А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

С министром вновь созданного Министерства общего машиностроения Сергеем Александровичем Афанасьевым он не сработался и прилюдно отзывался о нем нелестно, о чем министру, разумеется, докладывали. Люди, много лет знавшие Владимира Николаевича, рассказывали, что он сильно изменился в последние годы – стал злым, дерганым, жадным. Часто грозился «бросить все к чертовой матери», хотя и в семьдесят лет был он крепок, бодр и голова работала хорошо.
В декабре 1984 года на даче Владимир Николаевич вывел свой «Мерседес» из гаража и, стоя спиной к машине, стал отпирать ворота. «Мерседес» тихо покатился вперед и сломал своему хозяину ногу. Владимира Николаевича отвезли на московскую квартиру, вызвали врача. Вроде бы перелом легкий, без смещения, но на всякий случай решили госпитализировать. Он набрал в больницу книг, работал, думал. В больнице узнал, что Устинов при смерти: тяжелый инсульт – он недвижим, не говорит... Как теперь будет без Устинова? Не начало ли это «ренессанса» его КБ?..
Тромб убил Челомея мгновенно, как пуля, в тот момент, когда он говорил с женой по телефону.
Устинову принесли лист бумаги с надписью: «Умер Челомей». Он прочел и удовлетворенно прикрыл глаза...
Дмитрий Федорович пережил Владимира Николаевича на двенадцать дней.
Но все эти печальные события случились лишь через двадцать лет. А тогда, в 64-м, перед Королевым стояла проблема очень непростая не с технической, а с чисто человеческой точки зрения: впервые ему предлагалось созданный им для облета Луны аппарат запустить в космос с помощью чужой ракеты.


В монтажном цехе



Ракета УР-500



Владимир Николаевич Челомей



72
Для того, чтобы данность стала действительностью, нужно ее в буквальном смысле слова воскресить.
Это-то и есть наука...
Осип Мандельштам
Полеты в космос возродили былую славу ВВС. Молодежь потянулась в авиационные училища. На любого парня в фуражке с голубым околышем смотрели как на потенциального кандидата в Герои Советского Союза. Генералы с Пироговки начинали понимать, сколь недальновидны были они еще вчера, чураясь ракетчиков. Кто подготовил и воспитал героев космоса, посланцев мира, граждан Вселенной? Кому обязана страна блеском звездной славы? Военно-Воздушным Силам! Королев? Никто не спорит: он делает хорошие ракеты и космические корабли. И пусть строит! Честь ему и хвала. Но вмешиваться в формирование экипажей ему не положено. Микоян или Сухой, которые, кстати сказать, делают тоже неплохие машины, не берут на себя смелость давать советы, кто должен летать на их истребителях. Они проектируют, авиапром строит, а ВВС эксплуатирует – все ясно и понятно. Так же должно быть и с ракетами...
Эти тенденции Сергей Павлович уловил быстро. «Антивэвээсовские» настроения существовали и в стенах его ОКБ, особенно среди молодежи. Молодые проектанты и испытатели, прекрасно знающие космическую технику, ясно представляющие себе весь ход полета, не видели в нем решительно ничего такого, чего не смог бы сделать, малость потренировавшись, любой здоровый человек. Именно нормально здоровый, а не сверхздоровый, как требовали авиационные медики в 1960-м.
Возможно, Сергей Павлович сожалел теперь о том, что он отдал на откуп ВВС отбор космонавтов. Ведь еще тогда, в 60-м, начал точить его молодой проектант из отдела Тихонравова Костя Феоктистов: все доказывал ему, что летать на новых кораблях должны не летчики, а инженеры.
– Скорее всего, я сам, – добавил Феоктистов.
Королев накричал на него тогда, а ведь он был прав. Потом Женя Фролов – один из его молодых ведущих конструкторов – тоже начал «забрасывать удочку»: надо бы слетать да все проверить в деле... Ясно, что из молодежи своего ОКБ он может набрать отряд космонавтов не меньший, чем в Звездном городке.
А Звездный городок тем временем интенсивно расширялся. Штат Центра подготовки космонавтов распухал как на дрожжах. Если в самом начале количество летчиков – кандидатов на космический полет – было соизмеримо с количеством людей, «при них состоящих», то теперь число последних во много раз превышало число первых. Служить в Звездном, даже не претендуя на участие в космических стартах, было престижно. Тут легче было получить хорошее жилье, дети учились в отличной школе, магазины были богаче московских, вокруг прекрасная природа, леса – о чем еще может мечтать служивый человек?! Наконец, здесь было интересно работать! Поэтому уже через три года после организации ЦПК его штат перевалил за 600 человек. Непрерывно шло строительство административных корпусов, тренажеров, классов, жилья. Из первых отобранных кандидатов в космонавты к началу 1963 года двое уже слетали, один погиб, шестеро были забракованы медиками или отчислены за дисциплинарные прегрешения – осталось одиннадцать человек: не столь уж большой выбор. В 1962 году в частях ВВС начался поиск новых кандидатов, и к началу следующего года отряд космонавтов пополнился второй группой кандидатов из пятнадцати человек, из которых было восемь летчиков и семь летчиков-инженеров. Среди них: Владимир Шаталов (Карпов назначил его старшим среди летчиков). Лев Демин (старший среди инженеров), Георгий Добровольский, Юрий Артюхин, Алексей Губарев, Анатолий Филипченко, Виталий Жолобов и другие. В 1964 году в эту группу вошел любимец Каманина Георгий Береговой. Вскоре после того, как новые кандидаты разместились в Звездном городке, их повезли знакомиться к Королеву.
В большом кабинете, на дверях которого висела табличка «Главный конструктор. Начальник предприятия», всех усадили за длинный стол. Сидели тихо, озирались на черную школьную доску, на деревянные панели для чертежей, которые задергивались бежевыми занавесочками (секретность!), на здоровенный глобус в углу. Наконец, вошел плотный человек в шерстяной рубашке без галстука, обошел всех, с каждым поздоровался за руку – все это без суеты и не только без сюсюканья, но даже без особой приветливости: строго, по-деловому. Космонавты рассказывали о себе.
– А вы на чем летали? – Королев обернулся к Шаталову.
– На СУ-7Б, Сергей Павлович. Скорость – два Маха...
– Расскажите подробнее. Какой разбег, потолок, как пилотируется...
Королев внимательно разглядывал новых кандидатов в космонавты. Это были уже совсем не те робкие лейтенанты, которые пришли к нему три года назад. Те были просто молодые здоровяки, совершенно не представлявшие себе, что их ожидает. Эти – знали! Они были старше, образованнее, опытнее, расчетливее. Они отлично понимали, какой великий, всю их жизнь определяющий шанс выпал им, и они готовы были на все, чтобы не упустить его. Эти не будут гусарить, как Гриша Нелюбов...
Королев кратко напомнил о полетах на «Востоках» и начал рассказывать, что теперь он собирается вывести на орбиту многоместный корабль, который уже готов.
– Но все это только начало, – продолжал Сергей Павлович, все более воодушевляясь, как бывало всегда, когда он говорил о будущем. – Завтрашний день космонавтики – создание крупных орбитальных станций. В них будут работать исследователи, а сами станции станут орбитальными причалами...
Он рассказывал то, что ясно видел, а видел он то, что осуществилось только через восемь с половиной лет, когда «Союз-11» впервые стартовал к «Салюту»...
Многоместный корабль, о котором Королев говорил будущим космонавтам, был нужен ему по многим причинам. Прежде всего, надо было дальше развивать пилотируемую космонавтику, сохраняя при этом мировое первенство. Сергей Павлович знал, что американцы, завершив весной 1963 года программу полетов одноместных кораблей «Меркурий», перейдут к двухместным кораблям «Джемини». Их надо обогнать. И не просто обогнать, но обогнать с перевесом: если у них будут стартовать два человека, то надо, чтобы на нашем корабле стартовали три.
Но кроме решения проблем «внешней политики», трехместный корабль облегчал Королеву решение некоторых задач «внутренней политики». Ведь именно такой корабль давал возможность положить конец космической монополии ВВС: пусть командиром пока останется летчик, но уж инженера-то нельзя будет не включить в такой экипаж!
Королев хотел, чтобы первый ученый в космосе выполнил роль десантника, захватившего важный плацдарм, а подкрепление не заставит себя ждать. В будущем так и случилось: из шестнадцати 2– и 3-местных кораблей «Союз» четырнадцать пилотировались смешанными экипажами из военных и штатских космонавтов. Военные летали 20 раз, штатские – 15. Любопытно, что подобное соперничество военных и штатских астронавтов возникло и в США. «Нью-Йорк тайме» прямо писала о «тлеющей и иногда чреватой взрывом борьбе» между военными и штатскими астронавтами. Наибольшего напряжения эта борьба достигла при осуществлении лунной программы «Аполлон». Но у американцев не было своего Королева и обуздать притязания своих ВВС им было труднее. Поэтому и соотношения у них другие. Из 12 экипажей (включая экипаж, погибший на тренировке) смешанных было только 6. На кораблях «Аполлон» военные летали 29 раз, штатские – только 7. Да и то среди этих семи были такие асы-летчики, как Армстронг или Бранд, ушедшие из армии лишь накануне зачисления в отряд астронавтов.
Осуществлять свои планы Королеву помогали два весьма сильных союзника. Первым был Мстислав Всеволодович Келдыш, который считал, что коли речь идет о космических исследованиях, то и вести их должны исследователи, т.е. ученые, а не летчики. (Несмотря на очевидность такого мнения, ученых, не считая медиков, в космос так и не пустили. Научные эксперименты на орбитальных станциях вели инженеры, натасканные на научные программы, но не ученые. Другое дело, что в процессе работы космонавты сами «переквалифицировались» в ученых. Примеров тому много, достаточно назвать инженера Г.М. Гречко и летчика Е.В. Хрунова.) Вторым – заместитель министра здравоохранения СССР Аветик Игнатьевич Бурназян. Он ведал всей медицинской службой в атомных программах, и ему очень хотелось забрать себе и космос, создав в рамках министерства специальный институт медико-биологических проблем. Бороться с триумвиратом Королев– Келдыш-Бурназян и министру обороны Родиону Яковлевичу Малиновскому, и Главнокомандующему ВВС Константину Андреевичу Вершинину – людям, в принципе, умным и не агрессивным, было трудно. В конце концов договорились, что в трехместном корабле полетят летчик, инженер и врач.
– Кстати, врач может быть и нашим врачом, – успокаивал Вершинин Каманина.
Когда 21 августа 1964 года на заседании Военно-промышленной комиссии Королев докладывал о ходе подготовки к полету трехместного корабля, состав экипажа не рассматривался. Комиссия решила лишь познакомиться с кандидатами. Их было семеро: два летчика – Владимир Комаров и Борис Волынов, два штатских инженера – Георгий Катыс и Константин Феоктистов, три врача – Василий Лазарев, Алексей Сорокин и Борис Егоров. Каждый коротко рассказал о себе.
Красивый, сдержанный, деликатный Владимир Комаров был в первой, гагаринской группе космонавтов единственным инженером. Он не попал в лидирующую шестерку мешал рост и вес и, кроме того, был на большом подозрении у медиков, но продолжал тренировки с удивительной настойчивостью и упорством, располагая к себе трудолюбием и откровенным желанием во что бы то ни стало полететь в космос. Когда начались работы над «Восходом», Комаров подключился к ним еще на стадии макета. Королев не мог не оценить его рвения. Однажды, кивнув на Комарова, он сказал Павлу Владимировичу Цыбину – одному из своих многочисленных замов, который курировал «Восходы»:
– Вот этот товарищ будет командиром корабля...
Дублером Быковского был Борис Волынов, который, если соблюдать уже установившуюся традицию, тоже мог претендовать на кресло командира многоместного корабля.
Второе кресло – место инженера – должно было бы принадлежать ОКБ Королева Уже после полета Титова Сергей Павлович решает организовать у себя отбор космонавтов. Слух об этом распространился по всему предприятию со скоростью, превышающей скорость света. Молодежь кинулась писать заявления. Число кандидатов в космонавты приближалось к трем сотням. На том все и кончилось ни на какую медицинскую комиссию никого не приглашали, заявления не разбирали, а скептики, конечно, издевались над «кандидатами в космонавты».
Одной из особенностей мышления Главного конструктора было то, что он редко бросал что-либо, не доводя до конечного результата – положительного или отрицательного. О космонавтах из своего КБ Королев не забыл. Примерно года через два, когда работа над «Восходом» стала разворачиваться и Феоктистов довольно нахально заявил, что он и его ребята возьмутся за дело, только если одного из них включат в экипаж, Королев уже не накричал на него, а, наоборот, отреагировал вполне миролюбиво:
– Да, в трехместном, конечно, один по крайней мере инженер полетит...
Так Феоктистов стал первым претендентом на роль космонавта от ОКБ. Это справедливо. С юных лет с истинно цандеровским упорством мечтал он о полете в космос. Константин Петрович принадлежал к той прекрасной человеческой породе чистых фанатиков, на которых мир держится. Человек трудный, неконтактный, бескомпромиссный, Феоктистов, сын бухгалтера из Воронежа, никогда не был ни обласкан, ни унижен ничьим покровительством, всего добивался сам и заставлял уважать себя прежде всего за высокий профессионализм. Космонавт Алексей Леонов говорил о Феоктистове: «Конструктор по призванию, конструктор по таланту, конструктор по складу ума». В ОКБ не было человека, который знал бы космический корабль лучше Феоктистова. Бесспорно, он знал его лучше Королева. Но истинным счастьем для Константина Петровича была как раз встреча с Королевым. Не будь Феоктистова у Королева, «Восток» и «Союз» все-таки были бы построены, но не будь Королева у Феоктистова, – вряд ли Константин Петрович сумел бы с таким блеском и полнотой реализовать свой талант. Уже после смерти Королева приходилось слышать о том, что Феоктистов в своих мемуарах несколько принижает роль Королева в космонавтике, возвышая при этом себя. Неверно. Феоктистов писал о Королеве: «Это был великий человек, который сумел возглавить великое дело». И не только писал, но всегда ощущал это.
В мае 1964 года Феоктистов и еще несколько человек из ОКБ были отправлены на медицинское обследование. Тут обнаружилось, что у Феоктистова есть серьезный конкурент: Георгий Петрович Катыс. Молодой доктор технических наук, профессор, физически очень сильный, смекалистый, энергичный, Катыс был «человеком Келдыша». Впрочем, не только Келдыша: за него «болели» и другие академики, связанные с космонавтикой: В.А. Трапезников, у которого он работал, Г.И. Петров, А.Ю. Ишлинский. Полет ученого из Академии наук поднимал ее авторитет и, подобно браку между представителями царствующих домов, должен был способствовать укреплению позиций и Академии, и ракетчиков. Королев не возражал против кандидатуры Катыса. Возможно, исходя из своего главного критерия – интересов Дела, он считал обоих кандидатов равновеликими. Возможно, что к Катысу своей резкостью и ершистостью его подвигал сам Феоктистов. Возможно, что Катыс был просто симпатичнее ему. Это все возможно. Наверняка же можно только утверждать, что в это время, когда он начал «наступление на ВВС», ему не хотелось обострять отношения с президентом Академии наук и его окружением.
Василий Григорьевич Лазарев и Алексей Васильевич Сорокин – два военных врача – позволяли ВВС сохранить свои позиции, не нарушая предварительной договоренности: третий член экипажа должен быть врач. Королев и тут не возражал, хотя здесь была у него одна «задняя мысль».
Во время случайной (а может быть, и не совсем случайной) встречи с Главным конструктором известный нейрохирург, действительный член Академии медицинских наук Борис Григорьевич Егоров рассказал Королеву о своем сыне, Борисе, который мечтает стать космонавтом. И не просто мечтает, а активно себя к этому готовит. Еще студентом мединститута он прибился к лаборатории Федора Дмитриевича Горбова, который занимался психологическим тестированием космонавтов, а на шестом курсе уже стал младшим научным сотрудником этой лаборатории. Рядом с собой видел он Титова, Поповича, Николаева – тех, кто завтра становились вселенскими героями, и Борис просто умирал от желания самому слетать в космос. В феврале 1962 года он совершил свой первый парашютный прыжок и был включен в одну из поисковых групп, которым предписывалось встречать на земле космические корабли. Ни одного космонавта ему встретить не довелось, но сама эта работа тоже в какой-то степени позволяла приблизиться к заветной цели. Понимая, что Борис Егоров – «человек Бурназяна», а быть может, желая показать академику Егорову беспредельность своей власти, Королев делает так, что и Борис Борисович Егоров становится одним из кандидатов на полет в многоместном корабле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157