В машине закричали женщины, и тут же раздался голос жены Василе Зидару:
— Нику, где ты? Смотри, машина задавит!
Бабка Иоана застыла на месте. Обе курицы убегали, испуганно кудахча, но петух, бросившийся на их защиту, остался лежать бездыханным. Старуха подхватила его за крыло и потащила домой, бормоча себе под нос:
— Будь оно все неладно!
5
Сделав крутой разворот, машина резко затормозила у самой лестницы. Услышав треск выхлопов и кваканье клаксона, Григоре вышел на ступеньки вместе с Титу. Водитель выключил мотор, выскочил и бросился открывать господам дверцы. Укутанные до ушей в шубы и пледы, в защитных повязках и очках, господа напоминали полярных исследователей.
Гогу Ионеску, сидевший рядом с шофером, первым сбросил с себя все, что было на него надето, и ступил на землю. Видно было, что он раздражен и устал с дороги. Пожав руку Григоре, он угрюмо заявил:
— Рад тебя видеть, дорогой, но только знай, что в подобные авантюры вы меня больше не втравите. С меня хватит, сыт по горло!
— А что случилось, Гогу, чем ты так расстроен? — недоуменно посмотрел на него Григоре.
— Если твоя жена жаждет сильных ощущений, пусть поищет себе других компаньонов, а меня уж увольте,— ворчливо пояснил Гогу, срывая с глаз очки.
— Гогу, ты смешон! — раздался веселый женский голос.— Ты просто боишься ездить в автомобиле!.. Стыд и срам!
Все рассмеялись, и это совсем вывело Гогу из себя:
— Правильно. Я по своему темпераменту не склонен к авантюрам и отнюдь не мечтаю из любви к автомобильному спорту сломать себе шею!
Но раздражение Гогу лишь веселило его спутников, которые тем временем успели снять защитные повязки и очки. Все трое еще сидели на заднем сиденье машины: Надина справа, Еуджения слева, а между ними Рауль Брумару. Наконец Надина поднялась:
— Все это пустяки,— сказала она,— но вот только что из-за бабки чуть не случилось несчастья! Не будь Рудольф таким хлад-покровным, произошло бы одно из двух — либо она попала бы под колеса, либо мы перевернулись бы в канаву... Браво, Рудольф!
Шофер признательно улыбнулся, а Надина кинулась в объятия мужа, восклицая с подобающей случаю нежностью:
— Григ, маленький, как я по тебе соскучилась!
Григоре поцеловал жену в щеку, смущенный ее словами и главным образом тоном, каким она их произнесла. Лишь сейчас он узнал Брумару и в ту же секунду перевел взгляд на красные цветы, высаженные в форме цветущего сердца перед гнездышком Надины. Он протянул Брумару руку, вяло пробормотав:
— Ах, это ты?.. Я не узнал тебя в такой экипировке.
— Я его тоже прихватила, за компанию! — поспешно вмешалась Надина.— Ты ничего не имеешь против?
— Что ты, что ты? На...
Он чуть не сказал «наоборот», но осекся, обошел машину, поцеловал руку Еуджении и помог ей выйти. Несколько слуг, выбежавших, чтобы поднести вещи, растерянно топтались вокруг, не зная, за что взяться. Надина заметила их и приказала шоферу:
— Вы приглядите, Рудольф, чтобы не затерялись вещи барыни Женни!
Титу Хорделя стоял в стороне, очень сконфуженный тем, что пикто не обращает па него никакого внимания. Но Григоре тут же спохватился, вспомнил о нем и поспешил загладить свою ошибку.
— Разрешите!.. Я совсем про него забыл, значит, будет богат!.. Познакомьтесь с моим другом и гостем Титу Херделей!..
Молодой человек поклонился, скромно улыбаясь. Надина мельком взглянула на него и протянула руку. Титу не удалось разглядеть ее как следует, но он успел заметить, что она очень красива.
Еуджения ласково улыбнулась гостю:
— Какой приятный сюрприз!
— Впрочем, вы, наверно, знакомы, ведь вы уже встречались! — обратился Григоре к Гогу, заметив, что тот смотрит на Титу, будто видит его впервые.— Это Женнин родственник, тот, что пишет стихи.
— Ну конечно, мы знакомы! — заверил Гогу, подойдя к молодому человеку.— Разумеется. Как вы поживаете?
Он все еще не мог припомнить юношу, но не хотел в этом признаться. Боялся, как бы не подумали, что у него плохая память, и не сочли бы, что он уже стареет. Замешательство Гогу полоснуло Титу прямо по сердцу. Он вспомнил, как летом Гогу, Настойчиво приглашая его к себе в поместье, заверял, что Тпту сможет жить у него, сколько захочет, и целыми днями писать стихи. Они обменялись несколькими словами, и Гогу снова повернулся к Григоре.
— Вот что, дорогой, мы сейчас к вам не зайдем, а поедем прямо в Леспезь. Я заранее распорядился, чтобы дом протопили и Приготовили обед... Ох, страшно подумать, что туда мы тоже должны добираться на машине!
Григоре запротестовал, уверяя, что им необходимо хоть немного передохнуть, не говоря уж о том, что нельзя огорчать старика отца.
— Видно, машина совсем тебя растрясла, если ты намерен поступить так по-хамски! — насмешливо заметила Надина и тут же твердо прибавила: — Пошли в дом!.. Женни, милая, пойдем, прошу тебя!.. Рауль!
В холле горели лампы, было тепло, и для гостей уже поставили блюдца с вареньем. Вскоре появился и старый Юга, который ласково обнял Надину.
— Наконец ты в наших руках, очаровательная и ветреная шалунья!
Польщенная Надина поцеловала свекра.
— Наш папочка самый чудный и любимый,— нежно проворковала она.
Гогу воспользовался случаем, чтобы снова пожаловаться на дорожные злоключения. У них было три прокола и два раза отказывал двигатель. Они задавили несметное множество гусей, уток, кур и одного поросенка. Чуть не переехали нескольких человек и чудом не столкнулись с какими-то телегами. И все это Надина называет удовольствием. Но больше всех виноват, конечно, Григоре, который разрешил ей купить машину, хотя во всей стране не более двух-трех дюжин сумасбродов обзавелись этими опасными чудовищами. Разве не грешно тратить целое состояние сперва на покупку машины, а потом на то, чтобы выплачивать профессорское жалованье жулику немцу, который эту машину водит? Не лучше ли спокойно путешествовать поездом, как все разумные люди?
— Mais voyons, Гогу, si c'est serieux tu es plus que ridicule! l—возразила Надина.— Я полагаю, что могу позволить себе небольшое удовольствие. Вы-то позволяете себе немало. Завтра-послезавтра, когда у каждого цирюльника будет собственный автомобиль, он перестанет меня интересовать.
1 Ну, Гогу, если ты это говоришь серьезно, то ты больше чем смешон! (франц.)
Но сегодня солидный и элегантный «бенц» приносит мне сильные ощущения.
— Спасибо, я от таких сильных ощущений отказываюсь! — завопил Гогу, воздевая руки. Все засмеялись.
Через несколько минут Гогу и Еуджения стали прощаться. Еуджения пригласила Титу в гости, заранее извинившись за то, что в Леспези не так все благоустроено.
— Вы нам доставите большую радость,— добавила она с ласковой улыбкой.— Только не откладывайте, мы здесь пробудем всего несколько дней.
— Я завтра же зайду к вам,— пробормотал осчастливленный Титу.
— Вот и прекрасно... Не так ли, Гогу? — обратилась Еуджения к мужу.
— Ну разумеется! — поддержал ее Гогу.— Твое слово закон.
После их ухода Надина, обращаясь главным образом к свекру, стала рассказывать о своей заграничной поездке. Вдруг она спохватилась и попросила Григоре:
— Родненький мой, позаботься, пожалуйста, о Рауле, распорядись, чтобы ему приготовили удобную комнату. Прошу тебя, дорогой! Ведь он наш гость!
Григоре проводил Брумару, а Титу, боясь оказаться в холле лишним, пошел вместе с ними. Он присмотрелся к Надине, и теперь она казалась ему еще прекраснее, но красота ее была какая-то пугающая, грозная.
Оставшись наедине с Падиной, Мирон Юга посмотрел на невестку долгим, испытующим взглядом, и она, почувствовав это, удивленно спросила:
— Вы хотите мне что-то сказать, папочка?
— Да,— серьезно подтвердил старик.— Я узнал, что ты хочешь продать поместье Бабароагу. Это правда?
— Ах, вот о чем речь,— как-то разочарованно протянула Надина.— А вас это интересует?
— Сама понимаешь, очень интересует,— ответил Мирон.— Я бы, может быть, его купил.
— Хорошо, мы поговорим об этом!—улыбнулась Надина.— Хотя мне не по душе вести дела с родственниками, но для любимого папочки я готова сделать исключение. Хотите получить от меня задаток? Пожалуйста.
Она расцеловала его в обе щеки. Старик взял в руки ее голову и пристально посмотрел в ускользающие глаза:
— Это очень серьезно, Надина!
— Несомненно! — согласилась она с той же равнодушной улыбкой.
13 м. Садовяну, Л. Ребряну 385
Мпрона ответ не удовлетворил. По-видимому, она сочла его предложение шуткой. Возможно, конечно, что продажа поместья не представляется ей серьезной сделкой, но, быть может, она просто уклоняется от ответа... Старик ушел к себе, чтобы дать невестке отдохнуть после утомительной дороги. Когда Григоре вернулся, Надина была одна. Она сидела в кресле с закрытыми глазами и, казалось, дремала.
— Зачем ты привезла сюда этого субъекта? — укоризненно спросил он, заметив, что жена не спит.
— Какого субъекта? — удивилась она и тут же иронически рассмеялась: — Рауля? Ой-ой!.. Ты снова ревнуешь, Григ? Никак не вылечишься от этой противной болезни?
Она встала и широко раскинула руки, словно призывая Григоре в свои объятия. Ее стройное тело трепетало, источая соблазнительную истому. В ласковом взоре, обращенном к Григоре, плясали неугомонные искры. Тонко очерченные губы певуче прошептали:
— Глупыш ты, глупыш... Ты меня больше не любишь?
Григоре вдохнул ее аромат, попытался сопротивляться, но почувствовал, что сдается. Молнией мелькнула горькая мысль, что она над ним насмехается. Но затем все мысли слились в одно властное, всепоглощающее желание. Не опуская широко раскинутых рук, Надина подошла к мужу вплотную и прильнула к пему. Григоре уже не видел ничего, кроме ее глаз, губ, груди. Он грубо обнял жену и, покрывая жадными поцелуями, бросил в кресло.
Надина тем же певучим голосом шепнула ему на ухо:
— Нет, не здесь... Здесь не хочу...— и выскользнула из объятий Григоре. Взяла его за руку, и он пошел за ней, как верный пес.
6
На второй день, сразу после завтрака, Титу Херделя ушел к себе, чтобы подготовиться к посещению усадьбы в Леспези. Всю ночь он строил всевозможные планы, но утром отбросил их как бесполезные. От Гогу Ионеску ждать нечего, раз он его даже не узнал.
Титу запомнил еще со дня приезда, что село Леспезь где-то совсем недалеко. Приблизительно такое же расстояние разделяло его родное село Припас от Жидовицы, куда он ходил по два-три раза в день. На всякий случай он хотел спросить приказчика, но во дворе усадьбы встретил парня, который показался ему знакомым. Парень, улыбаясь, снял шляпу.
— А ты что здесь делаешь, господин капрал? — удивился Титу, вспомнив, что встречал Петре у сапожника Мендельсона.
— Да вот вернулся вчера домой и явился теперь на барскую усадьбу,— ответил Петре.
Титу пожал ему руку, и Петре, сказав, что делать ему все равно нечего, охотно вызвался проводить его в Леспезъ. На усадьбу он зашел под тем предлогом, что хочет, мол, узнать, выплатят ли их семье обещанное старым барином возмещение за прошлогодний несчастный случай в лесу. На самом деле ему просто хотелось повидаться с Мариоарой. Однако из-за приезда гостей, а главное Надины, в усадьбе царила несусветная суматоха, прислуга металась как угорелая, и ему удалось обменяться с нареченной лишь несколькими словами. Но Петре был доволен и этим. Кроме того, он попался на глаза старому барину, который похвалил его за примерное поведение в армии.
По дороге, толкуя о всякой всячине, Петре отвел душу, пожаловавшись Херделе, что тоже хотел бы зажить своим домом, бедная Мариоара совсем извелась — целых два года ждет его, но он до сих пор не знает, сумеет ли справить свадьбу этой зимой; ведь для свадьбы нужна куча денег, а денег нет ни у него, ни у девушки. Титу невольно вспомнил, что в его родном селе Ион Гланеташу так же жаловался ему на бедность. Чтобы не молчать, он попытался утешить парня ничего не значащими словами.
— А может, господа смилостивятся и дадут нам землю? Ходят такие слухи,— вздохнул Петре, вопросительно глядя на Херделю, словно цепляясь за соломинку.
— Как так господа дадут? — удивился Титу.— Даром, что ли? Поделят с вами свои поместья?
— Так ведь у них земли слишком много, а у нас ее совсем нет,— ответил парень.— Я и в Бухаресте слыхал от господ, что надо разделить поместья между крестьянами, потому как не по справедливости это, когда земли нет как раз у тех, кто на ней работает.
Титу покачал головой:
— Хорошо, если бы вышло по-твоему, только, по правде говоря, мне не верится. Никто своим состоянием добровольно с другим не делится. Ты бы вот поделился, скажи по совести?
— Так-то оно так, ничего не скажешь...— подавленно пробормотал Петре.— Только без земли нам конец, нет у нас больше мочи терпеть.
Некоторое время они шагали молча, но вскоре Петре, которого, видимо, мучила все та же мысль, воскликнул:
— Но коли они не заходят по-хорошему, кто их заставит?.. У нас никакой силы нет...
Титу, увидев, как удручен его спутник, пожалел, что разрушил его надежды, но как утешить парня, не знал. К счастью, они дошли до Леспези, и он заговорил о другом:
— Это совсем близко... Не успеешь выйти, как уже на месте! Вдруг из какой-то калитки навстречу им торопливо, но в то же
время с важным видом, вышел человек с непокрытой головой, длинными спутанными космами, каштановой реденькой бородкой и большими черными, горящими глазами. Он был бос, в просторной серой сермяге, доходившей до колен. Через плечо, на палке, у него висела полосатая сума. Он тут же обратился к Титу, будто давно его поджидал, и заговорил, чеканя слова:
— Не проходи безучастно, барин, ибо приближается день Страшного суда, и тогда ты пожалеешь, что не прислушался к гласу небесному. Трубы справедливости грянули, а люди, заложив уши свои грязью и мерзостью греховной, их не слышат. Прискачут на белых конях всадники с мечами огненными, а люди дивиться будут и не уразумеют, что всемогущий господь бог прислал их, дабы покарать мир, погрязший в грехах и скверне!
Титу застыл на месте, ошеломленный этим потоком слов и в особенности внешностью незнакомца.
— Ладно, ладно, дядюшка Антон,— вмешался Петре,— хватит, у них нет времени слушать твои выдумки.
— Это не выдумки, Петре,— возразил человек.— Только неразумные не сподобятся понять слово божье, ибо я не от себя говорю, не по своему разумению, а выполняю повеление сил небесных, которым ведомо все, что есть и чего нет.
— Ладно/ладно, дай тебе бог здоровья! — отмахнулся от него Петре и зашагал дальше.
Чуть отойдя, он пояснил Херделе, что убогий Антон был когда-то монахом, потом свихнулся, бежал из монастыря и вот уже много лет как несет всякую чушь п околесицу, а крестьяне его подкармливают.
Старое здание усадьбы в Леспези выглядело скромно, но гостеприимно. В обширном дворе, окруженном хозяйственными постройками, одиноко стоял кабриолет, в который была запряжена черная лошадь. В кабриолете сидел сын арендатора Платамону, с которым Титу познакомился, когда ходил по селу с учителем Драгошем. Юноша сообщил, что он здесь вместе с отцом, приехавшим по делам к Гогу Ионеску, владельцу поместья. Только он не захотел идти в дом, потому что деловые разговоры нагоняют на него скуку. Тем временем Петре попросил служанку доложить хозяевам, что к ним пожаловал гость из Амары. Девушка сразу же вернулась и пригласила Титу в комнаты. Еуджения приняла его ласково: — Это вы?.. Очень, очень рада!
Ее радость была неподдельной. Еуджении было двадцать пять лет, она вышла замуж четыре года назад. Гогу Ионеску любил жену так же горячо, как в первые дни, и беспрекословно выполнял все ее желания, но он был почти в два раза старше Еуджении. Она не позволяла себе даже думать о других мужчинах, считая, что обязана быть мужу не только верной, но и бесконечно благодарной за его безграничную преданность. И все-таки порой ею овладевала странная тоска, которую не могли рассеять никакие светские удовольствия. Надина всегда над ней подшучивала и никак не могла взять в толк, как это такая красавица может быть счастлива с Гогу, который в последнее время даже стал красить волосы, лишь бы выглядеть моложе. Сама же Еуджения, хоть и усвоила повадки и манеры общества, в котором сейчас вращалась, в душе осталась дочерью сельского священника Пипти из Лекин-ци. Поэтому приход Титу будто возвратил ее на несколько минут в родной дом. Они поболтали о сестре Титу — Лауре и ее муже, брате Еуджении,— Джеордже, вспомнили Сынджеорз и множество людей и событий, связанных с родной Трансильванией. Затем, вернувшись к действительности, Еуджения грустно улыбнулась:
— Не понимаю, почему Гогу так долго задерживается со своим арендатором... Скажу ему, что вы пришли!
Она приоткрыла дверь. Из соседней комнаты сразу же раздался голос Гогу:
— Иду, иду, душепька...— Оп вошел, еще в дверях заметил Титу и укоризненно продолжал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
— Нику, где ты? Смотри, машина задавит!
Бабка Иоана застыла на месте. Обе курицы убегали, испуганно кудахча, но петух, бросившийся на их защиту, остался лежать бездыханным. Старуха подхватила его за крыло и потащила домой, бормоча себе под нос:
— Будь оно все неладно!
5
Сделав крутой разворот, машина резко затормозила у самой лестницы. Услышав треск выхлопов и кваканье клаксона, Григоре вышел на ступеньки вместе с Титу. Водитель выключил мотор, выскочил и бросился открывать господам дверцы. Укутанные до ушей в шубы и пледы, в защитных повязках и очках, господа напоминали полярных исследователей.
Гогу Ионеску, сидевший рядом с шофером, первым сбросил с себя все, что было на него надето, и ступил на землю. Видно было, что он раздражен и устал с дороги. Пожав руку Григоре, он угрюмо заявил:
— Рад тебя видеть, дорогой, но только знай, что в подобные авантюры вы меня больше не втравите. С меня хватит, сыт по горло!
— А что случилось, Гогу, чем ты так расстроен? — недоуменно посмотрел на него Григоре.
— Если твоя жена жаждет сильных ощущений, пусть поищет себе других компаньонов, а меня уж увольте,— ворчливо пояснил Гогу, срывая с глаз очки.
— Гогу, ты смешон! — раздался веселый женский голос.— Ты просто боишься ездить в автомобиле!.. Стыд и срам!
Все рассмеялись, и это совсем вывело Гогу из себя:
— Правильно. Я по своему темпераменту не склонен к авантюрам и отнюдь не мечтаю из любви к автомобильному спорту сломать себе шею!
Но раздражение Гогу лишь веселило его спутников, которые тем временем успели снять защитные повязки и очки. Все трое еще сидели на заднем сиденье машины: Надина справа, Еуджения слева, а между ними Рауль Брумару. Наконец Надина поднялась:
— Все это пустяки,— сказала она,— но вот только что из-за бабки чуть не случилось несчастья! Не будь Рудольф таким хлад-покровным, произошло бы одно из двух — либо она попала бы под колеса, либо мы перевернулись бы в канаву... Браво, Рудольф!
Шофер признательно улыбнулся, а Надина кинулась в объятия мужа, восклицая с подобающей случаю нежностью:
— Григ, маленький, как я по тебе соскучилась!
Григоре поцеловал жену в щеку, смущенный ее словами и главным образом тоном, каким она их произнесла. Лишь сейчас он узнал Брумару и в ту же секунду перевел взгляд на красные цветы, высаженные в форме цветущего сердца перед гнездышком Надины. Он протянул Брумару руку, вяло пробормотав:
— Ах, это ты?.. Я не узнал тебя в такой экипировке.
— Я его тоже прихватила, за компанию! — поспешно вмешалась Надина.— Ты ничего не имеешь против?
— Что ты, что ты? На...
Он чуть не сказал «наоборот», но осекся, обошел машину, поцеловал руку Еуджении и помог ей выйти. Несколько слуг, выбежавших, чтобы поднести вещи, растерянно топтались вокруг, не зная, за что взяться. Надина заметила их и приказала шоферу:
— Вы приглядите, Рудольф, чтобы не затерялись вещи барыни Женни!
Титу Хорделя стоял в стороне, очень сконфуженный тем, что пикто не обращает па него никакого внимания. Но Григоре тут же спохватился, вспомнил о нем и поспешил загладить свою ошибку.
— Разрешите!.. Я совсем про него забыл, значит, будет богат!.. Познакомьтесь с моим другом и гостем Титу Херделей!..
Молодой человек поклонился, скромно улыбаясь. Надина мельком взглянула на него и протянула руку. Титу не удалось разглядеть ее как следует, но он успел заметить, что она очень красива.
Еуджения ласково улыбнулась гостю:
— Какой приятный сюрприз!
— Впрочем, вы, наверно, знакомы, ведь вы уже встречались! — обратился Григоре к Гогу, заметив, что тот смотрит на Титу, будто видит его впервые.— Это Женнин родственник, тот, что пишет стихи.
— Ну конечно, мы знакомы! — заверил Гогу, подойдя к молодому человеку.— Разумеется. Как вы поживаете?
Он все еще не мог припомнить юношу, но не хотел в этом признаться. Боялся, как бы не подумали, что у него плохая память, и не сочли бы, что он уже стареет. Замешательство Гогу полоснуло Титу прямо по сердцу. Он вспомнил, как летом Гогу, Настойчиво приглашая его к себе в поместье, заверял, что Тпту сможет жить у него, сколько захочет, и целыми днями писать стихи. Они обменялись несколькими словами, и Гогу снова повернулся к Григоре.
— Вот что, дорогой, мы сейчас к вам не зайдем, а поедем прямо в Леспезь. Я заранее распорядился, чтобы дом протопили и Приготовили обед... Ох, страшно подумать, что туда мы тоже должны добираться на машине!
Григоре запротестовал, уверяя, что им необходимо хоть немного передохнуть, не говоря уж о том, что нельзя огорчать старика отца.
— Видно, машина совсем тебя растрясла, если ты намерен поступить так по-хамски! — насмешливо заметила Надина и тут же твердо прибавила: — Пошли в дом!.. Женни, милая, пойдем, прошу тебя!.. Рауль!
В холле горели лампы, было тепло, и для гостей уже поставили блюдца с вареньем. Вскоре появился и старый Юга, который ласково обнял Надину.
— Наконец ты в наших руках, очаровательная и ветреная шалунья!
Польщенная Надина поцеловала свекра.
— Наш папочка самый чудный и любимый,— нежно проворковала она.
Гогу воспользовался случаем, чтобы снова пожаловаться на дорожные злоключения. У них было три прокола и два раза отказывал двигатель. Они задавили несметное множество гусей, уток, кур и одного поросенка. Чуть не переехали нескольких человек и чудом не столкнулись с какими-то телегами. И все это Надина называет удовольствием. Но больше всех виноват, конечно, Григоре, который разрешил ей купить машину, хотя во всей стране не более двух-трех дюжин сумасбродов обзавелись этими опасными чудовищами. Разве не грешно тратить целое состояние сперва на покупку машины, а потом на то, чтобы выплачивать профессорское жалованье жулику немцу, который эту машину водит? Не лучше ли спокойно путешествовать поездом, как все разумные люди?
— Mais voyons, Гогу, si c'est serieux tu es plus que ridicule! l—возразила Надина.— Я полагаю, что могу позволить себе небольшое удовольствие. Вы-то позволяете себе немало. Завтра-послезавтра, когда у каждого цирюльника будет собственный автомобиль, он перестанет меня интересовать.
1 Ну, Гогу, если ты это говоришь серьезно, то ты больше чем смешон! (франц.)
Но сегодня солидный и элегантный «бенц» приносит мне сильные ощущения.
— Спасибо, я от таких сильных ощущений отказываюсь! — завопил Гогу, воздевая руки. Все засмеялись.
Через несколько минут Гогу и Еуджения стали прощаться. Еуджения пригласила Титу в гости, заранее извинившись за то, что в Леспези не так все благоустроено.
— Вы нам доставите большую радость,— добавила она с ласковой улыбкой.— Только не откладывайте, мы здесь пробудем всего несколько дней.
— Я завтра же зайду к вам,— пробормотал осчастливленный Титу.
— Вот и прекрасно... Не так ли, Гогу? — обратилась Еуджения к мужу.
— Ну разумеется! — поддержал ее Гогу.— Твое слово закон.
После их ухода Надина, обращаясь главным образом к свекру, стала рассказывать о своей заграничной поездке. Вдруг она спохватилась и попросила Григоре:
— Родненький мой, позаботься, пожалуйста, о Рауле, распорядись, чтобы ему приготовили удобную комнату. Прошу тебя, дорогой! Ведь он наш гость!
Григоре проводил Брумару, а Титу, боясь оказаться в холле лишним, пошел вместе с ними. Он присмотрелся к Надине, и теперь она казалась ему еще прекраснее, но красота ее была какая-то пугающая, грозная.
Оставшись наедине с Падиной, Мирон Юга посмотрел на невестку долгим, испытующим взглядом, и она, почувствовав это, удивленно спросила:
— Вы хотите мне что-то сказать, папочка?
— Да,— серьезно подтвердил старик.— Я узнал, что ты хочешь продать поместье Бабароагу. Это правда?
— Ах, вот о чем речь,— как-то разочарованно протянула Надина.— А вас это интересует?
— Сама понимаешь, очень интересует,— ответил Мирон.— Я бы, может быть, его купил.
— Хорошо, мы поговорим об этом!—улыбнулась Надина.— Хотя мне не по душе вести дела с родственниками, но для любимого папочки я готова сделать исключение. Хотите получить от меня задаток? Пожалуйста.
Она расцеловала его в обе щеки. Старик взял в руки ее голову и пристально посмотрел в ускользающие глаза:
— Это очень серьезно, Надина!
— Несомненно! — согласилась она с той же равнодушной улыбкой.
13 м. Садовяну, Л. Ребряну 385
Мпрона ответ не удовлетворил. По-видимому, она сочла его предложение шуткой. Возможно, конечно, что продажа поместья не представляется ей серьезной сделкой, но, быть может, она просто уклоняется от ответа... Старик ушел к себе, чтобы дать невестке отдохнуть после утомительной дороги. Когда Григоре вернулся, Надина была одна. Она сидела в кресле с закрытыми глазами и, казалось, дремала.
— Зачем ты привезла сюда этого субъекта? — укоризненно спросил он, заметив, что жена не спит.
— Какого субъекта? — удивилась она и тут же иронически рассмеялась: — Рауля? Ой-ой!.. Ты снова ревнуешь, Григ? Никак не вылечишься от этой противной болезни?
Она встала и широко раскинула руки, словно призывая Григоре в свои объятия. Ее стройное тело трепетало, источая соблазнительную истому. В ласковом взоре, обращенном к Григоре, плясали неугомонные искры. Тонко очерченные губы певуче прошептали:
— Глупыш ты, глупыш... Ты меня больше не любишь?
Григоре вдохнул ее аромат, попытался сопротивляться, но почувствовал, что сдается. Молнией мелькнула горькая мысль, что она над ним насмехается. Но затем все мысли слились в одно властное, всепоглощающее желание. Не опуская широко раскинутых рук, Надина подошла к мужу вплотную и прильнула к пему. Григоре уже не видел ничего, кроме ее глаз, губ, груди. Он грубо обнял жену и, покрывая жадными поцелуями, бросил в кресло.
Надина тем же певучим голосом шепнула ему на ухо:
— Нет, не здесь... Здесь не хочу...— и выскользнула из объятий Григоре. Взяла его за руку, и он пошел за ней, как верный пес.
6
На второй день, сразу после завтрака, Титу Херделя ушел к себе, чтобы подготовиться к посещению усадьбы в Леспези. Всю ночь он строил всевозможные планы, но утром отбросил их как бесполезные. От Гогу Ионеску ждать нечего, раз он его даже не узнал.
Титу запомнил еще со дня приезда, что село Леспезь где-то совсем недалеко. Приблизительно такое же расстояние разделяло его родное село Припас от Жидовицы, куда он ходил по два-три раза в день. На всякий случай он хотел спросить приказчика, но во дворе усадьбы встретил парня, который показался ему знакомым. Парень, улыбаясь, снял шляпу.
— А ты что здесь делаешь, господин капрал? — удивился Титу, вспомнив, что встречал Петре у сапожника Мендельсона.
— Да вот вернулся вчера домой и явился теперь на барскую усадьбу,— ответил Петре.
Титу пожал ему руку, и Петре, сказав, что делать ему все равно нечего, охотно вызвался проводить его в Леспезъ. На усадьбу он зашел под тем предлогом, что хочет, мол, узнать, выплатят ли их семье обещанное старым барином возмещение за прошлогодний несчастный случай в лесу. На самом деле ему просто хотелось повидаться с Мариоарой. Однако из-за приезда гостей, а главное Надины, в усадьбе царила несусветная суматоха, прислуга металась как угорелая, и ему удалось обменяться с нареченной лишь несколькими словами. Но Петре был доволен и этим. Кроме того, он попался на глаза старому барину, который похвалил его за примерное поведение в армии.
По дороге, толкуя о всякой всячине, Петре отвел душу, пожаловавшись Херделе, что тоже хотел бы зажить своим домом, бедная Мариоара совсем извелась — целых два года ждет его, но он до сих пор не знает, сумеет ли справить свадьбу этой зимой; ведь для свадьбы нужна куча денег, а денег нет ни у него, ни у девушки. Титу невольно вспомнил, что в его родном селе Ион Гланеташу так же жаловался ему на бедность. Чтобы не молчать, он попытался утешить парня ничего не значащими словами.
— А может, господа смилостивятся и дадут нам землю? Ходят такие слухи,— вздохнул Петре, вопросительно глядя на Херделю, словно цепляясь за соломинку.
— Как так господа дадут? — удивился Титу.— Даром, что ли? Поделят с вами свои поместья?
— Так ведь у них земли слишком много, а у нас ее совсем нет,— ответил парень.— Я и в Бухаресте слыхал от господ, что надо разделить поместья между крестьянами, потому как не по справедливости это, когда земли нет как раз у тех, кто на ней работает.
Титу покачал головой:
— Хорошо, если бы вышло по-твоему, только, по правде говоря, мне не верится. Никто своим состоянием добровольно с другим не делится. Ты бы вот поделился, скажи по совести?
— Так-то оно так, ничего не скажешь...— подавленно пробормотал Петре.— Только без земли нам конец, нет у нас больше мочи терпеть.
Некоторое время они шагали молча, но вскоре Петре, которого, видимо, мучила все та же мысль, воскликнул:
— Но коли они не заходят по-хорошему, кто их заставит?.. У нас никакой силы нет...
Титу, увидев, как удручен его спутник, пожалел, что разрушил его надежды, но как утешить парня, не знал. К счастью, они дошли до Леспези, и он заговорил о другом:
— Это совсем близко... Не успеешь выйти, как уже на месте! Вдруг из какой-то калитки навстречу им торопливо, но в то же
время с важным видом, вышел человек с непокрытой головой, длинными спутанными космами, каштановой реденькой бородкой и большими черными, горящими глазами. Он был бос, в просторной серой сермяге, доходившей до колен. Через плечо, на палке, у него висела полосатая сума. Он тут же обратился к Титу, будто давно его поджидал, и заговорил, чеканя слова:
— Не проходи безучастно, барин, ибо приближается день Страшного суда, и тогда ты пожалеешь, что не прислушался к гласу небесному. Трубы справедливости грянули, а люди, заложив уши свои грязью и мерзостью греховной, их не слышат. Прискачут на белых конях всадники с мечами огненными, а люди дивиться будут и не уразумеют, что всемогущий господь бог прислал их, дабы покарать мир, погрязший в грехах и скверне!
Титу застыл на месте, ошеломленный этим потоком слов и в особенности внешностью незнакомца.
— Ладно, ладно, дядюшка Антон,— вмешался Петре,— хватит, у них нет времени слушать твои выдумки.
— Это не выдумки, Петре,— возразил человек.— Только неразумные не сподобятся понять слово божье, ибо я не от себя говорю, не по своему разумению, а выполняю повеление сил небесных, которым ведомо все, что есть и чего нет.
— Ладно/ладно, дай тебе бог здоровья! — отмахнулся от него Петре и зашагал дальше.
Чуть отойдя, он пояснил Херделе, что убогий Антон был когда-то монахом, потом свихнулся, бежал из монастыря и вот уже много лет как несет всякую чушь п околесицу, а крестьяне его подкармливают.
Старое здание усадьбы в Леспези выглядело скромно, но гостеприимно. В обширном дворе, окруженном хозяйственными постройками, одиноко стоял кабриолет, в который была запряжена черная лошадь. В кабриолете сидел сын арендатора Платамону, с которым Титу познакомился, когда ходил по селу с учителем Драгошем. Юноша сообщил, что он здесь вместе с отцом, приехавшим по делам к Гогу Ионеску, владельцу поместья. Только он не захотел идти в дом, потому что деловые разговоры нагоняют на него скуку. Тем временем Петре попросил служанку доложить хозяевам, что к ним пожаловал гость из Амары. Девушка сразу же вернулась и пригласила Титу в комнаты. Еуджения приняла его ласково: — Это вы?.. Очень, очень рада!
Ее радость была неподдельной. Еуджении было двадцать пять лет, она вышла замуж четыре года назад. Гогу Ионеску любил жену так же горячо, как в первые дни, и беспрекословно выполнял все ее желания, но он был почти в два раза старше Еуджении. Она не позволяла себе даже думать о других мужчинах, считая, что обязана быть мужу не только верной, но и бесконечно благодарной за его безграничную преданность. И все-таки порой ею овладевала странная тоска, которую не могли рассеять никакие светские удовольствия. Надина всегда над ней подшучивала и никак не могла взять в толк, как это такая красавица может быть счастлива с Гогу, который в последнее время даже стал красить волосы, лишь бы выглядеть моложе. Сама же Еуджения, хоть и усвоила повадки и манеры общества, в котором сейчас вращалась, в душе осталась дочерью сельского священника Пипти из Лекин-ци. Поэтому приход Титу будто возвратил ее на несколько минут в родной дом. Они поболтали о сестре Титу — Лауре и ее муже, брате Еуджении,— Джеордже, вспомнили Сынджеорз и множество людей и событий, связанных с родной Трансильванией. Затем, вернувшись к действительности, Еуджения грустно улыбнулась:
— Не понимаю, почему Гогу так долго задерживается со своим арендатором... Скажу ему, что вы пришли!
Она приоткрыла дверь. Из соседней комнаты сразу же раздался голос Гогу:
— Иду, иду, душепька...— Оп вошел, еще в дверях заметил Титу и укоризненно продолжал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57