Вместо этого он взял сестер под руки и, не прощаясь, направился к выходу.
Молодых людей остановил властный голос Эулалии:
— Я и вправду ничем не могу помочь Томасу де Ромеу, зато я могу кое-что сделать для вас.
Старуха решила купить имущество семьи, начиная от ветхого барселонского дома и кончая заброшенными поместьями в отдаленных провинциях, заплатив за них щедро и без промедления, чтобы девушки получили небольшой капитал и могли начать новую жизнь там, где их никто не знает. Сеньора де Кальис была готова присласть нотариусов со всеми необходимыми бумагами уже на следующий день. Кроме того, она обещала уговорить военного коменданта Барселоны, чтобы тот разрешил узнику попрощаться с дочерьми и подписать документы о передаче имущества до того, как за ним явятся королевские чиновники.
— Вы хотите избавиться от моей сестры, чтобы она не вышла за вашего племянника! — вскричала Исабель, дрожа от ярости.
Эулалия вздрогнула, как от пощечины. С тех пор как умер муж старой сеньоры, никто не смел повышать на нее голос. К счастью, среди несомненных достоинств доньи Эулалии значилось умение владеть собой и принимать горькую правду. Сосчитав про себя до тридцати, она снова заговорила.
— Вы не в том положении, чтобы отказываться. Все очень просто: вы уедете, как только получите деньги, — произнесла старуха.
— Ваш племянник принуждал мою сестру выйти за него, а теперь вы принуждаете ее не делать этого!
— Довольно, Исабель, прошу тебя! — проговорила Хулиана, вытирая слезы. — Я приняла решение. Благодарю вас, ваше сиятельство, мы согласны. Когда мы сможем увидеть нашего отца?
— Скоро, дитя мое. Я сообщу вам, — заверила довольная Эулалия.
— Пусть ваш нотариус приходит завтра в одиннадцать. Прощайте, сеньора.
Эулалия выполнила свое обещание. На следующий день, ровно в одиннадцать, в дом де Ромеу явилась троица нотариусов, чтобы осмотреть, описать и оценить имущество и вынести свой вердикт. Согласно их заключению, семья не просто потеряла значительную часть своего капитала, а находится на грани банкротства. На оставшиеся средства девушки не смогли бы вести такую жизнь, к которой они привыкли. Нотариусы добросовестно выполнили волю своей госпожи. Предлагая девушкам сделку, Эулалия думала не о собственной выгоде, а о том, чтобы помочь бедняжкам. Так она и поступила. Однако сестры, не имевшие понятия о том, сколько стоит хлеб на рынке, не могли оценить ее щедрости. Они не знали, сколько можно выручить за продажу дома и загородных имений. Диего разбирался в коммерции не лучше сестер. Между тем Эулалия заплатила за имущество Томаса сумму, вдвое превышавшую его реальную цену. Как только законники подготовили бумаги, она устроила девушкам свидание с отцом.
Цитадель представляла собой уродливый пятиугольник из камня, бетона и дерева, построенный в 1715 году голландским архитектором. Она была оплотом военной мощи Бурбонов в Каталонии. Крепость окружали крепкие стены с бастионами на каждом из пяти углов. Казалось, что мрачное сооружение царит над городом. Чтобы построить нерушимую твердыню, войска короля Филиппа V разрушили целые кварталы, больницы, монастыри, всего тысячу двести домов, и вырубили окрестные леса. Страшная крепость и ее зловещая слава висели над городом, подобно темному облаку. То был каталонский близнец Бастилии, символ тирании. Цитадель не раз занимали иноземные войска, в ее застенках нашли смерть многие тысячи узников. Бывало, что людей вешали прямо на стенах бастионов, чтобы устрашить народ. Поговорка гласила, что легче убежать из преисподней, чем из барселонской Цитадели.
Жорди отвез Диего, Хулиану и Исабель к главному входу, где они предъявили добытый Эулалией де Кальис пропуск. Кучер остался ждать на улице, а молодые люди отправились в крепость в сопровождении четырех солдат, вооруженных ружьями и штыками. Их самих будто вели на казнь. За стенами Цитадели стоял холодный, но солнечный день, воздух был свеж, а небо высоко. Море сверкало, точно серебряное зеркало, и беспечные солнечные зайчики плясали на белых стенах. В крепости стояла вечная зима. За всю долгую дорогу от ворот к главному зданию никто не проронил ни слова. Вход в мрачную обитель предваряла массивная дубовая дверь с железными клепками, а за ней начинался лабиринт длинных коридоров, где эхо долго повторяло человеческие шаги. По коридорам гуляли сквозняки, всюду висел тяжелый дух казармы и тюрьмы. Крыша протекала, и на стенах образовались пятна плесени. Посетители проходили комнату за комнатой, и всякий раз за спиной у них закрывались тяжелые двери. Казалось, будто с каждым шагом они все больше удаляются от мира живых и свободных людей и углубляются во чрево гигантского чудовища. Девушки не могли скрыть дрожь, и даже Диего в тревоге спрашивал себя, выйдут ли они живыми из этого злосчастного места. Наконец молодые люди достигли вестибюля, где им пришлось бесконечно долго ждать, стоя на ногах, и все это время солдаты не спускали с них глаз. Потом посетителей провели в маленький кабинет, все убранство которого составляли грубо отесанный стол и несколько стульев, где их принял один из офицеров гарнизона. Офицер бросил взгляд на пропуск, обратив внимание на подпись и печать, но читать он, по всей видимости, не умел. Потом он молча вернул документ Диего. Это был человек лет сорока, с гладким лицом, стальными волосами и глазами удивительного небесного оттенка, почти фиалковыми. Обратившись к молодым людям по-каталански, он сообщил, что на свидание с заключенным отводится четверть часа и что к нему запрещено приближаться больше чем на три шага. Диего объяснил, что заключенный должен подписать бумаги и ему понадобится время, чтобы их прочитать.
— Прошу вас, господин офицер! Это наше последнее свидание с отцом. Позвольте нам обнять его! — с дрожью в голосе воскликнула Хулиана, опускаясь на колени.
Старый солдат отшатнулся, объятый ужасом и жалостью, Исабель и Диего бросились поднимать Хулиану, но девушка отказывалась встать на ноги.
— Боже милостивый! Встаньте, сеньорита! — нетерпеливо воскликнул офицер, но тут же смягчился и, протянув Хулиане руки, бережно поднял ее с колен. — У меня тоже есть сердце, дитя мое. Я и сам отец, и мне понятно ваше горе. Решено, я оставлю вас наедине на полчаса и позволю показать ему документы.
Офицер приказал привести заключенного. Пока конвоиры ходили за узником, Хулиана смогла взять себя в руки и приготовиться к встрече. Вскоре в комнату вошел Томас де Ромеу в сопровождении двух солдат. Заключенный оброс бородой, был грязен и измучен, но кандалы с него сняли. Томас не мылся и не брился несколько недель и теперь походил на дикаря и вонял, как бродяга. От скудной тюремной пищи у бывшего гурмана и сибарита ввалился живот, заострившийся нос казался огромным на осунувшемся, бледном лице, щеки, прежде румяные и круглые, обвисли, словно пустые бурдюки, и заросли редкой седой бородой. В первые мгновения дочери не узнали отца, а потом, рыдая, бросились в его объятия. Офицер и конвоиры вышли. Диего хотелось последовать за ними или вовсе исчезнуть, таким невыносимо жутким показалось ему чужое горе. Он отошел к стене и опустил глаза, чтобы не видеть мучительной сцены.
— Полно, девочки, полно, ну успокойтесь, не плачьте, прошу вас. У нас мало времени и много дел, — проговорил Томас, вытирая слезы тыльной стороной ладони. — Мне сказали, нужно подписать какие-то бумаги…
Диего рассказал Томасу де Ромеу о предложении Эулалии и о документах, которые нужно было подписать, чтобы спасти девушек от нищеты.
— Это лишь подтверждает то, что я и так знал. Живым мне отсюда не выйти, — пробормотал узник.
Диего начал убеждать сеньора де Ромеу, что, даже если королевское помилование поспеет вовремя, семье все равно придется бежать за границу, а устроиться в чужой стране невозможно, когда кошелек пуст. Томас молча взял у молодого человека перо и чернильницу и подписал документ, по которому все его земли переходили в собственность Эулалии де Кальис. Потом он горячо попросил Диего позаботиться о девочках и увезти их подальше, туда, где никто не будет знать, что их отец преступник.
— За время нашего знакомства, Диего, я привык доверять тебе, как родному сыну. Если я буду знать, что ты позаботишься о моих малышках, я смогу умереть спокойно. Возьми их с собой в Калифорнию, и пусть мой друг Алехандро де ла Вега примет их, как собственных дочерей, — попросил Томас.
— Не отчаивайтесь, отец, прошу вас. Рафаэль Монкада обещал вернуть вам свободу, — молила Хулиана сквозь слезы.
— Меня казнят через несколько дней, Хулиана. Монкада не станет спасать меня, ведь это он на меня донес.
— Отец! Вы уверены? — воскликнула девушка.
— Доказательств у меня нет, но так говорили те, кто пришел меня арестовать, — ответил Томас.
— Но Рафаэль просил короля помиловать вас!
— Я не верю ему, девочка. Возможно, он и ездил в Мадрид, но совсем не за этим.
— Это я во всем виновата!
— Не обвиняй себя в чужом злодействе, дочка. Ты не в ответе за мою смерть. Крепись! Мне больно смотреть, как ты плачешь.
Де Ромеу полагал, что Монкада предал его не из-за политических убеждений и не для того, чтобы отомстить за отказ Хулианы, а только из холодного расчета. После смерти Томаса его дочери оставались одни, и рано или поздно им пришлось бы принять помощь первого встречного благодетеля. Роль утешителя невинной страдалицы отводилась, разумеется, самому Монкаде; а потому Диего был для Томаса последней надеждой. Юноша хотел было сказать, что обожает Хулиану и никогда не отдаст ее Монкаде, что он сам готов хоть сейчас просить на коленях ее руки, но не посмел. Девушка никогда не давала ему повода надеяться. Да и не время было для подобных признаний. Кроме того, Диего знал, что предложить дочери Томаса ему решительно нечего. Отвага, шпага и любовь едва ли годились в таком деле. Молодой человек ничего не смог бы сделать для Хулианы и Исабель без помощи своего отца.
— Не беспокойтесь, дон Томас. За ваших дочерей я готов умереть. Я никогда их не оставлю, — вот и все, что он сказал.
Два дня спустя, на рассвете, когда пришедший с моря туман окутывал город уютным и таинственным облаком, одиннадцать политических заключенных, обвиненных в сотрудничестве с французами, расстреляли в одном из внутренних дворов крепости. За полчаса до казни священник предложил им покаяться, чтобы очиститься от грехов и перейти в мир иной невинными, словно младенцы. Томас, пятьдесят лет выступавший против клириков и церковных догм, принял таинство вместе со всеми и даже причастился. «На всякий случай, святой отец, мало ли что…» — попытался он пошутить. С того самого момента, как в его дом явились солдаты, Томас умирал от страха, но теперь он был совершенно спокоен. Его тоска исчезла в тот момент, когда он смог попрощаться с дочерьми. Томас проспал две ночи без сновидений и днем не думал о близком конце. Он готовился встретить смерть со смирением, не свойственным ему при жизни. Так или иначе, мгновенная смерть была все же предпочтительнее долгого мучительного угасания. Томас почти не тревожился о дочерях, которых оставлял на произвол судьбы, он верил, что Диего де ла Вега сдержит свое слово. Теперь прошлое было далеко как никогда. В первые недели после ареста Томас изводил себя грустными воспоминаниями, но теперь он обрел свободу человека, которому нечего терять. Думая о дочерях, он не мог ни вообразить их лиц, ни вспомнить, как звучат их голоса, он видел только осиротевших после смерти матери малюток, которые играли в куклы в мрачноватых залах его дома. За два дня до казни, когда девушки пришли повидаться с отцом, он чудесным образом узнал во взрослых девушках двух малышек в ботиночках и передниках, так похожих на него самого. Проклятие, как бежит время, сказал он себе тогда. Томас простился с дочерьми без горечи, с удивительным для него самого спокойствием. Хулиана и Исабель проживут свои жизни без него, он уже не в силах им помочь. Оставалось только наслаждаться последними часами жизни и с интересом наблюдать за ритуалами, которыми будет обставлен его собственный переход в иной мир.
В утро казни в камеру Томаса де Ромеу принесли последний подарок от Эулалии де Кальис: корзину с обильным завтраком, бутылку лучшего вина и блюдо превосходных шоколадных конфет из ее собственной кондитерской. Заключенному позволили умыться и побриться под присмотром стражников и передали сверток с чистым бельем, который принесли его дочери. Томас дошел до места казни с гордо поднятой головой, где его привязали к залитому кровью столбу, и отказался от повязки на глаза. Расстрелом командовал тот самый офицер, что присутствовал при свидании узника с дочерьми. Он сам добил пистолетным выстрелом израненного, но еще живого Томаса. Последнее, что видел приговоренный, прежде чем милосердная пуля пронзила его мозг, был золотой луч утреннего солнца, пробившийся сквозь мглу.
Старого офицера, вдоволь повоевавшего и насмотревшегося всего в многочисленных гарнизонах и тюрьмах, тронули слезы девушки, которая бросилась перед ним на колени. Нарушив собственный принцип не смешивать долг и чувства, он посетил сестер, чтобы лично сообщить им о смерти их отца. Ему не хотелось, чтобы дочери расстрелянного узнали о казни от кого-нибудь другого.
— Он не мучился, сеньориты, — солгал офицер.
Рафаэль Монкада вскоре узнал и о казни Томаса, и о намерении Эулалии выпроводить его дочерей из страны. Смерть де Ромеу не противоречила планам Монкады, но теткины интриги привели его в бешенство. Впрочем, ссориться с ней Рафаэль не стал, он предпочел бы добиться расположения Хулианы, не потеряв наследства. Молодой человек горько сожалел, что у его тетушки такое крепкое здоровье; Эулалия происходила из семьи долгожителей, и не было ни малейшей надежды, что она скоро отойдет в мир иной, оставив племянника богатым и свободным. Стало быть, старуха должна была принять Хулиану по доброй воле. О том, чтобы жениться тайком, нечего было и думать, но Рафаэль вовремя вспомнил легенду о том, что в Калифорнии, будучи женой губернатора, Эулалия сумела превратить грозную индейскую воительницу в цивилизованную девушку, настоящую испанку и христианку. Монкада слышал об этом от самой Эулалии, обожавшей устраивать чужие судьбы; о том, что индианка была матерью Диего де ла Веги, он, конечно, не догадывался. Рафаэль надеялся, что тетка сжалится над несчастными сиротками, только что потерявшими отца. Она могла бы позаботиться о несчастных, как о той индианке, помочь им вернуть доброе имя. Как только первая дама Барселоны решит окружить сироток материнской заботой, ее примеру последует все общество. На случай, если столь изощренный план все же даст сбой, существовал другой выход, предложенный самой Эулалией. Тетка была права: Рафаэль мог бы сделать Хулиану де Ромеу своей любовницей. Девице, которая осталась без отца, необходим защитник и покровитель. Отчего не протянуть ей руку помощи? Поистине блестящая идея. Тогда Монкада смог бы жениться на девушке из высших слоев общества, хоть на той же Мединасели, не отказываясь от Хулианы. Все можно устроить, если подойти к делу с умом. С такими мыслями Рафаэль появился на пороге дома Томаса де Ромеу.
Дом, который прежде выглядел немного обветшавшим, теперь казался просто заброшенным. С тех пор как удача отвернулась от Испании и от Томаса де Ромеу, его жилище окончательно пришло в запустение. Сад зарос сорняками, карликовые пальмы и папоротники сохли в цветочных горшках, повсюду валялся мусор, у парадного входа бродили куры и собаки. Внутри было темно и пыльно, уже много недель никто не поднимал гардин и не разжигал огонь в каминах. По опустевшим комнатам гуляли холодные осенние сквозняки. Вместо мажордома навстречу Монкаде вышла Нурия, по обыкновению сухая и сдержанная, и проводила гостя в библиотеку.
Дуэнья всеми силами старалась удержать тонущий корабль на плаву, однако слуги не желали ей подчиняться. Приходилось экономить каждый мараведи, чтобы у девушек остался на будущее хотя бы небольшой капитал. Рекомендованный Эулалией де Кальис банкир, человек кристальной честности, выдал Диего эквивалент заплаченной ею суммы в драгоценных камнях и золотых дублонах, посоветовав зашить их в складки нижних юбок. По словам банкира, этот секрет придумали евреи; он позволял сохранить ценности во время смуты и скитаний. Исабель и Хулиана с изумлением рассматривали горсть разноцветных камешков — все, что осталось от состояния их отца.
Оставив Рафаэля Монкаду ждать в библиотеке среди книг в кожаных переплетах, когда-то заменявших Томасу де Ромеу весь мир, Нурия отправилась за Хулианой. Уставшая плакать и молиться девушка была в своей комнате.
— Ты не обязана встречаться с этим чудовищем, девочка, — сказала дуэнья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Молодых людей остановил властный голос Эулалии:
— Я и вправду ничем не могу помочь Томасу де Ромеу, зато я могу кое-что сделать для вас.
Старуха решила купить имущество семьи, начиная от ветхого барселонского дома и кончая заброшенными поместьями в отдаленных провинциях, заплатив за них щедро и без промедления, чтобы девушки получили небольшой капитал и могли начать новую жизнь там, где их никто не знает. Сеньора де Кальис была готова присласть нотариусов со всеми необходимыми бумагами уже на следующий день. Кроме того, она обещала уговорить военного коменданта Барселоны, чтобы тот разрешил узнику попрощаться с дочерьми и подписать документы о передаче имущества до того, как за ним явятся королевские чиновники.
— Вы хотите избавиться от моей сестры, чтобы она не вышла за вашего племянника! — вскричала Исабель, дрожа от ярости.
Эулалия вздрогнула, как от пощечины. С тех пор как умер муж старой сеньоры, никто не смел повышать на нее голос. К счастью, среди несомненных достоинств доньи Эулалии значилось умение владеть собой и принимать горькую правду. Сосчитав про себя до тридцати, она снова заговорила.
— Вы не в том положении, чтобы отказываться. Все очень просто: вы уедете, как только получите деньги, — произнесла старуха.
— Ваш племянник принуждал мою сестру выйти за него, а теперь вы принуждаете ее не делать этого!
— Довольно, Исабель, прошу тебя! — проговорила Хулиана, вытирая слезы. — Я приняла решение. Благодарю вас, ваше сиятельство, мы согласны. Когда мы сможем увидеть нашего отца?
— Скоро, дитя мое. Я сообщу вам, — заверила довольная Эулалия.
— Пусть ваш нотариус приходит завтра в одиннадцать. Прощайте, сеньора.
Эулалия выполнила свое обещание. На следующий день, ровно в одиннадцать, в дом де Ромеу явилась троица нотариусов, чтобы осмотреть, описать и оценить имущество и вынести свой вердикт. Согласно их заключению, семья не просто потеряла значительную часть своего капитала, а находится на грани банкротства. На оставшиеся средства девушки не смогли бы вести такую жизнь, к которой они привыкли. Нотариусы добросовестно выполнили волю своей госпожи. Предлагая девушкам сделку, Эулалия думала не о собственной выгоде, а о том, чтобы помочь бедняжкам. Так она и поступила. Однако сестры, не имевшие понятия о том, сколько стоит хлеб на рынке, не могли оценить ее щедрости. Они не знали, сколько можно выручить за продажу дома и загородных имений. Диего разбирался в коммерции не лучше сестер. Между тем Эулалия заплатила за имущество Томаса сумму, вдвое превышавшую его реальную цену. Как только законники подготовили бумаги, она устроила девушкам свидание с отцом.
Цитадель представляла собой уродливый пятиугольник из камня, бетона и дерева, построенный в 1715 году голландским архитектором. Она была оплотом военной мощи Бурбонов в Каталонии. Крепость окружали крепкие стены с бастионами на каждом из пяти углов. Казалось, что мрачное сооружение царит над городом. Чтобы построить нерушимую твердыню, войска короля Филиппа V разрушили целые кварталы, больницы, монастыри, всего тысячу двести домов, и вырубили окрестные леса. Страшная крепость и ее зловещая слава висели над городом, подобно темному облаку. То был каталонский близнец Бастилии, символ тирании. Цитадель не раз занимали иноземные войска, в ее застенках нашли смерть многие тысячи узников. Бывало, что людей вешали прямо на стенах бастионов, чтобы устрашить народ. Поговорка гласила, что легче убежать из преисподней, чем из барселонской Цитадели.
Жорди отвез Диего, Хулиану и Исабель к главному входу, где они предъявили добытый Эулалией де Кальис пропуск. Кучер остался ждать на улице, а молодые люди отправились в крепость в сопровождении четырех солдат, вооруженных ружьями и штыками. Их самих будто вели на казнь. За стенами Цитадели стоял холодный, но солнечный день, воздух был свеж, а небо высоко. Море сверкало, точно серебряное зеркало, и беспечные солнечные зайчики плясали на белых стенах. В крепости стояла вечная зима. За всю долгую дорогу от ворот к главному зданию никто не проронил ни слова. Вход в мрачную обитель предваряла массивная дубовая дверь с железными клепками, а за ней начинался лабиринт длинных коридоров, где эхо долго повторяло человеческие шаги. По коридорам гуляли сквозняки, всюду висел тяжелый дух казармы и тюрьмы. Крыша протекала, и на стенах образовались пятна плесени. Посетители проходили комнату за комнатой, и всякий раз за спиной у них закрывались тяжелые двери. Казалось, будто с каждым шагом они все больше удаляются от мира живых и свободных людей и углубляются во чрево гигантского чудовища. Девушки не могли скрыть дрожь, и даже Диего в тревоге спрашивал себя, выйдут ли они живыми из этого злосчастного места. Наконец молодые люди достигли вестибюля, где им пришлось бесконечно долго ждать, стоя на ногах, и все это время солдаты не спускали с них глаз. Потом посетителей провели в маленький кабинет, все убранство которого составляли грубо отесанный стол и несколько стульев, где их принял один из офицеров гарнизона. Офицер бросил взгляд на пропуск, обратив внимание на подпись и печать, но читать он, по всей видимости, не умел. Потом он молча вернул документ Диего. Это был человек лет сорока, с гладким лицом, стальными волосами и глазами удивительного небесного оттенка, почти фиалковыми. Обратившись к молодым людям по-каталански, он сообщил, что на свидание с заключенным отводится четверть часа и что к нему запрещено приближаться больше чем на три шага. Диего объяснил, что заключенный должен подписать бумаги и ему понадобится время, чтобы их прочитать.
— Прошу вас, господин офицер! Это наше последнее свидание с отцом. Позвольте нам обнять его! — с дрожью в голосе воскликнула Хулиана, опускаясь на колени.
Старый солдат отшатнулся, объятый ужасом и жалостью, Исабель и Диего бросились поднимать Хулиану, но девушка отказывалась встать на ноги.
— Боже милостивый! Встаньте, сеньорита! — нетерпеливо воскликнул офицер, но тут же смягчился и, протянув Хулиане руки, бережно поднял ее с колен. — У меня тоже есть сердце, дитя мое. Я и сам отец, и мне понятно ваше горе. Решено, я оставлю вас наедине на полчаса и позволю показать ему документы.
Офицер приказал привести заключенного. Пока конвоиры ходили за узником, Хулиана смогла взять себя в руки и приготовиться к встрече. Вскоре в комнату вошел Томас де Ромеу в сопровождении двух солдат. Заключенный оброс бородой, был грязен и измучен, но кандалы с него сняли. Томас не мылся и не брился несколько недель и теперь походил на дикаря и вонял, как бродяга. От скудной тюремной пищи у бывшего гурмана и сибарита ввалился живот, заострившийся нос казался огромным на осунувшемся, бледном лице, щеки, прежде румяные и круглые, обвисли, словно пустые бурдюки, и заросли редкой седой бородой. В первые мгновения дочери не узнали отца, а потом, рыдая, бросились в его объятия. Офицер и конвоиры вышли. Диего хотелось последовать за ними или вовсе исчезнуть, таким невыносимо жутким показалось ему чужое горе. Он отошел к стене и опустил глаза, чтобы не видеть мучительной сцены.
— Полно, девочки, полно, ну успокойтесь, не плачьте, прошу вас. У нас мало времени и много дел, — проговорил Томас, вытирая слезы тыльной стороной ладони. — Мне сказали, нужно подписать какие-то бумаги…
Диего рассказал Томасу де Ромеу о предложении Эулалии и о документах, которые нужно было подписать, чтобы спасти девушек от нищеты.
— Это лишь подтверждает то, что я и так знал. Живым мне отсюда не выйти, — пробормотал узник.
Диего начал убеждать сеньора де Ромеу, что, даже если королевское помилование поспеет вовремя, семье все равно придется бежать за границу, а устроиться в чужой стране невозможно, когда кошелек пуст. Томас молча взял у молодого человека перо и чернильницу и подписал документ, по которому все его земли переходили в собственность Эулалии де Кальис. Потом он горячо попросил Диего позаботиться о девочках и увезти их подальше, туда, где никто не будет знать, что их отец преступник.
— За время нашего знакомства, Диего, я привык доверять тебе, как родному сыну. Если я буду знать, что ты позаботишься о моих малышках, я смогу умереть спокойно. Возьми их с собой в Калифорнию, и пусть мой друг Алехандро де ла Вега примет их, как собственных дочерей, — попросил Томас.
— Не отчаивайтесь, отец, прошу вас. Рафаэль Монкада обещал вернуть вам свободу, — молила Хулиана сквозь слезы.
— Меня казнят через несколько дней, Хулиана. Монкада не станет спасать меня, ведь это он на меня донес.
— Отец! Вы уверены? — воскликнула девушка.
— Доказательств у меня нет, но так говорили те, кто пришел меня арестовать, — ответил Томас.
— Но Рафаэль просил короля помиловать вас!
— Я не верю ему, девочка. Возможно, он и ездил в Мадрид, но совсем не за этим.
— Это я во всем виновата!
— Не обвиняй себя в чужом злодействе, дочка. Ты не в ответе за мою смерть. Крепись! Мне больно смотреть, как ты плачешь.
Де Ромеу полагал, что Монкада предал его не из-за политических убеждений и не для того, чтобы отомстить за отказ Хулианы, а только из холодного расчета. После смерти Томаса его дочери оставались одни, и рано или поздно им пришлось бы принять помощь первого встречного благодетеля. Роль утешителя невинной страдалицы отводилась, разумеется, самому Монкаде; а потому Диего был для Томаса последней надеждой. Юноша хотел было сказать, что обожает Хулиану и никогда не отдаст ее Монкаде, что он сам готов хоть сейчас просить на коленях ее руки, но не посмел. Девушка никогда не давала ему повода надеяться. Да и не время было для подобных признаний. Кроме того, Диего знал, что предложить дочери Томаса ему решительно нечего. Отвага, шпага и любовь едва ли годились в таком деле. Молодой человек ничего не смог бы сделать для Хулианы и Исабель без помощи своего отца.
— Не беспокойтесь, дон Томас. За ваших дочерей я готов умереть. Я никогда их не оставлю, — вот и все, что он сказал.
Два дня спустя, на рассвете, когда пришедший с моря туман окутывал город уютным и таинственным облаком, одиннадцать политических заключенных, обвиненных в сотрудничестве с французами, расстреляли в одном из внутренних дворов крепости. За полчаса до казни священник предложил им покаяться, чтобы очиститься от грехов и перейти в мир иной невинными, словно младенцы. Томас, пятьдесят лет выступавший против клириков и церковных догм, принял таинство вместе со всеми и даже причастился. «На всякий случай, святой отец, мало ли что…» — попытался он пошутить. С того самого момента, как в его дом явились солдаты, Томас умирал от страха, но теперь он был совершенно спокоен. Его тоска исчезла в тот момент, когда он смог попрощаться с дочерьми. Томас проспал две ночи без сновидений и днем не думал о близком конце. Он готовился встретить смерть со смирением, не свойственным ему при жизни. Так или иначе, мгновенная смерть была все же предпочтительнее долгого мучительного угасания. Томас почти не тревожился о дочерях, которых оставлял на произвол судьбы, он верил, что Диего де ла Вега сдержит свое слово. Теперь прошлое было далеко как никогда. В первые недели после ареста Томас изводил себя грустными воспоминаниями, но теперь он обрел свободу человека, которому нечего терять. Думая о дочерях, он не мог ни вообразить их лиц, ни вспомнить, как звучат их голоса, он видел только осиротевших после смерти матери малюток, которые играли в куклы в мрачноватых залах его дома. За два дня до казни, когда девушки пришли повидаться с отцом, он чудесным образом узнал во взрослых девушках двух малышек в ботиночках и передниках, так похожих на него самого. Проклятие, как бежит время, сказал он себе тогда. Томас простился с дочерьми без горечи, с удивительным для него самого спокойствием. Хулиана и Исабель проживут свои жизни без него, он уже не в силах им помочь. Оставалось только наслаждаться последними часами жизни и с интересом наблюдать за ритуалами, которыми будет обставлен его собственный переход в иной мир.
В утро казни в камеру Томаса де Ромеу принесли последний подарок от Эулалии де Кальис: корзину с обильным завтраком, бутылку лучшего вина и блюдо превосходных шоколадных конфет из ее собственной кондитерской. Заключенному позволили умыться и побриться под присмотром стражников и передали сверток с чистым бельем, который принесли его дочери. Томас дошел до места казни с гордо поднятой головой, где его привязали к залитому кровью столбу, и отказался от повязки на глаза. Расстрелом командовал тот самый офицер, что присутствовал при свидании узника с дочерьми. Он сам добил пистолетным выстрелом израненного, но еще живого Томаса. Последнее, что видел приговоренный, прежде чем милосердная пуля пронзила его мозг, был золотой луч утреннего солнца, пробившийся сквозь мглу.
Старого офицера, вдоволь повоевавшего и насмотревшегося всего в многочисленных гарнизонах и тюрьмах, тронули слезы девушки, которая бросилась перед ним на колени. Нарушив собственный принцип не смешивать долг и чувства, он посетил сестер, чтобы лично сообщить им о смерти их отца. Ему не хотелось, чтобы дочери расстрелянного узнали о казни от кого-нибудь другого.
— Он не мучился, сеньориты, — солгал офицер.
Рафаэль Монкада вскоре узнал и о казни Томаса, и о намерении Эулалии выпроводить его дочерей из страны. Смерть де Ромеу не противоречила планам Монкады, но теткины интриги привели его в бешенство. Впрочем, ссориться с ней Рафаэль не стал, он предпочел бы добиться расположения Хулианы, не потеряв наследства. Молодой человек горько сожалел, что у его тетушки такое крепкое здоровье; Эулалия происходила из семьи долгожителей, и не было ни малейшей надежды, что она скоро отойдет в мир иной, оставив племянника богатым и свободным. Стало быть, старуха должна была принять Хулиану по доброй воле. О том, чтобы жениться тайком, нечего было и думать, но Рафаэль вовремя вспомнил легенду о том, что в Калифорнии, будучи женой губернатора, Эулалия сумела превратить грозную индейскую воительницу в цивилизованную девушку, настоящую испанку и христианку. Монкада слышал об этом от самой Эулалии, обожавшей устраивать чужие судьбы; о том, что индианка была матерью Диего де ла Веги, он, конечно, не догадывался. Рафаэль надеялся, что тетка сжалится над несчастными сиротками, только что потерявшими отца. Она могла бы позаботиться о несчастных, как о той индианке, помочь им вернуть доброе имя. Как только первая дама Барселоны решит окружить сироток материнской заботой, ее примеру последует все общество. На случай, если столь изощренный план все же даст сбой, существовал другой выход, предложенный самой Эулалией. Тетка была права: Рафаэль мог бы сделать Хулиану де Ромеу своей любовницей. Девице, которая осталась без отца, необходим защитник и покровитель. Отчего не протянуть ей руку помощи? Поистине блестящая идея. Тогда Монкада смог бы жениться на девушке из высших слоев общества, хоть на той же Мединасели, не отказываясь от Хулианы. Все можно устроить, если подойти к делу с умом. С такими мыслями Рафаэль появился на пороге дома Томаса де Ромеу.
Дом, который прежде выглядел немного обветшавшим, теперь казался просто заброшенным. С тех пор как удача отвернулась от Испании и от Томаса де Ромеу, его жилище окончательно пришло в запустение. Сад зарос сорняками, карликовые пальмы и папоротники сохли в цветочных горшках, повсюду валялся мусор, у парадного входа бродили куры и собаки. Внутри было темно и пыльно, уже много недель никто не поднимал гардин и не разжигал огонь в каминах. По опустевшим комнатам гуляли холодные осенние сквозняки. Вместо мажордома навстречу Монкаде вышла Нурия, по обыкновению сухая и сдержанная, и проводила гостя в библиотеку.
Дуэнья всеми силами старалась удержать тонущий корабль на плаву, однако слуги не желали ей подчиняться. Приходилось экономить каждый мараведи, чтобы у девушек остался на будущее хотя бы небольшой капитал. Рекомендованный Эулалией де Кальис банкир, человек кристальной честности, выдал Диего эквивалент заплаченной ею суммы в драгоценных камнях и золотых дублонах, посоветовав зашить их в складки нижних юбок. По словам банкира, этот секрет придумали евреи; он позволял сохранить ценности во время смуты и скитаний. Исабель и Хулиана с изумлением рассматривали горсть разноцветных камешков — все, что осталось от состояния их отца.
Оставив Рафаэля Монкаду ждать в библиотеке среди книг в кожаных переплетах, когда-то заменявших Томасу де Ромеу весь мир, Нурия отправилась за Хулианой. Уставшая плакать и молиться девушка была в своей комнате.
— Ты не обязана встречаться с этим чудовищем, девочка, — сказала дуэнья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43