Он как лоскутное одеяло, и эта «лоскутность» в полной мере относится как к Мекке, так и к Иудее. Возможно, есть участки страны, взятые из времен до рождения Христа, а есть и более поздние, по земле которых Он некогда ступал. Так относится ли Воплощение к этой Вселенной или нет?
Редди воскликнул:
– Как же все это странно! Скажем так: каждому из нас дано прожить примерно двадцать пять тысяч дней. Может быть, мы тоже состоим из кусочков – может быть, из наших жизней тоже вырезаны дни, как квадратики из шотландки? – Он махнул рукой и указал на пепельно-серое небо. – А вдруг где-то обитают двадцать пять тысяч Редди и каждый собирает себя по кусочку?
– Лично мне достаточно одного из этих занудных болтунов, – проворчал Кейси и этой фразой внес первую лепту в дискуссию.
Высказавшись, он сделал порядочный глоток из бурдюка с вином, разбавленным водой.
Сесил де Морган внимательно слушал разговор и почти все время молчал. Бисеза знала о том, что он близко сошелся с секретарем Александра, Евменом. Наверняка он передаст все эти соображения своему новому приятелю и коллеге. У обоих имелись собственные интересы: Евмена занимало соперничество с другими приближенными Александра – в особенности Гефестионом, а Сесил, по своему обыкновению, подыгрывал и тем, и этим. Правда, об этом знали все и каждый. Но Бисеза не видела ничего плохого в том, что Сесил передаст подробности этого разговора Евмену. То, о чем шла речь, было очень важно для всех.
Флот продолжал плавание.
25
Храм
Когда монголы уходили со стоянки, первым делом нужно было заарканить лошадей.
Монгольские лошади жили в полудиком состоянии. Им позволялось бродить по степи до тех пор, пока в конях не возникало нужды. Вот и теперь в степь были высланы гонцы, и через день по равнине к большому городу, составленному из юрт, мчались табуны лошадей. Люди заранее встали полукольцом, держа в руках шесты с арканами на конце. А лошади, словно бы понимая, что их ждет путь в несколько тысяч километров, дерзко вставали на дыбы и ожесточенно лягались. Но стоило их поймать, они стоически давали себя увести.
Николай думал о том, как это типично для монгольского нецивилизованного образа жизни: даже величайший поход должен был начинаться с родео.
После того как нужное число лошадей заарканили и привязали, дальнейшие приготовления к походу происходили быстро. Большую часть юрт сняли и уложили на повозки или на спины вьючных животных, но некоторые большие юрты, включая и те, которые составляли ханский «дворец», погрузили на телеги с широким дном, в которые запрягли по несколько быков. Взяли с собой и посадочную капсулу «Союза». Ее раньше привезли сюда из деревни Скакатая. Коля догадывался, что для того, чтобы оторвать капсулу от земли и поднять, использовали осадную башню. Стоящая на большой телеге и привязанная к ней веревками, сплетенными из конского волоса, капсула походила на металлическую юрту.
По подсчетам Коли, для похода на Вавилон Чингисхан взял с собой около двадцати тысяч воинов – большей частью конников. А к каждому всаднику был приставлен конюший и еще две-три запасные лошади. Свое странствующее войско Чингис разделил на три армии – левого крыла, центра и правого крыла. Центральное войско, которым командовал сам Чингисхан, включало элитную ханскую гвардию, в ряды которой входила тысяча собственных телохранителей Чингиса. Сейбл и Коле предстояло следовать с этим войском, в свите Йе-Лю.
Часть армии оставалась в Монголии, чтобы охранять земли империи и постараться удержать то, что осталось от обширного государства. Гарнизон переходил под командование одного из сыновей Чингисхана, Толуя. Оставляя его, Чингисхан не слишком ослаблял верхушку войска. С ним ехал его главный советник Йе-Лю, а также другой сын, Угэдей, и крупный военачальник Сабутай. Если учесть, что Угэдей был тем человеком, который в прежней истории сменит Чингисхана на посту верховного правителя, а также то, что Сабутай был, пожалуй, самым талантливым полководцем (именно он помышлял о покорении Европы после смерти Чингиса), то команда получалась поистине устрашающая.
Коля стал свидетелем прощания Чингисхана с сыном. Чингис обхватил лицо Толуя ладонями, притянул к своему лицу, прикоснулся губами к щеке сына и сделал глубокий вдох. Сейбл презрительно назвала это «воздушным поцелуем Железного века». А Николая, как ни странно, эта сцена тронула.
Наконец было поднято знамя Чингисхана, и под крики, пение рогов и стук барабанов войско тронулось с места, а за ним потянулись длинные обозы. Три колонны, одной из которых командовал Чингис, другой – Угэдей, а третьей – Сабутай, должны были двигаться отдельно, на расстоянии в несколько сотен километров одна от другой, но при этом ежедневно поддерживать между собой связь посредством быстрых гонцов, трубных и дымных сигналов. Вскоре громадные тучи пыли образовались над равнинами Монголии. К началу второго дня пути части войска потеряли друг друга из виду.
Продвигаясь на запад от той местности, где родился Чингисхан, войско следовало по тучным лугам мимо притока реки Онон. Николай ехал на телеге вместе с Сейбл, Базилем и несколькими унылого вида иноземными купцами. Кроме них, в телеге сидели люди из свиты Йе-Лю. Через пару-тройку дней на пути войска встретились угрюмые, страшноватые леса, перемежавшиеся с болотистыми долинами, которые порой не так просто было одолеть вброд. Небо по-прежнему затягивали тучи, шел дождь. Николаю очень не понравилась эта мрачная местность. Он рассказал Йе-Лю об опасности кислотного дождя, и главный советник хана распорядился передать приказ о том, чтобы все воины надели шапки и подняли воротники.
Воины Чингисхана были не более чистоплотны, чем все остальные монголы, но своим внешним видом гордились. Они восседали на седлах с высокими передней и задней луками, ноги держали в прочных стременах и одеты были в длиннополые кафтаны без застежек и остроконечные войлочные шапки, отделанные лисьим, волчьим, а порой и рысьим мехом. Такую одежду монголы носили с незапамятных времен, но теперь это были богатые люди, и у некоторых командиров кафтаны были расшиты шелковыми или золотыми нитями, а под кафтаны они надевали шелковые китайские рубахи. Но даже полководцы Чингисхана вытирали губы рукавом, а руки – об штаны.
К походам монголы привыкли, и путешествие проходило гладко – ведь за всем этим были столетия установившихся традиций. Каждый вечер устраивали стоянку и раздавали провизию: высушенный творог, вяленое мясо, кумыс, просяные лепешки. С утра конник складывал высушенный творог в бурдюк и наливал туда воды. Смесь отлично перемешивалась за счет тряски при езде и превращалась в нечто вроде йогурта, после чего поглощалась с большим удовольствием и громкой отрыжкой. Коля завидовал мастерству монголов – тому, к примеру, как ловко они выделывали кожи, превращая их в замшу. А еще они умели дистиллировать человеческую мочу и давали ее в качестве рвотного средства при лихорадке.
Войско Чингиса быстро продвигалось вперед, приказы и вести об изменении планов передавались быстро и без путаницы. Командование армией значительно облегчалось за счет деления воинов на десятки. Командиры наделялись большими полномочиями, что придавало управлению гибкость и ответственность. Чингис заботился о том, чтобы все подразделения его войска, вплоть до самого маленького отряда, состояли из людей разных народностей, кланов и племен. Он не желал, чтобы кто-то имел какие-то привилегии, кроме самого хана. На взгляд Николая, это был весьма современный способ создания армейской структуры. Не удивительно, что монголы одолели расхлябанные войска средневековой Европы. Однако вся система очень зависела от выучки и верности военачальников. Командиров безжалостно отбраковывали в процессе учений, во время таких проверок, как battue, и, конечно, в бою.
Через несколько дней, находясь еще на территории Монголии, войско ступило на травянистую равнину, лежащую на пути к Каракоруму. Этот город некогда был центром власти уйгуров, а Чингисхан устроил в нем свою резиденцию. Но уже издали Коля увидел, что городские стены разрушены. В том месте, где сходились две стены, сгрудилось несколько покинутых храмов, а остальное пространство города заросло травой.
Чингисхан собственной персоной, в сопровождении здоровяков-телохранителей и Угэдея, обошел руины города. Он не был здесь всего несколько лет, и вот теперь здесь лежали груды щебня. Николай видел, как правитель вернулся к походной юрте с мрачным лицом, словно бы разгневанный на богов, так посмеявшихся над его гордыней.
В последующие дни войско двигалось по долине реки Орхон – бескрайней равнине, ограниченной с востока синими горами.
«Похоже на марсианский канал», – рассеянно подумал Коля.
Земля здесь была серой, потрескавшейся, река текла медленно, лениво. Порой приходилось пересекать притоки и рукава. По ночам разбивали лагерь на болотистых островках и разводили большие костры из ароматного ивового хвороста.
Наконец одолели последнюю речушку, и земля пошла на подъем. Сейбл сказала, что они покидают современную монгольскую провинцию Архангай и пересекают горный массив Хангай. Позади местность словно сжималась, складывалась в сложный рисунок из лесов и долин, а за горами начинались бесконечные желтые травянистые степи.
Ближе к хребту начиналась гряда невысоких холмов и предгорий. Земля была усеяна острыми камнями, и впечатление создавалось такое, будто здесь соприкасалось много участков из разных эпох. Однако вскоре все увидели сложенную из камней пирамиду. Каким-то образом ей удалось пережить сдвиги времени. Когда войско проходило мимо, каждый воин добавил в груду камень. Николай понял, что к тому времени, когда мимо пройдут все воины, здесь воздвигнется настоящая гора.
Наконец спустились к степи. До самого горизонта тянулась плоская безлесная равнина, высокая трава расходилась рябью под ногами коней. Вокруг открывался огромный мир, и в сравнении с колоссальными просторами Центральной Азии меркли даже Чингисхан и его амбиции. У Николая стало чуть полегче на душе.
Между тем людей на пути войска не встречалось. Лишь изредка попадались круги, оставшиеся на земле от юрт, – призраки маленьких деревень. Степь тянулась бесконечно, люди всегда жили здесь так. Эти круглые шрамы могли оставить на земле гунны, монголы и даже казахи из коммунистических времен. А теперь все они могли уйти в совсем иную эпоху.
«Может быть, – думал Коля, – когда сотрутся последние следы цивилизаций, когда Земля будет забыта и останется только Мир, все станут кочевниками, брошенными в кромешную бездну судьбы человечества».
Но людей не было. Время от времени Чингис высылал вперед разведчиков, но они никого не находили.
А потом неожиданно прямо посреди степи обнаружился храм.
Вперед выслали отряд, которому было поручено осмотреть постройку. Йе-Лю включил в этот отряд Николая и Сейбл, надеясь, что их опыт и знания пригодятся.
Храм представлял собой небольшое строение, похожее на коробку. Высокие створки дверей были покрыты искусной резьбой и украшены львиными головами. В пасть львов были продеты кольца. Дверь выходила на крыльцо, обрамленное колоннами из полированного дерева. Козырек над входом украшали золотые черепа. Николай, Сейбл и несколько монголов осторожно приоткрыли двери и вошли внутрь. На низких столах посреди остатков трапезы лежали рукописные свитки. Стены были забраны деревянными панелями, воздух пропах благовониями. Создавалось отчетливое чувство отгороженности от мира.
Николай прошептал:
– Буддистский храм, как ты думаешь? – Сейбл спокойно ответила, не понижая голос:
– Да. Значит, хоть сколько-то их еще осталось. Трудно сказать, из какого времени этот храм. Буддисты – они ведь вне времени, как и кочевники.
– Не совсем так, – невесело возразил Коля. – В советское время были попытки истребить все буддистские храмы в Монголии. Так что этот, возможно, старше двадцатого века…
Из теней, сгустившихся в глубине храма, шурша одеждами, вышли двое. Монгольские воины мгновенно выхватили кинжалы, но один из советников Ие-Лю резким окриком остановил их.
Сначала Николай подумал, что это дети – такими маленькими и хрупкими выглядели эти люди. Но когда они приблизились, оказалось, что один из них действительно ребенок, а второй – старик. Старик, судя по всему, лама, был одет в красный атласный балахон и шлепанцы, в руке он держал янтарные четки. Он был необыкновенно худ. Руки, торчавшие из рукавов, походили на птичьи лапки. Рядом со стариком стоял мальчик не старше лет десяти, ростом со старика и почти такой же тощий. На нем тоже было надето что-то вроде красного балахона, но на ногах – к полному изумлению Коли – кроссовки! Лама худой рукой обнимал мальчика за плечо, но он был настолько хрупок, что даже ребенок не ощутил бы его веса.
Лама улыбнулся почти беззубым ртом и что-то произнес шелестящим голосом. Монголы попытались что-то ему ответить, но стало ясно, что разговора не получится.
Коля шепнул Сейбл:
– Посмотри на обувь мальчика. Может быть, это более современное место, чем мы думаем.
Сейбл проворчала:
– Обувь современная. Ничего не доказывает. Если эти двое застряли тут, мальчишка мог бродить по округе и подбирать, что попадется…
– Лама так стар… – прошептал Коля.
И верно: кожа у старика была тонка, как папиросная бумага. Усыпанная старческими пятнышками, она складками лежала на костях. Голубые глаза ламы так выцвели, что казались прозрачными. Он словно бы усыхал с возрастом, его тело будто бы испарялось.
– Да, – согласилась Сейбл. – Ему не меньше девяноста. Ник, но ты посмотри на них обоих получше. Забудь про пропасть во времени. Посмотри на глаза, на строение костей, на подбородок…
Коля присмотрелся внимательнее, жалея о том, что в храме так сумрачно. Форму черепа мальчика трудно было разглядеть под копной черных волос, но его лицо, его бледно-голубые глаза…
– Они похожи…
– Вот-вот, – сухо подтвердила Сейбл. – Ник, когда в такие места попадают, это навсегда. Сюда приходят послушниками лет в восемь-девять, остаются здесь – поют и молятся, а потом живут тут до девяноста лет – если проживешь так долго, конечно.
– Сейбл…
– Эти двое – один и тот же человек: юный послушник и престарелый лама, сведенные вместе капризом времени. И мальчик знает о том, что, когда он состарится, в один прекрасный день он увидит себя – ребенка, идущего по степи. – Она усмехнулась. – А они не удивлены этим, правда? Наверное, буддистская философия позволяет без особых натяжек воспринять такое чудо. В конце концов, ведь просто замкнулся круг, только и всего…
Монгольские воины усиленно искали добычу, но в храме не было ничего, кроме жалких остатков еды да предметов культа – молитвенных колес и свитков со священными текстами. Монголы решили убить монахов. Они готовились к этому без всяких эмоций, как к самому привычному делу. Коля набрался смелости и упросил советника Йе-Лю отменить казнь.
Оставив позади храм, погруженный в необъяснимую дремоту, войско продолжило путь.
27
Рыбоеды
Через три недели странствия вдоль побережья Персидского залива Евмен сообщил Бисезе и ее товарищам, что разведчики обнаружили обитаемую деревню.
Движимые любопытством и желанием отдохнуть от моря и поразмяться, Бисеза, Абдыкадыр, Джош, Редди и небольшой отряд британцев под командованием капрала Бэтсона присоединились к авангарду, двигавшемуся впереди растянувшегося на многие километры обоза. Все британцы и Бисеза с Абдыкадыром спрятали под одеждой огнестрельное оружие. Когда они сходили на берег, Кейси, все еще передвигавшийся на костылях, стоял на борту и с завистью провожал их взглядом.
До деревни нужно было целый день добираться пешком, и дорога была нелегкая. Первым стал жаловаться Редди, но вскоре начали страдать и все остальные. В непосредственной близости от берега тянулись солончаки и каменистые пустоши, на которых ничего не росло, но по мере удаления от моря начали попадаться песчаные дюны, идти по которым было трудно даже в отсутствие дождя. Когда же начинались ливни, балки между дюнами делались совершенно непроходимыми. А когда дождь прекращался, на людей налетали тучи оводов.
Часто попадались змеи. Никто из людей из девятнадцатого и двадцать первого века не мог признать, что это за змеи, но этому не стоило так уж сильно удивляться, поскольку эти рептилии, вполне вероятно, происходили из доисторических времен.
Бисеза присматривалась к неподвижно висящим в воздухе Очам, равнодушным к тому, над каким пейзажем они были размещены. А Очи словно бы бесстрастно следили за жалкими мучениями Бисезы.
К концу дня отряд добрался до деревни. Вместе с воинами-македонянами Бисеза и ее спутники вышли к краю отвесного обрыва.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Редди воскликнул:
– Как же все это странно! Скажем так: каждому из нас дано прожить примерно двадцать пять тысяч дней. Может быть, мы тоже состоим из кусочков – может быть, из наших жизней тоже вырезаны дни, как квадратики из шотландки? – Он махнул рукой и указал на пепельно-серое небо. – А вдруг где-то обитают двадцать пять тысяч Редди и каждый собирает себя по кусочку?
– Лично мне достаточно одного из этих занудных болтунов, – проворчал Кейси и этой фразой внес первую лепту в дискуссию.
Высказавшись, он сделал порядочный глоток из бурдюка с вином, разбавленным водой.
Сесил де Морган внимательно слушал разговор и почти все время молчал. Бисеза знала о том, что он близко сошелся с секретарем Александра, Евменом. Наверняка он передаст все эти соображения своему новому приятелю и коллеге. У обоих имелись собственные интересы: Евмена занимало соперничество с другими приближенными Александра – в особенности Гефестионом, а Сесил, по своему обыкновению, подыгрывал и тем, и этим. Правда, об этом знали все и каждый. Но Бисеза не видела ничего плохого в том, что Сесил передаст подробности этого разговора Евмену. То, о чем шла речь, было очень важно для всех.
Флот продолжал плавание.
25
Храм
Когда монголы уходили со стоянки, первым делом нужно было заарканить лошадей.
Монгольские лошади жили в полудиком состоянии. Им позволялось бродить по степи до тех пор, пока в конях не возникало нужды. Вот и теперь в степь были высланы гонцы, и через день по равнине к большому городу, составленному из юрт, мчались табуны лошадей. Люди заранее встали полукольцом, держа в руках шесты с арканами на конце. А лошади, словно бы понимая, что их ждет путь в несколько тысяч километров, дерзко вставали на дыбы и ожесточенно лягались. Но стоило их поймать, они стоически давали себя увести.
Николай думал о том, как это типично для монгольского нецивилизованного образа жизни: даже величайший поход должен был начинаться с родео.
После того как нужное число лошадей заарканили и привязали, дальнейшие приготовления к походу происходили быстро. Большую часть юрт сняли и уложили на повозки или на спины вьючных животных, но некоторые большие юрты, включая и те, которые составляли ханский «дворец», погрузили на телеги с широким дном, в которые запрягли по несколько быков. Взяли с собой и посадочную капсулу «Союза». Ее раньше привезли сюда из деревни Скакатая. Коля догадывался, что для того, чтобы оторвать капсулу от земли и поднять, использовали осадную башню. Стоящая на большой телеге и привязанная к ней веревками, сплетенными из конского волоса, капсула походила на металлическую юрту.
По подсчетам Коли, для похода на Вавилон Чингисхан взял с собой около двадцати тысяч воинов – большей частью конников. А к каждому всаднику был приставлен конюший и еще две-три запасные лошади. Свое странствующее войско Чингис разделил на три армии – левого крыла, центра и правого крыла. Центральное войско, которым командовал сам Чингисхан, включало элитную ханскую гвардию, в ряды которой входила тысяча собственных телохранителей Чингиса. Сейбл и Коле предстояло следовать с этим войском, в свите Йе-Лю.
Часть армии оставалась в Монголии, чтобы охранять земли империи и постараться удержать то, что осталось от обширного государства. Гарнизон переходил под командование одного из сыновей Чингисхана, Толуя. Оставляя его, Чингисхан не слишком ослаблял верхушку войска. С ним ехал его главный советник Йе-Лю, а также другой сын, Угэдей, и крупный военачальник Сабутай. Если учесть, что Угэдей был тем человеком, который в прежней истории сменит Чингисхана на посту верховного правителя, а также то, что Сабутай был, пожалуй, самым талантливым полководцем (именно он помышлял о покорении Европы после смерти Чингиса), то команда получалась поистине устрашающая.
Коля стал свидетелем прощания Чингисхана с сыном. Чингис обхватил лицо Толуя ладонями, притянул к своему лицу, прикоснулся губами к щеке сына и сделал глубокий вдох. Сейбл презрительно назвала это «воздушным поцелуем Железного века». А Николая, как ни странно, эта сцена тронула.
Наконец было поднято знамя Чингисхана, и под крики, пение рогов и стук барабанов войско тронулось с места, а за ним потянулись длинные обозы. Три колонны, одной из которых командовал Чингис, другой – Угэдей, а третьей – Сабутай, должны были двигаться отдельно, на расстоянии в несколько сотен километров одна от другой, но при этом ежедневно поддерживать между собой связь посредством быстрых гонцов, трубных и дымных сигналов. Вскоре громадные тучи пыли образовались над равнинами Монголии. К началу второго дня пути части войска потеряли друг друга из виду.
Продвигаясь на запад от той местности, где родился Чингисхан, войско следовало по тучным лугам мимо притока реки Онон. Николай ехал на телеге вместе с Сейбл, Базилем и несколькими унылого вида иноземными купцами. Кроме них, в телеге сидели люди из свиты Йе-Лю. Через пару-тройку дней на пути войска встретились угрюмые, страшноватые леса, перемежавшиеся с болотистыми долинами, которые порой не так просто было одолеть вброд. Небо по-прежнему затягивали тучи, шел дождь. Николаю очень не понравилась эта мрачная местность. Он рассказал Йе-Лю об опасности кислотного дождя, и главный советник хана распорядился передать приказ о том, чтобы все воины надели шапки и подняли воротники.
Воины Чингисхана были не более чистоплотны, чем все остальные монголы, но своим внешним видом гордились. Они восседали на седлах с высокими передней и задней луками, ноги держали в прочных стременах и одеты были в длиннополые кафтаны без застежек и остроконечные войлочные шапки, отделанные лисьим, волчьим, а порой и рысьим мехом. Такую одежду монголы носили с незапамятных времен, но теперь это были богатые люди, и у некоторых командиров кафтаны были расшиты шелковыми или золотыми нитями, а под кафтаны они надевали шелковые китайские рубахи. Но даже полководцы Чингисхана вытирали губы рукавом, а руки – об штаны.
К походам монголы привыкли, и путешествие проходило гладко – ведь за всем этим были столетия установившихся традиций. Каждый вечер устраивали стоянку и раздавали провизию: высушенный творог, вяленое мясо, кумыс, просяные лепешки. С утра конник складывал высушенный творог в бурдюк и наливал туда воды. Смесь отлично перемешивалась за счет тряски при езде и превращалась в нечто вроде йогурта, после чего поглощалась с большим удовольствием и громкой отрыжкой. Коля завидовал мастерству монголов – тому, к примеру, как ловко они выделывали кожи, превращая их в замшу. А еще они умели дистиллировать человеческую мочу и давали ее в качестве рвотного средства при лихорадке.
Войско Чингиса быстро продвигалось вперед, приказы и вести об изменении планов передавались быстро и без путаницы. Командование армией значительно облегчалось за счет деления воинов на десятки. Командиры наделялись большими полномочиями, что придавало управлению гибкость и ответственность. Чингис заботился о том, чтобы все подразделения его войска, вплоть до самого маленького отряда, состояли из людей разных народностей, кланов и племен. Он не желал, чтобы кто-то имел какие-то привилегии, кроме самого хана. На взгляд Николая, это был весьма современный способ создания армейской структуры. Не удивительно, что монголы одолели расхлябанные войска средневековой Европы. Однако вся система очень зависела от выучки и верности военачальников. Командиров безжалостно отбраковывали в процессе учений, во время таких проверок, как battue, и, конечно, в бою.
Через несколько дней, находясь еще на территории Монголии, войско ступило на травянистую равнину, лежащую на пути к Каракоруму. Этот город некогда был центром власти уйгуров, а Чингисхан устроил в нем свою резиденцию. Но уже издали Коля увидел, что городские стены разрушены. В том месте, где сходились две стены, сгрудилось несколько покинутых храмов, а остальное пространство города заросло травой.
Чингисхан собственной персоной, в сопровождении здоровяков-телохранителей и Угэдея, обошел руины города. Он не был здесь всего несколько лет, и вот теперь здесь лежали груды щебня. Николай видел, как правитель вернулся к походной юрте с мрачным лицом, словно бы разгневанный на богов, так посмеявшихся над его гордыней.
В последующие дни войско двигалось по долине реки Орхон – бескрайней равнине, ограниченной с востока синими горами.
«Похоже на марсианский канал», – рассеянно подумал Коля.
Земля здесь была серой, потрескавшейся, река текла медленно, лениво. Порой приходилось пересекать притоки и рукава. По ночам разбивали лагерь на болотистых островках и разводили большие костры из ароматного ивового хвороста.
Наконец одолели последнюю речушку, и земля пошла на подъем. Сейбл сказала, что они покидают современную монгольскую провинцию Архангай и пересекают горный массив Хангай. Позади местность словно сжималась, складывалась в сложный рисунок из лесов и долин, а за горами начинались бесконечные желтые травянистые степи.
Ближе к хребту начиналась гряда невысоких холмов и предгорий. Земля была усеяна острыми камнями, и впечатление создавалось такое, будто здесь соприкасалось много участков из разных эпох. Однако вскоре все увидели сложенную из камней пирамиду. Каким-то образом ей удалось пережить сдвиги времени. Когда войско проходило мимо, каждый воин добавил в груду камень. Николай понял, что к тому времени, когда мимо пройдут все воины, здесь воздвигнется настоящая гора.
Наконец спустились к степи. До самого горизонта тянулась плоская безлесная равнина, высокая трава расходилась рябью под ногами коней. Вокруг открывался огромный мир, и в сравнении с колоссальными просторами Центральной Азии меркли даже Чингисхан и его амбиции. У Николая стало чуть полегче на душе.
Между тем людей на пути войска не встречалось. Лишь изредка попадались круги, оставшиеся на земле от юрт, – призраки маленьких деревень. Степь тянулась бесконечно, люди всегда жили здесь так. Эти круглые шрамы могли оставить на земле гунны, монголы и даже казахи из коммунистических времен. А теперь все они могли уйти в совсем иную эпоху.
«Может быть, – думал Коля, – когда сотрутся последние следы цивилизаций, когда Земля будет забыта и останется только Мир, все станут кочевниками, брошенными в кромешную бездну судьбы человечества».
Но людей не было. Время от времени Чингис высылал вперед разведчиков, но они никого не находили.
А потом неожиданно прямо посреди степи обнаружился храм.
Вперед выслали отряд, которому было поручено осмотреть постройку. Йе-Лю включил в этот отряд Николая и Сейбл, надеясь, что их опыт и знания пригодятся.
Храм представлял собой небольшое строение, похожее на коробку. Высокие створки дверей были покрыты искусной резьбой и украшены львиными головами. В пасть львов были продеты кольца. Дверь выходила на крыльцо, обрамленное колоннами из полированного дерева. Козырек над входом украшали золотые черепа. Николай, Сейбл и несколько монголов осторожно приоткрыли двери и вошли внутрь. На низких столах посреди остатков трапезы лежали рукописные свитки. Стены были забраны деревянными панелями, воздух пропах благовониями. Создавалось отчетливое чувство отгороженности от мира.
Николай прошептал:
– Буддистский храм, как ты думаешь? – Сейбл спокойно ответила, не понижая голос:
– Да. Значит, хоть сколько-то их еще осталось. Трудно сказать, из какого времени этот храм. Буддисты – они ведь вне времени, как и кочевники.
– Не совсем так, – невесело возразил Коля. – В советское время были попытки истребить все буддистские храмы в Монголии. Так что этот, возможно, старше двадцатого века…
Из теней, сгустившихся в глубине храма, шурша одеждами, вышли двое. Монгольские воины мгновенно выхватили кинжалы, но один из советников Ие-Лю резким окриком остановил их.
Сначала Николай подумал, что это дети – такими маленькими и хрупкими выглядели эти люди. Но когда они приблизились, оказалось, что один из них действительно ребенок, а второй – старик. Старик, судя по всему, лама, был одет в красный атласный балахон и шлепанцы, в руке он держал янтарные четки. Он был необыкновенно худ. Руки, торчавшие из рукавов, походили на птичьи лапки. Рядом со стариком стоял мальчик не старше лет десяти, ростом со старика и почти такой же тощий. На нем тоже было надето что-то вроде красного балахона, но на ногах – к полному изумлению Коли – кроссовки! Лама худой рукой обнимал мальчика за плечо, но он был настолько хрупок, что даже ребенок не ощутил бы его веса.
Лама улыбнулся почти беззубым ртом и что-то произнес шелестящим голосом. Монголы попытались что-то ему ответить, но стало ясно, что разговора не получится.
Коля шепнул Сейбл:
– Посмотри на обувь мальчика. Может быть, это более современное место, чем мы думаем.
Сейбл проворчала:
– Обувь современная. Ничего не доказывает. Если эти двое застряли тут, мальчишка мог бродить по округе и подбирать, что попадется…
– Лама так стар… – прошептал Коля.
И верно: кожа у старика была тонка, как папиросная бумага. Усыпанная старческими пятнышками, она складками лежала на костях. Голубые глаза ламы так выцвели, что казались прозрачными. Он словно бы усыхал с возрастом, его тело будто бы испарялось.
– Да, – согласилась Сейбл. – Ему не меньше девяноста. Ник, но ты посмотри на них обоих получше. Забудь про пропасть во времени. Посмотри на глаза, на строение костей, на подбородок…
Коля присмотрелся внимательнее, жалея о том, что в храме так сумрачно. Форму черепа мальчика трудно было разглядеть под копной черных волос, но его лицо, его бледно-голубые глаза…
– Они похожи…
– Вот-вот, – сухо подтвердила Сейбл. – Ник, когда в такие места попадают, это навсегда. Сюда приходят послушниками лет в восемь-девять, остаются здесь – поют и молятся, а потом живут тут до девяноста лет – если проживешь так долго, конечно.
– Сейбл…
– Эти двое – один и тот же человек: юный послушник и престарелый лама, сведенные вместе капризом времени. И мальчик знает о том, что, когда он состарится, в один прекрасный день он увидит себя – ребенка, идущего по степи. – Она усмехнулась. – А они не удивлены этим, правда? Наверное, буддистская философия позволяет без особых натяжек воспринять такое чудо. В конце концов, ведь просто замкнулся круг, только и всего…
Монгольские воины усиленно искали добычу, но в храме не было ничего, кроме жалких остатков еды да предметов культа – молитвенных колес и свитков со священными текстами. Монголы решили убить монахов. Они готовились к этому без всяких эмоций, как к самому привычному делу. Коля набрался смелости и упросил советника Йе-Лю отменить казнь.
Оставив позади храм, погруженный в необъяснимую дремоту, войско продолжило путь.
27
Рыбоеды
Через три недели странствия вдоль побережья Персидского залива Евмен сообщил Бисезе и ее товарищам, что разведчики обнаружили обитаемую деревню.
Движимые любопытством и желанием отдохнуть от моря и поразмяться, Бисеза, Абдыкадыр, Джош, Редди и небольшой отряд британцев под командованием капрала Бэтсона присоединились к авангарду, двигавшемуся впереди растянувшегося на многие километры обоза. Все британцы и Бисеза с Абдыкадыром спрятали под одеждой огнестрельное оружие. Когда они сходили на берег, Кейси, все еще передвигавшийся на костылях, стоял на борту и с завистью провожал их взглядом.
До деревни нужно было целый день добираться пешком, и дорога была нелегкая. Первым стал жаловаться Редди, но вскоре начали страдать и все остальные. В непосредственной близости от берега тянулись солончаки и каменистые пустоши, на которых ничего не росло, но по мере удаления от моря начали попадаться песчаные дюны, идти по которым было трудно даже в отсутствие дождя. Когда же начинались ливни, балки между дюнами делались совершенно непроходимыми. А когда дождь прекращался, на людей налетали тучи оводов.
Часто попадались змеи. Никто из людей из девятнадцатого и двадцать первого века не мог признать, что это за змеи, но этому не стоило так уж сильно удивляться, поскольку эти рептилии, вполне вероятно, происходили из доисторических времен.
Бисеза присматривалась к неподвижно висящим в воздухе Очам, равнодушным к тому, над каким пейзажем они были размещены. А Очи словно бы бесстрастно следили за жалкими мучениями Бисезы.
К концу дня отряд добрался до деревни. Вместе с воинами-македонянами Бисеза и ее спутники вышли к краю отвесного обрыва.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39