Ильза чувствовала, что она в этой борьбе растет и с каждым днем становится сильнее, духовно богаче. Она уже не была прежней одиночкой, которая, замкнувшись в своем узком мирке, шагала по жизни, неся на плечах ношу повседневных забот и лишь изредка испытывая маленькие радости. Теперь у нее была ясно осознанная жизненная цель, общая для всего рабочего люда, и сознание, что она член непобедимого коллектива. До сих пор у нее во всем мире были только два близких, бесконечно дорогих существа – Артур и Ян; сейчас этих родных по духу и судьбе людей можно было считать сотнями, тысячами Со многими Ильза встречалась изо дня в день, знала все их радости и беды, про других только догадывалась, что они повсюду окружают ее. И это было хорошо, чудесно – теплое дыхание дружбы и товарищества овевало ее жизнь, делая ее прекрасной.
Всю ночь она провела в лесу и в городок возвратилась только утром, когда на улицах стало оживленно и она никому не могла броситься в глаза. Ильза проходила через городской парк, возле старинного замка на холме. Посреди парка у высокого дерева с совершенно гладким стволом и пышной кроной собралось много людей: несколько полицейских во главе с уездным начальником Риекстом, айзсарги, подростки-школьники и толпа любопытных.
«Зачем они собрались здесь?» – удивилась Ильза. Она подняла голову, и ей стала понятна причина этой суеты: на самой верхушке дерева развевался прикрепленный к длинному шесту красный флаг. Весь городок, расположенный в котловине, мог видеть его. «Все-таки недосмотрели», – подумала Ильза, и на душе у нее стало радостно при виде традиционного символа Первого мая, который и в этом году реет над городом. Накануне первомайского праздника полицейские охраняли все места, где могло появиться красное знамя, но пока они боролись со сном, подпольщики делали свое дело, и каждый год красное знамя развевалось на новой вышке – иногда на башне старинного замка, иногда над фабричной трубой, а иногда даже над зданием городской управы.
Подойдя к толпе, Ильза остановилась и некоторое время наблюдала за происходящим. Начальник уездной полиции Риекст разговаривал с подростками.
– Ну, ребята, кто из вас хочет заработать целый лат? – спрашивал он, поглаживая свою черную холеную бороду. – Что тут особенного, я в ваши годы больше времени проводил на деревьях, чем на земле. Ну, кто будет молодцом? Пять минут работы – и целый лат в кармане. Можно купить мороженое, да еще и на кино останется.
Никто не откликнулся. Тогда начальник начал предлагать каждому в отдельности:
– Вот ты, кажется, храбрец. Берись за дело.
– Я боюсь… – ответил один.
– У меня новые штаны, – сказал другой.
– Я не умею… – заявил третий.
– Мне отец не велит лазить на деревья… – объяснил четвертый.
– Мне не хочется… – равнодушно буркнул пятый.
Ствол дерева до самой верхушки был обмазан смолой. Один полицейский, видимо, уже пробовал взобраться на дерево, и о результатах этой попытки красноречиво свидетельствовали черные руки и совершенно испорченный мундир. А красное знамя продолжало развеваться на ветру, приветствуя трудящихся в день их великого праздника и приводя в бешенство всех тех, для кого этот праздник был вызовом и угрозой.
Лат Риекста не соблазнял подростков. Тогда начальник полиции прибавил – обещал заплатить два лата. Но и после этого охотников не нашлось. Больше трех латов скупой Риекст платить не хотел. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы в парке не появился хулиганистый отпрыск мясника Трея – рыжий Лудис. Смекнув, в чем дело, он немедленно разделся, остался в одних трусах и, поплевав на ладони, полез на дерево. Минут через десять флаг был снят, а Лудис выглядел так, что противно было смотреть на него: ноги, грудь, руки и лицо были сплошь измазаны смолой.
Мальчишки хлопали в ладоши и кричали:
– Черт, черт! Черный чертяка! Теперь тебе вечно ходить черным. Никаким мылом не отмоешь своей рожи!
Получив три лата, Лудис схватил одежду, ботинки и побежал к озеру отмываться. Толпа ребят следовала за ним по пятам, продолжая насмехаться. Кто-то бросил в него камнем, и он ударился в спину Лудиса, еще несколько камней просвистали над его головой. Тогда Лудис бросился бежать, петляя, как заяц, и низко пригибаясь, чтобы сберечь свою драгоценную голову.
…Ильза застала Артура еще в постели. Когда он проснулся, мать рассказала, что видела в парке.
– Лудис Трей! – сказал Артур, когда Ильза кончила рассказ. – Ни одно грязное дело не обходится без него. Где что-нибудь такое – он тут как тут. Ребята правы: будет грязным всю жизнь.
В полночь по городку были разбросаны листовки, а на заборах пестрели лозунги. По улицам бегали полицейские, всюду шныряли шпики. Агенты охранки допрашивали торговцев, кому они в последние дни продавали красный материал и смолу; оказалось, что красного материала не было в лавках с Нового года, а смолу отпускали многим крестьянам – иди ищи теперь.
Скоро об этом перестали говорить, так как в Латвии начались события, затмившие все остальные: 15 мая 1934 года Ульманис разогнал сейм и захватил власть в свои руки. Тюрьмы не успевали принимать всех, кто теперь стал помехой для главарей кулацкого «Крестьянского союза», – приходилось на скорую руку готовить концентрационные лагеря. В городке арестовали около двадцати человек, но Ильзу почему-то оставили в покое.
Спустя неделю после фашистского переворота Артур снова ушел на всю ночь. Утром он был чем-то встревожен. Когда Ильза оделась, чтобы идти на работу, он сказал ей:
– Мама, у меня к тебе просьба. Если ты сочтешь это опасным, можешь мне отказать, – тогда мы попытаемся найти иной выход. Но хорошо, если бы это удалось организовать у нас.
– В чем дело?
– Завтра вечером приедет один человек. Он не может остановиться в гостинице, но одну ночь ему надо пробыть здесь. Могу я… привести его сюда?
– Ты думаешь, у нас будет безопаснее?
– Нет, опасно-то везде, но у других еще хуже. Только на одну ночь, мама…
– Ладно, пусть переночует, – сказала Ильза. – Неужели уж обязательно завтра кто-нибудь сунет к нам нос.
К вечеру Артур ушел и вернулся только после полуночи вместе с каким-то молодым человеком. Ильза оставила им в кухне на столе еду и записку: «В духовке горячий чай. Возьми сам».
Они закусили в темноте и еще долго о чем-то разговаривали вполголоса. Проспав на кровати Артура всего несколько часов, незнакомец рано утром ушел и больше не возвратился.
Вечером, узнав от товарищей, что представитель ЦК комсомола Латвии сел в автобус и благополучно уехал из городка, Артур сказал матери:
– Спасибо, мама. Ты оказала нам большую услугу. Комсомол этого не забудет.
Ильза села рядом с Артуром, задумалась, потом ответила:
– Хорошо, Артур, что ты участвуешь в справедливой борьбе. Продолжай и дальше. Я мешать тебе не буду. Только помни – наша квартира может когда-нибудь стать ловушкой. Я не боюсь неудобств, мне не страшна и тюрьма, но мы не смеем подвергать опасности людей, нужных народу.
– Я это учту… – обещал Артур. – К следующему приезду мы подготовим вполне надежное место. Мама… ведь ты не очень опасаешься за меня?
– Опасаться за тебя я буду всегда, – ответила Ильза. – Но я не могу тебе запретить то, на что ты имеешь право, – бороться. Ты должен бороться, Артур. И я буду бороться. У нас с тобой большой счет к жизни, и пока по нему не будет заплачено за пролитый пот, за каждую каплю твоих и моих слез, за муки и унижения всех простых людей, – мы не смеем успокаиваться. Ты понимаешь меня, Артур?
– Понимаю… – прошептал юноша. – Я горжусь тобою, мама. Мы всегда были хорошими друзьями. Теперь постараемся быть еще и хорошими товаришами.
Ильза прижала к груди голову Артура и поцеловала в лоб.
– Да, сын, будем товарищами.
Обоим казалось, что сейчас они стали гораздо ближе друг другу, чем до сих пор.
Глава пятая
1
В усадьбе Урги жизнь шла по-старому: каждый год Тауринь делал новые приобретения для своего хозяйства, а часть денег помешал в банк на проценты. В коровнике теперь были только породистые коровы, в конюшне, рядом с рослыми тяжеловозами, били копытами и ржали от избытка сил два рысака, которых хозяин два раза в год отправлял в Ригу на ипподром. В батрацком доме каждую весну менялись жильцы. На смену латгальцам приходили батраки из Литвы и Польши, но и те больше года в Ургах не выдерживали. Только старый Лангстынь никуда не уходил, не мог расстаться с любимым садом и пасекой, созданными и взлелеянными его многолетним трудом. Возможно, что не только это удерживало седого садовника в Ургах, но об этом он молчал, и никому не могло прийти в голову, что здесь играет некую роль маленький Айвар. С первых дней мальчик подружился с садовником и нигде не чувствовал себя так хорошо, как в обществе Лангстыня. Зимой он целыми часами просиживал в мастерской у садовника и без устали наблюдал, как старый пасечник делает ульи и рамки для сот, а летом для него не было большего удовольствия, чем ходить за стариком по саду.
В Ургах у Айвара был еще один верный друг и хороший товарищ по играм – Инга, сынишка батрака Регута. Старый Лангстынь всячески покровительствовал их дружбе. Каждый день по нескольку часов Айвар учился под присмотром кухарки Ирмы, изредка с ним занималась даже Эрна Тауринь, но когда заданный текст был прочтен и страница тетради исписана буквами, ничто не могло удержать Айвара в комнате.
Весною Айвар вместе с Ингой исходил все окрестные рощицы и кустарники; они знали наперечет чуть ли не все птичьи гнезда вблизи усадьбы и под стрехами строений. Иногда они отправлялись вместе с подростком-пастухом на пастбище и помогали ему пасти большое стадо Тауриня; там, на просторе, можно было побегать, напрыгаться, покричать, а когда надоедало резвиться, ничто не мешало помечтать о далеких морях и южных странах, куда они обязательно отправятся, как только подрастут. Попугаи и пальмы, львы и крокодилы, красивые парусники среди океанских просторов и индейцы с головными уборами из орлиных перьев – кто из ребят в свое время не мечтал об этих далеких чудесах, простодушно веря каждой книжной картинке и услышанному рассказу. И Айвар с Ингой строили планы далеких путешествий, геройских подвигов, уверенные в том, что в их жизни не встретится такого препятствия, которого они – самые сильные и ловкие мальчишки на свете – не смогут со временем одолеть. Что будет не по плечу одному, то вдвоем они осилят шутя, надо только всегда держаться вместе, поэтому они торжественно поклялись в вечной дружбе; но ни один человек – даже старый Лангстынь – не должен был знать об этом.
Прошло с полгода, как привезли Айвара в Урги. Однажды Эрна и Рейнис Тауринь стали совещаться о дальнейшей судьбе мальчика.
– Память у него хорошая, – сказала Эрна. – Ученье дается ему легко. Посмотри, как красиво он стал писать буквы.
– Да, – согласился Тауринь, – паренек способный. А главное – здоров, как бычок, и растет не по дням, а по часам.
– Осенью ему надо идти в школу, – заметила Эрна. – Как ты думаешь, Рейнис, не лучше ли до того времени все решить?
– Мне кажется, дольше его испытывать не стоит, – согласился Тауринь. – Материал как раз какой нам нужен, а получится ли из него дельный парень, это зависит всецело от нас самих.
И вот было принято важное решение: усыновить Айвара. Вслед за тем Тауринь посетил некоторые учреждения и выполнил все формальности.
Как-то вечером Айвара позвали в охотничью комнату, где на стенах висели ружья и оленьи рога. Там его ждали торжественно серьезные хозяева.
Тауринь закурил папиросу, глубоко затянулся и, пристально посмотрев на Айвара, спросил:
– Ты знаешь, как тебя звать?
– Айвар… – ответил мальчик.
– Только Айвар? Больше имен у тебя нет?
– Айвар Лидум, – смутясь, прошептал Айвар.
Тауринь усмехнулся.
– Так тебя звали раньше, – пояснил Тауринь. – Теперь ты уже не Айвар Лидум, а Айвар Тауринь. Запомни это хорошенько, а свою прежнюю фамилию забудь навсегда. Повтори, как тебя зовут?
– Айвар Тауринь…
– Правильно, Айвар Тауринь. Теперь ты наш сын. Я твой отец, а это твоя мать. С этого дня ты будешь называть нас папой и мамой. Раньше у тебя были другие папа и мама, но оба они давно умерли и похоронены. Ты о них больше не думай, а во всем слушайся только нас – своих отца и мать. У нас тебе будет житься неплохо.
– Гораздо лучше, чем у прежних отца и матери, – добавила Эрна.
– Пока ты нас будешь во всем слушаться, тебе здесь всегда будет хорошо, – сказал Тауринь. – Никто не посмеет тебя тронуть, потому что ты теперь мой сын. Мы тебя вырастим хозяйским сыном. У тебя будут хорошие друзья, с которыми ты можешь играть. Все они будут хорошо одеты. С грязными мальчишками батраков ты дружить не должен – они тебе не ровня. Я пошлю тебя в школу и сделаю барином. Когда вырастешь, будешь носить красивый мундир айзсарга – такой, как на мне, – и у тебя будет своя винтовка и револьвер. А когда я состарюсь, все, что здесь есть, перейдет к тебе, ты станешь хозяином этой усадьбы. Только ты должен крепко любить нас, своих отца и мать, и быть нам благодарным, потому что мы тебя осчастливили. Ты до конца жизни сможешь жить в Ургах. Ты понял, что я сказал?
В знак того, что понял, Айвар молча кивнул головой. Немного погодя он встретился во дворе с Ингой и рассказал ему все.
– Мне всю жизнь придется прожить в Ургах, – поведал ему Айвар. – Как ты думаешь, Инга, хорошо это? Тебе бы понравилось?
– Нет, не понравилось бы… – задумчиво ответил Инга. – Ты никогда не сможешь поехать на юг, не увидишь ни чужие страны, ни индейцев. Это плохо.
– Это ужасно… – согласился Айвар.
Спрятавшись за каретником, они долго обсуждали создавшееся положение и поняли, что теперь им придется скрывать свою дружбу от приемных родителей Айвара. Чем больше они об этом думали, тем грустнее становилось обоим.
– Мы все равно навсегда останемся друзьями, – сказал Айвар. – Это ничего, что Тауриню… отцу не нравится. Мы будем встречаться, играть, говорить в лесу, тогда никто об этом не узнает.
– Можно и так… – согласился Инга.
И они действительно там и встречались – до самой осени, когда оба пошли в школу.
В школе Айвар познакомился с сынками окрестных хозяев, но ни с кем так не подружился, как с Ингой Регутом. Все эти избалованные, заносчивые и спесивые мальчишки привыкли свысока смотреть на бедных сверстников. Иногда Айвар в перемены участвовал в их играх и соревнованиях, но, заметив, что они и на него посматривают сверху вниз, отошел от них. Настоящим другом и товарищем Айвара оставался Инга Регут. Они сидели на одной парте, а после уроков вместе шли домой, вдвоем бродили по лесу и продолжали мечтать о будущем. Айвар всегда делился вкусными, густо намазанными маслом бутербродами с Ингой, но зато ему в свою очередь приходилось съедать половину скудного завтрака Инги, состоявшего чаще всего из куска ржаного хлеба, – иначе тот не соглашался брать его бутерброды.
Теперь супруги Таурини стали уделять больше внимания воспитанию Айвара. Эрна старалась привить мальчику хорошие манеры, которым сама научилась у образованных людей. Ни разу Айвар не поел без того, чтобы она не сделала ему несколько замечаний.
– Сиди прямо и не клади локти на стол… Вилку держи пальцами, а не зажимай в кулаке… Не облей штаны… Рукавом губ не вытирают – для этого есть носовой платок… Почему ты чавкаешь? Так делают только поросята…
Весной Тауринь, отправляясь в поле, иногда брал с собой Айвара. Везде он находил какие-нибудь непорядки или недоделки и своими ядовитыми замечаниями давал почувствовать хозяйскую власть. Если батрак пытался оправдываться или обижался на незаслуженные нарекания, Тауринь впивался в него, как клещ, и терзал до тех пор, пока не вгонял в седьмой пот и батрак уже не осмеливался перечить. Айвар слушал и с каждым днем все больше понимал, что приемный отец – самый сильный человек в Ургах. Он заметил, что ближайшие соседи относятся к Тауриню с большим подобострастием, почти унижаются, и решил, что его власть распространяется и на них. Встречаясь с кем-нибудь на дороге – кто бы это ни был, – Тауринь никогда не кланялся первым.
Другая мысль, которую Тауринь старался внушить приемному сыну, была немного сложнее, но по существу столь же примитивна: все люди, говорящие на чужом языке, поучал он, хуже и ниже латышей.
Неизвестно, какие плоды принесло бы это воспитание, если бы в Ургах не было маленького седого человека – старого Лангстыня. В его присутствии Айвар чувствовал, что попал в другой мир, где не было ни зазнайства, ни нетерпимого отношения к другим людям. Спокойно и ловко делал Лангстынь свое дело: копал землю, известковал яблони, прививал фруктовые деревья и ухаживал за ульями, а своими рассказами он прививал Айвару нечто такое, что совсем не входило в планы Тауриня и за что Лангстыню не платили ни одного сантима, – уважение ко всем людям, делающим полезную работу, любовь и сострадание к тем, кому тяжело живется на свете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Всю ночь она провела в лесу и в городок возвратилась только утром, когда на улицах стало оживленно и она никому не могла броситься в глаза. Ильза проходила через городской парк, возле старинного замка на холме. Посреди парка у высокого дерева с совершенно гладким стволом и пышной кроной собралось много людей: несколько полицейских во главе с уездным начальником Риекстом, айзсарги, подростки-школьники и толпа любопытных.
«Зачем они собрались здесь?» – удивилась Ильза. Она подняла голову, и ей стала понятна причина этой суеты: на самой верхушке дерева развевался прикрепленный к длинному шесту красный флаг. Весь городок, расположенный в котловине, мог видеть его. «Все-таки недосмотрели», – подумала Ильза, и на душе у нее стало радостно при виде традиционного символа Первого мая, который и в этом году реет над городом. Накануне первомайского праздника полицейские охраняли все места, где могло появиться красное знамя, но пока они боролись со сном, подпольщики делали свое дело, и каждый год красное знамя развевалось на новой вышке – иногда на башне старинного замка, иногда над фабричной трубой, а иногда даже над зданием городской управы.
Подойдя к толпе, Ильза остановилась и некоторое время наблюдала за происходящим. Начальник уездной полиции Риекст разговаривал с подростками.
– Ну, ребята, кто из вас хочет заработать целый лат? – спрашивал он, поглаживая свою черную холеную бороду. – Что тут особенного, я в ваши годы больше времени проводил на деревьях, чем на земле. Ну, кто будет молодцом? Пять минут работы – и целый лат в кармане. Можно купить мороженое, да еще и на кино останется.
Никто не откликнулся. Тогда начальник начал предлагать каждому в отдельности:
– Вот ты, кажется, храбрец. Берись за дело.
– Я боюсь… – ответил один.
– У меня новые штаны, – сказал другой.
– Я не умею… – заявил третий.
– Мне отец не велит лазить на деревья… – объяснил четвертый.
– Мне не хочется… – равнодушно буркнул пятый.
Ствол дерева до самой верхушки был обмазан смолой. Один полицейский, видимо, уже пробовал взобраться на дерево, и о результатах этой попытки красноречиво свидетельствовали черные руки и совершенно испорченный мундир. А красное знамя продолжало развеваться на ветру, приветствуя трудящихся в день их великого праздника и приводя в бешенство всех тех, для кого этот праздник был вызовом и угрозой.
Лат Риекста не соблазнял подростков. Тогда начальник полиции прибавил – обещал заплатить два лата. Но и после этого охотников не нашлось. Больше трех латов скупой Риекст платить не хотел. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы в парке не появился хулиганистый отпрыск мясника Трея – рыжий Лудис. Смекнув, в чем дело, он немедленно разделся, остался в одних трусах и, поплевав на ладони, полез на дерево. Минут через десять флаг был снят, а Лудис выглядел так, что противно было смотреть на него: ноги, грудь, руки и лицо были сплошь измазаны смолой.
Мальчишки хлопали в ладоши и кричали:
– Черт, черт! Черный чертяка! Теперь тебе вечно ходить черным. Никаким мылом не отмоешь своей рожи!
Получив три лата, Лудис схватил одежду, ботинки и побежал к озеру отмываться. Толпа ребят следовала за ним по пятам, продолжая насмехаться. Кто-то бросил в него камнем, и он ударился в спину Лудиса, еще несколько камней просвистали над его головой. Тогда Лудис бросился бежать, петляя, как заяц, и низко пригибаясь, чтобы сберечь свою драгоценную голову.
…Ильза застала Артура еще в постели. Когда он проснулся, мать рассказала, что видела в парке.
– Лудис Трей! – сказал Артур, когда Ильза кончила рассказ. – Ни одно грязное дело не обходится без него. Где что-нибудь такое – он тут как тут. Ребята правы: будет грязным всю жизнь.
В полночь по городку были разбросаны листовки, а на заборах пестрели лозунги. По улицам бегали полицейские, всюду шныряли шпики. Агенты охранки допрашивали торговцев, кому они в последние дни продавали красный материал и смолу; оказалось, что красного материала не было в лавках с Нового года, а смолу отпускали многим крестьянам – иди ищи теперь.
Скоро об этом перестали говорить, так как в Латвии начались события, затмившие все остальные: 15 мая 1934 года Ульманис разогнал сейм и захватил власть в свои руки. Тюрьмы не успевали принимать всех, кто теперь стал помехой для главарей кулацкого «Крестьянского союза», – приходилось на скорую руку готовить концентрационные лагеря. В городке арестовали около двадцати человек, но Ильзу почему-то оставили в покое.
Спустя неделю после фашистского переворота Артур снова ушел на всю ночь. Утром он был чем-то встревожен. Когда Ильза оделась, чтобы идти на работу, он сказал ей:
– Мама, у меня к тебе просьба. Если ты сочтешь это опасным, можешь мне отказать, – тогда мы попытаемся найти иной выход. Но хорошо, если бы это удалось организовать у нас.
– В чем дело?
– Завтра вечером приедет один человек. Он не может остановиться в гостинице, но одну ночь ему надо пробыть здесь. Могу я… привести его сюда?
– Ты думаешь, у нас будет безопаснее?
– Нет, опасно-то везде, но у других еще хуже. Только на одну ночь, мама…
– Ладно, пусть переночует, – сказала Ильза. – Неужели уж обязательно завтра кто-нибудь сунет к нам нос.
К вечеру Артур ушел и вернулся только после полуночи вместе с каким-то молодым человеком. Ильза оставила им в кухне на столе еду и записку: «В духовке горячий чай. Возьми сам».
Они закусили в темноте и еще долго о чем-то разговаривали вполголоса. Проспав на кровати Артура всего несколько часов, незнакомец рано утром ушел и больше не возвратился.
Вечером, узнав от товарищей, что представитель ЦК комсомола Латвии сел в автобус и благополучно уехал из городка, Артур сказал матери:
– Спасибо, мама. Ты оказала нам большую услугу. Комсомол этого не забудет.
Ильза села рядом с Артуром, задумалась, потом ответила:
– Хорошо, Артур, что ты участвуешь в справедливой борьбе. Продолжай и дальше. Я мешать тебе не буду. Только помни – наша квартира может когда-нибудь стать ловушкой. Я не боюсь неудобств, мне не страшна и тюрьма, но мы не смеем подвергать опасности людей, нужных народу.
– Я это учту… – обещал Артур. – К следующему приезду мы подготовим вполне надежное место. Мама… ведь ты не очень опасаешься за меня?
– Опасаться за тебя я буду всегда, – ответила Ильза. – Но я не могу тебе запретить то, на что ты имеешь право, – бороться. Ты должен бороться, Артур. И я буду бороться. У нас с тобой большой счет к жизни, и пока по нему не будет заплачено за пролитый пот, за каждую каплю твоих и моих слез, за муки и унижения всех простых людей, – мы не смеем успокаиваться. Ты понимаешь меня, Артур?
– Понимаю… – прошептал юноша. – Я горжусь тобою, мама. Мы всегда были хорошими друзьями. Теперь постараемся быть еще и хорошими товаришами.
Ильза прижала к груди голову Артура и поцеловала в лоб.
– Да, сын, будем товарищами.
Обоим казалось, что сейчас они стали гораздо ближе друг другу, чем до сих пор.
Глава пятая
1
В усадьбе Урги жизнь шла по-старому: каждый год Тауринь делал новые приобретения для своего хозяйства, а часть денег помешал в банк на проценты. В коровнике теперь были только породистые коровы, в конюшне, рядом с рослыми тяжеловозами, били копытами и ржали от избытка сил два рысака, которых хозяин два раза в год отправлял в Ригу на ипподром. В батрацком доме каждую весну менялись жильцы. На смену латгальцам приходили батраки из Литвы и Польши, но и те больше года в Ургах не выдерживали. Только старый Лангстынь никуда не уходил, не мог расстаться с любимым садом и пасекой, созданными и взлелеянными его многолетним трудом. Возможно, что не только это удерживало седого садовника в Ургах, но об этом он молчал, и никому не могло прийти в голову, что здесь играет некую роль маленький Айвар. С первых дней мальчик подружился с садовником и нигде не чувствовал себя так хорошо, как в обществе Лангстыня. Зимой он целыми часами просиживал в мастерской у садовника и без устали наблюдал, как старый пасечник делает ульи и рамки для сот, а летом для него не было большего удовольствия, чем ходить за стариком по саду.
В Ургах у Айвара был еще один верный друг и хороший товарищ по играм – Инга, сынишка батрака Регута. Старый Лангстынь всячески покровительствовал их дружбе. Каждый день по нескольку часов Айвар учился под присмотром кухарки Ирмы, изредка с ним занималась даже Эрна Тауринь, но когда заданный текст был прочтен и страница тетради исписана буквами, ничто не могло удержать Айвара в комнате.
Весною Айвар вместе с Ингой исходил все окрестные рощицы и кустарники; они знали наперечет чуть ли не все птичьи гнезда вблизи усадьбы и под стрехами строений. Иногда они отправлялись вместе с подростком-пастухом на пастбище и помогали ему пасти большое стадо Тауриня; там, на просторе, можно было побегать, напрыгаться, покричать, а когда надоедало резвиться, ничто не мешало помечтать о далеких морях и южных странах, куда они обязательно отправятся, как только подрастут. Попугаи и пальмы, львы и крокодилы, красивые парусники среди океанских просторов и индейцы с головными уборами из орлиных перьев – кто из ребят в свое время не мечтал об этих далеких чудесах, простодушно веря каждой книжной картинке и услышанному рассказу. И Айвар с Ингой строили планы далеких путешествий, геройских подвигов, уверенные в том, что в их жизни не встретится такого препятствия, которого они – самые сильные и ловкие мальчишки на свете – не смогут со временем одолеть. Что будет не по плечу одному, то вдвоем они осилят шутя, надо только всегда держаться вместе, поэтому они торжественно поклялись в вечной дружбе; но ни один человек – даже старый Лангстынь – не должен был знать об этом.
Прошло с полгода, как привезли Айвара в Урги. Однажды Эрна и Рейнис Тауринь стали совещаться о дальнейшей судьбе мальчика.
– Память у него хорошая, – сказала Эрна. – Ученье дается ему легко. Посмотри, как красиво он стал писать буквы.
– Да, – согласился Тауринь, – паренек способный. А главное – здоров, как бычок, и растет не по дням, а по часам.
– Осенью ему надо идти в школу, – заметила Эрна. – Как ты думаешь, Рейнис, не лучше ли до того времени все решить?
– Мне кажется, дольше его испытывать не стоит, – согласился Тауринь. – Материал как раз какой нам нужен, а получится ли из него дельный парень, это зависит всецело от нас самих.
И вот было принято важное решение: усыновить Айвара. Вслед за тем Тауринь посетил некоторые учреждения и выполнил все формальности.
Как-то вечером Айвара позвали в охотничью комнату, где на стенах висели ружья и оленьи рога. Там его ждали торжественно серьезные хозяева.
Тауринь закурил папиросу, глубоко затянулся и, пристально посмотрев на Айвара, спросил:
– Ты знаешь, как тебя звать?
– Айвар… – ответил мальчик.
– Только Айвар? Больше имен у тебя нет?
– Айвар Лидум, – смутясь, прошептал Айвар.
Тауринь усмехнулся.
– Так тебя звали раньше, – пояснил Тауринь. – Теперь ты уже не Айвар Лидум, а Айвар Тауринь. Запомни это хорошенько, а свою прежнюю фамилию забудь навсегда. Повтори, как тебя зовут?
– Айвар Тауринь…
– Правильно, Айвар Тауринь. Теперь ты наш сын. Я твой отец, а это твоя мать. С этого дня ты будешь называть нас папой и мамой. Раньше у тебя были другие папа и мама, но оба они давно умерли и похоронены. Ты о них больше не думай, а во всем слушайся только нас – своих отца и мать. У нас тебе будет житься неплохо.
– Гораздо лучше, чем у прежних отца и матери, – добавила Эрна.
– Пока ты нас будешь во всем слушаться, тебе здесь всегда будет хорошо, – сказал Тауринь. – Никто не посмеет тебя тронуть, потому что ты теперь мой сын. Мы тебя вырастим хозяйским сыном. У тебя будут хорошие друзья, с которыми ты можешь играть. Все они будут хорошо одеты. С грязными мальчишками батраков ты дружить не должен – они тебе не ровня. Я пошлю тебя в школу и сделаю барином. Когда вырастешь, будешь носить красивый мундир айзсарга – такой, как на мне, – и у тебя будет своя винтовка и револьвер. А когда я состарюсь, все, что здесь есть, перейдет к тебе, ты станешь хозяином этой усадьбы. Только ты должен крепко любить нас, своих отца и мать, и быть нам благодарным, потому что мы тебя осчастливили. Ты до конца жизни сможешь жить в Ургах. Ты понял, что я сказал?
В знак того, что понял, Айвар молча кивнул головой. Немного погодя он встретился во дворе с Ингой и рассказал ему все.
– Мне всю жизнь придется прожить в Ургах, – поведал ему Айвар. – Как ты думаешь, Инга, хорошо это? Тебе бы понравилось?
– Нет, не понравилось бы… – задумчиво ответил Инга. – Ты никогда не сможешь поехать на юг, не увидишь ни чужие страны, ни индейцев. Это плохо.
– Это ужасно… – согласился Айвар.
Спрятавшись за каретником, они долго обсуждали создавшееся положение и поняли, что теперь им придется скрывать свою дружбу от приемных родителей Айвара. Чем больше они об этом думали, тем грустнее становилось обоим.
– Мы все равно навсегда останемся друзьями, – сказал Айвар. – Это ничего, что Тауриню… отцу не нравится. Мы будем встречаться, играть, говорить в лесу, тогда никто об этом не узнает.
– Можно и так… – согласился Инга.
И они действительно там и встречались – до самой осени, когда оба пошли в школу.
В школе Айвар познакомился с сынками окрестных хозяев, но ни с кем так не подружился, как с Ингой Регутом. Все эти избалованные, заносчивые и спесивые мальчишки привыкли свысока смотреть на бедных сверстников. Иногда Айвар в перемены участвовал в их играх и соревнованиях, но, заметив, что они и на него посматривают сверху вниз, отошел от них. Настоящим другом и товарищем Айвара оставался Инга Регут. Они сидели на одной парте, а после уроков вместе шли домой, вдвоем бродили по лесу и продолжали мечтать о будущем. Айвар всегда делился вкусными, густо намазанными маслом бутербродами с Ингой, но зато ему в свою очередь приходилось съедать половину скудного завтрака Инги, состоявшего чаще всего из куска ржаного хлеба, – иначе тот не соглашался брать его бутерброды.
Теперь супруги Таурини стали уделять больше внимания воспитанию Айвара. Эрна старалась привить мальчику хорошие манеры, которым сама научилась у образованных людей. Ни разу Айвар не поел без того, чтобы она не сделала ему несколько замечаний.
– Сиди прямо и не клади локти на стол… Вилку держи пальцами, а не зажимай в кулаке… Не облей штаны… Рукавом губ не вытирают – для этого есть носовой платок… Почему ты чавкаешь? Так делают только поросята…
Весной Тауринь, отправляясь в поле, иногда брал с собой Айвара. Везде он находил какие-нибудь непорядки или недоделки и своими ядовитыми замечаниями давал почувствовать хозяйскую власть. Если батрак пытался оправдываться или обижался на незаслуженные нарекания, Тауринь впивался в него, как клещ, и терзал до тех пор, пока не вгонял в седьмой пот и батрак уже не осмеливался перечить. Айвар слушал и с каждым днем все больше понимал, что приемный отец – самый сильный человек в Ургах. Он заметил, что ближайшие соседи относятся к Тауриню с большим подобострастием, почти унижаются, и решил, что его власть распространяется и на них. Встречаясь с кем-нибудь на дороге – кто бы это ни был, – Тауринь никогда не кланялся первым.
Другая мысль, которую Тауринь старался внушить приемному сыну, была немного сложнее, но по существу столь же примитивна: все люди, говорящие на чужом языке, поучал он, хуже и ниже латышей.
Неизвестно, какие плоды принесло бы это воспитание, если бы в Ургах не было маленького седого человека – старого Лангстыня. В его присутствии Айвар чувствовал, что попал в другой мир, где не было ни зазнайства, ни нетерпимого отношения к другим людям. Спокойно и ловко делал Лангстынь свое дело: копал землю, известковал яблони, прививал фруктовые деревья и ухаживал за ульями, а своими рассказами он прививал Айвару нечто такое, что совсем не входило в планы Тауриня и за что Лангстыню не платили ни одного сантима, – уважение ко всем людям, делающим полезную работу, любовь и сострадание к тем, кому тяжело живется на свете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72