— Знаешь? Ты читал об этом в исторических книгах?
— Нет, отец. Скажем так, я чувствую это.
— Ладно, я подумаю. Но ничего обещать не могу. А вот тебя попрошу кое о чем. Обещай хранить молчание. Ты не должен никому говорить — слышишь, никому! — что ты явился из будущего. Я позволяю тебе сочинить правдоподобное объяснение и рассказывать эту историю всем, кто будет задавать вопросы. Истинное положение обсудит Святая Церковь, но до тех пор, пока не принято решение, ты должен хранить молчание.
— Почему, отец?
— Как почему? Ну, во-первых, потому что я — твой духовник, и я говорю тебе сделать так. Во-вторых, ты представляешь, какие противоречия вызовут твои заявления? Тебе не дадут покоя сотни, а может, и тысячи желающих узнать свое будущее. Не исключено, что какой-нибудь сумасшедший объявит тебя новым мессией. Другие наверняка сочтут тебя исчадием Дьявола и потребуют твоей казни. Ты и вправду хочешь стать объектом такого внимания?
— Боже праведный! Нет, отец, конечно, нет!
— Тогда ты дашь клятву?
— Да, отец. Но какое отношение к этому имеет церковь?
— Самое непосредственное! Я должен отправить своему начальству полный отчет об этом деле. Я уверен, что мой отчет с их аннотациями в конце концов достигнет Ватикана и попадет в руки самому Папе. Вероятно, он отправит сюда своих представителей для выяснения обстоятельств. Затем они сообщат обо всем Папе, и в конечном итоге будет принято решение.
— Решение? Какое?
— Какое? Разве ты не понимаешь, что, возможно, являешься орудием Божьим, посланным по какой-то определенной причине?
— Я не ощущаю себя орудием Божьим.
— Твои ощущения ничего не значат.
— Хм… А как долго будет продолжаться процесс принятия решения?
— Может быть, два года, а может, и десять. Но пока оно не принято, ты не должен это обсуждать. Мне нужна твоя клятва молчания.
— Что конкретно я должен сделать?
— Становись на колени и повторяй за мной…
Я сделал все, как он просил, и произнес длинную клятву. Очевидно, отец Игнаций уже давно думал об этом. Я держу эту клятву, но в ней ничего не говорилось о том, что нельзя вести секретный дневник на языке, который в тринадцатом веке никто не мог прочитать.
Перед сном я обратился к отцу Игнацию:
— А что, если Церковь не сочтет меня Божьим орудием? Вдруг она решит, что я — орудие Дьявола?
— Я надеюсь, что в таком маловероятном случае, сын мой, ты подчинишься приказу церкви.
Уснуть после такого разговора оказалось делом нелегким.
ГЛАВА 5
На следующее утро, как только рассвело, мы начали тянуть лодку. Дорога вдоль берега Вислы плохая. Она пролегает через бесконечные хребты и сотни ручьев. Каждые несколько часов нам приходилось забираться в лодку и грести против течения мимо устья ручья или болота, где нельзя пройти пешком.
Но все же тянуть легче, чем грести, поэтому мы медленно шагали вперед с веревками за плечами.
Размышляя об этом, я никак не мог понять, как такую работу могли выполнять мулы.
— Летом вода выше, она покрывает заболоченные места, — объяснил Тадеуш.
— Разве вы не можете как-то улучшить эту дорогу? Несколько тысяч человеко-часов работы, какие-нибудь маленькие деревянные мосты, и наши труды вполовину сократились бы.
— Говорили, что гильдия лодочников просила феодалов сделать что-нибудь в обмен на дань, которую мы готовы уплатить, но ничего не вышло. Другое дело в городе, где народ более сплоченный, а на реке мы слишком разобщены. Некоторые работают на коротких перевозках между двумя точками. Другие — на длинных. Третьи, как я, доставляют товар туда, где можно заключить соглашение или хорошую сделку. Как же гильдии работать по всей Висле, со всеми ее притоками? Я уже восемь лет здесь плаваю, но до сих пор не знаю половины людей, у которых есть собственные лодки.
— Разве правительство не может ничего сделать?
— Черт возьми! Я же говорил тебе — здесь нет правительства!
Некоторое время я молчал.
— А что там насчет дани? Я не заметил, чтобы ты кому-то платил.
— Ты спал, когда они поймали нас в Бойнице, что на Дунайце. Я пытался проскользнуть ночью, как в Саце, но в это время года на реке так мало движения, что они обычно не выставляют сторожевую лодку, и я боялся, что если мы потеряем время, то река может замерзнуть. За следующим поворотом Бржеско, и нам придется там тянуть лодку. Они точно нас поймают.
На высоких каменных стенах Бржеско стояли два арбалетчика в кольчугах, рядом с ними напыщенный чиновник, который добрую четверть часа торговался с лодочником, прежде чем они сговорились на двадцать одной гривне.
Я никогда раньше не видел настоящего замка. Хотелось его исследовать, но Тадеуш воспротивился.
— С них хватит того, что мы заплатили. Не дадим обогатиться их постоялому двору, — сказал он, когда мы снова двинулись в путь. — Чертовы ублюдки со своими арбалетами. Будь там только один, я выпустил бы в него три стрелы, прежде чем он схватился бы за свое оружие.
— Ты бы убил человека за двадцать одну гривну? — спросил отец Игнаций.
— Нет, отец. Это болтовня, просто мне приходится проходить здесь восемь — десять раз в год. Убей я их, меня бы наверняка поймали. И все же, нужно признаться, это приятная мысль.
Вскоре настала моя очередь сидеть в лодке, и я мог расслабиться и немного поразмышлять.
Когда я начал изучать английский, меня поражало, что в двадцатом веке умный, образованный англоговорящий человек мог читать Чосера в оригинале только после специального курса в колледже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27