А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

«Можем и пойти, не убьет же он нас»,— другой буркнул густым басом: «Барину больше делать нечего, )
только вас слушать»,— третий громко спросил Николае Драгоша: «А чего ты сам не идешь, только других подбиваешь?»
— Разве я сказал, что не пойду? — рассвирепел парень.-— Думаете, боюсь барина, как вы?
Крестьяне все подходили и подходили. Волнение нарастало. К толпе мужчин, разлившейся по улице от самого жандармского участка до дома бабки Иоаны, примешались женщины и дети. Галдя и препираясь, люди незаметно дошли до усадьбы Мирона Юги. Лука Талабэ завел было речь о том, что в других краях люди не допускают такого над собой измывательства, но тут раздался резкий голос Трифона Гужу:
— Зайдем внутрь, люди добрые, что мы только ругаемся да кудахчем, как бабы!
Все вошли во двор. Стая голубей поднялась в воздух, а куры испуганно разбежались. Двор наполнился людьми. Приказчик Ле-онте Бумбу с непокрытой головой вышел во двор.
— Что это вы сюда пожаловали всем селом? — удивленно спросил он.
Несколько человек ответили хором. Приказчик почесал в затылке.
— Так барин рассердится...
— Пусть себе, мы и сами сердитые! — взвился над толпой чей-то озлобленный голос.
В эту минуту во двор случайно заглянул Мирон Юга. Наступление весны словно возвратило ему молодость.
— Зачем пришли, мужики? Бумбу, что им здесь нужно? Марин Стан начал излагать общую просьбу, другие еАму поддакивали, пока Юга не понял, в чем дело.
— Ага, значит, арестовали его?.. Отлично сделали... Теперь, думаю, вы тоже возьметесь за ум!
Несколько человек дерзко закричали, требуя освободить учителя. Мирон рассердился:
— Напрасно глотки дерете! Удивляюсь, что вы еще не знаете меня как следует, ведь сколько лет вместе живем. Я-то считал вас порядочными людьми, но вижу, что ошибся. Теперь вот лезете сюда всем скопом, а подрядиться на работу никак не удосужитесь.
— Так не можем мы, барин, работать по-старому, нет уже больше мочи! — крикнул Тоадер Стрымбу.— У меня детишки с голоду мрут, хоть я работал, как вол...
— Значит, не можете? — переспросил Мирон Юга.— Очень хорошо! Сидите дома, бездельничайте и хнычьте!.. А тот, кто трудолюбив и скромен, тот может прожить честным трудом...
— Так ведь никто из нас не сидит без дела, барин, работаем не покладая рук, но вы тоже должны нам помочь! — Торговаться я ни с кем не собираюсь, а тем более — упрашивать! — сурово отрезал Мирон.— Главное — иметь землю, рабочие руки всегда найдутся! Если не желаете работать, привезем крестьян из Трансильвании!
— Нет уж, барин, чужаки пусть сюда не суются, эти земли мы всегда сами обрабатывали, а не чужаки! — крикнул Трифон
Гужу.
— Ты что ж, голодранец, думаешь, я у тебя разрешения спрашивать буду? — возмутился Мирон Юга.— До какой наглости дошли!.. Хватит, разговор окончен! Убирайтесь, чтоб духу вашего здесь не было!
— Нехорошо так, барин! — твердо заявил Лука Талаоэ.— Ох, нехорошо!
Мирон Юга двинулся с места, пока двор не опустел, и лишь потом брезгливо приказал:
— Запри ворота, Бумбу!
На следующий день, в воскресенье, когда народ выходил из церкви, разнеслась весть, что совсем недавно по селу проскакали два всадника на белых конях с королевским указом. В ожидании новостей люди толпились перед корчмой, на площадке, где всегда плясали хору. Многие придумывали самые невероятные подробности. Игнат Черчел, как бездомный пес, переходил от одной группы к другой, задавая всюду один и тот же вопрос:
— А может, это указ о земле, люди добрые?
Староста, Ион Правила, послушал, послушал и насмешливо крикнул:
— Небось эти конники вам во сне померещились!
Никто не засмеялся, а какой-то старик укоризненно заметил:
— Зря насмехаешься, господин староста, над этим не след насмешки строить! Не может быть такого, чтоб беззаконие всегда одолевало, должен пробить и час справедливости.
— Так ведь справедливость, дед, верхом не прискачет! — уже другим голосом пояснил Правилэ.
— Придет как сможет, и слава богу, что идет! — пробормотал старик.
Леонте Орбишор сообщил, что всадников будто бы видела Ангелина, дочь Нистора Мученику. Так ему сказали, он уж не помнит, кто именно. Лупу Кирицою высказал предположение, что так и должно быть, потому что и он много чего наслушался вчера в Питешти, когда отвозил туда учителя.
Спустя некоторое время Василе Зидару привел с собой Ангелину — пусть, мол, сама расскажет, как и что. Но оробевшая женщина никак не решалась говорить перед всем народом, с жадным нетерпением уставившимся на нее.
— Ох, горюшко, я ведь детей-то дома одних оставила... Староста попытался было допросить ее со всей строгостью.
Ангелина еще пуще испугалась и принялась оправдываться, говоря, что всадников, верно, видели и другие, потому как они не прятались, да и незачем было им это делать.
— Да расскажи ты, баба, все честь честью, никто тебя не съест,— мягко подбодрил ее Игнат.— Мы тоже хотим знать королевский указ, чтобы, часом, не ошибиться.
Ангелина наконец собралась с духом.
— Пошла я с мальцом, за руку вела его, к свекрови, взять у нее в долг чуток кукурузы... а когда мы проходили мимо церкви, как раз колокола зазвонили. Я еще крестом себя осенила, стыдно мне стало, ведь из-за всех забот да бед даже в церкви недосуг побывать. Не успела как следует перекреститься, как увидела — скачут по улице два конника на белых конях, даже подивилась. Ехали они сверху, верно, из Леспези. Отошла я на обочину, а один из них меня окликнул: «Куда идешь, баба?» — «Да тут, недалеко, к свекрови»,— отвечаю. А второй говорит: «Вижу я, что у тебя горе, но ты больше не кручинься, потому что мы привезли благую весть. Нас прислал король возвестить людям, что с нынешнего дня все барские поместья стали вашими, и пусть мужики сразу же возьмут да поделят их по справедливости, бояр-помещиков и арендаторов прогонят, а их усадьбы, дворы и дома с пристройками сожгут, чтобы те обратно не возвращались. Поняла, баба?.. Только чтоб люди не мешкали! Это повеление самого короля, а кто королевскому указу не повинуется, понесет страшную кару!» Вот как мне сказали те конники, а я им ответила: «Поняла я, но...» — «Раз поняла, ладно! Будь здорова!» — «И вам дай бог помощи!» Они поскакали под гору, а я повернулась, посмотрела им вслед, а потом пошла своей дорогой и рассказала свекру, что говорили конники, и он тоже подивился...
Люди слушали молча, один только Игнат Черчел пробормотал, покачивая головой:
— Великое чудо!
У Ангелины еще выведали, что оба всадника были одеты в белое и поскакали они не то в Руджиноасу, не то в Вайдеей. Лишь после этого староста отпустил ее домой к детям.
Позднее пришел Антон Наку, который был по делам в Руджи-ноасе, и рассказал, что тоже повстречался по дороге с белыми всадниками и они ему сказали то же самое — пусть, дескать, мужики безотлагательно поделят между собой барскую землю, а кто противиться будет, пусть того не щадят, потому как бояре тоже мужиков не щадили.
Несмотря на приближение весны, погода была хмурая, небо свинцовое. Люди ежились, дрожали, но не расходились. К полудню Матей Дулману и еще несколько человек пришли из Леспези и сказали, что и в том селе побывали всадники. Иримие Попа, сторож арендатора Козмы Буруянэ, вернулся из Вайдеей и рассказал, что и там народ диву дается, не понимает, что это за всадники, которые велят мужикам сейчас же распахивать господскую землю...
— Да ясно, что это такое, Иримие! — откликнулся Леонте Орбишор.— Настал и наш черед!
— А вы не помните, с каких пор я вам втолковываю, что король решил раздать мужикам барские поместья? — гордо заявил Игнат Черчел.— Вы еще не хотели мне верить. Вот теперь и выходит, что я был прав!
Староста помалкивал. Он зашел в корчму, согрелся стопкой цуйки, а через несколько минут улизнул домой, не желая, чтобы все эти глупости городили в его присутствии. Петре Петре возбужденно напомнил Луке Талабэ, сколько они мыкались по Бухаресту из-за поместья барыни.
— И хорошо, что не ввязались мы в это дело! — заключил он.
— Эх, не торопись ты, парень, еще ничего не кончилось. Хорошо бы разделить барские поместья вот так просто, как мы тут болтаем, да не легко это.
Резкий, скрипучий голос Трифона Гужу оборвал колебания крестьян:
— Так что делать будем, люди добрые? Болтать языком, как на посиделках, или?..
— Правильно, надо решать, что делать! — раздались другие осмелевшие голоса.— Словами и советами мы уже сыты!
— А как же! — резко, будто ножом, отрезал Мелинте Херувиму.— Пусть теперь господа покормятся пустыми словами, с нас хватит!..
огни
ГЛАВА VII
ИСКРА
1
В то же воскресенье, в полдень, Григоре Юга вместе с Титу Херделей сошли с поезда на станции Бурдя, где их ждал Иким, сидя на козлах желтой брички, присланной из Амары.
— Как тут у вас дела, Иким, в порядке? — спросил Григоре.
— Покамест все тихо, барин! — ответил кучер.
Слово «покамест» не понравилось Григоре, но он не стал настаивать. Его и так расстроили часы, проведенные в поезде. В вагоне ехали только он и Титу. Остальные вагоны тоже пустовали. Зато на всех' станциях суетились толпы напуганных людей, которые рассказывали друг другу всевозможные ужасы о восставших крестьянах и главным образом об их намерениях. В конце концов все признавали, что в их селах пока спокойно, но назревают неслыханные события. Григоре прекрасно знал, что в здешних краях еще ничего не произошло, и потому эти выдумки очень его раздражали, он расценивал их как прямое подстрекательство к беспорядкам. Ему не повезло еще и потому, что на одной из станций возле самого Бухареста он встретил Илие Рогожинару, арендатора, с которым путешествовал прошлой осенью, когда тот буквально выводил его из себя своими сельскохозяйственными теориями. Сейчас Григоре не удалось избавиться от него до Костешти.
— Ну как, сударь, прав я был относительно крестьян? — по-прежнему весело и шумно набросился на Григоре арендатор.
Затем он зашел в их купе, чтобы поразвеять дорожную скуку. Рассказал, что примчался в Бухарест потому, что от кого-то услышал, будто госпожа Юга продает свое поместье Бабароагу. Он уже давно стремится перебраться поближе к столице, и его бы очень устроило именьице в нижнем течении Арджеша, как раз в том краю, где он когда-то начал свою трудовую жизнь земледельца. Он навел справки и зашел на улицу Арджинтарь. Он не знал, что супруги Юги в разводе, и даже спросил барыню (очень уж она красива, чтобы не сглазить), как поживает муж; чуть не сгорел со стыда, когда узнал про положение дел от нее самой. Они потолковали и условились снова встретиться на днях в поместье, так как барыня собирается туда поехать специально по поводу продажи. Но вот началась заваруха, и он вынужден, не теряя времени, ехать в Олену спасать свое скромное имущество, накопленное за целую жизнь.
— Может, убережет нас бог от погибели! — сказал Рогожинару.— Только бы правительство вело себя умпо и энергично. Ведь мужику что требуется? Ему нужна справедливость, но и хозяин нужен. Коли хозяин окажется слабым, одной справедливости мало. Потому-то я и говорю: если не будет твердой руки, мужики не успокоятся. Я газетам не верю, они больше врут, чем правду пишут. Но вот позавчера я повстречался с одним арендатором-евреем из-под Васлуя. Так он, несчастный, мне такое рассказал, что и поверить трудно. Будто бы с мужиками он сговорился честь честью, как всегда. Но только должны были они окончательно подрядиться и выходить на работу, как заявился префект и подучил мужиков не поддаваться больше арендатору-еврею, не давать себя обманывать, а лучше всего прогнать его на все четыре стороны. Слыханное ли дело, чтобы префект подстрекал мужиков выгнать арендатора! А мужикам, конечно, только того и надо,— сразу же подожгли усадьбу, стали забивать господскую скотину и бог знает еще на какие злодеяния пошли!.. Почему, вы думаете, поступил так префект? Из ненависти к евреям? Черта с два! Просто его шурин давно хотел арендовать это поместье, да никак не мог. Ну и решил, что если прогнать еврея, то он сможет сам прибрать именье к рукам. Однако весь их расчет пошел прахом, так как крестьяне сразу принялись делить поместье между собой. Тогда уж, разумеется, префект взбеленился и бросил против них войско. Только ничего у него не вышло — мужики войска не испугались, они хорошо знали, что армии запрещено открывать огонь, кинулись сами па солдат с вилами и камнями, да так, что те, бедняги, еле ноги унесли!.. Как же вы после этого хотите, чтобы мужики утихомирились и сидели смирно, коли сами власти их баламутят? Хватит уж того, что оппозиция черт те что вытворяет, вопит во всех газетах, что крестьяне правы, что они просто невинные овечки...
По мере приближения к Амаре Григоре все больше мрачнел, словно плохие предчувствия совсем лишили его покоя. Титу, заметив тревожное настроение Юги, уже жалел, что согласился с ним поехать, и недоумевал, зачем тот пригласил его с собой. Гри-горе понял, о чем думает его гость, и грустно извинился:
— Вы уж простите мое теперешнее состояние, сам не знаю, что со мной творится!
Бричка с трудом катила по большаку, размытому ранними весенними дождями. Кучер подгонял лошадей, недовольно ворча:
— Никак не подсохнет дорога... Все дожди да дожди, а солнышко не показывается...
Григоре пристально всматривался в поля и деревни, будто пытаясь разгадать какую-то тайну. Под мрачным небосводом стыла черная земля, испещренная мутными лужами. В деревнях крестьяне, как всегда по воскресеньям, толпились и судачили либо перед корчмой, либо у какого-нибудь дома. Григоре, однако, казалось, что в их глазах поблескивает что-то непривычное, что на их лицах написаны упрямство и дерзость.
— А как идут весенние работы, Иким? — спросил он кучера, когда бричка выехала из Леспези.
— Да чего говорить, барин, их ведь даже не начали! — после короткого колебания ответил кучер.— Видите, какая непогода, дожди так и льют, да и мужики еще не подрядились, не сошлись с барином...
— Вот как, значит, еще даже не подрядились? — удивился Григоре.
— Не подрядились, барин, потому что люди сумлеваются и все откладывают. Вести сюда дошли, будто должны раздать поместья мужикам, вот они и ждут раздела...
В Амаре перед корчмой Бусуйока народу толпилось больше, чем обычно. Иким пояснил, что сюда собрались мужики из других деревень из-за тех конников, что проскакали утром с королевским указом.
Дома Григоре застал отца очень озабоченным, хотя тот всячески старался это скрыть. Он знал, что старик ничего ему не расскажет и что придется самому потолковать с крестьянами, чтобы разобраться в здешней обстановке, хотя короткий разговор с Ики-мом уже многое ему объяснил. В первую очередь Григоре поговорил с приказчиком Бумбу, который признался, что он весь извелся от страха, но доложить барину об истинном положении дел все равно не смеет, так как боится снова его рассердить. Согласись тот недели три назад хоть мало-мальски облегчить условия найма па работу, сегодня они не знали бы никаких забот. Мужики удовлетворились бы тогда какими-нибудь крохами, а теперь и слушать не хотят о старых условиях подряда. С тех пор как поползли всевозможные слухи о раздаче барских поместий, с ними и вовсе не сговоришься...
Позднее, когда Григоре и Титу пошли в деревню, унтер Боян-джиу сообщил им, что здесь пока спокойно, но арест учителя Драгоша вызвал некоторое возбуждение. Он лично не знает, почему арестован учитель, но в селе ходят слухи, что это сделано по настоянию старого барина в отместку за то, что Драгош вступился за крестьян.
Напоследок Григоре и Титу подошли к крестьянам, которые толпились у корчмы. Григоре спросил, на что они жалуются. Крестьяне отвечали приветливо, но как-то невнятно, явно чего-то не договаривая. Видимо, не смели или, может быть, не хотели открыть душу, хотя взгляды, которые Григоре ловил на себе, были не враждебными, а скорее вопрошающими. Чаще, чем к другим, Григоре обращался к Петре, чье суровое лицо казалось особенно взволнованным. Петре растерялся. Он боготворил Григоре, в особенности с тех пор, как тот заплатил ему за павших волов и списал долг. Парень готов был пойти за него в огонь и в воду. Заикаясь от смущения, он пробормотал:
— Так ведь, барин, мы тоже, как все другие. Старые условия очень уж тяжкие, совсем невмоготу жить стало... Дед Лупу, расскажи ты барину, у тебя язык побойчее, да и постарше будешь!
— Говори, говори, дед Лупу, послушаем! — дружелюбно подбодрил старика Григоре.
— Так ведь, барин, что у нас вышло? Одни подрядились, а другие все никак не решаются, по-всякому прикидывают, каждый действует по своему разумению и как ему сердце скажет! — не торопясь, начал Лупу Кирицою.— Только вы нам поверьте, что мужикам и впрямь больно туго приходится. Я-то уж стар, бог знает, дотяну ли до следующего рождества, но только жизнь наша все хуже и хуже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57