Л вот этого четкого—забирай чемоданы и отправляйся! — такого он не ждал. И при чем тут чемоданы, да и пока что некуда идти. И вообще — уходить сразу невозможно. Узнают на судне, в пароходстве. Одно дело семейный разлад —у кого не бывает! — сочувствие знакомых, и совсем другое — уход к женщине. Непременно осудят. Мужчины от зависти, женщины — потому что каждая подумает о себе, о своем муже. Жил-жил И вдруг — сбежал. Разве они знают, как все случилось? Смогут ли оценить и понять, что счастье приходит к человеку раз в жизни?
Не уйдет он сейчас никуда! Пусть Елена не воображает, что его удастся спровоцировать, что он полезет на рожон, Самому себе незачем устраивать неприятности. Пусти все постепенно привыкнут, что жизнь у них не клеится. Не любя ее, из благородства он остается рядом с ней.
Елена, конечно, не верит, что между ними все кончено. Иначе не стала бы затевать возню с замками. Хочет припугнуть.
В этих своих рассуждениях Николай Степанович был не совсем искренен. Не так люди, как он сам должен был «привыкнуть» к тому, что жизнь не «клеится».
Он достал рубашку и положил ее на стол. Ага, вот и записка! Ну, как же! Разве можно без записки?! Значит, их отношения вступают в новую, но далеко не оригинальную фазу. Она будет сочинять послания ему, он — ей. Такое уже было с их общими знакомыми. Полгода подсовывали под дверь друг другу меморандумы и, устав их сочинить, помирились. Елена решила использовать этот замечательный опыт.
Лист тонкой глянцеватой бумаги был сложен вчетверо, и край его придавлен пепельницей. Николай Степанович, посмеиваясь, закурил.. Упреки? Угрозы? Или: приходи, милый, к началу спектакля, взяла билеты в театр. От женщины, даже от жены, никогда не знаешь, чего ждать. Но то, что переписка будет вестись с ним, а не с парткомом, уже отрадно.
Развернув листок и пробежав его глазами, Николай Степанович не сразу постиг то, что было написано. Меньше всего он ожидал заявления в народный суд: «Е. И. Ярошенко не возражает против расторжения брака». Больше того, Е. И. Ярошенко считает, что решение расторгнуть брак проверено временем, и просит оформить развод юридически, так как практически супруги давно уже разошлись. Подпись, дата и, что удивительней всего, печать и подпись юриста.
Ну и оперативность! Когда же она все успела?! Замок, развод. Чего сгоряча не сделает женщина!
Да, конечно, все это истерия. Но как она не боится обрубить все концы сразу. Пусть выселение из спальни; замок. А ведь это документ, дающий ему полную свободу.
Швырнув бумагу на диван, он подошел к окну. В доме напротив навстречу солнцу растворены окна, балконные двери. Там радуются весне, теплу. В их квартиру солнце заглянуло утром и ушло. Унылой, темной кажется мебель, пустым — письменный стол, на котором вечно в беспорядке лежали книги и какие-нибудь документы Елены.
Знала, что делала: оборвала одним ударом весь обычный уклад жизни. От этого хоть кто растеряется. Ничего не скажешь — эффектно! Особенно для окружающих.
Впрочем... Чего ему немедленно идти в загс? Кто заставит его выехать из собственной квартиры? Не обязательно докладывать кому-то о заявлении в народный суд.
Татьяна, к которой пришел вечером, одобрила его решение. Ни к чему лишние разговори! Однако самолюбие ее было уязвлено, Влюбленный, получивший свободу, должен был бы примчаться радостным, счастливым, говорить о том недалеком будущем, когда они, наконец, смогут соединиться открыто, когда назовет ее своей женой.
Ей бы следовало умерять его пыл, возражать, взывать к благоразумию, настаивать, что со всем этим надо повременить. Но ничего этого делать не пришлось, потому что он был скорее расстроен, чем обрадован своей свободой. Она тщательно скрывала досаду, успокаивала себя тем, что Николай, будучи человеком уравновешенным, должен привыкнуть к изменениям в своей судьбе. К разговору о разводе больше не возвращались. Он отправился на судно, а Татьяна — в поликлинику моряков, куда ее вызвали поставить подпись на санитарных документах «Иртыша».
В вестибюле ей неожиданно встретился Виктор. Оба сделали вид, будто не заметили друг друга.
Татьяна вошла в первый попавшийся кабинет и облегченно вздохнула. Она по известным причинам избегает этого влюбленного юнца, но почему отвернулся Виктор? Изменился в лице, побагровел. Допустим, что он обиделся, не застав ее дома. Но разве ее не могли задержать неотложные дела в больнице? Он даже не постарался выяснить. Уехал — не попрощался, приехал — не зашел. Ей, занятой своими переживаниями, некогда думать о нем. Но что случилось с Виктором? Однако мысли эти недолго занимали Татьяну, и, вероятно, она бы очень скоро позабыла о Викторе, если б не их вторая встреча возле рентгенкабинета. Он проходит медкомиссию? Ну да, истек срок санитарного паспорта.
Притвориться слепой и на этот раз было невозможно, поэтому Татьяна остановилась, спросила, как он отдохнул в свой кратковременный отпуск. Виктор поблагодарил и отвел глаза. Щеки, даже шея у выреза легкой, просторной куртки у него покраснели.
— Мне показалось, что я...— На секунду Татьяна запнулась, чуть не обратившись на «ты», но, спохватившись, безразлично продолжала: — Показалось, что видела вас в вестибюле.
— Вам не показалось.
— И вы не нашли нужным поздороваться? — Этого не следовало говорить. Вообще не следовало останавливаться, но она не смогла удержаться от вопроса.
— Зачем здороваться?! Встретились. Разошлись. Что, собственно, было между нами? — Он криво усмехнулся.
— Ты с ума сошел! — побледнев, прошептала Татьяна.
— И такое было. К счастью, скоро сам убедился, что я всего лишь мелкая морская рыбешка...
Лишь в эту минуту Татьяна поняла, что вовсе не смущение, а гнев заливал краской его лицо.
Она не посмела отойти, стараясь объяснить, оправдаться. Она прощает Виктору его грубость. Прощает потому, что он молод, резко обо всем судит. Не всегда чело век владеет собой, своими чувствами. Она полюбила другого. Разве за это осуждают? Разве с ним такое не могло произойти?
— Не бойся! Даже о таких, как ты, я не привык дурно отзываться. Зачем изворачиваешься? Не так уж я глуп,-как ты думаешь.
— Я не оправдываюсь,— пробормотала Татьяна.— Я всего лишь хотела объяснить...— Чего она ждет? Надо уйти с оскорбленным видом. Но и в этот оскорбленный вид Виктор не поверит.— Я не хотела тебе зла.
— Странное понятие о добре! Вы, кроме себя, ни о ком вообще не думаете. Но и добро, и совершенное человеком зло, как бумеранг, все возвращается к нему.— Виктор бросил окурок и открыл дверь в кабинет..
Она медленно спускалась по лестнице, а слова Виктора все еще звучали, словно преследовали.
Думала о Викторе и вечером, когда бродила с Николаем Степановичем по глухому парку возле лимана, прячась от посторонних глаз. Виктор бы на месте капитана не раздумывал, не взвешивал, не говорил бы: пока подождем!.. Такие любят без оглядки, без расчетов. Правда, ему и терять-то нечего. Да нет, не в том дело. Просто характер другой,
— Ты меня не слушаешь, Танюша,—обняв ее, сказал Николай Степанович.
— Ну что ты! Просто немножко взгрустнулось. Уже завтра уходит «Иртыш».
— Пока в Николаев. Там еще дня три постоим.
— Обидно! Три дня — не в рейсе и видеться нельзя.
— Может, удастся вырваться на несколько часов.
— Не лучше ли приехать мне? — Она неуверенно взглянула на Николая Степановича и, она, как бы он сразу не стал возражать, торопливо продолжала: — Остановлюсь в гостинице. В городе показываться не буду. А ты, как только сможешь, придешь.
— Но твоя работа...
— Завтра вечером отдежурю, тогда в субботу идти не нужно. Потом воскресенье. И еще на одни дни. попрошу отпустить.
— Право, не знаю...
— Не деревня. Никто меня там не увидит! — Она догадывалась, что именно смущало Николая Степановича.— Ты скажешь на судне, что в Николаеве у тебя есть друзья, которых нужно проведать. — Татьяна продолжала настаивать. Очень ей не хотелось, чтобы уходил он в море из дому, чтобы последнее «прости» на берегу прозвучало из уст жены. Несмотря на бумажку о разводе, на замки и вынесенные из спальни вещи, прощание с женой может обернуться примирением. Разве не случается, что, отправляясь разводиться, супруги возвращаются из
суда примиренными?! А тут ничего особенного еще не произошло. Лишь со стороны Елены первые шаги к разводу, в которые к тому же не очень веришь. Нет, нет, в рейс Николая должна проводить она, Татьяна.
Наконец Николай Степанович согласился с тем, чтобы Татьяна ехала в Николаев.
Она обрадовалась, убежала и, наломав веток уже расцветающей сирени, принесла их в беседку, где Николай Степанович, облокотившись на каменные перила, курил.
— Это тебе! — весело сказала она, и вдруг лицо ее стало серьезным, встревоженным.— Что, Коля, плохо?
— Нет. Почему ты спрашиваешь? — Да так...— Она смутилась.
— Что же ты молчишь?
Немного поколебавшись, взяла его. руку, нащупала пульс, как бы смягчая ответ, не очень твердо проговорила:
- Ты немного бледен сегодня. Вот и... подумала, что не совсем здоров. Так боюсь, чтобы на тебе не сказались все эти неприятности.
— Ну, не думаю,— проговорил Николай Степанович, прислушиваясь к биению своего сердца.
— Умоляю тебя, побереги нервы, не волнуйся. Тебе ведь опять в рейс. Уж я-то знаю, что такое твои рейсы.
— Да, ты права. Иной раз так вымотаешься, что чувствуешь себя столетним стариком.
— Тем более, тебе надо успокоиться. Главное, постарайся с ней больше не встречаться. Все эти объяснения— отрицательные эмоции, болезнь, старость. И — да здравствуют эмоции положительные! Они приносят молодость и красоту! — Она вдруг затихла, приложила палец к губам, прислушалась.
Где-то в густой чаще кустов сначала тихо, потом все увереннее, все громче защелкал соловей.
— Разве это услышишь в море? — прошептала. Вечер был теплый. Разогретой соленой влагой тянуло с лимана. А в посадке, что тянулась дальше за парком, залился еще более звонкой трелью еще один соловей. В старинной каменной беседке Татьяна и Николай долго сидели молча.
— Наверное, здесь давно-давно тоже сидели, как мы, на этих вот каменных скамьях, слушали ночь, тишину и соловья,— тихо проговорила Татьяна.—Потом придут
другие в другую весну, и не эти, другие будут петь соловьи. А любовь всегда одна. Для тех двоих, что были, для нас и для тех, что еще придут сюда.
— Ты фантазерка, дев.очка моя.— Николай Степанович еще крепче прижал ее к себе.
— Но ведь это правда. И знаешь... пройдут годы. Много, много лет пройдет, и тогда мы только узнаем, что эти минуты были счастьем. Ждем еще чего-то большего. А самое настоящее счастье— вот эти мгновения.
Николай Степанович улыбнулся. Танюша права. Рядом с ней забываешь все неприятности, становишься лучше, как-то выше того, что тебя окружает. Танюша! Еще год назад ничего о ней не знал. А теперь жизнь без нее потускнела бы.
— Таких, как ты, я встречал на улицах, смотрел па них издали, но даже совсем еще молодым не смел и помыслить, чтобы какая-нибудь из этих красавиц на меня хоть благосклонно взглянула. Для них существовал другой мир, куда — в этом я был убежден — нет доступа увальню-боцману с закопченного буксирчика.
— Твой буксирчик... он был временным, но необходимым, как разбег перед прыжком. А ты не сознавал, что это всего лишь разбег. Я бы поняла, если б мы тогда встретились. Как жаль, что этого не случилось.
— Танюша, что ты говоришь?! — рассмеялся Терехов.— В ту пору ты была совсем-совсем малая.
С лимана медленно наползал молочный туман.
ГЛАВА 21
Реутов, очевидно, уже все знал и с готовностью согласился их принять «в любой час, к любоевремя», не забыв, однако, перечислить все ответственные заседания, на которых его ждали.
Елене Ивановне он сказал, что лицо ее очень знакомо. Видимо, ждал в ответ: «Ну как же, мы с мужем были у вас в гостях!» Но она вместо этого холодно улыбнулась.
Осадчему надлежало вступить в разговор после того, как Реутов выскажется.
На этот раз претензий к Колосову как к штурману не было, но злополучный кафердам опять был упомянут начальством.
Осадчий переглянулся с Еленой Ивановной. Она снова улыбнулась, вспомнив сказанное им накануне: «Сначала
разведка быстроходными катерами, затем в бой вступает артиллерия крейсера». Итак, тяжелая артиллерия:
— Изучив с депутатом Ярошенко документы, мы пришли к выводу,— спокойно начал Осадчий, в упор глядя на Реутова,— что логика некоторых приказов, для нас непостижима. Значит, только факты: Колосов возвращается из рейса. Акт, Елена Ивановна.
Она, почти не глядя в блокнот, назвала дату, подписи под актом, констатирующим хорошее состояние китобазы.
— Итак, успешно закончив рейс, старший помощник, как это делается испокон веков, сдает ремонтную ведомость на завод...— Снова взгляд Осадчего на Ярошенко.
— В пункте двадцать втором говорится и о кафер-даме.
— ...и уезжает в отпуск, как предусмотрено расписанием. Вместо Колосова остается второй помощник Челноков. Его прямая обязанность следить за ремонтом. Через определенное время начальством создается комиссия, в состав которой входит Челноков. Комиссия, а вместе с ней и Челноков, устанавливает, что в ходе ремонта есть недостатки, в частности, еще не приведен в порядок ка-фердам. Ответственность за упущение ложится, естественно же, на Челнокова. Вывод следует необъяснимый: отстранить от рейса находящегося в отпуске Колосова, вместо него назначить Челнокова. Простите, как это понимать?
Реутов сосредоточенно смотрел на стену, где висела огромная карта мира, и тоже молчал. Потом, словно мысленно подведя итог своим рассуждениям, положил обе руки на стол и обернулся к Осадчему:
— Мы все любим и ценим Колосова...
— Мы так и поняли,— совершенно серьезно подтвердил Осадчий.
— Представитель нам подсказала.
— Простите, кто подсказал? — Осадчий снова в упор смотрел на Реутова, и тому было явно не по себе от его прямого проницательного взгляда.
— Товарищ Гаранова, я хотел сказать,— объяснил Реутов.
— К сожалению, мы не знаем, что вам сказала товарищ Гаранова, — волнуясь, говорила Елена Ивановна.— Но, поверьте, человеку, далекому от морской жизни, мне, например, не просто было разобраться в морских тер-
минах. Могли и ее проинформировать так, как информи-ровали нас. Однако боцман-коммунист сказал, что Колосов требовательный, принципиальный человек, пользуется большим авторитетом среди моряков. Другой коммунист, капитан-дублер... Вот его слова: «В любых условиях Колосов может заменить капитана. Грамотный, отличный моряк». Читать еще отзывы?
Реутов, пока Елена Ивановна говорила, кивал своей тяжелой головой и, снова положив ладони на стол, как бы подчеркивая — с этим все ясно, ответил:
— Разве против таких доводов станешь возражать?!— Он помолчал и, как бы решившись высказаться до конца, продолжил: — Буду с вами откровенен. Возраст! Я лично сам был с Колосовым в море. Предстаньте себе такую картину. Боцман во время швартовки не снял брезентового чехла с контроллера поста управления брашпиля. А старший помощник не видит. Что ни говорите, Колосову шестой десяток.
Осадчий молчал, дожидаясь, пока Реутов приведет примеры. А Елена Ивановна подумала (в который раз!), что без Осадчего она вынуждена была бы бегать, выяснять состоятельность каждого замечания в адрес Колосова.
Убедившись, что больше начальству, сказать нечего, Осадчий негромко и очень вежливо начал:
— Простите, но я с вами не согласен. Во время дождя или при сильной зыби контроллер надежно укрыт чехлом от попадания влаги, и снимать его в такой обстановке не обязательно. Пойдем дальше. Брашпиль на баке. То есть на носу базы,— пояснил он Елене Ивановне.— Там же, на баке, находится, кроме боцмана, штурман. Ему и надлежало сделать замечание. А в-третьих, китобаза не катер. Ходовой мостик, где находится старший помощник, отделяет от бака не один десяток метров. Не убежден, что на таком расстоянии различишь чехол на маленьком контроллере.
Воцарилось долгое молчание.
— М-м-да,— пробормотал Реутов и, тяжело повернувшись в кресле, обратился к Елене Ивановне:— Скажу вам неофициально, просто как знакомой, свое частное мнение. Через несколько лет Колосову на пенсию. Он сам сказал, что сбережения у него немалые. И пенсию он давно обеспечил. К чему же плавать? Конечно, в море ставка у него большая...— Реутов осекся, взглянув на
Осадчего, лицо которого побелело, под кожей бугрились желваки, так крепко он стиснул зубы.
Елене Ивановне показалось, что не сдержится Осад-чий, наговорит резкостей, как это однажды случилось с ней. Однако тот ответил так же спокойно, как говорил до этого, только голос звучал глухо:
— А девятнадцать героических рейсов? Таких рейсов, на которых воспитывали нас, молодых матросов... он тоже совершил из-за ставки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42