по возвращении из рейса поедете принимать судно. Убеждал себя, что готов командовать кораблем. Но в какие-то минуты, находясь рядом с Тереховым, вдруг чувствовал, что называться капитаном еще не значит быть им. И сейчас слова Терехова больно укололи. Разве сам не понимает, какова дистанция между ним и Николаем Степановичем? Столько лет вместе плавают и, казалось бы, попадали в одинаковые переплеты. Очень изменился за эти годы Терехов. Он же, его старший помощник, в себе особых перемен не находит.
Неужели постоянное чувство ответственности так меняет человека? Или способности? Одному легче дастся математика, другому — языки. Николай Степанович — прирожденный моряк. А он, Пал Палыч, всего лишь хочет быть капитаном, почти дошел до этого звания, впереди — черта, к которой приблизился, но пока не переступил ее, и неизвестно, когда переступит. Может, он в тридцать шесть еще не нашел себя. Не знает ни сил своих, ни возможностей. А если эта боязнь за людей, страх перед ответственностью — обычная трусость?
Но он отогнал эту мысль. Просто нет необходимости рисковать людьми.
— В такую зыбь опасно шлюпки спускать, — не очень уверенно Произнес Пал Палыч.
— Опасно,— лаконично подтвердил капитан и бросил взгляд на часы.
— Либерийский флаг. Ни не хуже меня таете: это — прикрытие.
— Все знаю. И то, что не счет, благовидно, когда судовые компании некоторых стран ходят под этим флагом, чтобы не иметь дела со своими национальными профсоюзами.
— Вот именно,— горячо поддержал Пал Палыч.— В Либерии своих кораблей нет, а флот чуть ли не самый большой в мире. И на суда с подставным флагом набирают кого попало. Вот и результаты. С какой стати мы-то должны рисковать?
Николай Степанович обернулся к старшему помощнику, внимательно посмотрел на него и, убедившись, что сказано все это серьезно, сдержанно ответил:
— Люди — всегда люди, под каким бы флагом они ни шли. И в море есть один закон. Вы его знаете.
И все же Пал Палыч не удержался, тихо спросил:
— Значит, вы твердо решили?
— А можно решать твердо, не твердо? — жестко произнес Терехов и еще раз взглянул на часы, висевшие над входом в штурманскую.
Виктор спустился вниз — знал, где искать своего радиста.
Олег только-только расположился за шахматной доской, поджидая партнера. Услышав, что ему надлежит подготовиться к выполнению задания, в сердцах воскликнул:
— Да что за напасть такая! Вторая тревога за день.
— Идем, Олег Илларионович? — ледяным тоном прервал его Виктор, пропуская мимо ушей замечание.
— Кто же в такой шторм шлюпки спускает?! — бурчал радист.
— Бывает, что и без шлюпки — с палубы в море,— не оборачиваясь, бросил Виктор.
— Тоже мне шуточки! Тут акул видимо-невидимо.
— Акул хватает. Только за шлюпку не беспокойтесь — не проглотят.
Как и предполагал капитан, корабль, терпевший бедствие, оказался в шестидесяти милях. Сигналов больше не поступало, очевидно, передатчик вышел из строя.
Ободранное, грязное судно представляло жалкое зрелище, беспомощно подставляя борта зыби и рискуя каждую минуту перевернуться. С палубы смотрели на приближавшийся «Иртыш» моряки, размахивали руками, словно не были уверены, что замечены, что к ним идут на помощь.
«Иртыш», соблюдая дистанцию, развернулся, чтобы прикрыть от ветра вываленную за борт шлюпку. Пенных ветровых гребней не было под защитой корпуса судна, однако море вздувалось крутыми буграми, словно пыталось схватить, изломать нависшую над ним небольшую посудину. В ней с каменным лицом стоял Пал Палыч. Любезнов, соблюдая осторожность, подтравливал тали. Шлюпка все ниже спускалась к яростным свинцовым горбам. Сильный удар в днище. Шлюпка рванулась на талях, но Зимин быстро освободил ее от гаков — не дал опрокинуться. Потом подставил кранцы, а Коваленко прижал борт к штормтрапу, по которому проворно спус-
кались второй механик Костюк и моторист Витенька Не-женец. Витенькой огромного детину звали потому, что имя это как нельзя лучше подходило к безмятежному выражению его лица, к добрым светлым глазам и неизменной улыбке. Еще должен был спуститься радист. Пал Палыч поднял голову. Гитарист застрял, сидя верхом на фальшборте.
— Давай прыгай! — кричал Коваленко.— Прыгай, я подхвачу.
Но Олег не решался отпустить штормтрап. Внизу ревел океан, а шлюпка лишь мгновение находилась под радистом, и он не был уверен, что этого мгновения хватит для прыжка.
— Прыгай, герой! Из-за тебя время теряем. Прыгай, а то утоплю! — яростно вопил Зимин.
Олег прыгнул. Зимин поймал его за шиворот, удержав в вертикальном положений, и шлюпка стала быстро удаляться от «Иртыша», который в эту минуту разворачивался, чтобы прикрыть от ветра вторую шлюпку. Ее должны были спустить с левого борта.
Олег пристроил рацию на банке, крепко привинтил
болтами. Вторая шлюпка уже была на плаву.
— Они минуты за три управились! — закричал Олегу Зимин.— А мы минут пять колбасились! И все из-за тебя, красавец мужчина.
— Прекратить разговоры! — буркнул Пал Палыч. Он тоже досадовал на Олега. Но иг сейчас об этом. Главное— удержать шлюпку. Перевернуть при таком ветре может запросто.
Олег, колдовавший возле рации, наладил связь.
— Виктор Дмитриевич, когда будете покидать корабль, вахтенный журнал не забудьте целлофанчиком обернуть. Здесь не очень комфортабельно,— не мог не съязвить уже успокоившись Олег!
— Оставьте шуточки! — возмутился Виктор.— Сразу же по прибытии на аварийное" судно установите со мной связь.
— Есть! — возрадовался радист и передал УКВ Пал Палычу.
Тот доложил капитану, что у них на первой все в порядке. Голос его звучал спокойно, но только он знал, как давалось это спокойствие.
Впереди предстояло самое трудное: высадить аварийно-спасательную партию на «Китцу».
Между тем вторая шлюпка, легко обойдя их, полетела вперед. На ней старшим Алферов — второй штурман, парень из рыбаков, вел суденышко с шиком.
Холодные брызги обдавали моряков, а иногда и гребень волны обрушивался. Зимин прилагал усилия, чтобы не отстать.
Олег с важным видом поглядывал вокруг. Связь есть, значит, все в порядке. Вот уж когда Виктору Дмитриевичу не к чему придраться. А то, что пришлось несколько подзадержаться, сидя верхом на фальшборте, в конце концов, чепуха—он не матрос, чтобы бегать по реям и лазить по мачтам. Обезьяны с ветки на ветку прыгают, но от этого у них не прибавляется интеллекта. Высота есть высота, и не всякий организм к ней приспособлен. Примерно так собирался объяснить задержку у штормтрапа, если кому вздумается обратить внимание на сие происшествие.
Вообще-то, когда думал о шторме и об этой тревоге, было не по себе, а сейчас в шлюпке — ничего. Только уж больно рьяно зыбь бьет под скулу, как на огромных качелях — то вверх летишь, то проваливаешься в яму.
— Все нормально,— вслух произнес Олег, разыгрывая самого беззаботного из всего экипажа шлюпки. Витенька Неженец неодобрительно покосился на него. Неужели не понимает, что только благодаря навыкам Зимина они так просто подошли к беспомощному судну? Мальчишка, что с него возьмешь!
Вторая шлюпка, управляемая Алферовым, четко сделала поворот и вплотную подошла с подветренной стороны.
— Профессионально — так теперь говорят! — восторженно объявил Олег.
Пал Палыч четко отдавал команды, но чувствовал, что и без них моряки делают необходимое быстро и толково. Успокоился все же тогда, когда аварийно-спасательная партия оказалась на судне.
Пожилой капитан с крупным мясистым носом представил своего чиф-инженера. Пал Палыч представил Костюка.
Оказывается, на «Китце» вышел из строя главный двигатель.
Прилично владея английским языком, капитан, тем не менее, говорил с таким акцентом, что Пал Палыч его с трудом понимал. Помогал чиф-инженер — совсем еще молодой человек с огромными золотисто-карими глазами на тонком, оливкового цвета лице.
Чиф-инженер и капитан направились к машинному отделению.
Оказывается, перейти с валогенератора на движки не успели. Судно осталось без электроэнергии.
— Обесточились,— кивнул Костюк.— Ну, а дизель-генераторы?
Чиф-инженер заговорил так быстро, что ни Пал Палыч, ни Костюк ничего не разобрали.
Капитан, укоризненно покачивая головой, на пальцах пояснил: израсходовали из баллонов весь пусковой воздух и ничего не получилось. Аварийный дизель-генератор запустить не сумели. Последнюю фразу капитан произнес, глядя в упор на чиф-инженера. Тот снова вспыхнул и ответил целой тирадой, в которой улавливались
ругательства.Костюк улыбнулся: было ясно, какого мнения о своих подчиненных чиф-инженер и почему посыпались все эти несчастья.
Капитан остановил его такими же бурными контрреп ликами.
— Ну, что ж, картина, по моему, вполне ясна,—сказал спокойно Котюк, словно не заметив перебранки.— Сделаем вес, что сможем.
— Мама родная! озадаченно воскликнул Витенька в машинном отделении. - Вот это да! Он удивленно оглядывался. Даже при свте керосиновых фонарей было видно, как там все запущен'), грязно. Вахтенные мотористы под стать своей машине — их вид, мягко говоря, жалкий.
— Прекратите,— рассердился Костюк.
Он проникся симпатией к этому молодому чиф-инженеру. Что он мог сделать в таком кавардаке?!
Оба механика отошли в сторону. Капитан двинулся к выходу, а Пал Палыч примостился на каком-то ящике.
- Думаю, что в расходную топливную цистерну по-пала вода,—высказал свое предположение молодой вахтенный.— Сепаратор отказал.
— По небрежности, конечно,—буркнул Витенька. Он был возмущен таким состоянием машины. Разве можно
так обращаться-с механизмами?! Руки бы поотрывать за такое. Действительно!.. Пусть Костюк полюбуется на сей натюрморт! Тогда оценит чистоту и порядок в машинном отделении «Иртыша». Там же — как в лаборатории, как в операционной!
Костюк с чиф-инженером негромко совещались. Витенька отлично понимал, о чем идет речь. Конечно, прежде всего надо откачать из расходной цистерны воду. Но как запустить движок? Воздуха-то нет.
Странные порядки.
На «Иртыше» подобные происшествия вообще-то исключены, но если б произошло такое, то обсуждалось бы и в машинном, и на палубе, и в столовой—все лезли бы с советами, предложениями.
— Фиттинг,— разобрал Витенька знакомое, сказанное Костюком слово.
Чиф-инженер кивнул, потом крикнул что-то мотористу. Костюк позвал на помощь Пал Палыча. Витенька тоже подошел.
— Я никак объяснить не могу,— сказал.— Спросите, есть ли у них углекислота для тушения пожара.
— А вы напишите ему формулу: С02,— посоветовал Пал Палыч.
Инженер радостно воскликнул;
— О-о!
Как же ему, Виктору Неженцу, не пришла в голову такая простая мысль: использовать углекислоту вместо сжатого воздуха! Надо только сделать переход от баллона к пусковому трубопроводу дизель-генератора. Уж это его, Виктора, дело.
Около часа провозились моряки в машинном отделении. И вот наконец, застучал движок, вспыхнул свет. Накачали в баллоны воздух. Вскоре заработал и главный двигатель. Корабль ожил.
Пока Пал Палыч оформлял документы на спасение, чиф-инженер благодарил Костюка, пытаясь объяснить, что ничего подобного бы не случилось, имей он хоть одного такого — и показывал на руки, плечи Неженца — помощника, моториста! Только бы такого!
Витенька слегка краснел и смущенно откашливался. Капитан тоже горячо благодарил, восхищался мужеством советских моряков, растроганно предлагая кофе, коньяк.
И только шлюпки отошли от невысокого борта «Китцы», капитан отправился в ожившую радиорубку благодарить Терехова.
На «Иртыше» все были возбуждены тем, что Костюк и Витенька оказались на высоте. Небось, незадачливым морякам с «Китцы» не пришло в голову такое простое решение. Недаром Костюк столько лет плавает. Даже Олег показал себя с лучшей стороны.
— Я ему показываю: вот здесь контакта нет, а он только смотрит на меня... — хвалился чуть ли не каждому из своей команды.
Г Л А В А 37
Ярошенко не вызывала к себе работников торгового отдела — утром сама к ним зашла. Рядом два огромных учебных заведения, неподалеку — всего лишь одно кафе. Всегда в нем длинная очередь за пирожными.
— Что ж плохого: чашечка кофе, слойки, эклер. Помещение в стиле модерн... Современным студентам импонирует.
Ярошенко рассмеялась. Однако работник торготдела не шутил.
— Поесть — вот что прежде всего импонирует мальчишкам, и никакой модерн не заменит горячих пирожков и котлет. Хоть себя вспомните в те годы.
— Уже вспомнил. Оно действительно... Сейчас же займусь вопросом обеспечения.
— Вот и хорошо.— «И месяца человек не работает,— подумала.— Может, присмотрится, да и что-то подскажут...»
В коридоре исполкома обычная картина. К степе жмется мужчина с толстой папкой. Женщина в новом плаще, в шелковой косынке и мужских ботинках на отекших ногах ходит, волнуется. А этот, дородный товарищ, уверен в себе. Откинув полы макинтоша и сунув руки в карманы, медленно, с достоинством вышагивает по самой середине ковровой дорожки, мимо сидящих и стоящих у стен людей. У депутатской доски девушка в брюках, иссиня-черная коса до пояса, миловидное личико, раскосые глаза. Очевидно, из Казахстана.
Елена Ивановна, здороваясь с теми, кого уже знала, подошла к приемной.
Все они, бросив каждодневные нужные дела, ждут помощи, надеются: как-то иначе, по-новому и лучше сло-
жится жизнь после этого их посещения. Многие записаны в середине или в конце списка, но тоже пришли с утра. На людях и ждать легче.
У самых дверей топчется старушка в клетчатом пальто и странной, видно, самодельной, шляпке.
— Выйдите из приемной. Здесь не сельский клуб! — Елена Ивановна узнала и не узнала голос своей секретарши. Такая всегда вежливая, выдержанная. Резким, неуместным был тон. И сразу вспомнилось, как они, Елена Ивановна и Осадчий, возмущались у председателя горсовета поведением его помощника. И вот все это почти повторилось здесь.
Елена Ивановна вошла в кабинет и позвала секретаршу.
— Придет молоденькая девушка — Любаша Тищенко, пропустите ко мне,— проговорила, снимая пальто.
— Хорошо. Звонили с «Плутона», просили принять членов завкома.— Алла, как всегда, сдержанно-вежлива.
— С завкомом на завтра.— Елена Ивановна обернулась, некоторое время смотрела на секретаршу, потом негромко произнесла: — Я слышала, Алла, как вы из
приемной выпроважали.
— Так ведь они работать не дают,— бойко начала девушка.
— «Они» — это и есть ваша работа! И никакой другой более важной нет и быть не может.
— Вообще-то, я понимаю... Но иногда нервы сдают.
— Ну раз нервы, тогда придется нам с , вами расстаться.
Алла настороженно смотрела на Елену Ивановну. Такого оборота представить себе не могла. Своим местом в исполкоме она очень дорожила и испугалась, потому что знала: при всей мягкости характера начальство обычно не отступает от своих решений.
— Я буду сдерживаться, честное слово,— пробормотала Алла.
— Плохо, если надо сдерживаться. Мне почему-то казалось, что вы сочувствуете людям, которые сюда приходят.
— Да, да, конечно. Это не повторится. Поверьте!
— Надеюсь.— Елена Ивановна села к столу, сказала, что можно начинать прием. Сразу кабинет наполнился людьми.
Вошла семья. Старик перебивал то зятя, то дочь, приводил, без всякого повода, примеры, подтверждающие законность его просьбы. Речь шла о прописке, и никаких возражений на этот счет у Елены Ивановны не было. Но, даже получив положительный ответ, старик продолжал:
— Я вам расскажу...
— Идем, папа, идем! — Домочадцы подхватили родителя под руки и повели к двери.
— Слова не даете сказать,—отбивался от зятя старик. Дочь вернулась к столу Елены Ивановны, поблагодарила, сказав:
— Поэтому и не пустили одного, чтобы не навязывался со своими примерами.
Несколько раз звонил телефон, но Елена Ивановна не снимала трубки. И сотрудники в эти часы не приходили. Не забывалась обида Ясиневой: никто толком не выслушает, все торопятся, всем некогда...
Хотелось думать, что и коллектив исполкома так же серьезно, с сочувствием относится к людям.
Перед тем как пропустить очередного посетителя, Алла сообщила:
— Звонил председатель горисполкома. Сказал, что заедет к вам.
Вошли маленькая кругленькая блондинка и высокий худой юноша. Третьей была девушка в брюках.
Она и начала разговор, предварительно переглянувшись со своими спутниками — молодоженами Аней и Димой. Живут они у матери Ани, которая по признает зятя, выгоняет его вон н всячески унижает Дима приносит всю зарплату, умнея на вечернем. А мать Ани требует, чтоб
развелись.
— Ребенок будет у пае,— скорогоноркой сообщила Аня и покраснела.— Вот Фатима, комсорг нашего факультета, заходила, хотела поговорить, но мама и ее выгнала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42