Она знает, что говорит. Лантхильд у нас умная…
— Умная… — проворчал Федор и отправился в ванную.
Вернулся с красной физиономией. Видно было, что тер. Сел на табуретку, надулся. Аж распушился весь. Кофе залпом допил.
Лантхильда каким-то очень хозяйским движением взяла карандаш. Федор встрепенулся.
— Куда, куда!.. Эй!..
— Нэй охта, Тьюдар.
— Сиди, — перевел Сигизмунд, предвкушая потеху.
Федор затих. Проворчал только:
— «Тьюдар»…
Девка трудилась над Федором долго. Очень старалась. То и дело прерывала работу, вглядывалась. Приговаривала что-то. Словом, пыхтела, как Леонардо да Винчи над Джокондой.
Когда она, наконец, завершила труды, Федор повернулся к Сигизмунду.
— Ну что? — сказал он недовольно.
— Ни хера себе! — невольно выдал Сигизмунд. — Ну ни хера!..
— Что?.. — забеспокоился Федор.
— Пойди глянься в зеркало.
Федор, в принципе, симпатичный парень. Девушкам нравится, у мужчин с первого же взгляда вызывает доверие. Простое открытое лицо. Девка, явив незаурядное мастерство, превратила его в богомерзкую рожу. Не захочешь — испугаешься.
Из ванной, где висело зеркало, доносились восторженные восклицания Федора.
— Это где же ее так навосторили? — спросил он, являясь на пороге кухни. Зубы бойца сверкали в омерзительной ухмылке. Сигизмунда передернуло.
Лантхильда что-то важно произнесла.
Сигизмунд тут же перевел:
— Так погранцы ихние делают. Она в учебном центре работает.
— Прозвонить бы ее надо, — вернулся Федор к прежней теме. — Ох, не нравится мне это.
— Да нет, с ней все нормально.
— Вы проверяли, Сигизмунд Борисович?
— Что ж я, по уши деревянный? Конечно, проверял. У нее сейчас отпуск. Вот она и оттягивается. Говорит, в учебке от скуки в глазах зелено.
— А где учебка-то?
— Что — где?
— Где, говорю, дислоцируется-то?
— На Шпицбергене где-то.
— Ох, блин!.. — от души посочувствовал Федор. — Дыра редкостная. И ночь по полгода.
Он посмотрел на Лантхильду с пониманием. Головой ей покивал.
— Талантище!..
— Йаа, Тьюдар, ита ист годс, — напевно произнесла Лантхильда.
Федор опять ушел в коридор — на себя любоваться. Потом выпросил у Сигизмунда бумажку и засел перерисовывать.
Наконец Федор ушел, смыв с неохотой лантхильдино творчество. Унес экскиз. На шурине будет пробовать теперь, не иначе. Размалюются оба и щук ловить пойдут.
* * *
— И чем они там занимаются? — спросила Людмила Сергеевна.
Был день получки. По этому случаю маленький, но дружный коллектив «Морены» был в полном сборе. Все уже все получили, везде расписались и теперь в самом благодушном настроении пили чай. Людмила Сергеевна принесла свой домашний пирог с клюквой. Это стало уже традицией.
Сигизмунд очень ценил эту домашнюю атмосферу. Сам немало сил потратил, выстраивая этот — как он выражался — «оазис человечности в мире скотства». При этом понимал, конечно, что фирма «Морена» существует на волоске от гибели. С другой стороны, что в этом удивительного. В этой стране все на волоске.
— Да кто их знает. Торгово-закупочные какие-то, — ответила Людмиле Сергеевне Светочка.
Федор прожевал большой кусок пирога и солидно сказал:
— Девочка у них — очень ничего. Я ее в туалете встретил.
Людмила Сергеевна удивленно приподняла брови. Федора это не смутило.
— Мы там чашки мыли. У нас санузел совмещенный один на всех. Очень красивая девочка.
— Что, вот так и сидят целыми днями? — спросила Людмила Сергеевна.
— Ну, — сказал Федор. — Сами дивимся. Вон, на часах уже — шестой час. Сидят как вкопанные. И ни звука.
— Вообще-то, странно, — подумав, сказала Светочка.
— Вот. И я говорю — странно. — Федор энергично кивнул и потянулся за следующим куском пирога.
— Ну вот мы как нормальные люди, — добавила Светочка. — Издаем звуки жизнедеятельности. Ну, не знаю там. Мебелью скрипим…
— Гм, — сказал Сигизмунд.
— А чего? — Светочка не позволила себя смутить. — На стуле иной раз поерзаешь…
— У них стулья бесшумные, — сказал Федор авторитетно. — Я видел.
— А может, они вампиры какие-нибудь? Или инопланетяне? — предположила Людмила Сергеевна. Сигизмунд втайне предполагал, что Людмила Сергеевна почитывает «Очень страшную газету».
— Все это грубые суеверия, — проговорил Федор, дожевывая второй кусок пирога.
— Может, постучаться к ним? — предложила Светочка.
— Ну Светочка, в самом деле… Детский сад какой-то, — сказал Сигизмунд.
— А что такого? Я у них калькулятор попрошу. Скажу, что мой сдох. Ну — на пять минут.
— Не вздумай.
— Почему?
— Глупости потому что.
Федор встал.
— Сейчас все разузнаю. В момент.
И направился к выходу. Сигизмунд крикнул ему в спину:
— Федор, не позорься!
— Все будет пучочком, Сигизмунд Борисыч. Они даже не прочухают.
Минут через десять боец Федор вернулся из разведки. Отдувался. Руки были грязные. Доложил, не сходя с места:
— Значит, так. Девица сидит что-то пишет. А эти двое ухриков в дисплеи пялятся.
— Играют, что ли?
— Да нет, вроде. Экран синенький. База данных или что там у них. Сидят не двигаются. Очень заняты.
— Откуда данные, боец? У них же шторы глухие висят. В замочную скважину перископ вставил, что ли? НАТОвско-ООНовский, микроскопический?
— Не, Сигизмунд Борисыч, проще. Там у них форточка… Ну, я во двор вышел, палочку подобрал и по трубе приподнялся. Труба-то водосточная возле самого их окна проходит. Справа. Я приподнялся, значит, и палочкой тихонечко штору у фрамуги подвинул. Ее все равно ветром пошевеливает…
— С ума сошел! — Сигизмунд так и взвился. — Двор-колодец, увидел бы кто…
— Да кто меня увидит, темно сейчас…
— А поймали бы — что сказал бы?
— Сказал бы, что на девочку лез поглядеть, окном ошибся… Блин, такая девочка у них!..
Людмила Сергеевна хихикнула, безмерно удивив Сигизмунда.
— И вы против меня, Людмила Сергеевна! — вскричал он, почти в смешном отчаянии.
— Помните, Сигизмунд, какой вы были?
— Какой я был? Я всегда был примерный. Налоги, блин, плачу и за квартиру тоже.
— Мы ведь с Сигизмундом начинали на Первом Полиграфическом, — эпично начала повествовать Людмила Сергеевна, обращаясь к Светочке с Федором. Те закивали, предвкушая историю. Они, конечно, знали, что Людмила Сергеевна с Сигизмундом начинали на Первом Полиграфическом…
…Ну да, были эти несчастные учения по ГРОБу. По гражданской обороне, то есть. Сперва бегали в противогазе, потом изучали прибор со стрелочками. Гигантский, как мавзолей. Назывался ВПХР, что это означает — Сигизмунд забыл. Потом им объясняли на лекции (кто-то из сотрудников конспектировал, остальные тайно расписывали «пульку») про боевые отравляющие вещества. Они назывались НЕУКРОП: нервно-паралитические, удушающего воздействия, кожно-нарывного, раздражающего, общеядовитые и еще какие-то.
И, наконец, венец всей развлекательной программы. Так сказать, последний акт марлезонского балета. Насытив мозги информацией, провели полевые учения. Весь комбинат не работал — фигней маялся. Во дворе зажгли кучу мусора, раздали серебристые костюмы химзащиты и заставили бегать. Мужики решили так: профорги с парторгами пусть задницу рвут, а нам не с руки. И в дыру через забор ушли пиво пить, как были, в костюмах. Серебристые, будто пришельцы.
Пива взяли без очереди. Попили. Вернулись. А времена были андроповские, лютые. Их-то, конечно, остановить не посмели, потому как при форме были, можно сказать, и при исполнении. А вот слухи полетели тут же. Райком на уши встал — правда, ненадолго. Шум поднялся ужасный. Директор получил нагоняй, кто-то еще получил. А пуще всего вставили начальнику по ГО — за говенную организацию учений.
— Вам шуточки, а мне по месткомовской линии за вас влетело, — завершила свой рассказ Людмила Сергеевна. Она была профоргом отдела.
Рассказ Федора заинтересовал. Он задал Сигизмунду несколько вопросов касательно боевых отравляющих веществ. Поскольку Сигизмунд ответить на эти вопросы не мог, Федор ответил на них сам. И начал объяснять подробнее, растолковывая то одно, то другое. И с примерами. И остановить Федора долго не могли — сидели и, прокисая, слушали всем дружным рабочим коллективом.
* * *
С получки Сигизмунд решил Лантхильду еще раз изумить. И накупил креветок в «Океане». Заодно выяснить — не на морском ли берегу землянка девкина вырыта была.
К креветкам белого сушняка взял. Хорошего. Французского.
Но Лантхильда сама его изумила. Для начала, она не вышла его встречать. Кобель вылетел, облизал, явил все свои собачьи восторги, не пропустив ни одного. А девки — ни слуху ни духу.
— Эй, Лантхильд!.. — позвал Сигизмунд. — Благодетель пришел. Фрутти ди маре в пакете принес.
Тишина.
Недоумевая, по привычке полонясь нехорошими предчувствиями, Сигизмунд двинулся в недра квартиры. Сунулся в «светелку». Пусто. В гостиной тоже никого.
Открыл дверь в свою комнату. И…
С леденящим душу воплем от стены кто-то отскочил. Сигизмунд испугался. Так испугался, что разом ослабел. Аж колени ватными стали.
Хлопнул ладонью по выключателю и ужаснулся. На него глядела жуткая красно-белая харя. Сперва было просто страшно. Спустя мгновение узнал бесноватую девку и перепугался: не в кровище ли она.
Нет. Эта дура была не в крови. Она была в чем-то другом…
— Ты что, совсем двала?! — заорал Сигизмунд. — Ты что, оборзела? Чуть до инфаркта не довела!.. С Вавилой, мудозвоном, блин, так шути!.. Ты, бля… думай, что делаешь, твою мать!..
Лантхильда моргала. Поначалу слушала с хитроватой улыбочкой. Потом на ее размалеванной физиономии появилось недоумение. Явно была разочарована тем, как он принял ее остроумную выходку.
Устав орать, Сигизмунд плюхнулся на диван. Как был, в куртке. И в уличной обуви. Точно больной, медленно выпростался из рукавов. Вяло расшнуровал ботинки.
Лантхильда утекла на кухню. Загремела там посудой. Уронила что-то, косорукая.
Явилась. Кофе принесла. Сахару, как всегда, полчашки. С заискивающей улыбкой подала.
— Ага. Довела до гипертонического криза, теперь кофиђм добить решила…
Однако чашку взял. Отхлебнул — неожиданно полегчало.
— У, двала!.. — пробормотал Сигизмунд.
Девка невозмутимо подобрала его куртку и ботинки, унесла их в коридор. Вернулась. Физия была, конечно, жуткая. Прав боец Федор — талантище у нее.
— Иди-ка сюда, — подозвал ее Сигизмунд. — Наклонись.
Ужасная рожа с готовностью приблизилась. Оскалилась в ухмылке.
— Зу охтис? — вопросила она, довольная.
— Нии, — соврал Сигизмунд. — Я никогда нэй охта.
Потер пальцем девкину щеку. Не стиралось.
— Хво? — спросил Сигизмунд недовольно. — Хвем ты намазалась, кайся.
Лантхильда, явно гордясь своей изобретательностью, предъявила. Господи! Маркер для письма по стеклу. Он же вообще не смывается. Ни при каких обстоятельствах. Что ж теперь, так и жить с этой страхолюдиной?
— Ну, что мне с тобой делать прикажешь? — проговорил Сигизмунд устало.
— Нуу, — отозвалась размалеванная для тропы войны девка. — Таак… Драастис…
И, вынув из кармана, нацепила на нос очки.
Сигизмунд не выдержал — заржал.
— В клоуны тебя, что ли, определить?
— Нуу, — повторила девка.
Вошел кобель с верным мослом в зубах. С грохотом выронил на пол. Улегся, начал мусолить. Этот мосол жил в квартире Сигизмунда уже месяц. Кобель то терял его, то вновь обретал и первозданно радовался.
— Так. Чем же, девка, тебя отмывать? Скипидаром? Нет у меня скипидара… Ацетоном придется.
Добыл в стенном шкафу бутыль с ацетоном, отщипнул кусок ваты. Вернулся в комнату. Наводящая ледяной ужас маска девкиного лица уставилась на него. Сигизмунда передернуло.
— Пошли.
Лантхильда доверчиво пошла за ним. Они отправились в гостиную. Из этой комнаты запахи почему-то не распространяются по квартире. Наоборот, туда все запахи собираются. Аэродинамическое чудо.
Сигизмунд усадил Лантхильду в кресло, сам уселся против нее на стул и принялся оттирать ее ацетоном. Поначалу девка испугалась, унюхав незнакомый запах. И то верно. Ацетон вонял, как весь НЕУКРОП вместе взятый.
— Терпи, дура. Умела пакостить — сумей последствия преодолеть.
Лантхильда и терпела. Кобель сунулся было со своей костью — компанию поддержать — но очень быстро ушел.
Глаза у девки заслезились.
— Закрой ты их, — проворчал Сигизмунд. Кучка мокрой ваты с красными пятнами на столе росла.
В разгар процедуры требовательно взревел телефон. Сигизмунд чертыхнулся. Отложил вату. Погрозил Лантхильде пальцем, чтобы ацетон не трогала.
Звонила Наталья. Она стабильно звонила в день получки. Обычно они договаривались и встречались назавтра. Сигизмунд отстегивал на Ярополка четверть того, что получал. Честно отстегивал. Впрочем, Наталья всегда не верила, что это четверть. Подозревала.
— Что так долго не подходил? — недовольно сказала Наталья.
— Гадил.
— Запыхался, я же слышу. Трахался, небось.
— Говорят тебе, гадил.
— А запыхался почему?
— Запор у меня. Тужился. Давай быстрее, мне некогда.
— Тебе всегда некогда.
— Слушай, перезвони минут через десять.
— Сам позвони. Когда прогадишься.
Сигизмунд брякнул трубку и, проклиная все на свете, потащился в гостиную.
Девка теперь была красная вся. Кое-где остался след маркера, а там, где тер Сигизмунд ацетоном, покраснела кожа. Надо бы ее смазать чем-нибудь. А то еще облезет.
Мазать было особо нечем. Был только крем после бритья. Сигизмунд густо облепил девкину физиономию кремом. Сойдет.
Теперь надо бы успокоиться. С мыслями собраться. С Натальей переговорить по-людски.
Сигизмунд отвел Лантхильду в «светелку». Велел до лица не касаться. Заставил лечь на тахту. И не просто лечь, а по стойке «смирно». Кулаком погрозил, велел не вставать. И вообще не шевелиться. Никогда.
Лантхильда жалобно посмотрела на него. Ну и видуха у нее. Сдобная какая-то.
Сигизмунд взял палку, которой обычно раздвигал шторы. Лантхильда тревожно уставилась на палку. А, не нравится!.. Сигизмунд погрозил ей на всякий случай еще и палкой. Хмыкнул. Притворил дверь. Палку тихонько пристроил к двери. Услышит, если юродивая из комнаты вылезать надумает.
— Але, Наталья?
— Что, с облегчением? — мстительно осведомилась Наталья.
— Да, все в порядке. — Сигизмунд нарочно взял небрежный тон. — Как дела?
— Записала Ярополка в бассейн.
— Почем?
— Двести шестьдесят.
— Понял.
Наталья слегка подобрела. Стала договариваться о встрече. Договорились на Технологическом. Завтра.
— А вообще какие новости?
— Зарплату задержали.
— На сколько?
— Третий месяц не платят. И пенсии моим задержали. Сидим без денег.
— Ладно, завтра подброшу, сколько смогу.
— А ты как поживаешь? — поинтересовалась Наталья. — Кто эта дура-то была?
— Какая дура?
— Которая орала не по-нашему.
— А… Это тебя угораздило неудачно. Я переговоры вел. С норвежцами. Сама понимаешь, в неформальной обстановке.
— С норвежцами, — повторила Наталья. — Понятно.
По голосу Сигизмунд понял, что она ему не поверила. Зачем-то пустился в подробности.
— Ну, скандинавы — они же нажираются до положения риз…
— Ага. Скандинавы.
Но Сигизмунда было уже не остановить.
— У папашки этой бабы два сейнера. Треской и селедкой занимаются.
— Тараканов на сейнерах морить подряжался?
— Каких тараканов… Знаешь, у них поговорка есть: «Тот не мужчина, кто не участвовал в Лофтзеендском лове трески».
— Вот и получается, что кобель ты.
— Почему это я кобель? — обиделся Сигизмунд.
— Потому что не участвовал. В лове трески.
— Буду.
— Что будешь?
— Треской ихней торговать буду здесь.
— А еще что будешь?
— Хватит, — сказал Сигизмунд. — Тараканий бизнес скисает. Как говорится, рок-н-ролл мертв.
— А у тебя все скисает. Ладно, до завтра. Как обычно. Только не опаздывай. Я с работы буду.
И положила трубку.
Сигизмунд перевел дыхание. Решил заодно своим позвонить. Узнать, как у родителей дела. Может, им тоже пенсию задержали. То есть, скорей всего задержали. Эти акции по стране проводятся массово. Недаром в новостях намедни какая-то раскормленная морда щеками трясла…
Набрал номер.
— Алло. Это я. Как дела?
Подошла мать. Многословно начала отвечать. Дела были не очень. Потом спросила, где он будет отмечать Новый Год. Дома или к ним придет.
— Еще не знаю, — сказал Сигизмунд. — Не решил. Наверное, к вам все-таки первого числа зайду. Сохрани там для меня пирог.
Раздался грохот. Кобель оторвался от кости, вскинул голову. Появилась Лантхильда. Вся в креме. Лоснилась. Морда красная.
— Я кому сказал — лежать! — заорал Сигизмунд.
— С кем это ты? — подозрительно спросила мать.
— С кобелем.
— Гоша, как ты выражаешься…
— А как говорить? «С собакой»?
Лантхильда что-то залопотала, показывая на свою физиономию. Сигизмунд махнул ей на диван. Рявкнул:
— Сидеть и молчать, унлеза двала!
— Что? — переспросила мать.
— Это я не тебе. Так «наполеон» оставь мне, ладно?
— Не знаю, будет ли «наполеон» в этом году. Денег нет.
— Я подброшу.
— Ты Наталье подбрось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
— Умная… — проворчал Федор и отправился в ванную.
Вернулся с красной физиономией. Видно было, что тер. Сел на табуретку, надулся. Аж распушился весь. Кофе залпом допил.
Лантхильда каким-то очень хозяйским движением взяла карандаш. Федор встрепенулся.
— Куда, куда!.. Эй!..
— Нэй охта, Тьюдар.
— Сиди, — перевел Сигизмунд, предвкушая потеху.
Федор затих. Проворчал только:
— «Тьюдар»…
Девка трудилась над Федором долго. Очень старалась. То и дело прерывала работу, вглядывалась. Приговаривала что-то. Словом, пыхтела, как Леонардо да Винчи над Джокондой.
Когда она, наконец, завершила труды, Федор повернулся к Сигизмунду.
— Ну что? — сказал он недовольно.
— Ни хера себе! — невольно выдал Сигизмунд. — Ну ни хера!..
— Что?.. — забеспокоился Федор.
— Пойди глянься в зеркало.
Федор, в принципе, симпатичный парень. Девушкам нравится, у мужчин с первого же взгляда вызывает доверие. Простое открытое лицо. Девка, явив незаурядное мастерство, превратила его в богомерзкую рожу. Не захочешь — испугаешься.
Из ванной, где висело зеркало, доносились восторженные восклицания Федора.
— Это где же ее так навосторили? — спросил он, являясь на пороге кухни. Зубы бойца сверкали в омерзительной ухмылке. Сигизмунда передернуло.
Лантхильда что-то важно произнесла.
Сигизмунд тут же перевел:
— Так погранцы ихние делают. Она в учебном центре работает.
— Прозвонить бы ее надо, — вернулся Федор к прежней теме. — Ох, не нравится мне это.
— Да нет, с ней все нормально.
— Вы проверяли, Сигизмунд Борисович?
— Что ж я, по уши деревянный? Конечно, проверял. У нее сейчас отпуск. Вот она и оттягивается. Говорит, в учебке от скуки в глазах зелено.
— А где учебка-то?
— Что — где?
— Где, говорю, дислоцируется-то?
— На Шпицбергене где-то.
— Ох, блин!.. — от души посочувствовал Федор. — Дыра редкостная. И ночь по полгода.
Он посмотрел на Лантхильду с пониманием. Головой ей покивал.
— Талантище!..
— Йаа, Тьюдар, ита ист годс, — напевно произнесла Лантхильда.
Федор опять ушел в коридор — на себя любоваться. Потом выпросил у Сигизмунда бумажку и засел перерисовывать.
Наконец Федор ушел, смыв с неохотой лантхильдино творчество. Унес экскиз. На шурине будет пробовать теперь, не иначе. Размалюются оба и щук ловить пойдут.
* * *
— И чем они там занимаются? — спросила Людмила Сергеевна.
Был день получки. По этому случаю маленький, но дружный коллектив «Морены» был в полном сборе. Все уже все получили, везде расписались и теперь в самом благодушном настроении пили чай. Людмила Сергеевна принесла свой домашний пирог с клюквой. Это стало уже традицией.
Сигизмунд очень ценил эту домашнюю атмосферу. Сам немало сил потратил, выстраивая этот — как он выражался — «оазис человечности в мире скотства». При этом понимал, конечно, что фирма «Морена» существует на волоске от гибели. С другой стороны, что в этом удивительного. В этой стране все на волоске.
— Да кто их знает. Торгово-закупочные какие-то, — ответила Людмиле Сергеевне Светочка.
Федор прожевал большой кусок пирога и солидно сказал:
— Девочка у них — очень ничего. Я ее в туалете встретил.
Людмила Сергеевна удивленно приподняла брови. Федора это не смутило.
— Мы там чашки мыли. У нас санузел совмещенный один на всех. Очень красивая девочка.
— Что, вот так и сидят целыми днями? — спросила Людмила Сергеевна.
— Ну, — сказал Федор. — Сами дивимся. Вон, на часах уже — шестой час. Сидят как вкопанные. И ни звука.
— Вообще-то, странно, — подумав, сказала Светочка.
— Вот. И я говорю — странно. — Федор энергично кивнул и потянулся за следующим куском пирога.
— Ну вот мы как нормальные люди, — добавила Светочка. — Издаем звуки жизнедеятельности. Ну, не знаю там. Мебелью скрипим…
— Гм, — сказал Сигизмунд.
— А чего? — Светочка не позволила себя смутить. — На стуле иной раз поерзаешь…
— У них стулья бесшумные, — сказал Федор авторитетно. — Я видел.
— А может, они вампиры какие-нибудь? Или инопланетяне? — предположила Людмила Сергеевна. Сигизмунд втайне предполагал, что Людмила Сергеевна почитывает «Очень страшную газету».
— Все это грубые суеверия, — проговорил Федор, дожевывая второй кусок пирога.
— Может, постучаться к ним? — предложила Светочка.
— Ну Светочка, в самом деле… Детский сад какой-то, — сказал Сигизмунд.
— А что такого? Я у них калькулятор попрошу. Скажу, что мой сдох. Ну — на пять минут.
— Не вздумай.
— Почему?
— Глупости потому что.
Федор встал.
— Сейчас все разузнаю. В момент.
И направился к выходу. Сигизмунд крикнул ему в спину:
— Федор, не позорься!
— Все будет пучочком, Сигизмунд Борисыч. Они даже не прочухают.
Минут через десять боец Федор вернулся из разведки. Отдувался. Руки были грязные. Доложил, не сходя с места:
— Значит, так. Девица сидит что-то пишет. А эти двое ухриков в дисплеи пялятся.
— Играют, что ли?
— Да нет, вроде. Экран синенький. База данных или что там у них. Сидят не двигаются. Очень заняты.
— Откуда данные, боец? У них же шторы глухие висят. В замочную скважину перископ вставил, что ли? НАТОвско-ООНовский, микроскопический?
— Не, Сигизмунд Борисыч, проще. Там у них форточка… Ну, я во двор вышел, палочку подобрал и по трубе приподнялся. Труба-то водосточная возле самого их окна проходит. Справа. Я приподнялся, значит, и палочкой тихонечко штору у фрамуги подвинул. Ее все равно ветром пошевеливает…
— С ума сошел! — Сигизмунд так и взвился. — Двор-колодец, увидел бы кто…
— Да кто меня увидит, темно сейчас…
— А поймали бы — что сказал бы?
— Сказал бы, что на девочку лез поглядеть, окном ошибся… Блин, такая девочка у них!..
Людмила Сергеевна хихикнула, безмерно удивив Сигизмунда.
— И вы против меня, Людмила Сергеевна! — вскричал он, почти в смешном отчаянии.
— Помните, Сигизмунд, какой вы были?
— Какой я был? Я всегда был примерный. Налоги, блин, плачу и за квартиру тоже.
— Мы ведь с Сигизмундом начинали на Первом Полиграфическом, — эпично начала повествовать Людмила Сергеевна, обращаясь к Светочке с Федором. Те закивали, предвкушая историю. Они, конечно, знали, что Людмила Сергеевна с Сигизмундом начинали на Первом Полиграфическом…
…Ну да, были эти несчастные учения по ГРОБу. По гражданской обороне, то есть. Сперва бегали в противогазе, потом изучали прибор со стрелочками. Гигантский, как мавзолей. Назывался ВПХР, что это означает — Сигизмунд забыл. Потом им объясняли на лекции (кто-то из сотрудников конспектировал, остальные тайно расписывали «пульку») про боевые отравляющие вещества. Они назывались НЕУКРОП: нервно-паралитические, удушающего воздействия, кожно-нарывного, раздражающего, общеядовитые и еще какие-то.
И, наконец, венец всей развлекательной программы. Так сказать, последний акт марлезонского балета. Насытив мозги информацией, провели полевые учения. Весь комбинат не работал — фигней маялся. Во дворе зажгли кучу мусора, раздали серебристые костюмы химзащиты и заставили бегать. Мужики решили так: профорги с парторгами пусть задницу рвут, а нам не с руки. И в дыру через забор ушли пиво пить, как были, в костюмах. Серебристые, будто пришельцы.
Пива взяли без очереди. Попили. Вернулись. А времена были андроповские, лютые. Их-то, конечно, остановить не посмели, потому как при форме были, можно сказать, и при исполнении. А вот слухи полетели тут же. Райком на уши встал — правда, ненадолго. Шум поднялся ужасный. Директор получил нагоняй, кто-то еще получил. А пуще всего вставили начальнику по ГО — за говенную организацию учений.
— Вам шуточки, а мне по месткомовской линии за вас влетело, — завершила свой рассказ Людмила Сергеевна. Она была профоргом отдела.
Рассказ Федора заинтересовал. Он задал Сигизмунду несколько вопросов касательно боевых отравляющих веществ. Поскольку Сигизмунд ответить на эти вопросы не мог, Федор ответил на них сам. И начал объяснять подробнее, растолковывая то одно, то другое. И с примерами. И остановить Федора долго не могли — сидели и, прокисая, слушали всем дружным рабочим коллективом.
* * *
С получки Сигизмунд решил Лантхильду еще раз изумить. И накупил креветок в «Океане». Заодно выяснить — не на морском ли берегу землянка девкина вырыта была.
К креветкам белого сушняка взял. Хорошего. Французского.
Но Лантхильда сама его изумила. Для начала, она не вышла его встречать. Кобель вылетел, облизал, явил все свои собачьи восторги, не пропустив ни одного. А девки — ни слуху ни духу.
— Эй, Лантхильд!.. — позвал Сигизмунд. — Благодетель пришел. Фрутти ди маре в пакете принес.
Тишина.
Недоумевая, по привычке полонясь нехорошими предчувствиями, Сигизмунд двинулся в недра квартиры. Сунулся в «светелку». Пусто. В гостиной тоже никого.
Открыл дверь в свою комнату. И…
С леденящим душу воплем от стены кто-то отскочил. Сигизмунд испугался. Так испугался, что разом ослабел. Аж колени ватными стали.
Хлопнул ладонью по выключателю и ужаснулся. На него глядела жуткая красно-белая харя. Сперва было просто страшно. Спустя мгновение узнал бесноватую девку и перепугался: не в кровище ли она.
Нет. Эта дура была не в крови. Она была в чем-то другом…
— Ты что, совсем двала?! — заорал Сигизмунд. — Ты что, оборзела? Чуть до инфаркта не довела!.. С Вавилой, мудозвоном, блин, так шути!.. Ты, бля… думай, что делаешь, твою мать!..
Лантхильда моргала. Поначалу слушала с хитроватой улыбочкой. Потом на ее размалеванной физиономии появилось недоумение. Явно была разочарована тем, как он принял ее остроумную выходку.
Устав орать, Сигизмунд плюхнулся на диван. Как был, в куртке. И в уличной обуви. Точно больной, медленно выпростался из рукавов. Вяло расшнуровал ботинки.
Лантхильда утекла на кухню. Загремела там посудой. Уронила что-то, косорукая.
Явилась. Кофе принесла. Сахару, как всегда, полчашки. С заискивающей улыбкой подала.
— Ага. Довела до гипертонического криза, теперь кофиђм добить решила…
Однако чашку взял. Отхлебнул — неожиданно полегчало.
— У, двала!.. — пробормотал Сигизмунд.
Девка невозмутимо подобрала его куртку и ботинки, унесла их в коридор. Вернулась. Физия была, конечно, жуткая. Прав боец Федор — талантище у нее.
— Иди-ка сюда, — подозвал ее Сигизмунд. — Наклонись.
Ужасная рожа с готовностью приблизилась. Оскалилась в ухмылке.
— Зу охтис? — вопросила она, довольная.
— Нии, — соврал Сигизмунд. — Я никогда нэй охта.
Потер пальцем девкину щеку. Не стиралось.
— Хво? — спросил Сигизмунд недовольно. — Хвем ты намазалась, кайся.
Лантхильда, явно гордясь своей изобретательностью, предъявила. Господи! Маркер для письма по стеклу. Он же вообще не смывается. Ни при каких обстоятельствах. Что ж теперь, так и жить с этой страхолюдиной?
— Ну, что мне с тобой делать прикажешь? — проговорил Сигизмунд устало.
— Нуу, — отозвалась размалеванная для тропы войны девка. — Таак… Драастис…
И, вынув из кармана, нацепила на нос очки.
Сигизмунд не выдержал — заржал.
— В клоуны тебя, что ли, определить?
— Нуу, — повторила девка.
Вошел кобель с верным мослом в зубах. С грохотом выронил на пол. Улегся, начал мусолить. Этот мосол жил в квартире Сигизмунда уже месяц. Кобель то терял его, то вновь обретал и первозданно радовался.
— Так. Чем же, девка, тебя отмывать? Скипидаром? Нет у меня скипидара… Ацетоном придется.
Добыл в стенном шкафу бутыль с ацетоном, отщипнул кусок ваты. Вернулся в комнату. Наводящая ледяной ужас маска девкиного лица уставилась на него. Сигизмунда передернуло.
— Пошли.
Лантхильда доверчиво пошла за ним. Они отправились в гостиную. Из этой комнаты запахи почему-то не распространяются по квартире. Наоборот, туда все запахи собираются. Аэродинамическое чудо.
Сигизмунд усадил Лантхильду в кресло, сам уселся против нее на стул и принялся оттирать ее ацетоном. Поначалу девка испугалась, унюхав незнакомый запах. И то верно. Ацетон вонял, как весь НЕУКРОП вместе взятый.
— Терпи, дура. Умела пакостить — сумей последствия преодолеть.
Лантхильда и терпела. Кобель сунулся было со своей костью — компанию поддержать — но очень быстро ушел.
Глаза у девки заслезились.
— Закрой ты их, — проворчал Сигизмунд. Кучка мокрой ваты с красными пятнами на столе росла.
В разгар процедуры требовательно взревел телефон. Сигизмунд чертыхнулся. Отложил вату. Погрозил Лантхильде пальцем, чтобы ацетон не трогала.
Звонила Наталья. Она стабильно звонила в день получки. Обычно они договаривались и встречались назавтра. Сигизмунд отстегивал на Ярополка четверть того, что получал. Честно отстегивал. Впрочем, Наталья всегда не верила, что это четверть. Подозревала.
— Что так долго не подходил? — недовольно сказала Наталья.
— Гадил.
— Запыхался, я же слышу. Трахался, небось.
— Говорят тебе, гадил.
— А запыхался почему?
— Запор у меня. Тужился. Давай быстрее, мне некогда.
— Тебе всегда некогда.
— Слушай, перезвони минут через десять.
— Сам позвони. Когда прогадишься.
Сигизмунд брякнул трубку и, проклиная все на свете, потащился в гостиную.
Девка теперь была красная вся. Кое-где остался след маркера, а там, где тер Сигизмунд ацетоном, покраснела кожа. Надо бы ее смазать чем-нибудь. А то еще облезет.
Мазать было особо нечем. Был только крем после бритья. Сигизмунд густо облепил девкину физиономию кремом. Сойдет.
Теперь надо бы успокоиться. С мыслями собраться. С Натальей переговорить по-людски.
Сигизмунд отвел Лантхильду в «светелку». Велел до лица не касаться. Заставил лечь на тахту. И не просто лечь, а по стойке «смирно». Кулаком погрозил, велел не вставать. И вообще не шевелиться. Никогда.
Лантхильда жалобно посмотрела на него. Ну и видуха у нее. Сдобная какая-то.
Сигизмунд взял палку, которой обычно раздвигал шторы. Лантхильда тревожно уставилась на палку. А, не нравится!.. Сигизмунд погрозил ей на всякий случай еще и палкой. Хмыкнул. Притворил дверь. Палку тихонько пристроил к двери. Услышит, если юродивая из комнаты вылезать надумает.
— Але, Наталья?
— Что, с облегчением? — мстительно осведомилась Наталья.
— Да, все в порядке. — Сигизмунд нарочно взял небрежный тон. — Как дела?
— Записала Ярополка в бассейн.
— Почем?
— Двести шестьдесят.
— Понял.
Наталья слегка подобрела. Стала договариваться о встрече. Договорились на Технологическом. Завтра.
— А вообще какие новости?
— Зарплату задержали.
— На сколько?
— Третий месяц не платят. И пенсии моим задержали. Сидим без денег.
— Ладно, завтра подброшу, сколько смогу.
— А ты как поживаешь? — поинтересовалась Наталья. — Кто эта дура-то была?
— Какая дура?
— Которая орала не по-нашему.
— А… Это тебя угораздило неудачно. Я переговоры вел. С норвежцами. Сама понимаешь, в неформальной обстановке.
— С норвежцами, — повторила Наталья. — Понятно.
По голосу Сигизмунд понял, что она ему не поверила. Зачем-то пустился в подробности.
— Ну, скандинавы — они же нажираются до положения риз…
— Ага. Скандинавы.
Но Сигизмунда было уже не остановить.
— У папашки этой бабы два сейнера. Треской и селедкой занимаются.
— Тараканов на сейнерах морить подряжался?
— Каких тараканов… Знаешь, у них поговорка есть: «Тот не мужчина, кто не участвовал в Лофтзеендском лове трески».
— Вот и получается, что кобель ты.
— Почему это я кобель? — обиделся Сигизмунд.
— Потому что не участвовал. В лове трески.
— Буду.
— Что будешь?
— Треской ихней торговать буду здесь.
— А еще что будешь?
— Хватит, — сказал Сигизмунд. — Тараканий бизнес скисает. Как говорится, рок-н-ролл мертв.
— А у тебя все скисает. Ладно, до завтра. Как обычно. Только не опаздывай. Я с работы буду.
И положила трубку.
Сигизмунд перевел дыхание. Решил заодно своим позвонить. Узнать, как у родителей дела. Может, им тоже пенсию задержали. То есть, скорей всего задержали. Эти акции по стране проводятся массово. Недаром в новостях намедни какая-то раскормленная морда щеками трясла…
Набрал номер.
— Алло. Это я. Как дела?
Подошла мать. Многословно начала отвечать. Дела были не очень. Потом спросила, где он будет отмечать Новый Год. Дома или к ним придет.
— Еще не знаю, — сказал Сигизмунд. — Не решил. Наверное, к вам все-таки первого числа зайду. Сохрани там для меня пирог.
Раздался грохот. Кобель оторвался от кости, вскинул голову. Появилась Лантхильда. Вся в креме. Лоснилась. Морда красная.
— Я кому сказал — лежать! — заорал Сигизмунд.
— С кем это ты? — подозрительно спросила мать.
— С кобелем.
— Гоша, как ты выражаешься…
— А как говорить? «С собакой»?
Лантхильда что-то залопотала, показывая на свою физиономию. Сигизмунд махнул ей на диван. Рявкнул:
— Сидеть и молчать, унлеза двала!
— Что? — переспросила мать.
— Это я не тебе. Так «наполеон» оставь мне, ладно?
— Не знаю, будет ли «наполеон» в этом году. Денег нет.
— Я подброшу.
— Ты Наталье подбрось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51