)глазами оглядывал компанию.
... Какая-то здоровая мымра, вся изукрашенная, с ней, видно, толстяк, еврей или кто еще. Мымра совсем пьяная. Еще какой-то хмырь, фраер, сразу видно, тощий, длинный, и духами обдушился, как баба - не мужик. И ещё одна девчонка, совсем другая, не из этой шары: беленькая, нежненькая, вот только тощевата, но это ничего, - тело нагулять можно быстро. Он подумал об этой девчушке уже как о своей... А чего? Он что, хуже этих двух фраеров? Санек себе цену знал: за ним девки с фермы табуном бегали, - Сань да Сань, но никто особо не нравился, разве только Танюшка дядьки Ефрема, так ей всего четырнадцать. Но как-то он с ней вечерок погулял и под самогон спросил: ждать из армии будешь? И она сказала чисто так и откровенно: буду. Вроде бы у него невеста есть...
По новой соорудили стол, снова сели.
Санек оказался напротив беленькой, рядом с ней - длинный, а Санек подумал-то, что он, - Маринкин.
Всем торжественно разлили самогон.
Наташе тоже.
Налил Шурик.
Она прошептала, что не станет это пить, и он пообещал ей разбавить до минимума малиновым соком. И унес рюмку.
А там на кухне, тоже уже не в себе, взял и долил в рюмку "Ка - берне", видно, оставленного Мариной про запас. Попробовал - гадость страшенная, хуже, чем чистый. Подумал и сыпанул туда сахарного песка.
Шурик шепнул Наташе, что она должна выпить все сразу, а то получится, что она выпендривается. А он ей все разбавил, - просто сок с сухим смешал.
Зачем Шурик спаивал Наташу, он и сам не знал. Привык, что девушки с ним всегда напивались и тогда становилось все просто и доступно.
Итак, все выпили.
И подняли визг: визжали Алена и Наташа.
Алена - потому что была в восторге и пьяна, Наташа, потому что не ожидала, что "сок" так обожжет горло и сразу ударит в голову.
Марина выпила молча, достойно.
Хачик с уважением посмотрел на неё и обратившись к Саньку, уважительно сказал: действительно, чистый, как слеза ребенка.
Санек даже покраснел от похвалы.
Налили по второй.
Наташа забормотала, что не будет, что Шурик её обманул, налил ей какой-то дряни, пусть сделает, как обещал: чуть-чуть самогона, а остальное - сок, она попробует.
Выпили по второй. И тут началось!
Алена вопила, что ей нужен Шурик, что он вылитый Ален Делон, которого она обожает...
В полной ярости Хачик схватил её под мышки и уволок из картиры.
Наташа, обезумев, признавалась Шурику в любви.
Марина помрачнела и ушла на кухню.
Санек ухахатывался над компанией: так нажраться с двух-трех рюмок самогона! У них в Супонево мужики по бутылке на брата и ничего, вот когда вторую, - тогда быть и поножовщине!
Шурик слушал Наташины признания, которые становились все непонятней и под их журчание уснул, сидя на стуле, свесив свою уже не очень красивую голову набок.
А Наташа, среди самого сложного любовного пассажа, почувствовала, что помирает. Не фигурально, а по-настоящему: куда-то уходило сердце, волчком кружилась голова и весь белый свет, к горлу подступала такая тяжелая тошнота, которая, казалось, задушит её.
Она застонала.
Шурик, естественно, не услышал, а Санек спросил.
- Ты че?
Ответить она не могла, и снова жалобно застонала.
Ей хотелось пить, пить, пить, но сказать она не могла.
Санек дело знал.
Пошел, налил воды из-под крана. В кухне базарили Маринка с бабкой. Он им сказал еще.
Да бросьте вы базарить, чего вам не хватает.
Маринка безумно посмотрела на него (тоже нажралась!).
- Ты мне Шурика пошли, слышишь?
Бабка заворчала.
- Проститутка, новый пришел, - ей подавай. Да уйду я, уйду. - И потихоньку побрела в холл.
- Наташке твоей худо...
А-а, - не поняла, видимо, Марина. - Давай сюда Шурика, быстро!
Санек с водой ушел.
Наташа уже сползла с кресла и мучительно, со стонами, пыталась выблевать тяжелый ком, застрявший у неё где-то в груди, горле, легких, она не знала где, но чувствовала, что ей ничто уже не поможет.
Сознание еле теплилось.
Санек дал ей воды, которую она всю пролила, так как и не видела стакан толком и удержать не могла.
И он вдруг понял, что с Наташей совсем плохо. Она стонала и дергалась.
... Тьфу ты, что делать-то?
Санек решил оттащить её в ванную, а там - под холодную воду.
Парень он был здоровый, взял на плечо обвисшую Наташу, которая тут же, от состояния головой вниз, наконец-то выблевала ком. Санек только матернулся, увидев, во что превратилась его рубашка.
Он наклонив Наташуе над ванной, пустил душ.
И тут Наташу прорвало. Ее рвало так, как никогда, даже во время дизентерии.
Санек был доволен: сейчас у неё все выйдет, и она будет как новенькая.
Наташа вдруг забормотала.
- Шурик, миленький, ты такой хороший, такой...
Коротенькое её сиреневое легкое платьице задралось и стали видны тоненькие сиреневые трусики с кружавчиками.
Саньково мужское естество восстало.
Тем более, что он и не подумал, что она обращается не к нему!
Конечно, он хороший, волок её на спине, воды носил, жизнь ей, можно сказать, спас. Кому она была нужна? Остановилось бы сердце и каюк. А трусики шевелились, ножки елозили...
Санек трясущимися руками распоясал джинсы, достал то, чем он гордился, да не сам придумал, - девки говорили, и стянув сиреневые трусики, совершил свое мужское дело вместе с воплем Наташи.
- Ты че? Ты че? - Разгорячась и ещё не закончив свой труд, бормотал Санек. - Ну, ты че?
Она рыдала, тряслась, он зажимал ей рот рукой, - и наконец с воплем кончил. А когда вынул гордое свое естество, то увидел, что оно все в кровище...
Вот так! Эта пичуга ещё и нетрахнутой оказалась. Разве мог он подумать, что у Маринки может быть такая подружка? Мать честная, что теперь делать-то? Наташа все висела на ванне, всхлипывая и обращаясь к Шурику, говорила, что ей больно, больно. Она, конечно, не в себе.
Санек выкрутил ей мокрые волосы, обтер растекшуюся краску с лица, так она стала ещё милее и моложе... А уж бледная! Хорошо, что кровь пролилась в основном в ванну, платье оказалось незамаранным, ноги Санек ей отмыл, с пола все стер, ванну горячей водой промыл. Все было чисто, только платьишко на Наташе было мокрое.
Тогда Санек, вздохнув, проложил сухое полотенце под мокрое платье и тихонько приоткрыв дверь из ванной, провел Наташу в комнату, уложил на тахту и, как хорошо поработавший труженик, зхрапел, в уголке на ковре.
На кухне разыгрывалась другая сцена. Там, со знанием дела, стоя, дама (Марина), опиралась на подоконник, кавалер (Шурик), навалясь на нее, трахались.
Шурик проснулся и пошел бродить по квартире, так как в комнате никого не оказалось. Ванная была закрыта изнутри, он пошел на кухню.
Там, у окна, с сигаретой в руке, распахнув прозрачный коро - тенький халатик, стояла хозяйка дома.
Шурик же мужчина! Даже если он совсем слабо соображает после выпитого...
Он пошел на нее, как вамп, расстегивая штаны и бормоча.
Какая прелесть, богиня (это он не забыл. Слова сами выскакива-ли в нужный момент)...
Все свершилось к обоюдному удовольствию, разве что слишком коротко, на что Марина поморщилась, а Шурик сказал, что пьянство не способствует, но что он себя реабилитирует, и очень скоро, потому что Марина - класс.
- А как же Наташечка? - Спросила Марина.
Шурик покривился, пожал плечами и махнул неопределенно рукой, что, видимо, означало, что то была ерунда, а он привязан теперь к Марине, что и доказал.
Пойду полежу чуть-чуть, а потом...
И он сделал зверское лицо, должное означать страсть.
Придя в комнату, он удивленно заметил, что она вовсе не пуста.
На ковре выводил дикие рулады Санек, а на тахте раскинулась Наташа,разбросав ножки и оголив бедный бледненький животик с кучерявой золотистой грядкой. Трусиков на ней почему-то не было (их выбросил Санек, чтобы скрыть следы преступления).
Быстрое соитие с Мариной, которое как-то плохо помнилось Шурику,однако, возбудило его...
Шурик лег рядом с Наташей и стал шептать разные-всякие, но более осмысленные слова, чем с Мариной.
Он гладил её, целовал, и она ожила.
Увидела над собой Шурика, залилась слезами, обхватила его за шею... И что же? Мог Шурик устоять? Нет.
Он довольно долго любил её, она отвечала как-то слабо, больше слезами (от счастья?) и стонами (от страсти?) и закончил Шурик не так, как с Мариной: он вытянул из кармана чистейший синий платок и утопил в нем своих детей.
Так закончилась вечеринка.
Наташа очнулась рано и в безумном состоянии.
Болела голова, даже не так: она была как нарыв, который вот-вот оторвется, мутило, тянуло рвать, но она сдерживалась.
Во рту было сухо, будто она всю ночь жевала наждак.
И ещё напасть: тянуло внизу живота и саднил передок, как будто бы и там побывал наждак.
О доме она не стала думать, потому что знала, что большего проступка она совершить не могла: не придти ночевать и не позвонить. Хорошо, что она сообразила сказать, что идет не к Марине, а к девочкам в общежитие. Пытаясь приподняться, она поняла, что у неё болит все тело, - каждая косточка.
Боже, она не может вспомнить, что вчера было! Наверное, что-нибудь ужасное, раз она так отвратительно себя чувствует. С т С трудом, но все же вспомнила беседу с Хачиком о каких-то шикарных перспективах... Так. Приехал какой-то противный парень, привез что-то очень страшное, какое-то питье.
И тут все закрывала тьма.
Она осмотрела комнату.
Где Шурик? Шурика не было. Он проснулся ещё раньше Наташи,кое-что вспомнил, что-то нет, но счел за лучшее убраться по-английски и, пожалуй, больше здесь не появляться. Ему не нравился его носовой платок, явно со следами крови, хотя это вполне могла быть обычная женская элементарщина, но... От греха одальше и Шурик выполз из "такой" квартиры. Подальше.
Итак. Шурика не было, а в углу спал на ковре этот противный парень, храпя, как кабан.
Наташа села на тахте.
... Но что это? Она без трусиков? Где они? Почему она их сняла? Трусиков нигде не было видно. Надо их найти!
И тут краем сознания она начала понимать и даже припомнила совершенно страшную вещь: она была с Шуриком ТАК!
Это совсем подкосило её, и чтобы не разреветься в голос, она заткнула кулак в рот и тихо подвывала, как раненый зверек.
... Домой. Бежать. Никого не видеть. Ей надо бежать. Домой. К маме.
Ведь говорила же мама...
Наташа залилась слезами.
Она сползла с тахты, иначе не могла, еле поднялась на дрожа - щих ногах, и приоткрыла дверь в холл.
... Слава Богу, что не видно Марины и Шурика!
Тихонько, как могла, она прошла ко входной двери и с ужасом подумала, что никогда не откроет чужую дверь... Но дверь оказалась приоткрытой (это Шурик, убегая, не закрыл ее).
Такси она нашла быстро, кожа сиденья захолодила голую попку, и она снова заплакала, но тут же заставила себя перестать.
Санек проснулся бодрый, даже веселый, только опохмелиться хотелось. Но за этим дело не станет, у него ещё была с собой бутылка, что он, дурак, что ли? - все на стол вываливать. Вспомнилась Наташа, её голенькая маленькая попка, тонкие ножки, длинные мокрые волосы.
И восстал опять Санек.
... Черт-те что. Другая девка, что телок молочный, а не стоит и все тут.
Он оглядел комнату - пусто. И хмырюги нету. Наверное, все на кухне похмеляются.
Санек вышел на кухню, там за столом сидели Марина и бабка. Перед ними стояла бутылка водки, закуска, кипел на плите чайник. Было светло и солнечно. А на кухне атмосфера стояла мрачная.
- Чего это вы одне? - спросил удивленно Санек, ожидая увидеть веселую компанию.
- А тебе кого не хватает? - с иронией спросила Марина.
Санек смутился:мне всех хватает, просто где остальные?
- Кто "остальные"? - привязалась Маринка, и Саньку показалось, что в глазах у неё мелькнули злые огоньки.
- Твой, этот, как его, Славик, что ли? (Санек действительно забыл имя Шурика), девчушка-подружка, евонная, что ли? (Санек решил все карты спутать, вроде бы он - лох и ничего не понимает).
- Не мой и не Славик, а Шурик, как и ты. Только ты Санек, по-деревенски, а он по-благородному - Шурик (Марина злилась на Шурика, что он так незаметно утек, она тоже собиралась несла-бо провести сегодняшний свободный день. Бабку бы отправила к соседке, Санька к чертям и валяться с Шуриком целый день на тахте. Так ведь утек). А подружка моя вовсе не его, а просто моя знакомая, а что? Понравилась? - вдруг прозорливо спросила Марина.
Санек покраснел и вспотел. Вот, зараза, ну и мозги у нее. Надо как-то сбрехать... А может, сказать сейчас все?
Бедный Санек! Мучительные размышления так отразились на его лице, что Марина расхохоталась: вижу, вижу, понравилась! Она всем сначала нравится, а потом, как с ней помямлишь часок, так не знаешь, куда бежать. Давай лучше опохмелимся, братик, веселее будет! Я не люблю, когда, как воры, из приличного дома, из гостей уходят. Без воспитания. А этого нам не на-а-да, верно, Санек?
Санек пробормотал, что, может, и верно, однако девчушка ему понравилась, и он решил точно на ней жениться.
Бабка и Марина онемели.
Марина встряхнулась, чтобы придти в себя:слушай, ты, чмо, а она-то собирается за тебя замуж? (Тут в ней заговорила "городская" кость, Санек деревня. Еще чего, - будет здесь проживать!)
Но Санек не сдавался: а чего за меня не пойти? Я в армии специальность приобрету, деньги у меня есть, тетка на мое имя положила да и Пеструху продала! Я понятливый, подумаешь, скоро помоднее твоего Шурика буду!
Марина сдалась, да и неинтересны ей были Саньковы бредни, тем более, что он сегодня уезжает в Волок, а завтра: ту-ту! - в армию на два года.
А бабка заинтересовалась:чего это ты, Санек, вдруг сказился? Зачем она тебе худыщая да лядащая, в Супоневе что, девок мало? Ты, парень, что? Али с ней побывал?
Марина вскинулась: Палага, да ты совсем сбрендила! Где это он с ней "побывал"? Ты что, на старости по сексу поехала?
Пелагея обиделась: Ты, Маринка, неуважительная. Жалею я, Санек, что не тебя, а её сюда взяла. Жил бы сейчас, как царь, а она бы пусть на ферме лоила!
Санек выпил и расстроился: вот вы, бабаня, что наделали! Я там загибаюсь, а вы тут жируете и теперь ещё жалеете, что Маринка не такая. А что, я такой бы был? На вас не угодишь, вот что я скажу.
- Это на меня-то, на тихую, не угодишь? Да кто бы стал такие матюгальники терпеть, какие я от Маринки слышу, да кто бы её мужиков терпел?
Дальше бабка не продолжила, потому что почувствовала: далеко зашла, при Саньке-то Маринка удержится, а вот потом поддаст ей хорошенько.
Марина пошла в раздрыг: после такого вечера, светского, сек суального, слушать эти деревенские бредни - сил нет, и она заорала:да заткнитесь вы, так вашу мать! Надоели! А ты, Санек, давай, сваливай, тебе завтра на пункт, а ты тут пьешь, как лошадь! А бабаня сама сто очков всем даст, попомни мое слово! Нам с ней разъезжаться надо, вот что! (Марина знала, куда бить - бабка жуть боялась отправки её в деревню).
- Да ладно, ладно, тебе, Маринка, уж и сказать под винцо ничего нельзя, сразу ф-фырь, как лошадь норовистая, - закудахтала бабка.
Но Санька был прост, как правда:
- А что, бабань, приезжайте в деревню, там у тетки хорошо, меня не будет, дядька Иван опять сидит.
- Ну-у? - Удивилась Пелагея, она так и не спросила Санька о деревенских, и теперь ей было стыдно.
- Вот вам и "ну". Помахался, пьяный, с Серым, чего-то они не поделили и дядька Серого под ребро ножичком - чик...
- Уби-ил? - взвыла Пелагея.
- Да нет, только так, поранил. Но в милицию забрали, а того - в больницу, теперь тетка одна и ребята подросли. Вот и будете там вдвоем с Лариской. Хорошо!
У Марины заблестели глаза: а что? На время, пусть воздухом подышит, от моих гостей отдохнет, да и мы с ней друг от друга...
Пелагея почуяла недоброе:нет, Санек, тяжела я стала, уж тут доживу как-нибудь. Там, поди, у вас и жрать-то нечего? Кромя своего.
- Конечно, - обиделся Санек, - у нас разносолов нету. Чего уж. Мужики пьют, бабы на ферме ломят, все, как раньше, ничего хорошего. А то, если захотите, я скажу тетке?
Марина хлопнула ещё рюмку: это дело надо обмозговать, Пелагея надоела ей. И приходиться считаться с тем, что в однокомнатной квартире живет с тобой старуха и осуждает твой образ жизни.
- А чего мне, - уже серьезно беспокоясь и злясь, что её так крепко отсюда выпирают, отрезала Пелагея. - Ты женишься, пока свою избу поставишь, мне где деваться? Я-то Ларискину избу хорошо знаю, чего там есть: зала да кухня, да пристройка холодная. А дети пойдут, из меня няньку бесплатную сделаешь? Походила я в няньках-то, всюю жизнюю. Досыта!
Санек опять разобиделся: да вы что, чего это я вас в няньки заберу? Да и не женюсь я тама. Женюся здеся, сказал - на этой, подружке Маринкиной.
- На лядащей? - усмехнулась ядовито бабка.
- А что, Маринка, не лядащая?
- Теперь такая мода, дурни вы обои, - сказала вдруг Маринка совсем по-деревенски. Это случалось с ней, когда она напива-лась или очень злилась, себя не помнила, вот тогда пробивалось а это, - не свое, наносное, - уходило, будто и не было.
Замолчали и выпили еще. За Санькин отъезд, службу и возвращение.
Совсем уже были все хороши, и подошло время песни. И запели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
... Какая-то здоровая мымра, вся изукрашенная, с ней, видно, толстяк, еврей или кто еще. Мымра совсем пьяная. Еще какой-то хмырь, фраер, сразу видно, тощий, длинный, и духами обдушился, как баба - не мужик. И ещё одна девчонка, совсем другая, не из этой шары: беленькая, нежненькая, вот только тощевата, но это ничего, - тело нагулять можно быстро. Он подумал об этой девчушке уже как о своей... А чего? Он что, хуже этих двух фраеров? Санек себе цену знал: за ним девки с фермы табуном бегали, - Сань да Сань, но никто особо не нравился, разве только Танюшка дядьки Ефрема, так ей всего четырнадцать. Но как-то он с ней вечерок погулял и под самогон спросил: ждать из армии будешь? И она сказала чисто так и откровенно: буду. Вроде бы у него невеста есть...
По новой соорудили стол, снова сели.
Санек оказался напротив беленькой, рядом с ней - длинный, а Санек подумал-то, что он, - Маринкин.
Всем торжественно разлили самогон.
Наташе тоже.
Налил Шурик.
Она прошептала, что не станет это пить, и он пообещал ей разбавить до минимума малиновым соком. И унес рюмку.
А там на кухне, тоже уже не в себе, взял и долил в рюмку "Ка - берне", видно, оставленного Мариной про запас. Попробовал - гадость страшенная, хуже, чем чистый. Подумал и сыпанул туда сахарного песка.
Шурик шепнул Наташе, что она должна выпить все сразу, а то получится, что она выпендривается. А он ей все разбавил, - просто сок с сухим смешал.
Зачем Шурик спаивал Наташу, он и сам не знал. Привык, что девушки с ним всегда напивались и тогда становилось все просто и доступно.
Итак, все выпили.
И подняли визг: визжали Алена и Наташа.
Алена - потому что была в восторге и пьяна, Наташа, потому что не ожидала, что "сок" так обожжет горло и сразу ударит в голову.
Марина выпила молча, достойно.
Хачик с уважением посмотрел на неё и обратившись к Саньку, уважительно сказал: действительно, чистый, как слеза ребенка.
Санек даже покраснел от похвалы.
Налили по второй.
Наташа забормотала, что не будет, что Шурик её обманул, налил ей какой-то дряни, пусть сделает, как обещал: чуть-чуть самогона, а остальное - сок, она попробует.
Выпили по второй. И тут началось!
Алена вопила, что ей нужен Шурик, что он вылитый Ален Делон, которого она обожает...
В полной ярости Хачик схватил её под мышки и уволок из картиры.
Наташа, обезумев, признавалась Шурику в любви.
Марина помрачнела и ушла на кухню.
Санек ухахатывался над компанией: так нажраться с двух-трех рюмок самогона! У них в Супонево мужики по бутылке на брата и ничего, вот когда вторую, - тогда быть и поножовщине!
Шурик слушал Наташины признания, которые становились все непонятней и под их журчание уснул, сидя на стуле, свесив свою уже не очень красивую голову набок.
А Наташа, среди самого сложного любовного пассажа, почувствовала, что помирает. Не фигурально, а по-настоящему: куда-то уходило сердце, волчком кружилась голова и весь белый свет, к горлу подступала такая тяжелая тошнота, которая, казалось, задушит её.
Она застонала.
Шурик, естественно, не услышал, а Санек спросил.
- Ты че?
Ответить она не могла, и снова жалобно застонала.
Ей хотелось пить, пить, пить, но сказать она не могла.
Санек дело знал.
Пошел, налил воды из-под крана. В кухне базарили Маринка с бабкой. Он им сказал еще.
Да бросьте вы базарить, чего вам не хватает.
Маринка безумно посмотрела на него (тоже нажралась!).
- Ты мне Шурика пошли, слышишь?
Бабка заворчала.
- Проститутка, новый пришел, - ей подавай. Да уйду я, уйду. - И потихоньку побрела в холл.
- Наташке твоей худо...
А-а, - не поняла, видимо, Марина. - Давай сюда Шурика, быстро!
Санек с водой ушел.
Наташа уже сползла с кресла и мучительно, со стонами, пыталась выблевать тяжелый ком, застрявший у неё где-то в груди, горле, легких, она не знала где, но чувствовала, что ей ничто уже не поможет.
Сознание еле теплилось.
Санек дал ей воды, которую она всю пролила, так как и не видела стакан толком и удержать не могла.
И он вдруг понял, что с Наташей совсем плохо. Она стонала и дергалась.
... Тьфу ты, что делать-то?
Санек решил оттащить её в ванную, а там - под холодную воду.
Парень он был здоровый, взял на плечо обвисшую Наташу, которая тут же, от состояния головой вниз, наконец-то выблевала ком. Санек только матернулся, увидев, во что превратилась его рубашка.
Он наклонив Наташуе над ванной, пустил душ.
И тут Наташу прорвало. Ее рвало так, как никогда, даже во время дизентерии.
Санек был доволен: сейчас у неё все выйдет, и она будет как новенькая.
Наташа вдруг забормотала.
- Шурик, миленький, ты такой хороший, такой...
Коротенькое её сиреневое легкое платьице задралось и стали видны тоненькие сиреневые трусики с кружавчиками.
Саньково мужское естество восстало.
Тем более, что он и не подумал, что она обращается не к нему!
Конечно, он хороший, волок её на спине, воды носил, жизнь ей, можно сказать, спас. Кому она была нужна? Остановилось бы сердце и каюк. А трусики шевелились, ножки елозили...
Санек трясущимися руками распоясал джинсы, достал то, чем он гордился, да не сам придумал, - девки говорили, и стянув сиреневые трусики, совершил свое мужское дело вместе с воплем Наташи.
- Ты че? Ты че? - Разгорячась и ещё не закончив свой труд, бормотал Санек. - Ну, ты че?
Она рыдала, тряслась, он зажимал ей рот рукой, - и наконец с воплем кончил. А когда вынул гордое свое естество, то увидел, что оно все в кровище...
Вот так! Эта пичуга ещё и нетрахнутой оказалась. Разве мог он подумать, что у Маринки может быть такая подружка? Мать честная, что теперь делать-то? Наташа все висела на ванне, всхлипывая и обращаясь к Шурику, говорила, что ей больно, больно. Она, конечно, не в себе.
Санек выкрутил ей мокрые волосы, обтер растекшуюся краску с лица, так она стала ещё милее и моложе... А уж бледная! Хорошо, что кровь пролилась в основном в ванну, платье оказалось незамаранным, ноги Санек ей отмыл, с пола все стер, ванну горячей водой промыл. Все было чисто, только платьишко на Наташе было мокрое.
Тогда Санек, вздохнув, проложил сухое полотенце под мокрое платье и тихонько приоткрыв дверь из ванной, провел Наташу в комнату, уложил на тахту и, как хорошо поработавший труженик, зхрапел, в уголке на ковре.
На кухне разыгрывалась другая сцена. Там, со знанием дела, стоя, дама (Марина), опиралась на подоконник, кавалер (Шурик), навалясь на нее, трахались.
Шурик проснулся и пошел бродить по квартире, так как в комнате никого не оказалось. Ванная была закрыта изнутри, он пошел на кухню.
Там, у окна, с сигаретой в руке, распахнув прозрачный коро - тенький халатик, стояла хозяйка дома.
Шурик же мужчина! Даже если он совсем слабо соображает после выпитого...
Он пошел на нее, как вамп, расстегивая штаны и бормоча.
Какая прелесть, богиня (это он не забыл. Слова сами выскакива-ли в нужный момент)...
Все свершилось к обоюдному удовольствию, разве что слишком коротко, на что Марина поморщилась, а Шурик сказал, что пьянство не способствует, но что он себя реабилитирует, и очень скоро, потому что Марина - класс.
- А как же Наташечка? - Спросила Марина.
Шурик покривился, пожал плечами и махнул неопределенно рукой, что, видимо, означало, что то была ерунда, а он привязан теперь к Марине, что и доказал.
Пойду полежу чуть-чуть, а потом...
И он сделал зверское лицо, должное означать страсть.
Придя в комнату, он удивленно заметил, что она вовсе не пуста.
На ковре выводил дикие рулады Санек, а на тахте раскинулась Наташа,разбросав ножки и оголив бедный бледненький животик с кучерявой золотистой грядкой. Трусиков на ней почему-то не было (их выбросил Санек, чтобы скрыть следы преступления).
Быстрое соитие с Мариной, которое как-то плохо помнилось Шурику,однако, возбудило его...
Шурик лег рядом с Наташей и стал шептать разные-всякие, но более осмысленные слова, чем с Мариной.
Он гладил её, целовал, и она ожила.
Увидела над собой Шурика, залилась слезами, обхватила его за шею... И что же? Мог Шурик устоять? Нет.
Он довольно долго любил её, она отвечала как-то слабо, больше слезами (от счастья?) и стонами (от страсти?) и закончил Шурик не так, как с Мариной: он вытянул из кармана чистейший синий платок и утопил в нем своих детей.
Так закончилась вечеринка.
Наташа очнулась рано и в безумном состоянии.
Болела голова, даже не так: она была как нарыв, который вот-вот оторвется, мутило, тянуло рвать, но она сдерживалась.
Во рту было сухо, будто она всю ночь жевала наждак.
И ещё напасть: тянуло внизу живота и саднил передок, как будто бы и там побывал наждак.
О доме она не стала думать, потому что знала, что большего проступка она совершить не могла: не придти ночевать и не позвонить. Хорошо, что она сообразила сказать, что идет не к Марине, а к девочкам в общежитие. Пытаясь приподняться, она поняла, что у неё болит все тело, - каждая косточка.
Боже, она не может вспомнить, что вчера было! Наверное, что-нибудь ужасное, раз она так отвратительно себя чувствует. С т С трудом, но все же вспомнила беседу с Хачиком о каких-то шикарных перспективах... Так. Приехал какой-то противный парень, привез что-то очень страшное, какое-то питье.
И тут все закрывала тьма.
Она осмотрела комнату.
Где Шурик? Шурика не было. Он проснулся ещё раньше Наташи,кое-что вспомнил, что-то нет, но счел за лучшее убраться по-английски и, пожалуй, больше здесь не появляться. Ему не нравился его носовой платок, явно со следами крови, хотя это вполне могла быть обычная женская элементарщина, но... От греха одальше и Шурик выполз из "такой" квартиры. Подальше.
Итак. Шурика не было, а в углу спал на ковре этот противный парень, храпя, как кабан.
Наташа села на тахте.
... Но что это? Она без трусиков? Где они? Почему она их сняла? Трусиков нигде не было видно. Надо их найти!
И тут краем сознания она начала понимать и даже припомнила совершенно страшную вещь: она была с Шуриком ТАК!
Это совсем подкосило её, и чтобы не разреветься в голос, она заткнула кулак в рот и тихо подвывала, как раненый зверек.
... Домой. Бежать. Никого не видеть. Ей надо бежать. Домой. К маме.
Ведь говорила же мама...
Наташа залилась слезами.
Она сползла с тахты, иначе не могла, еле поднялась на дрожа - щих ногах, и приоткрыла дверь в холл.
... Слава Богу, что не видно Марины и Шурика!
Тихонько, как могла, она прошла ко входной двери и с ужасом подумала, что никогда не откроет чужую дверь... Но дверь оказалась приоткрытой (это Шурик, убегая, не закрыл ее).
Такси она нашла быстро, кожа сиденья захолодила голую попку, и она снова заплакала, но тут же заставила себя перестать.
Санек проснулся бодрый, даже веселый, только опохмелиться хотелось. Но за этим дело не станет, у него ещё была с собой бутылка, что он, дурак, что ли? - все на стол вываливать. Вспомнилась Наташа, её голенькая маленькая попка, тонкие ножки, длинные мокрые волосы.
И восстал опять Санек.
... Черт-те что. Другая девка, что телок молочный, а не стоит и все тут.
Он оглядел комнату - пусто. И хмырюги нету. Наверное, все на кухне похмеляются.
Санек вышел на кухню, там за столом сидели Марина и бабка. Перед ними стояла бутылка водки, закуска, кипел на плите чайник. Было светло и солнечно. А на кухне атмосфера стояла мрачная.
- Чего это вы одне? - спросил удивленно Санек, ожидая увидеть веселую компанию.
- А тебе кого не хватает? - с иронией спросила Марина.
Санек смутился:мне всех хватает, просто где остальные?
- Кто "остальные"? - привязалась Маринка, и Саньку показалось, что в глазах у неё мелькнули злые огоньки.
- Твой, этот, как его, Славик, что ли? (Санек действительно забыл имя Шурика), девчушка-подружка, евонная, что ли? (Санек решил все карты спутать, вроде бы он - лох и ничего не понимает).
- Не мой и не Славик, а Шурик, как и ты. Только ты Санек, по-деревенски, а он по-благородному - Шурик (Марина злилась на Шурика, что он так незаметно утек, она тоже собиралась несла-бо провести сегодняшний свободный день. Бабку бы отправила к соседке, Санька к чертям и валяться с Шуриком целый день на тахте. Так ведь утек). А подружка моя вовсе не его, а просто моя знакомая, а что? Понравилась? - вдруг прозорливо спросила Марина.
Санек покраснел и вспотел. Вот, зараза, ну и мозги у нее. Надо как-то сбрехать... А может, сказать сейчас все?
Бедный Санек! Мучительные размышления так отразились на его лице, что Марина расхохоталась: вижу, вижу, понравилась! Она всем сначала нравится, а потом, как с ней помямлишь часок, так не знаешь, куда бежать. Давай лучше опохмелимся, братик, веселее будет! Я не люблю, когда, как воры, из приличного дома, из гостей уходят. Без воспитания. А этого нам не на-а-да, верно, Санек?
Санек пробормотал, что, может, и верно, однако девчушка ему понравилась, и он решил точно на ней жениться.
Бабка и Марина онемели.
Марина встряхнулась, чтобы придти в себя:слушай, ты, чмо, а она-то собирается за тебя замуж? (Тут в ней заговорила "городская" кость, Санек деревня. Еще чего, - будет здесь проживать!)
Но Санек не сдавался: а чего за меня не пойти? Я в армии специальность приобрету, деньги у меня есть, тетка на мое имя положила да и Пеструху продала! Я понятливый, подумаешь, скоро помоднее твоего Шурика буду!
Марина сдалась, да и неинтересны ей были Саньковы бредни, тем более, что он сегодня уезжает в Волок, а завтра: ту-ту! - в армию на два года.
А бабка заинтересовалась:чего это ты, Санек, вдруг сказился? Зачем она тебе худыщая да лядащая, в Супоневе что, девок мало? Ты, парень, что? Али с ней побывал?
Марина вскинулась: Палага, да ты совсем сбрендила! Где это он с ней "побывал"? Ты что, на старости по сексу поехала?
Пелагея обиделась: Ты, Маринка, неуважительная. Жалею я, Санек, что не тебя, а её сюда взяла. Жил бы сейчас, как царь, а она бы пусть на ферме лоила!
Санек выпил и расстроился: вот вы, бабаня, что наделали! Я там загибаюсь, а вы тут жируете и теперь ещё жалеете, что Маринка не такая. А что, я такой бы был? На вас не угодишь, вот что я скажу.
- Это на меня-то, на тихую, не угодишь? Да кто бы стал такие матюгальники терпеть, какие я от Маринки слышу, да кто бы её мужиков терпел?
Дальше бабка не продолжила, потому что почувствовала: далеко зашла, при Саньке-то Маринка удержится, а вот потом поддаст ей хорошенько.
Марина пошла в раздрыг: после такого вечера, светского, сек суального, слушать эти деревенские бредни - сил нет, и она заорала:да заткнитесь вы, так вашу мать! Надоели! А ты, Санек, давай, сваливай, тебе завтра на пункт, а ты тут пьешь, как лошадь! А бабаня сама сто очков всем даст, попомни мое слово! Нам с ней разъезжаться надо, вот что! (Марина знала, куда бить - бабка жуть боялась отправки её в деревню).
- Да ладно, ладно, тебе, Маринка, уж и сказать под винцо ничего нельзя, сразу ф-фырь, как лошадь норовистая, - закудахтала бабка.
Но Санька был прост, как правда:
- А что, бабань, приезжайте в деревню, там у тетки хорошо, меня не будет, дядька Иван опять сидит.
- Ну-у? - Удивилась Пелагея, она так и не спросила Санька о деревенских, и теперь ей было стыдно.
- Вот вам и "ну". Помахался, пьяный, с Серым, чего-то они не поделили и дядька Серого под ребро ножичком - чик...
- Уби-ил? - взвыла Пелагея.
- Да нет, только так, поранил. Но в милицию забрали, а того - в больницу, теперь тетка одна и ребята подросли. Вот и будете там вдвоем с Лариской. Хорошо!
У Марины заблестели глаза: а что? На время, пусть воздухом подышит, от моих гостей отдохнет, да и мы с ней друг от друга...
Пелагея почуяла недоброе:нет, Санек, тяжела я стала, уж тут доживу как-нибудь. Там, поди, у вас и жрать-то нечего? Кромя своего.
- Конечно, - обиделся Санек, - у нас разносолов нету. Чего уж. Мужики пьют, бабы на ферме ломят, все, как раньше, ничего хорошего. А то, если захотите, я скажу тетке?
Марина хлопнула ещё рюмку: это дело надо обмозговать, Пелагея надоела ей. И приходиться считаться с тем, что в однокомнатной квартире живет с тобой старуха и осуждает твой образ жизни.
- А чего мне, - уже серьезно беспокоясь и злясь, что её так крепко отсюда выпирают, отрезала Пелагея. - Ты женишься, пока свою избу поставишь, мне где деваться? Я-то Ларискину избу хорошо знаю, чего там есть: зала да кухня, да пристройка холодная. А дети пойдут, из меня няньку бесплатную сделаешь? Походила я в няньках-то, всюю жизнюю. Досыта!
Санек опять разобиделся: да вы что, чего это я вас в няньки заберу? Да и не женюсь я тама. Женюся здеся, сказал - на этой, подружке Маринкиной.
- На лядащей? - усмехнулась ядовито бабка.
- А что, Маринка, не лядащая?
- Теперь такая мода, дурни вы обои, - сказала вдруг Маринка совсем по-деревенски. Это случалось с ней, когда она напива-лась или очень злилась, себя не помнила, вот тогда пробивалось а это, - не свое, наносное, - уходило, будто и не было.
Замолчали и выпили еще. За Санькин отъезд, службу и возвращение.
Совсем уже были все хороши, и подошло время песни. И запели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34