с таким же успехом это могло означать работу ЩШ официантом.
«Узнав, что я без денег, дуралей обязательно с кем-нибудь свяжется, чтобы их раздобыть»,—думала она.
Таким образом, оставалась страховая компания.
Она уже успела выслать Эйкорну все необходимые документы, с уведомлением о том, что хотела бы как можно скорее покинуть Старминстер; встречи же с ним она избегала, боясь, что, заведя разговор о деле, он будет весьма удивлен, почему она не вручила все заботы своему поверенному, как подобает состоятельной вдове.
Человек он был скромный и незаметный, поэтому она его презирала и была уверена, что как-нибудь склонит его на выдачу аванса от страховой компании. Она у помнила миссис Эйкорн, у которой было слащавое личико и мешковатая фигура, и впала в общее заблуждение, что любой примерный семьянин не может не поддаться чарам хорошенькой женщины.
Она оделась с особой тщательностью, хотя наряд ее был ограничен все теми же черным пальто и казацкой шапкой; добавив к ним оранжевую губную помаду и букетик белых фиалок, она решительно направилась в контору Эйкорна.
Войдя в кабинет с замиранием сердца, она нашла Эйкорна склонившимся над письменным столом, так что ей было видно, как поредели седоватые волосы у него на макушке. Его любимый старый костюм, который он носил вопреки протестам жены, был порядком засыпан пеплом: мистер Эйкорн много курил и притом весьма неаккуратно.
Подслеповато уставясь через очки на прелестную посетительницу, он выглядел таким постным ничтожеством, что она живо представила себе, как легко будет обвести его вокруг пальца.
Атаку она начала с вежливых расспросов о миссис Эйкорн и выразила немалую радость по случаю ее доброго здравия.
— А... малышка? — продолжала она, предполагая, что его брак благословен отпрыском, но не решаясь угадать его пол.
— Святая троица-то? Чудесно. Сейчас их дома нет. Все в частной школе. Семья — дело накладное, миссис Бэкстер.
— Но вы-то люди состоятельные. В отличие от меня.
Сознание того, что этим последним замечанием он; открыла свои карты, импонировало ее мрачно ироническому настроению. Она продолжала болтать в том же духе, видя, что мистер Эйкорн ждет, когда же она заговорит о деле.
Наконец, она затронула тему страховки.
— Надеюсь, не будет никаких задержек. Я была здесь очень счастлива, но теперь ненавижу это место. Поскорей бы отсюда уехать!
— Могу понять ваши чувства,—спокойно сказал Эйкорн.— Ваш муж мне очень нравился.
— Я знаю. Он вам тоже симпатизировал... Так когда я смогу получить деньги?
— Сейчас невозможно определить точную дату. Но вы были так расторопны в отношении передачи нам нужных документов, что не должно быть никаких особых задержек с выплатой.
Вера облегченно вздохнула.
— А что, бывают какие-то затруднения?— спросила она.
— Только в подозрительных случаях.
— Каких именно? Услышав этот вопрос, Эйкорн посмотрел на нее
слегка удивленно; однако, как многим тихим людям, ему было присуще некоторое самодовольство, поэтому он заключил, что вдова просто ищет причину продлить беседу с ним. Уставившись на нее из-за очков своими проницательными карими глазами, он начал объяснять.
— Застраховывая свою жизнь, человек обязуется выплачивать в течение определенного количества лет ежегодные взносы. Только глупец или мошенник может обязаться выплачивать больше, чем он способен. Таким образом, исковый отдел может заинтересоваться следующими обстоятельствами:
а) человек часто меняет место жительства;
б) умирает молодым;
в) умирает, заплатив всего один-два взноса;
г) имеет несоответствующий доход — допустим, двести пятьдесят фунтов в год, при этом обязавшись выплачивать взносы по сто фунтов в год.
Эйкорн сделал паузу, чтобы объяснение до нее дошло, а затем добавил:
— В таких случаях я, безусловно, порекомендую до выплаты провести расследование.
Слушая его, Вера постепенно теряла всю свою уверенность. После объяснения Эйкорна она не могла осмелиться возбудить даже малейшие подозрения по поводу своего благосостояния. Вплоть до выплаты страховки ей придется изображать из себя богатую вдову.
Она лихорадочно соображала, при этом между бровей у нее обозначилась глубокая тревожная складка. Перспектива была безнадежна. Не существовало такого доверенного лица, к кому она могла бы обратиться за помощью, и взять деньги в долг в данных обстоятельствах она также не могла осмелиться. Она даже не могла проехаться в Лондон со слабой надеждой найти заработок на подмостках, потому что у нее просто не было на это денег.
В ее сумочке лежали последние семь шиллингов и девять пенсов.
Вернув своему лицу уверенное выражение, она поднялась, чтобы уйти.
— Спасибо вам большое,— сказала она.— Вы были так любезны.
— Если вам не терпится уехать из города,— посоветовал Эйкорн, — я могу связаться с вашим адвокатом и все дела закончить с ним.
— О, спасибо большое. Я так и поступлю.
— Не дадите ли вы мне его адрес?
— Конечно. Я пришлю вам его. Все время забываю его номер. Хотя... Нет, думаю, что сама буду всем этим заниматься. Это... это меня хоть чем-то занимает.
— Понимаю. Всего хорошего.
Ее поразило, как сверкнули его глаза, когда он открывал ей дверь. Отныне она знала, что даже в ничтожествах могут жить сильные чувства, включая неприязнь к ее особе.
Она сошла до половины лестницы, но вдруг остановилась, внезапно вспомнив, в каком ужасном положении теперь находится. Ей просто невозможно было обойтись без наличных денег, ввиду одного обстоятельства.
Она ведь никогда ничего не покупала в долг, а с таких людей, если вдруг им приходит в голову что-то приобрести в кредит, денег требуют в первую очередь. Самый способ, которым она хотела убедить торговцев в своей обеспеченности, теперь заставит их подозревать ее.
Она решилась на отчаянный шаг. Вера поднялась обратно и распахнула дверь кабинета.
— Мистер Эйкорн,— хрипло сказала она,— я хочу сообщить вам нечто очень конфиденциальное. Я совершенно разорена.
Страховой агент крутанулся вместе со своим стулом и уставился на нее.
В эту секунду ее надежда умерла окончательно. На этот последний бросок она поставила все. Но его жесткий пронизывающий взгляд сказал ей только одно: она проиграла.
Глава XX
На иголках
В ответ на признание Веры Эйкорн лишь продолжал молча смотреть на нее. Затем он встал, закрыл дверь и, придвинув стул поближе к ней, снова сел на него.
— Вы уверены в своем желании сообщить мне что-либо?— спросил он тоном, подразумевающим, что не лучше ли сначала предупредить полицию.
— Я должна,— отозвалась Вера.— Дело в том, что когда вы только что говорили мне о подозрительных случаях, я вдруг поняла: каждое слово имеет отношение ко мне.
Сказав это, она судорожно глотнула, но лицо Эйкорна стало только еще жестче. Увидев, что на него ничего не действует, она почувствовала, как падает ее сердце. Стараясь спасти положение — насколько это вообще было возможно—она рассчитывала на свои актерские способности, но с Эйкорном это оказалось пустой тратой сил.
— Вы имеете в виду, что, когда ваш муж обратился ко мне с целью застраховать свою жизнь, он был бедным человеком? — бесстрастно спросил он.
— Нет, тогда он был богат,— соврала Вера.— Ему никогда и в голову не приходило страховать свою жизнь. Тех денег, что у нас были в то время, мне бы хватило с лихвой. Потом... это ведь не он сам к вам пришел, правда?
Эйкорн вздел глаза к потолку, пытаясь восстановить ход событий, а Вера, мысленно благодаря Пагги Уильямса за избранную им тогда тактику, поспешила закрепить отвоеванную позицию.
— Мне бы не хотелось сказать что-то неуместное, мистер Эйкорн, но я отчетливо помню, как однажды, вернувшись с гольфа, мой муж поведал мне, что вы все время настойчиво советуете ему застраховать жизнь. Кажется, я была против, но он сказал, что хочет немного помочь вашему бизнесу, так как ему нравитесь вы.
Эйкорн ожидал обычной в таких случаях лжи, поэтому даже примесь правды выбила его из скорлупы профессиональной неприступности. Смущенно усмехнувшись, он смягчился.
— Боюсь, что бизнес — это слишком сильно сказано,—признался он.— Моей профессией, как и всякой другой, занимается так много людей... Когда ваш муж лишился своих денег?
— Я не знаю. А признался он мне в этом как раз перед болезнью. Думаю, связанные с этим тревоги были главным, от чего он слег.
— Весьма возможно. Я уверен, теперь вы должны сожалеть, что в свое время не были достаточно внимательны.
Вера обрадовалась, что в лице и голосе Эйкорна стала опять заметна неприязнь. Значит, он поверил ее рассказу. До нее, наконец, дошло, что у него с самого начала было на ее счет определенное мнение и притом отнюдь не лестное. В таком случае, стоило продолжать в манере, которая подтвердила бы его предубеждение, только такая игра могла произвести желанный эффект.
— Я знаю: все считали, что я к нему невнимательна,— с вызовом сказала она.— Однако у меня имелись некоторые причины для обиды. Деньги он потерял, играя на бирже, а они были мои, по большей части. Папа сумел сколотить порядочный капитал во время войны, а я ведь была единственным ребенком.
Она надеялась создать впечатление, будто Чарли женился не на ровне, и еще подбавила черных красок к собственному портрету.
— Последнее время он был так замкнут, со мной почти не разговаривал, поэтому откуда мне было заметить, что он болен. А потом я сделала все, что было в моих силах, в этом я уверена.
— Он потерял все?
— Да. Он сказал мне, что у него осталась только страховка. Помню, еще он говорил, что мертвый он принесет мне больше пользы, чем живой.
— Он мог бы сэкономить деньги, отказавшись от полиса. Но вы, несомненно, с ним согласились?
— Нет, из-за Статьи о самоубийстве. Я тогда не знала, что она вступает в действие через год.
— Вот - незадача!
Вера рассудила, что пора дать выход естественным эмоциям. Да и вообще, ей хотелось выпустить пар.
— Как вы можете так говорить со мной? — заплакала она.— Есть у вас сердце или нет? Что, по-вашему, я чувствую, зная, что муж мой фактически покончил с собой ради меня—и все зря?
Это вышибло Эйкорна из его ледяного спокойствия.
— Вы обязаны объяснить то, что сейчас заявили,— сказал он твердо.
— С чего это? Я же не на суде. Потом, если не верите мне, можете спросить у доктора Дьюберри. Он сказал мне, что муж мог бы и выкарабкаться, будь у него воля к жизни.
Вскочив, она порывисто расстегнула свою сумочку.
— Глядите! — закричала она.— Семь и девять! Это все, что у меня осталось на жизнь до получения страховки. Но, кажется, теперь мне вовсе не заплатят. Кажется, я слишком много тут наговорила. Зато теперь вы понимаете, зачем я приходила к вам. Я хотела попросить у вас хоть что-нибудь в счет будущей выплаты.
Уголки рта Эйкорна опустились вниз, и все лицо его выразило нерешительность. Он был склонен поверить в рассказанное Верой, именно потому, что не любил ее. Ее поведение казалось ему вполне естественным для эгоистичной женщины, понесшей ущерб.
Он был слишком человечен, чтобы позволить ей голодать. В то же время, расходы его были велики, и он рисковал никогда не получить этот долг обратно.
— Я должен сделать несколько запросов,— сказал он.— Но если с ними все будет в порядке, обещаю вам, что потороплю с выплатой. А пока, не позволите ли вы мне одолжить вам некоторую сумму, в частном порядке... Десять фунтов вам хватит, чтобы продержаться? Ответ Веры его удивил, так как совсем не вязался с ее хищной натурой.
— Хватит и пяти—и я вечно буду благодарить вас. Надеюсь, в наших общих интересах, вскоре вы сможете сами заплатить себе эти деньги.
Сразу после ухода Веры Эйкорн велел своей машинистке позвонить домой доктору Дьюберри, чтобы узнать его адрес на континенте. Когда же экономка доктора снабдила его необходимой информацией, он написал письмо с просьбой об исчерпывающих и подробных сведениях касательно последней болезни покойного Чарльза Бэкстера. Хотя он объяснил, что это всего лишь формальность, необходимая для получения ответа на страховой иск, два из заданных им вопросов были довольно странными.
Его интересовало следующее: 1) склад ума и психическое состояние больного, а также его жизнеспособность; 2) имели ли место какие-либо симптомы, не укладывавшиеся в картину того заболевания, от которого его лечили.
Доктор Дьюберри пришел в крайнее негодование из-за того, что его побеспокоили во время отдыха. Сидя на залитом солнцем и обдуваемом восточным ветром приморском бульваре, он взирал на море через темные очки, которые окрашивали весь вид в мрачные тона, более присущие устью Темзы, и проклинал крючкотворство страховых компаний.
Однако его ответ развеял все сомнения. Сидя дома у камина и попивая какао с молоком, предписанный его женой своему кормильцу для улучшения ночного сна, Эйкорн показал ей письмо. Она не только была его верным другом и разумным советчиком, но также отличалась тем, что ей никогда не надо было объяснять очевидные вещи.
— Ты подозревал отравление? — спросила она.
— Мне необходимо было убедиться, что его любящая жена не сговорилась с Уильямсом убрать беднягу с дороги.
Но доктор Дьюберри пишет, что у него просто не было воли к выздоровлению и он сам дал себе умереть.
— Да, он сделал за нее всю черную работу,— мрачно и горько сказал Эйкорн.— Короче, деньги у нее будут, а это единственное, что ее тревожит.
— Как бы то ни было, есть она должна. Ты бы лучше ускорил все это дело, как можешь. В противном случае она тебе станет надоедать каждый день. Заплати и забудь о ней.
Эйкорн последовал совету жены, но вдову обнадеживать не спешил. Она же, томясь ожиданием, была вынуждена прибегнуть к жесткой экономии со всякими уловками, включавшими суровую голодную диету. Так как ей приходилось сохранять видимость благосостояния, львиная доля из пяти фунтов ушла на жалованье прислуге, которая уже начала намекать на «последнюю волю хозяина».
Вера поставила ее на место.
— Минни, ты же понимаешь,— сказала она,— что по закону я вовсе не обязана давать тебе эти деньги. Но я выполню все желания моего мужа, даже если он бредил,— со временем. Все части наследства будут выплачены сразу после продажи нашего имущества.
В том, как девушка ее поблагодарила, явно недоставало почтения. Но для Веры еще раньше стало ясно но всяким мелочам, показывавшим, куда дует ветер, что после смерти мужа уровень ее социального положения значительно понизился. Пока воображению местных жителей импонировали изящная внешность и манеры Чарли, они ее терпели.
Теперь же, когда он был в могиле, городок только ждал повода, чтобы привесить ей ярлык авантюристки. Во-первых, она была блондинкой, во-вторых, в своем девчачьем платьишке и с лазоревой гребенкой в копне белокурых волос она выглядела слишком легкомысленно для вдовы. С продавцами она также не очень церемонилась и обычно за словом в карман не лезла.
Она, при ее проницательности, не могла не заметить, как уважение к ней мало-помалу улетучивается. Раньше ее всегда называли «мадам», теперь же все чаще «мэм» или даже «мисс».
«Если они вдруг узнают, что я разорена,— мне конец,»—думала она.
Теперь у нее была только одна надежда. Узнав, что в банке денег нет, она была вынуждена нарушить свой собственный кодекс безопасности. Она написала письмо в Брикстон, непосредственно мистеру Честеру Биербруку, с просьбой немедленно выслать ей десять унтов.
«Если это прочитает кто-нибудь, кроме Чарли, он сразу поймет, что я на бобах»,—размышляла она.
Письмо было вскрыто почтовыми служащими, когда оно вернулось из пансиона на Эйкер-Лэйн с пометкой «по этому адресу не проживает».
Получив свое послание из Отдела обратных доставок, Вера вся съежилась. Ее сразу охватили мучительные подозрения, хотя насчет безопасности Чарли она не беспокоилась.
— Давай-давай, милый,—горько прошептала она.— Мне пришлось клянчить, не тебе. Но если попадешь в передрягу, напиши мне. То-то я обрадуюсь.
В этот вечер после ухода Минни Вера пошла на кухню и уселась, прижав колени к печной решетке. Запихивая в печку щепки, она стала мысленно составлять список вещей Чарли. Она собиралась тайно продать одежду старьевщику в Йорке, а Минни сказать, что послала ее в Армию Спасения.
Вскоре послышался звонок почтальона. Он принес ей уведомление от Эйкорна, несколько отпечатанных на машинке строчек, в которых сообщалось, что она может обратиться к нему за любой разумной суммой в качестве аванса в счет ее страховки, каковая вскоре имеет место быть выплаченной.
Вера разожгла огонь, закурила и, впервые за несколько недель, расслабилась. Наконец-то она может без содрогания подумать о будущем. Все небольшие счета будут немедленно оплачены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
«Узнав, что я без денег, дуралей обязательно с кем-нибудь свяжется, чтобы их раздобыть»,—думала она.
Таким образом, оставалась страховая компания.
Она уже успела выслать Эйкорну все необходимые документы, с уведомлением о том, что хотела бы как можно скорее покинуть Старминстер; встречи же с ним она избегала, боясь, что, заведя разговор о деле, он будет весьма удивлен, почему она не вручила все заботы своему поверенному, как подобает состоятельной вдове.
Человек он был скромный и незаметный, поэтому она его презирала и была уверена, что как-нибудь склонит его на выдачу аванса от страховой компании. Она у помнила миссис Эйкорн, у которой было слащавое личико и мешковатая фигура, и впала в общее заблуждение, что любой примерный семьянин не может не поддаться чарам хорошенькой женщины.
Она оделась с особой тщательностью, хотя наряд ее был ограничен все теми же черным пальто и казацкой шапкой; добавив к ним оранжевую губную помаду и букетик белых фиалок, она решительно направилась в контору Эйкорна.
Войдя в кабинет с замиранием сердца, она нашла Эйкорна склонившимся над письменным столом, так что ей было видно, как поредели седоватые волосы у него на макушке. Его любимый старый костюм, который он носил вопреки протестам жены, был порядком засыпан пеплом: мистер Эйкорн много курил и притом весьма неаккуратно.
Подслеповато уставясь через очки на прелестную посетительницу, он выглядел таким постным ничтожеством, что она живо представила себе, как легко будет обвести его вокруг пальца.
Атаку она начала с вежливых расспросов о миссис Эйкорн и выразила немалую радость по случаю ее доброго здравия.
— А... малышка? — продолжала она, предполагая, что его брак благословен отпрыском, но не решаясь угадать его пол.
— Святая троица-то? Чудесно. Сейчас их дома нет. Все в частной школе. Семья — дело накладное, миссис Бэкстер.
— Но вы-то люди состоятельные. В отличие от меня.
Сознание того, что этим последним замечанием он; открыла свои карты, импонировало ее мрачно ироническому настроению. Она продолжала болтать в том же духе, видя, что мистер Эйкорн ждет, когда же она заговорит о деле.
Наконец, она затронула тему страховки.
— Надеюсь, не будет никаких задержек. Я была здесь очень счастлива, но теперь ненавижу это место. Поскорей бы отсюда уехать!
— Могу понять ваши чувства,—спокойно сказал Эйкорн.— Ваш муж мне очень нравился.
— Я знаю. Он вам тоже симпатизировал... Так когда я смогу получить деньги?
— Сейчас невозможно определить точную дату. Но вы были так расторопны в отношении передачи нам нужных документов, что не должно быть никаких особых задержек с выплатой.
Вера облегченно вздохнула.
— А что, бывают какие-то затруднения?— спросила она.
— Только в подозрительных случаях.
— Каких именно? Услышав этот вопрос, Эйкорн посмотрел на нее
слегка удивленно; однако, как многим тихим людям, ему было присуще некоторое самодовольство, поэтому он заключил, что вдова просто ищет причину продлить беседу с ним. Уставившись на нее из-за очков своими проницательными карими глазами, он начал объяснять.
— Застраховывая свою жизнь, человек обязуется выплачивать в течение определенного количества лет ежегодные взносы. Только глупец или мошенник может обязаться выплачивать больше, чем он способен. Таким образом, исковый отдел может заинтересоваться следующими обстоятельствами:
а) человек часто меняет место жительства;
б) умирает молодым;
в) умирает, заплатив всего один-два взноса;
г) имеет несоответствующий доход — допустим, двести пятьдесят фунтов в год, при этом обязавшись выплачивать взносы по сто фунтов в год.
Эйкорн сделал паузу, чтобы объяснение до нее дошло, а затем добавил:
— В таких случаях я, безусловно, порекомендую до выплаты провести расследование.
Слушая его, Вера постепенно теряла всю свою уверенность. После объяснения Эйкорна она не могла осмелиться возбудить даже малейшие подозрения по поводу своего благосостояния. Вплоть до выплаты страховки ей придется изображать из себя богатую вдову.
Она лихорадочно соображала, при этом между бровей у нее обозначилась глубокая тревожная складка. Перспектива была безнадежна. Не существовало такого доверенного лица, к кому она могла бы обратиться за помощью, и взять деньги в долг в данных обстоятельствах она также не могла осмелиться. Она даже не могла проехаться в Лондон со слабой надеждой найти заработок на подмостках, потому что у нее просто не было на это денег.
В ее сумочке лежали последние семь шиллингов и девять пенсов.
Вернув своему лицу уверенное выражение, она поднялась, чтобы уйти.
— Спасибо вам большое,— сказала она.— Вы были так любезны.
— Если вам не терпится уехать из города,— посоветовал Эйкорн, — я могу связаться с вашим адвокатом и все дела закончить с ним.
— О, спасибо большое. Я так и поступлю.
— Не дадите ли вы мне его адрес?
— Конечно. Я пришлю вам его. Все время забываю его номер. Хотя... Нет, думаю, что сама буду всем этим заниматься. Это... это меня хоть чем-то занимает.
— Понимаю. Всего хорошего.
Ее поразило, как сверкнули его глаза, когда он открывал ей дверь. Отныне она знала, что даже в ничтожествах могут жить сильные чувства, включая неприязнь к ее особе.
Она сошла до половины лестницы, но вдруг остановилась, внезапно вспомнив, в каком ужасном положении теперь находится. Ей просто невозможно было обойтись без наличных денег, ввиду одного обстоятельства.
Она ведь никогда ничего не покупала в долг, а с таких людей, если вдруг им приходит в голову что-то приобрести в кредит, денег требуют в первую очередь. Самый способ, которым она хотела убедить торговцев в своей обеспеченности, теперь заставит их подозревать ее.
Она решилась на отчаянный шаг. Вера поднялась обратно и распахнула дверь кабинета.
— Мистер Эйкорн,— хрипло сказала она,— я хочу сообщить вам нечто очень конфиденциальное. Я совершенно разорена.
Страховой агент крутанулся вместе со своим стулом и уставился на нее.
В эту секунду ее надежда умерла окончательно. На этот последний бросок она поставила все. Но его жесткий пронизывающий взгляд сказал ей только одно: она проиграла.
Глава XX
На иголках
В ответ на признание Веры Эйкорн лишь продолжал молча смотреть на нее. Затем он встал, закрыл дверь и, придвинув стул поближе к ней, снова сел на него.
— Вы уверены в своем желании сообщить мне что-либо?— спросил он тоном, подразумевающим, что не лучше ли сначала предупредить полицию.
— Я должна,— отозвалась Вера.— Дело в том, что когда вы только что говорили мне о подозрительных случаях, я вдруг поняла: каждое слово имеет отношение ко мне.
Сказав это, она судорожно глотнула, но лицо Эйкорна стало только еще жестче. Увидев, что на него ничего не действует, она почувствовала, как падает ее сердце. Стараясь спасти положение — насколько это вообще было возможно—она рассчитывала на свои актерские способности, но с Эйкорном это оказалось пустой тратой сил.
— Вы имеете в виду, что, когда ваш муж обратился ко мне с целью застраховать свою жизнь, он был бедным человеком? — бесстрастно спросил он.
— Нет, тогда он был богат,— соврала Вера.— Ему никогда и в голову не приходило страховать свою жизнь. Тех денег, что у нас были в то время, мне бы хватило с лихвой. Потом... это ведь не он сам к вам пришел, правда?
Эйкорн вздел глаза к потолку, пытаясь восстановить ход событий, а Вера, мысленно благодаря Пагги Уильямса за избранную им тогда тактику, поспешила закрепить отвоеванную позицию.
— Мне бы не хотелось сказать что-то неуместное, мистер Эйкорн, но я отчетливо помню, как однажды, вернувшись с гольфа, мой муж поведал мне, что вы все время настойчиво советуете ему застраховать жизнь. Кажется, я была против, но он сказал, что хочет немного помочь вашему бизнесу, так как ему нравитесь вы.
Эйкорн ожидал обычной в таких случаях лжи, поэтому даже примесь правды выбила его из скорлупы профессиональной неприступности. Смущенно усмехнувшись, он смягчился.
— Боюсь, что бизнес — это слишком сильно сказано,—признался он.— Моей профессией, как и всякой другой, занимается так много людей... Когда ваш муж лишился своих денег?
— Я не знаю. А признался он мне в этом как раз перед болезнью. Думаю, связанные с этим тревоги были главным, от чего он слег.
— Весьма возможно. Я уверен, теперь вы должны сожалеть, что в свое время не были достаточно внимательны.
Вера обрадовалась, что в лице и голосе Эйкорна стала опять заметна неприязнь. Значит, он поверил ее рассказу. До нее, наконец, дошло, что у него с самого начала было на ее счет определенное мнение и притом отнюдь не лестное. В таком случае, стоило продолжать в манере, которая подтвердила бы его предубеждение, только такая игра могла произвести желанный эффект.
— Я знаю: все считали, что я к нему невнимательна,— с вызовом сказала она.— Однако у меня имелись некоторые причины для обиды. Деньги он потерял, играя на бирже, а они были мои, по большей части. Папа сумел сколотить порядочный капитал во время войны, а я ведь была единственным ребенком.
Она надеялась создать впечатление, будто Чарли женился не на ровне, и еще подбавила черных красок к собственному портрету.
— Последнее время он был так замкнут, со мной почти не разговаривал, поэтому откуда мне было заметить, что он болен. А потом я сделала все, что было в моих силах, в этом я уверена.
— Он потерял все?
— Да. Он сказал мне, что у него осталась только страховка. Помню, еще он говорил, что мертвый он принесет мне больше пользы, чем живой.
— Он мог бы сэкономить деньги, отказавшись от полиса. Но вы, несомненно, с ним согласились?
— Нет, из-за Статьи о самоубийстве. Я тогда не знала, что она вступает в действие через год.
— Вот - незадача!
Вера рассудила, что пора дать выход естественным эмоциям. Да и вообще, ей хотелось выпустить пар.
— Как вы можете так говорить со мной? — заплакала она.— Есть у вас сердце или нет? Что, по-вашему, я чувствую, зная, что муж мой фактически покончил с собой ради меня—и все зря?
Это вышибло Эйкорна из его ледяного спокойствия.
— Вы обязаны объяснить то, что сейчас заявили,— сказал он твердо.
— С чего это? Я же не на суде. Потом, если не верите мне, можете спросить у доктора Дьюберри. Он сказал мне, что муж мог бы и выкарабкаться, будь у него воля к жизни.
Вскочив, она порывисто расстегнула свою сумочку.
— Глядите! — закричала она.— Семь и девять! Это все, что у меня осталось на жизнь до получения страховки. Но, кажется, теперь мне вовсе не заплатят. Кажется, я слишком много тут наговорила. Зато теперь вы понимаете, зачем я приходила к вам. Я хотела попросить у вас хоть что-нибудь в счет будущей выплаты.
Уголки рта Эйкорна опустились вниз, и все лицо его выразило нерешительность. Он был склонен поверить в рассказанное Верой, именно потому, что не любил ее. Ее поведение казалось ему вполне естественным для эгоистичной женщины, понесшей ущерб.
Он был слишком человечен, чтобы позволить ей голодать. В то же время, расходы его были велики, и он рисковал никогда не получить этот долг обратно.
— Я должен сделать несколько запросов,— сказал он.— Но если с ними все будет в порядке, обещаю вам, что потороплю с выплатой. А пока, не позволите ли вы мне одолжить вам некоторую сумму, в частном порядке... Десять фунтов вам хватит, чтобы продержаться? Ответ Веры его удивил, так как совсем не вязался с ее хищной натурой.
— Хватит и пяти—и я вечно буду благодарить вас. Надеюсь, в наших общих интересах, вскоре вы сможете сами заплатить себе эти деньги.
Сразу после ухода Веры Эйкорн велел своей машинистке позвонить домой доктору Дьюберри, чтобы узнать его адрес на континенте. Когда же экономка доктора снабдила его необходимой информацией, он написал письмо с просьбой об исчерпывающих и подробных сведениях касательно последней болезни покойного Чарльза Бэкстера. Хотя он объяснил, что это всего лишь формальность, необходимая для получения ответа на страховой иск, два из заданных им вопросов были довольно странными.
Его интересовало следующее: 1) склад ума и психическое состояние больного, а также его жизнеспособность; 2) имели ли место какие-либо симптомы, не укладывавшиеся в картину того заболевания, от которого его лечили.
Доктор Дьюберри пришел в крайнее негодование из-за того, что его побеспокоили во время отдыха. Сидя на залитом солнцем и обдуваемом восточным ветром приморском бульваре, он взирал на море через темные очки, которые окрашивали весь вид в мрачные тона, более присущие устью Темзы, и проклинал крючкотворство страховых компаний.
Однако его ответ развеял все сомнения. Сидя дома у камина и попивая какао с молоком, предписанный его женой своему кормильцу для улучшения ночного сна, Эйкорн показал ей письмо. Она не только была его верным другом и разумным советчиком, но также отличалась тем, что ей никогда не надо было объяснять очевидные вещи.
— Ты подозревал отравление? — спросила она.
— Мне необходимо было убедиться, что его любящая жена не сговорилась с Уильямсом убрать беднягу с дороги.
Но доктор Дьюберри пишет, что у него просто не было воли к выздоровлению и он сам дал себе умереть.
— Да, он сделал за нее всю черную работу,— мрачно и горько сказал Эйкорн.— Короче, деньги у нее будут, а это единственное, что ее тревожит.
— Как бы то ни было, есть она должна. Ты бы лучше ускорил все это дело, как можешь. В противном случае она тебе станет надоедать каждый день. Заплати и забудь о ней.
Эйкорн последовал совету жены, но вдову обнадеживать не спешил. Она же, томясь ожиданием, была вынуждена прибегнуть к жесткой экономии со всякими уловками, включавшими суровую голодную диету. Так как ей приходилось сохранять видимость благосостояния, львиная доля из пяти фунтов ушла на жалованье прислуге, которая уже начала намекать на «последнюю волю хозяина».
Вера поставила ее на место.
— Минни, ты же понимаешь,— сказала она,— что по закону я вовсе не обязана давать тебе эти деньги. Но я выполню все желания моего мужа, даже если он бредил,— со временем. Все части наследства будут выплачены сразу после продажи нашего имущества.
В том, как девушка ее поблагодарила, явно недоставало почтения. Но для Веры еще раньше стало ясно но всяким мелочам, показывавшим, куда дует ветер, что после смерти мужа уровень ее социального положения значительно понизился. Пока воображению местных жителей импонировали изящная внешность и манеры Чарли, они ее терпели.
Теперь же, когда он был в могиле, городок только ждал повода, чтобы привесить ей ярлык авантюристки. Во-первых, она была блондинкой, во-вторых, в своем девчачьем платьишке и с лазоревой гребенкой в копне белокурых волос она выглядела слишком легкомысленно для вдовы. С продавцами она также не очень церемонилась и обычно за словом в карман не лезла.
Она, при ее проницательности, не могла не заметить, как уважение к ней мало-помалу улетучивается. Раньше ее всегда называли «мадам», теперь же все чаще «мэм» или даже «мисс».
«Если они вдруг узнают, что я разорена,— мне конец,»—думала она.
Теперь у нее была только одна надежда. Узнав, что в банке денег нет, она была вынуждена нарушить свой собственный кодекс безопасности. Она написала письмо в Брикстон, непосредственно мистеру Честеру Биербруку, с просьбой немедленно выслать ей десять унтов.
«Если это прочитает кто-нибудь, кроме Чарли, он сразу поймет, что я на бобах»,—размышляла она.
Письмо было вскрыто почтовыми служащими, когда оно вернулось из пансиона на Эйкер-Лэйн с пометкой «по этому адресу не проживает».
Получив свое послание из Отдела обратных доставок, Вера вся съежилась. Ее сразу охватили мучительные подозрения, хотя насчет безопасности Чарли она не беспокоилась.
— Давай-давай, милый,—горько прошептала она.— Мне пришлось клянчить, не тебе. Но если попадешь в передрягу, напиши мне. То-то я обрадуюсь.
В этот вечер после ухода Минни Вера пошла на кухню и уселась, прижав колени к печной решетке. Запихивая в печку щепки, она стала мысленно составлять список вещей Чарли. Она собиралась тайно продать одежду старьевщику в Йорке, а Минни сказать, что послала ее в Армию Спасения.
Вскоре послышался звонок почтальона. Он принес ей уведомление от Эйкорна, несколько отпечатанных на машинке строчек, в которых сообщалось, что она может обратиться к нему за любой разумной суммой в качестве аванса в счет ее страховки, каковая вскоре имеет место быть выплаченной.
Вера разожгла огонь, закурила и, впервые за несколько недель, расслабилась. Наконец-то она может без содрогания подумать о будущем. Все небольшие счета будут немедленно оплачены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22