мир мертвых, мир живых и мир тех, кто еще не родился. На своих церемониях рабы отдавали дань умершим, славили богов, призывали свободу. Мари Лаво готовила приворотные зелья, насылала недуги с помощью глиняных куколок, лечила больных магическим порошком гри-гри, но ничем не смогла помочь Катрин.
Несмотря на то что Диего был пленником и соперником Лафита, корсар нравился ему все больше. Оставаясь циничным и жестоким разбойником, он в то же время был утонченным, образованным и обаятельным кабальеро. Подобная двойственность человеческой натуры вызывала у Диего острый интерес: с ним происходило нечто подобное, когда он надевал маску Зорро. Кроме того, Лафит был одним из лучших фехтовальщиков, каких Диего приходилось когда-либо встречать. Разве что Мануэль Эскаланте мог сравниться с корсаром; Диего счел за честь принять предложение своего тюремщика время от времени практиковаться в фехтовании. За недели, проведенные в Баратарии, юноша смог изучить механизмы демократии, до этого остававшейся для него абстрактным понятием. В Соединенных Штатах преимуществами демократического правления пользовались только белые, а на Гранд-Иль все без исключения, кроме женщин, разумеется. Своеобразные суждения Лафита порой оказывались довольно верными. Так, он полагал, что богатые придумывают законы для того, чтобы защитить свое богатство. Взять, например, налоги: получается, что их платят только бедняки, а сильные мира сего находят тысячи способов уклониться от этой повинности. Пират настаивал, что ни один человек, и тем паче правительство, не сможет отнять у него то, что принадлежит ему по праву. Диего находил в идеях своего собеседника немало противоречий. В империи Лафита обычное воровство каралось плетьми, однако в основе этой империи лежало пиратство, высшая форма разбоя. Корсар отвечал, что никогда не обижает бедняков и грабит лишь богатых. Нападать на флот империй, которые управляют своими колониями при помощи мушкета и кнута, — это не грех, а доблесть.
Отобрав у Сантьяго де Леона оружие, предназначенное для подавления восстания в Мексике, Жан по вполне приемлемой цене продал его восставшим. Он считал, что таким образом восстанавливает справедливость.
Лафит часто брал Диего в Новый Орлеан, город, построенный корсарами и гордившийся своим прихотливым, авантюрным, жизнелюбивым, переменчивым, бурным нравом. Этот город противостоял англичанам, индейцам, ураганам, наводнениям, пожарам, эпидемиям, но ничто не могло сломить его разгульного и гордого духа. Новый Орлеан был одним из главных американских портов, откуда в Европу отправлялись сахар, табак и красители, а взамен приходили наряды, книги, мебель и другой товар. Пестрое население города не придавало значения ни цвету кожи, ни москитам, ни болотам, ни, перво-наперво, законам. После захода солнца улицы наполнялись музыкой, выпивка лилась рекой, открывались двери борделей и игорных домов. Юноше нравилось прогуливаться по Оружейной площади и наблюдать за толпой: неграми, тащившими корзины с бананами и апельсинами, женщинами, которые гадали и продавали амулеты Вуду, танцорами и музыкантами. Торговки сладостями в тюрбанах и голубых передниках разносили на подносах имбирные, медовые и ореховые пирожные. В мелких лавчонках продавали пиво, жареные креветки и свежие устрицы. Пьянчуги соседствовали с нарядными кавалерами, плантаторами, купцами и чиновниками. Монашки и священники мешались с проститутками, солдатами, рабами и пиратами. Грациозные квартеронки неторопливо прогуливались по площади, сопровождаемые изысканными комплиментами воздыхателей и ревнивыми взглядами соперниц. Закон запрещал креолкам носить украшения и шляпы, чтобы не затмевать белых женщин, значительно уступавших им в красоте. Впрочем, грациозные смуглянки с точеными лицами, огромными глазами и пышными кудрями все равно считались самыми прекрасными женщинами в мире. Красавицы гуляли под присмотром матерей и дуэний. Одной из таких креольских красавиц была Катрин Виллар. Лафит повстречал ее на балу, на котором матери представляли своих дочерей, изыскивая способы обойти очередной нелепый закон. В городе было слишком мало белых женщин, зато цветных хватало в избытке, и не требовалось выдающихся математических способностей, чтобы сделать выводы из этого обстоятельства, однако смешанные браки были категорически запрещены. Таким образом удавалось защищать общественные устои, усиливать власть белых и держать в повиновении цветных, но никто не мог запретить белым иметь темнокожих наложниц. Квартеронки нашли выход, который устраивал всех. Они в равной степени обучали своих дочерей ведению домашнего хозяйства и способам обольщения, так что ни одна белая женщина не могла тягаться с ними ни как хозяйка, ни как куртизанка. Креолки одевались с неповторимым изяществом в одежду, которую шили себе сами. Они отличались элегантностью и все умели. На специальных балах, куда приглашали только белых мужчин, матери подбирали своим дочерям подходящих покровителей. Содержать такую красавицу было для белых кабальеро вопросом престижа; воздержание считалось добродетелью в пуританских землях, но никак не в Новом Орлеане. Квартеронки жили не слишком роскошно, но достойно: они владели рабами, отправляли своих детей в лучшие школы и у себя дома одевались как королевы, хотя на людях выглядели скромно. Такой уклад не противоречил ни закону, ни правилам приличия и потому устраивал всех.
— Другими словами, матери продают своих дочерей, — проговорил сконфуженный Диего.
— А разве бывает по-другому? Брак — это сделка: женщина прислуживает мужчине и рожает ему детей, а тот ее содержит. Здесь у белой женщины куда меньше свободы, чем у креолки, — возразил Лафит.
— А если любовник креолки захочет жениться или взять себе другую наложницу?
— Он должен будет оставить ей дом и содержать ее вместе с детьми. Бывает, что женщины потом выходят замуж за креолов. Дети местных квартеронок получают образование во Франции.
— А вы, капитан Лафит, могли бы завести себе другую жену? — спросил Диего, вспомнив о Хулиане и Катрин.
— Жизнь — сложная штука, все может быть, — уклончиво ответил пират.
Лафит угощал Диего ужином в лучших ресторанах, водил его в театр и в оперу и знакомил со своими приятелями, представляя юношу: «Мой калифорнийский друг». Знакомые пирата были большей частью цветные, среди них встречались ремесленники, коммерсанты, артисты, адвокаты. Американцы жили обособленно, отделенные от креолов и французов невидимой границей.
Лафит предпочитал не пересекать эту черту, потому что за ней царила ненавистная ему пуританская атмосфера. Корсар сдержал обещание и отвел Диего в игорный дом. Уверенность юноши в своей победе показалась Жану подозрительной, и он предупредил нового друга, чтобы тот не вздумал мошенничать: в Новом Орлеане такие фокусы были верным способом получить нож в спину.
Диего не послушал Лафита, потому что мрачные предчувствия терзали его все сильнее. Юноша нуждался в деньгах. Он не мог беседовать с Бернардо как раньше, но все же слышал, что брат зовет его. Диего должен был поскорее вернуться в Калифорнию, и не только для того, чтобы вызволить Хулиану из лап пирата, но и потому, что знал: дома случилась беда. Используя медальон как первоначальную ставку, Диего играл в разных компаниях, чтобы его небывалая удачливость не вызвала подозрений. С его памятью и талантом фокусника ничего не стоило прятать и подменять карты; обычно юноше требовалось не более двух минут, чтобы разгадать игру своих противников. В результате Диего удалось не только сохранить медальон, но и существенно увеличить свой капитал; если бы дело пошло так и дальше, в скором времени он мог скопить восемь тысяч долларов для уплаты выкупа. Впрочем, нужно было знать меру. Сначала юноша делал вид, что проигрывает, чтобы не вспугнуть других игроков, потом назначал себе время окончания игры и тут же начинал выигрывать. Диего старался не перебарщивать. Едва его противники начинали терять терпение, он отправлялся искать другую компанию. Впрочем, в один прекрасный день молодому человеку стало так везти, что он не смог вовремя остановиться и продолжал повышать ставки. Как ни пьяны были другие картежники, им хватило сообразительности заподозрить нечистую игру. Тут же вспыхнула ссора, и партнеры вышвырнули незадачливого шулера на улицу, движимые справедливым желанием намять ему бока. Диего с трудом удалось перекричать невыносимый гвалт, чтобы высказать весьма оригинальное решение.
— Одну минуточку, господа! Я готов отдать честно выигранные деньги тому, кто пробьет головой вон ту дверь, — объявил он, указав на внушительную, окованную железом дверь старого колониального дома неподалеку от собора.
Остальные с радостью согласились. Когда игроки увлеченно обсуждали правила соревнования, на улице появился полицейский и, вместо того чтобы разогнать шумную компанию, стал с интересом прислушиваться к спору. Его попросили быть судьей, и сержант с энтузиазмом согласился. Невесть откуда взявшиеся уличные музыканты принялись наигрывать веселые мелодии; вскоре вокруг спорщиков уже собралась толпа любопытных. Начинало темнеть, и полицейский велел принести фонари. Число желающих попытать счастья росло, идея пробить дубовую дверь собственным лбом отчего-то показалась всем весьма забавной. Диего заявил, что участники пари должны внести по пять долларов. Собрав сорок пять долларов, полицейский выстроил желающих в очередь. Музыканты сыграли туш, и первый участник, обернув голову шарфом, ринулся на дверь. И тут же плюхнулся наземь от страшного удара. Публика приветствовала беднягу аплодисментами, хохотом и радостными выкриками. Две знойные креолки поднесли ему стакан оршада, а в это время дверь уже атаковал второй претендент, не сумевший улучшить результат своего предшественника. Кое-кто из участников пари отказался в последний момент, но денег им не вернули. В результате дверь осталась в целости и сохранности, а Диего забрал свой выигрыш и тридцать пять долларов в придачу. Полицейский получил десятку за труды, и все остались довольны.
Однажды вечером во владения Лафита привезли рабов. Их тайком выгрузили на берег и заперли в дощатом бараке; среди них были пятеро мальчишек, двое мужчин постарше, две девушки и женщина с грудным младенцем на руках и малышом лет шести, который цеплялся за ее юбку. Исабель вышла на террасу подышать воздухом и при свете факелов разглядела на берегу силуэты людей. Охваченная любопытством, она подошла поближе и увидела скорбную процессию измученных, оборванных людей. Девушки плакали, а женщина с ребенком молчала, глядя в одну точку невидящим взглядом, точно зомби; несчастные едва держались на ногах от усталости и голода. Оставив рабов в бараке под охраной нескольких пиратов, Пьер Лафит отправился сообщить брату о том, что прибыл новый «товар», а Исабель бросилась домой, чтобы рассказать об увиденном друзьям. Диего видел в городе афиши, гласившие, что через несколько дней в Святилище открывается невольничий рынок.
В Баратарии пленники отлично усвоили, что такое рабство. У пиратов не было возможности привозить рабов из Африки, и потому их покупали и «выращивали» прямо в Новом Свете. Диего хотел немедленно освободить несчастных, но женщины убедили юношу, что, даже если ему удастся проникнуть в барак, разбить цепи и объяснить людям, что они свободны, им все равно будет некуда идти. Беглецов затравят собаками. Единственная надежда для них — добраться до Канады, но вряд ли это будет им по силам. Тогда Диего решил по крайней мере выяснить, в каких условиях держат узников. Он не стал посвящать дам в свои замыслы и, торопливо попрощавшись с ними, поспешил в свою комнату, чтобы надеть костюм Зорро, и, воспользовавшись темнотой, выскользнул из дома. Братья Лафиты сидели на террасе, Жан со своей трубкой, а Пьер с бокалом вина, но приближаться, чтобы подслушать их разговор, было слишком рискованно, и Диего направился прямо к бараку. Факел у двери освещал пирата с мушкетом наперевес. Юноша собирался наброситься сзади и застать часового врасплох, но в результате врасплох застали его самого.
— Добрый вечер, босс, — произнес пират.
Диего развернулся на девяносто градусов, готовый к схватке, но пират смотрел на него с бесконечным почтением. Молодой человек догадался, что в темноте его приняли за Жана Лафита, который всегда одевался в черное. Подошел еще один пират.
— Мы их покормили, босс, и теперь они отдыхают. Завтра мы их вымоем и переоденем. Они в порядке, только у младенца жар. Вряд ли он долго протянет.
— Откройте дверь, я хочу посмотреть на них, — сказал Диего по-французски, стараясь подражать интонациям корсара.
Когда пираты приоткрыли дверь барака, Диего поспешно отступил в темноту, но часовые ничего не заподозрили. Приказав им ждать снаружи, юноша вошел в барак. В углу слабо горел фонарь, и в его тусклом свете можно было разглядеть лица рабов, в ужасе взиравших на него. Взрослые были в кандалах и железных ошейниках. Диего шагнул вперед, собираясь успокоить несчастных, но узники приняли человека в маске за демона и шарахнулись назад, насколько позволяли цепи. Объясняться с ними было бесполезно: никто из них не понимал ни слова. Должно быть, эту партию «живого товара» привезли прямо из Африки, и рабы не успели выучить язык своих тюремщиков. Скорее всего, Лафиты купили их на Кубе, чтобы перевезти в Новый Орлеан. Несчастные пережили невыносимо тяжелое путешествие по морю и подверглись страшным унижениям на суше. Как знать, возможно, все они были из одной деревни, а быть может, это была одна семья. Какая разница, все равно на рынке рабов разлучат, и они никогда больше не увидят друг друга. Страдания сломили дух несчастных, повергли их в отчаяние. Увиденное произвело на Диего тяжкое впечатление. Нечто похожее он чувствовал много лет назад, в Калифорнии, когда они с Бернардо стали свидетелями нападения солдат на индейский поселок. Теперь юношу охватила та же самая бессильная ярость, что и тогда.
Вернувшись в дом, Диего переоделся и поспешил рассказать обо всем женщинам. Юноша был в отчаянии.
— Сколько стоят эти рабы, Диего? — спросила Хулиана.
— Точно не знаю, но я видел расценки на рынке в Новом Орлеане и могу предположить, что Лафиты получат тысячу долларов за каждого из мальчишек, по восемьсот за мужчин, по шестьсот за девушек и примерно тысячу за женщину с детьми. Не знаю, можно ли продавать отдельно детей моложе семи лет.
— Сколько же получается вместе?
— Приблизительно восемь тысяч восемьсот долларов.
— Чуть больше, чем просят за нас.
— Я что-то тебя не понимаю, — проговорил Диего.
— У нас есть деньги. Мы с Исабель и Нурией решили купить этих рабов.
— У вас есть деньги? — переспросил пораженный Диего.
— Драгоценные камни, ты, что, забыл?
— Я думал, пираты их забрали.
Исабель и Хулиана рассказали, как им удалось спасти драгоценности. Еще на корсарском корабле Нурии пришла в голову блестящая идея, как спрятать сокровища, ведь если бы пираты их обнаружили, они пропали бы навсегда. Каждая проглотила по нескольку камней, запивая их вином. Рано или поздно бриллианты, изумруды и рубины должны были выйти на свет естественным образом, так что женщинам пришлось какое-то время внимательно изучать содержимое ночных горшков. Это было не слишком приятно, зато теперь тщательно отмытые и зашитые обратно в складки нижних юбок камни находились в целости и сохранности.
— Этого хватит, чтобы заплатить выкуп! — воскликнул Диего.
— Конечно, но мы решили купить рабов, ведь даже если твой отец не пришлет денег, ты, насколько нам известно, начал жульничать в карты, — заявила Исабель.
Жан Лафит проверял счета, прихлебывая кофе и поедая чудесные французские пончики, когда на терpace появилась Хулиана и положила перед ним маленький сверток. При виде девушки, которая снилась ему каждую ночь, сердце корсара забилось сильнее. Развернув платок, он не сдержал удивленного возгласа.
— Сколько это стоит, по-вашему? — спросила девушка и, густо краснея, предложила пирату сделку.
Пират был глубоко потрясен, когда узнал, что сестры смогли сберечь драгоценности; второе потрясение ожидало его, когда он понял, что пленницы хотят купить рабов ценой собственной свободы. Что скажут на это Пьер и другие капитаны? Лафит отдал бы все на свете, чтобы Хулиана не думала о нем как о бессердечном разбойнике и работорговце. Впервые в жизни он устыдился своего ремесла. Жан не хотел покупать любовь красавицы, потому что не мог предложить ей взамен свою, однако он должен был по крайней мере завоевать ее уважение. Деньги не имели значения, можно было заработать еще, а уж заткнуть глотки своим компаньонам он как-нибудь сумел бы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Несмотря на то что Диего был пленником и соперником Лафита, корсар нравился ему все больше. Оставаясь циничным и жестоким разбойником, он в то же время был утонченным, образованным и обаятельным кабальеро. Подобная двойственность человеческой натуры вызывала у Диего острый интерес: с ним происходило нечто подобное, когда он надевал маску Зорро. Кроме того, Лафит был одним из лучших фехтовальщиков, каких Диего приходилось когда-либо встречать. Разве что Мануэль Эскаланте мог сравниться с корсаром; Диего счел за честь принять предложение своего тюремщика время от времени практиковаться в фехтовании. За недели, проведенные в Баратарии, юноша смог изучить механизмы демократии, до этого остававшейся для него абстрактным понятием. В Соединенных Штатах преимуществами демократического правления пользовались только белые, а на Гранд-Иль все без исключения, кроме женщин, разумеется. Своеобразные суждения Лафита порой оказывались довольно верными. Так, он полагал, что богатые придумывают законы для того, чтобы защитить свое богатство. Взять, например, налоги: получается, что их платят только бедняки, а сильные мира сего находят тысячи способов уклониться от этой повинности. Пират настаивал, что ни один человек, и тем паче правительство, не сможет отнять у него то, что принадлежит ему по праву. Диего находил в идеях своего собеседника немало противоречий. В империи Лафита обычное воровство каралось плетьми, однако в основе этой империи лежало пиратство, высшая форма разбоя. Корсар отвечал, что никогда не обижает бедняков и грабит лишь богатых. Нападать на флот империй, которые управляют своими колониями при помощи мушкета и кнута, — это не грех, а доблесть.
Отобрав у Сантьяго де Леона оружие, предназначенное для подавления восстания в Мексике, Жан по вполне приемлемой цене продал его восставшим. Он считал, что таким образом восстанавливает справедливость.
Лафит часто брал Диего в Новый Орлеан, город, построенный корсарами и гордившийся своим прихотливым, авантюрным, жизнелюбивым, переменчивым, бурным нравом. Этот город противостоял англичанам, индейцам, ураганам, наводнениям, пожарам, эпидемиям, но ничто не могло сломить его разгульного и гордого духа. Новый Орлеан был одним из главных американских портов, откуда в Европу отправлялись сахар, табак и красители, а взамен приходили наряды, книги, мебель и другой товар. Пестрое население города не придавало значения ни цвету кожи, ни москитам, ни болотам, ни, перво-наперво, законам. После захода солнца улицы наполнялись музыкой, выпивка лилась рекой, открывались двери борделей и игорных домов. Юноше нравилось прогуливаться по Оружейной площади и наблюдать за толпой: неграми, тащившими корзины с бананами и апельсинами, женщинами, которые гадали и продавали амулеты Вуду, танцорами и музыкантами. Торговки сладостями в тюрбанах и голубых передниках разносили на подносах имбирные, медовые и ореховые пирожные. В мелких лавчонках продавали пиво, жареные креветки и свежие устрицы. Пьянчуги соседствовали с нарядными кавалерами, плантаторами, купцами и чиновниками. Монашки и священники мешались с проститутками, солдатами, рабами и пиратами. Грациозные квартеронки неторопливо прогуливались по площади, сопровождаемые изысканными комплиментами воздыхателей и ревнивыми взглядами соперниц. Закон запрещал креолкам носить украшения и шляпы, чтобы не затмевать белых женщин, значительно уступавших им в красоте. Впрочем, грациозные смуглянки с точеными лицами, огромными глазами и пышными кудрями все равно считались самыми прекрасными женщинами в мире. Красавицы гуляли под присмотром матерей и дуэний. Одной из таких креольских красавиц была Катрин Виллар. Лафит повстречал ее на балу, на котором матери представляли своих дочерей, изыскивая способы обойти очередной нелепый закон. В городе было слишком мало белых женщин, зато цветных хватало в избытке, и не требовалось выдающихся математических способностей, чтобы сделать выводы из этого обстоятельства, однако смешанные браки были категорически запрещены. Таким образом удавалось защищать общественные устои, усиливать власть белых и держать в повиновении цветных, но никто не мог запретить белым иметь темнокожих наложниц. Квартеронки нашли выход, который устраивал всех. Они в равной степени обучали своих дочерей ведению домашнего хозяйства и способам обольщения, так что ни одна белая женщина не могла тягаться с ними ни как хозяйка, ни как куртизанка. Креолки одевались с неповторимым изяществом в одежду, которую шили себе сами. Они отличались элегантностью и все умели. На специальных балах, куда приглашали только белых мужчин, матери подбирали своим дочерям подходящих покровителей. Содержать такую красавицу было для белых кабальеро вопросом престижа; воздержание считалось добродетелью в пуританских землях, но никак не в Новом Орлеане. Квартеронки жили не слишком роскошно, но достойно: они владели рабами, отправляли своих детей в лучшие школы и у себя дома одевались как королевы, хотя на людях выглядели скромно. Такой уклад не противоречил ни закону, ни правилам приличия и потому устраивал всех.
— Другими словами, матери продают своих дочерей, — проговорил сконфуженный Диего.
— А разве бывает по-другому? Брак — это сделка: женщина прислуживает мужчине и рожает ему детей, а тот ее содержит. Здесь у белой женщины куда меньше свободы, чем у креолки, — возразил Лафит.
— А если любовник креолки захочет жениться или взять себе другую наложницу?
— Он должен будет оставить ей дом и содержать ее вместе с детьми. Бывает, что женщины потом выходят замуж за креолов. Дети местных квартеронок получают образование во Франции.
— А вы, капитан Лафит, могли бы завести себе другую жену? — спросил Диего, вспомнив о Хулиане и Катрин.
— Жизнь — сложная штука, все может быть, — уклончиво ответил пират.
Лафит угощал Диего ужином в лучших ресторанах, водил его в театр и в оперу и знакомил со своими приятелями, представляя юношу: «Мой калифорнийский друг». Знакомые пирата были большей частью цветные, среди них встречались ремесленники, коммерсанты, артисты, адвокаты. Американцы жили обособленно, отделенные от креолов и французов невидимой границей.
Лафит предпочитал не пересекать эту черту, потому что за ней царила ненавистная ему пуританская атмосфера. Корсар сдержал обещание и отвел Диего в игорный дом. Уверенность юноши в своей победе показалась Жану подозрительной, и он предупредил нового друга, чтобы тот не вздумал мошенничать: в Новом Орлеане такие фокусы были верным способом получить нож в спину.
Диего не послушал Лафита, потому что мрачные предчувствия терзали его все сильнее. Юноша нуждался в деньгах. Он не мог беседовать с Бернардо как раньше, но все же слышал, что брат зовет его. Диего должен был поскорее вернуться в Калифорнию, и не только для того, чтобы вызволить Хулиану из лап пирата, но и потому, что знал: дома случилась беда. Используя медальон как первоначальную ставку, Диего играл в разных компаниях, чтобы его небывалая удачливость не вызвала подозрений. С его памятью и талантом фокусника ничего не стоило прятать и подменять карты; обычно юноше требовалось не более двух минут, чтобы разгадать игру своих противников. В результате Диего удалось не только сохранить медальон, но и существенно увеличить свой капитал; если бы дело пошло так и дальше, в скором времени он мог скопить восемь тысяч долларов для уплаты выкупа. Впрочем, нужно было знать меру. Сначала юноша делал вид, что проигрывает, чтобы не вспугнуть других игроков, потом назначал себе время окончания игры и тут же начинал выигрывать. Диего старался не перебарщивать. Едва его противники начинали терять терпение, он отправлялся искать другую компанию. Впрочем, в один прекрасный день молодому человеку стало так везти, что он не смог вовремя остановиться и продолжал повышать ставки. Как ни пьяны были другие картежники, им хватило сообразительности заподозрить нечистую игру. Тут же вспыхнула ссора, и партнеры вышвырнули незадачливого шулера на улицу, движимые справедливым желанием намять ему бока. Диего с трудом удалось перекричать невыносимый гвалт, чтобы высказать весьма оригинальное решение.
— Одну минуточку, господа! Я готов отдать честно выигранные деньги тому, кто пробьет головой вон ту дверь, — объявил он, указав на внушительную, окованную железом дверь старого колониального дома неподалеку от собора.
Остальные с радостью согласились. Когда игроки увлеченно обсуждали правила соревнования, на улице появился полицейский и, вместо того чтобы разогнать шумную компанию, стал с интересом прислушиваться к спору. Его попросили быть судьей, и сержант с энтузиазмом согласился. Невесть откуда взявшиеся уличные музыканты принялись наигрывать веселые мелодии; вскоре вокруг спорщиков уже собралась толпа любопытных. Начинало темнеть, и полицейский велел принести фонари. Число желающих попытать счастья росло, идея пробить дубовую дверь собственным лбом отчего-то показалась всем весьма забавной. Диего заявил, что участники пари должны внести по пять долларов. Собрав сорок пять долларов, полицейский выстроил желающих в очередь. Музыканты сыграли туш, и первый участник, обернув голову шарфом, ринулся на дверь. И тут же плюхнулся наземь от страшного удара. Публика приветствовала беднягу аплодисментами, хохотом и радостными выкриками. Две знойные креолки поднесли ему стакан оршада, а в это время дверь уже атаковал второй претендент, не сумевший улучшить результат своего предшественника. Кое-кто из участников пари отказался в последний момент, но денег им не вернули. В результате дверь осталась в целости и сохранности, а Диего забрал свой выигрыш и тридцать пять долларов в придачу. Полицейский получил десятку за труды, и все остались довольны.
Однажды вечером во владения Лафита привезли рабов. Их тайком выгрузили на берег и заперли в дощатом бараке; среди них были пятеро мальчишек, двое мужчин постарше, две девушки и женщина с грудным младенцем на руках и малышом лет шести, который цеплялся за ее юбку. Исабель вышла на террасу подышать воздухом и при свете факелов разглядела на берегу силуэты людей. Охваченная любопытством, она подошла поближе и увидела скорбную процессию измученных, оборванных людей. Девушки плакали, а женщина с ребенком молчала, глядя в одну точку невидящим взглядом, точно зомби; несчастные едва держались на ногах от усталости и голода. Оставив рабов в бараке под охраной нескольких пиратов, Пьер Лафит отправился сообщить брату о том, что прибыл новый «товар», а Исабель бросилась домой, чтобы рассказать об увиденном друзьям. Диего видел в городе афиши, гласившие, что через несколько дней в Святилище открывается невольничий рынок.
В Баратарии пленники отлично усвоили, что такое рабство. У пиратов не было возможности привозить рабов из Африки, и потому их покупали и «выращивали» прямо в Новом Свете. Диего хотел немедленно освободить несчастных, но женщины убедили юношу, что, даже если ему удастся проникнуть в барак, разбить цепи и объяснить людям, что они свободны, им все равно будет некуда идти. Беглецов затравят собаками. Единственная надежда для них — добраться до Канады, но вряд ли это будет им по силам. Тогда Диего решил по крайней мере выяснить, в каких условиях держат узников. Он не стал посвящать дам в свои замыслы и, торопливо попрощавшись с ними, поспешил в свою комнату, чтобы надеть костюм Зорро, и, воспользовавшись темнотой, выскользнул из дома. Братья Лафиты сидели на террасе, Жан со своей трубкой, а Пьер с бокалом вина, но приближаться, чтобы подслушать их разговор, было слишком рискованно, и Диего направился прямо к бараку. Факел у двери освещал пирата с мушкетом наперевес. Юноша собирался наброситься сзади и застать часового врасплох, но в результате врасплох застали его самого.
— Добрый вечер, босс, — произнес пират.
Диего развернулся на девяносто градусов, готовый к схватке, но пират смотрел на него с бесконечным почтением. Молодой человек догадался, что в темноте его приняли за Жана Лафита, который всегда одевался в черное. Подошел еще один пират.
— Мы их покормили, босс, и теперь они отдыхают. Завтра мы их вымоем и переоденем. Они в порядке, только у младенца жар. Вряд ли он долго протянет.
— Откройте дверь, я хочу посмотреть на них, — сказал Диего по-французски, стараясь подражать интонациям корсара.
Когда пираты приоткрыли дверь барака, Диего поспешно отступил в темноту, но часовые ничего не заподозрили. Приказав им ждать снаружи, юноша вошел в барак. В углу слабо горел фонарь, и в его тусклом свете можно было разглядеть лица рабов, в ужасе взиравших на него. Взрослые были в кандалах и железных ошейниках. Диего шагнул вперед, собираясь успокоить несчастных, но узники приняли человека в маске за демона и шарахнулись назад, насколько позволяли цепи. Объясняться с ними было бесполезно: никто из них не понимал ни слова. Должно быть, эту партию «живого товара» привезли прямо из Африки, и рабы не успели выучить язык своих тюремщиков. Скорее всего, Лафиты купили их на Кубе, чтобы перевезти в Новый Орлеан. Несчастные пережили невыносимо тяжелое путешествие по морю и подверглись страшным унижениям на суше. Как знать, возможно, все они были из одной деревни, а быть может, это была одна семья. Какая разница, все равно на рынке рабов разлучат, и они никогда больше не увидят друг друга. Страдания сломили дух несчастных, повергли их в отчаяние. Увиденное произвело на Диего тяжкое впечатление. Нечто похожее он чувствовал много лет назад, в Калифорнии, когда они с Бернардо стали свидетелями нападения солдат на индейский поселок. Теперь юношу охватила та же самая бессильная ярость, что и тогда.
Вернувшись в дом, Диего переоделся и поспешил рассказать обо всем женщинам. Юноша был в отчаянии.
— Сколько стоят эти рабы, Диего? — спросила Хулиана.
— Точно не знаю, но я видел расценки на рынке в Новом Орлеане и могу предположить, что Лафиты получат тысячу долларов за каждого из мальчишек, по восемьсот за мужчин, по шестьсот за девушек и примерно тысячу за женщину с детьми. Не знаю, можно ли продавать отдельно детей моложе семи лет.
— Сколько же получается вместе?
— Приблизительно восемь тысяч восемьсот долларов.
— Чуть больше, чем просят за нас.
— Я что-то тебя не понимаю, — проговорил Диего.
— У нас есть деньги. Мы с Исабель и Нурией решили купить этих рабов.
— У вас есть деньги? — переспросил пораженный Диего.
— Драгоценные камни, ты, что, забыл?
— Я думал, пираты их забрали.
Исабель и Хулиана рассказали, как им удалось спасти драгоценности. Еще на корсарском корабле Нурии пришла в голову блестящая идея, как спрятать сокровища, ведь если бы пираты их обнаружили, они пропали бы навсегда. Каждая проглотила по нескольку камней, запивая их вином. Рано или поздно бриллианты, изумруды и рубины должны были выйти на свет естественным образом, так что женщинам пришлось какое-то время внимательно изучать содержимое ночных горшков. Это было не слишком приятно, зато теперь тщательно отмытые и зашитые обратно в складки нижних юбок камни находились в целости и сохранности.
— Этого хватит, чтобы заплатить выкуп! — воскликнул Диего.
— Конечно, но мы решили купить рабов, ведь даже если твой отец не пришлет денег, ты, насколько нам известно, начал жульничать в карты, — заявила Исабель.
Жан Лафит проверял счета, прихлебывая кофе и поедая чудесные французские пончики, когда на терpace появилась Хулиана и положила перед ним маленький сверток. При виде девушки, которая снилась ему каждую ночь, сердце корсара забилось сильнее. Развернув платок, он не сдержал удивленного возгласа.
— Сколько это стоит, по-вашему? — спросила девушка и, густо краснея, предложила пирату сделку.
Пират был глубоко потрясен, когда узнал, что сестры смогли сберечь драгоценности; второе потрясение ожидало его, когда он понял, что пленницы хотят купить рабов ценой собственной свободы. Что скажут на это Пьер и другие капитаны? Лафит отдал бы все на свете, чтобы Хулиана не думала о нем как о бессердечном разбойнике и работорговце. Впервые в жизни он устыдился своего ремесла. Жан не хотел покупать любовь красавицы, потому что не мог предложить ей взамен свою, однако он должен был по крайней мере завоевать ее уважение. Деньги не имели значения, можно было заработать еще, а уж заткнуть глотки своим компаньонам он как-нибудь сумел бы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43