— Я заметил. По-моему, у вас есть способности. Впрочем, вам предстоит научиться сдерживать гнев и приобрести изящество. Вы деретесь как пират, но это поправимо. Вот вам мой первый урок: хладнокровие. В сражении нельзя давать волю чувствам. Твердость стали ничто без твердости духа. Постарайтесь усвоить это. Мы будем заниматься каждый день, с понедельника до субботы, начало в восемь утра; пропустите одно занятие, можете не приходить вовсе. Всего доброго, кабальеро!
На том они и распрощались. Диего, изо всех сил стараясь не завопить от восторга, вприпрыжку бросился к Бернардо, который ждал его во дворе, присматривая за лошадьми.
— Мы станем лучшими фехтовальщиками в мире, Бернардо. Ну конечно, ведь я научу тебя всему, что сам узнаю. Боюсь, маэстро не согласится принять тебя, он такой надменный. Как только узнает, что ты на четверть индеец, выгонит нас пинками. Но не печалься, я сам буду тебя учить. Маэстро говорит, мне нужно работать над стилем. Как это, хотел бы я знать?
Мануэль Эскаланте тотчас принялся шлифовать стиль Диего, а тот спешил поделиться новыми знаниями с Бернардо. Друзья каждый день тренировались в пустынном зале дома де Ромеу, почти всегда в присутствии Исабель. Нурия, которая растила сиротку с тех пор, как ее мать умерла от родов, ругала девочку за неуемное любопытство и привычку лезть в мужские дела, но снисходительно покрывала все ее проделки. Исабель уломала Диего и Бернардо научить ее владеть кинжалом и ездить верхом, как калифорнийские женщины. Она прочла учебник маэстро Эскаланте и часами упражнялась перед зеркалом, пока Хулиана и Нурия занимались вышиванием. Диего терпел прилипчивую девчонку в надежде, что она походатайствует за него перед Хулианой. До тех пор такой чести еще не удостоился ни один из претендентов на руку красавицы. Что касается Бернардо, то он симпатизировал Исабель и был искренне рад ее присутствию.
Положение Бернардо в семействе де Ромеу оставалось неопределенным. Кроме Томаса и его семьи в доме жили слуги, секретари, приживалы — всего около восьмидесяти человек. Бернардо поселили в одной из трех отведенных для Диего комнат, однако индеец обедал на кухне и старался не показываться без особой надобности в гостиной. Никаких обязанностей у Бернардо не было, и он использовал свободное время, чтобы познакомиться с городом. Оказалось, что у Барселоны десятки лиц. Великолепные особняки знати соседствовали с кишащими крысами, тесными жилищами простолюдинов, в которых быстрее болезней распространялась только злоба; древние кварталы вокруг Кафедрального собора, по узким улочкам которых едва мог пройти осел, сменяли шумные рынки, ремесленные мастерские, турецкие лавки и заполненные веселой толпой набережные. По воскресеньям, выходя из церкви после мессы, Бернардо бродил по улицам, любуясь на танцоров сарданы, которые казались ему воплощением сплоченности, упорства и ловкости каталонцев. Вслед за Диего он выучил каталанский язык, чтобы лучше понимать, что творится вокруг. Испанский и французский были языками политиков и высшего света, латынь считалась языком клира, а простой народ говорил по-каталански. Молчаливый и сдержанный Бернардо быстро снискал уважение челяди. Слуги, считавшие индейца глухим, без всякого стеснения обсуждали при нем свои дела. Томас де Ромеу никогда не интересовался им, он привык не обращать внимания на прислугу. Нурию, никогда прежде не видевшую индейцев, новый жилец чрезвычайно заинтересовал. Сначала она пыталась общаться с ним при помощи жестов и уморительных гримас, но вскоре догадалась, что юноша вовсе не глухой. А узнав, что он крещеный, Нурия прониклась к нему симпатией. Раньше у нее не было такого благодарного слушателя. Уверенная, что Бернардо сумеет сохранить секрет, дуэнья взяла за обыкновение рассказывать ему свои сны — один удивительнее другого — и даже стала приглашать в гостиную на чашку шоколада, за которой Хулиана обычно читала вслух. Девушка охотно распространила на индейца дружелюбие, которое привыкла расточать решительно на всех. Она относилась к Бернардо не как к слуге, а как к молочному брату Диего, но не спешила сблизиться с гостями или разузнать о них побольше. Для Исабель Бернардо вскоре сделался лучшим другом и наперсником. Она выучила язык жестов и научилась понимать чувства, которые индеец пытался выразить с помощью своей флейты, но так и не смогла постичь тайную телепатическую связь, существовавшую между братьями. Впрочем, они с Бернардо очень скоро научились понимать друг друга без слов. С годами их привязанность крепла, и Исабель делила с Диего второе место в душе индейца. Первое неизменно занимала Ночная Молния.
Ранней весной, когда город наполняли запахи цветов и моря, компании студентов прогуливались по улицам, распевая песни, влюбленные проникновенно исполняли серенады, а французские солдаты присматривали за ними, поскольку даже столь невинные развлечения могли скрывать ростки крамолы. Диего выучил несколько песен и худо-бедно научился играть на мандолине, но петь серенады девушке, с которой живешь под одной крышей, было бы по меньшей мере нелепо. Диего попробовал аккомпанировать Хулиане, когда она играла на арфе, но жалкое треньканье его мандолины, почти столь же беспомощное, как мяуканье клавесина Исабель, слишком сильно контрастировало с виртуозной игрой девушки. Молодому человеку пришлось ограничиться фокусами, которым он научился у Галилео Темпесты и которые усовершенствовал путем долгих упражнений. Однажды, когда Диего проглотил марокканский кинжал, Хулиана едва не упала в обморок, а Исабель тут же принялась исследовать нож в поисках потайного механизма, убиравшего лезвие в рукоять. Нурия заявила, что самолично заколет наглеца этим самым турецким кинжалом, если он только попробует еще раз заняться колдовством в присутствии невинных девиц. Прознав, что Диего метис, дуэнья объявила ему настоящую войну. Слыханное ли дело, чтобы ее хозяин дал приют мальчишке с нечистой кровью, а тот вместо благодарности еще и посмел положить глаз на Хулиану. Впрочем, скоро Диего сумел добиться расположения суровой дамы, в основном с помощью скромных подношений: пирожных, образков святых и даже розы, которую он таинственным образом извлек прямо из воздуха. Нурия продолжала ворчать и награждать юношу колкостями, но больше для порядка, и все чаще смеялась, когда он принимался за свои фокусы.
Диего был взбешен, услышав как-то ночью серенаду, которую Рафаэль Монкада исполнял под окнами Хулианы. Юношу особенно рассердило то обстоятельство, что его соперник не только владеет изумительным баритоном, но и с поразительной чистотой поет по-итальянски. Он попытался высмеять певца перед Хулианой, но девушку, судя по всему, тронула ночная серенада. Она не доверяла Монкаде, и все же он был ей интересен. Этот человек, который смотрел на Хулиану так дерзко, что порой она чувствовала себя оскорбленной, в то же время привлекал ее своей уверенностью. У Монкады был холодный взгляд жестокого и расчетливого человека, но он с немыслимой щедростью раздавал милостыню попрошайкам на ступенях собора. Двадцатитрехлетний кабальеро вот уже несколько месяцев ухаживал за девушкой, но она не отвечала на его чувства. Монкада был богат, знатен, учтив и нравился решительно всем, кроме Исабель. Девочка не считала нужным скрывать свое презрение к нему. Монкада был почти идеальной парой, и все же Хулиана в глубине души побаивалась его. А кабальеро между тем продолжал свои ухаживания, проявляя чудеса такта и благоразумия. Молодые люди встречались в церкви, в театре, на музыкальных вечерах и прогулках. Монкада часто присылал своей избраннице подарки, скромные и в высшей степени благопристойные знаки внимания. Однако дон Томас не принимал Монкаду в своем доме, да и тетка Рафаэля, Эулалия де Кальис, не спешила включить семейство де Ромеу в список своих гостей. Она прямо заявила, что не одобряет выбор племянника. «Ее отец — офранцуженный, эта семья — голь перекатная, без роду без племени, им нечего тебе предложить», — отрезала Эулалия. Тем не менее Монкада, видя, как Хулиана расцветает с годами, все больше убеждался в том, что она единственная женщина, которая ему нужна. Он не сомневался, что со временем его непреклонная тетка дрогнет, покоренная несомненными достоинствами девушки. Монкада не собирался отказываться ни от Хулианы, ни от наследства, полагая, что в этом вопросе можно добиться разумного компромисса.
Рафаэль был уже не в том возрасте, когда поют серенады, и все же сумел привлечь внимание красавицы с редким изяществом и изобрательностью. Он предстал перед Хулианой в костюме флорентийского принца, разодетый в шелка и бархат, в подбитом мехом нутрии плаще, в шляпе с пышными перьями и с лютней в руках. Слуги освещали улицу прелестными хрустальными фонарями, а наряженные пажами музыканты наигрывали пленительную мелодию. Картину дополнял чарующий голос Монкады. Диего, прятавшийся за занавеской, готов был провалиться сквозь землю от стыда. Он понимал, что Хулиана невольно сравнивает эту прекрасную музыку с нелепыми звуками, которые он пытался извлечь из своей мандолины. А ведь он еще надеялся поразить своей игрой прекрасную даму! Диего кусал губы и бормотал проклятия, когда появился Бернардо и велел брату следовать за ним. Он повел Диего в комнаты для прислуги, в которых он до сих пор не бывал; оттуда братья сквозь черный ход проникли на улицу. Прижавшись к стене, они незаметно подкрались к певцу, выводившему итальянскую балладу. Бернардо указал на арку за спиной у Монкады, и Диего почувствовал, что его гнев сменяется жестоким торжеством: оказалось, что пел не его соперник, а совсем другой человек, скрывавшийся в тени.
Вскоре серенада кончилась. Пока музыканты рассаживались по экипажам, один из слуг протянул певцу несколько монет. Удостоверившись, что тенор остался один, молодые люди набросились на него. Издав звук, больше всего напоминавший шипение змеи, незнакомец попытался выхватить из-за пояса кривой кинжал, но Диего приставил к его горлу острие шпаги. Его противник легко уклонился, но Бернардо подставил ему подножку и поверг певца на землю. Вновь ощутив у своего горла холодный металл, незнакомец пробормотал какое-то ругательство. При свете фонарей и луны братья смогли как следует рассмотреть свою жертву. Перед ними был цыган, крепкий и жилистый.
— Какого черта вам от меня надо? — в ярости прошипел поверженный молодчик.
— Только твое имя. Заработанные обманом деньги можешь оставить себе, — ответил Диего.
— Зачем тебе мое имя?
— Говори! — потребовал Диего, надавив на шпагу, так что на шее цыгана выступило несколько капелек крови.
— Пелайо, — выговорил тот.
Диего убрал шпагу, и цыган, поспешно поднявшись, словно кошка, растворился в ночной темноте.
— Запомним это имя, Бернардо. Думаю, мы еще столкнемся с этим проходимцем. Я не стану говорить Хулиане, она подумает, что я все сочинил, чтобы унизить соперника. Нужно найти какой-нибудь другой способ разоблачить Монкаду. Тебе ничего не приходит в голову? Если придет, обязательно скажи, — заключил Диего.
В доме Томаса де Ромеу часто бывал поверенный Наполеона в Барселоне шевалье Ролан Дюшам, известный всем как Шевалье. Это был настоящий серый кардинал; говорили, что он куда могущественнее, чем сам король Иосиф I. Наполеон уже не рассматривал брата как наследника на французский престол: наследовать монарху должен был его сын, маленький Орленок, с детских лет носивший титул римского императора. Созданная Шевалье разветвленная шпионская сеть позволяла ему заранее узнавать о замыслах врагов Наполеона. Формально он считался послом, однако даже высшие армейские чины были ему подотчетны. Тем не менее в городе, где французов люто ненавидели, жизнь у Шевалье была не сахар. Каталонская знать избегала Дюшама, несмотря на роскошные приемы, балы и спектакли, которые он устраивал. Чернь презирала его, хотя он старался завоевать доверие простого люда, раздавая беднякам хлеб, и даже разрешил запрещенную после прихода французов корриду. Все боялись прослыть офранцуженными. Богатые каталонцы, вроде Эулалии де Кальис, не принимали Дюшама и не отвечали на его приглашения. Один Томас де Ромеу гордился дружбой с Шевалье. Он любил решительно все французское, от философских идей до предметов роскоши, и преклонялся перед Наполеоном, которого считал новым Александром. Томас догадывался о том, что его друг занимает важный пост в тайной полиции, но отказывался верить, что Дюшам имеет отношение к пыткам и казням в Цитадели. Де Ромеу не мог представить, что столь образованный человек с изысканными манерами способен творить зверства. Они с Шевалье часами беседовали об искусстве, о книгах, о новых открытиях и научном прогрессе; темой для разговоров нередко становились дела в Америке: в то время Венесуэла, Чили и другие колонии провозгласили свою независимость.
Пока двое кабальеро отдавали должное французскому коньяку и кубинским сигарам, дочь Шевалье Аньес Дюшам проводила время с Хулианой. Подруги обменивались французскими романами, тайком от Томаса, не одобрявшего такого чтения. Девушки горько оплакивали страдания влюбленных персонажей и искренне радовались счастливым финалам. Роматническая литература еще не успела войти в моду в Испании, и до знакомства с Аньес Хулиана довольствовалась нравоучительными произведениями признанных авторов, которые выбирал для нее отец. Исабель и Нурия любили слушать, когда подруги читали вслух. Исабель то и дело отпускала колкие замечания, но все равно не пропускала ни слова, а Нурия ревела в три ручья. Она отказывалась верить, что описанные в книгах события лишь плод воображения автора, и принимала все за чистую монету. Нурия так сильно переживала из-за несчастий персонажей, что девушки нередко меняли сюжет, не желая расстраивать ее. Дуэнья читать не умела, но любое печатное слово внушало ей священный трепет. Она тратила свое жалованье на книжки с картинками, повествовавшие о святых мучениках, и заставляла воспитанниц по сто раз перечитывать вслух эти кошмарные истории. Нурия считала всех без исключения мучеников испанцами, пострадавшими от мавров в Гранаде. Она никак не могла взять в толк, что римский Колизей называется так потому, что находится в Риме. Как истинная дочь своей страны, Нурия не сомневалась, что Спаситель умер на кресте за все человечество, но прежде всего за Испанию. Дуэнья ненавидела Наполеона и его приспешников за атеизм и всякий раз после визита Шевалье старалась потихоньку окропить стул, на котором он сидел, святой водой. Безбожие своего хозяина она объясняла потрясением после смерти любимой жены. Нурия не сомневалась, что у дона Томаса на время помутился рассудок; не сомневалась она и в том, что на смертном одре он непременно призовет священника и исповедуется. Так поступали все, а те, кто при жизни стремился прослыть атеистом, тем более.
Аньес была хрупкая, смешливая, жизнерадостная, с нежной кожей, лукавым взглядом и ямочками на щеках и локотках. Романы помогли ей рано повзрослеть, и, когда ее сверстницы еще оставались детьми, она судила о жизни как взрослая женщина. Сопровождая отца на светских приемах, Аньес всегда была одета по последней парижской моде. Она запросто могла прийти на бал во влажной одежде, которая подчеркивала линию ее груди и бедер. Диего сразу заинтересовал молодую француженку. За год он превратился из нескладного подростка в привлекательного юношу; он рос быстро, словно жеребенок, и вскоре догнал самого Томаса де Ромеу, а благодаря изумительной каталонской стряпне Нурии набрал вес, которого ему прежде явно не хватало. Черты лица юноши стали тоньше и резче; к тому же Исабель придумала ему прическу, позволявшую скрыть ненавистные уши. Аньес находила Диего интересным, экзотическим, таинственным; она легко могла вообразить его на американских просторах среди благородных нагих дикарей. Она без устали расспрашивала юношу о Калифорнии, которая представлялась ей сказочным островом, вроде того, на котором родилась Жозефина Бонапарт. Аньес преклонялась перед императрицей, старалась подражать ей в фасонах платьев и даже пользовалась фиалковыми духами — любимым ароматом Жозефины. Когда Аньес было всего десять лет, она была принята при дворе и представлена чете Бонапартов. Пока император пропадал в очередном походе, Жозефина утешалась нежной дружбой шевалье Дюшама. Аньес навсегда запомнила эту женщину, немолодую и некрасивую, но все же способную покорять изящной походкой, утонченными манерами и пленительным ароматом духов. С тех пор прошло более четырех лет. Жозефина уже не была императрицей; Наполеон променял ее на вульгарную австрийку, родившую ему наследника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43