Мы немного постояли, посмотрели с улицы вниз и во все стороны. Дядя Левон сказал, что когда-то Неман плескался у наших ног, прямо под обрывом. Все эти домики с садами внизу, и пристань за ними, и деревообрабатывающий комбинат левее, напротив школы, стоят на дне былого Немана. Вот это была река! Километр в ширину, не меньше.Наша улица одним концом поднимается в гору, к школе, второй конец тоже поднимается и упирается в старый город. Оба конца на горках, а возле нашего дома низина, и вся дождевая вода мчится сюда. Песка за ночь нанесло, щепок, мусора – весь асфальт укрыт!Дядя Левон смотрел на застывшие струи песка на асфальте, двигал бровями… И вдруг быстро направился через дорогу!– Ах ты, мать честная!.. Ай-я-яй…Мы тоже перебежали через асфальт и увидели, что наделала за ночь вода. Поток выломал цементные плиты бордюра, и вода хлынула с асфальта вниз по обрыву. Ров вырыла – с головой можно спрятаться. Чей-то огород внизу до середины занесло песком.Краешек асфальта навис над рвом, на дне его две цементные плиты валяются…Левон Иванович обернулся – к какому дому подбирается ров? К нашему! А Вася прыг тем временем на провисший асфальт, а потом еще раз ногами – грох! Мы хлоп-хлоп глазами, а Васи – нет!.. Только что-то загудело и по дну рва покатились обломки асфальта, камни мостовой…Дядя Левон склонился над рвом:– Что, испугался, небось? Берись за мою руку!Но Вася за руку не схватился, а выбежал из конца рва, где края пониже, и вскарабкался по зелёному склону к нам.– Ух, здорово! – почёсывает спину. А сам белый от страха!– Не надо, ребята, помогать дождю. Ещё два ливня, и вся наша улица в тартарары провалится. А там и к дому ров подберётся…– И дом перевернётся?! С людьми?! – испугались мы.– Не допустим этого! Задавим гидру в зародыше. Обождите меня, я пойду позвоню куда надо. Э-э, а что ж вы руки – забыли? Всем поднять!Ждали мы, ждали дядю Левона – нет. Устали руки, и мы вместо правых подняли левые. А тут и Левон Иванович вернулся, проговорил с досадой:– Суббота… Выходной! Никуда не смог дозвониться. А тут каждый час дорог!Мы начали с ним искать ливневый колодец. Нашли его напротив угла соседнего дома и не в самом низком месте. «Просчёт проектировщики допустили…» – заметил Левон Иванович.Колодец был весь, по самую решётку, занесён песком.– Без специальной лопаты и не вычистишь! – вздохнул дядя Левон.А если бы нашлась лопата, так что – тут же начал бы откапывать?!Ну и Левон Иванович!Он уже неохотно шёл с нами к школе, всё думал, наверно, о том колодце. И не замечал, что мы опустили руки.Совсем немножко осталось до школы, и кончились на первой нижней улице домики, сошли их огороды в клин. В этом месте с нашей улицы вела вниз по скату широкая деревянная лестница с перилами. Длинная, на середине даже площадочка сделана – отдыхать.Сошли мы вниз, а тут и забор деревообрабатывающего комбината. За ним – несколько низких, закопчённых и запыленных строений, высокая труба, горы опилок, досок, брёвен… Забор длинный, влево тянется почти до окраины города. Между столбиками забора большие пролёты, на каждом висит голубой лист фанеры с большой белой буквой посредине. Одна буква – на целый лист! Мы шли вдоль забора и вслух читали: !АДУРТ ЬТСОНЬЛЕТИДОВЗИОРП ЕТЙАШЫВОП Одно только слово АДУРТ запомнили.– Дядя Левон, это по-какому написано – АДУРТ? – спросил Павлуша.– Не может такого слова быть! Где написано?– А вот, на заборе…Левон Иванович отошёл подальше от забора, на другую сторону улицы, читая по одной букве: ПОВЫШАЙТЕ ПРОИЗВОДИТЕЛЬНОСТЬ ТРУДА! – АДУРТ – это «труда». Вы не с той стороны идёте.Пошли мы по улице дальше, а Левон Иванович всё качал укоризненно головой и говорил:– Ай-я-яй, до чего глупо могут делать взрослые люди! С самолёта надо их ребусы читать!.. И разве рабочие только в одну сторону ходят? А фанеры сколько израсходовали!Забор комбината кончился. Не кончился, а повернул к Неману. И на этом заборе, что вёл к реке, тоже висели буквы, до ворот с домиком-будкой, и после проходной.– Нет, не могу удержаться!.. Побудьте здесь, а я зайду поругаюсь!И дядя Левон исчез в той будке, что у ворот. А мы стояли и не знали, что нам делать.Долго не было дяди Левона, наверно, ругался он не с одним человеком.И я, и Жора, и Павлуша по два раза прочли буквы, что были на этом участке забора. Когда бежишь к Неману – ,ЫЦИНТОБАР И ЕИЧОБАР когда назад – РАБОЧИЕ И РАБОТНИЦЫ, А вместе с теми, что на первом заборе, – «Рабочие и работницы, повышайте производительность труда!» Наверное, все, как только кончат работу, бегут сначала к Неману и уже оттуда идут вдоль забора и читают этот призыв.Пропал дядя Левон, забыл, куда мы и зачем шли…Я подошёл к забору и стал на четвереньки, Павлуша возле меня во весь рост, и Серёжа вскарабкался вверх, как по ступенькам, – посмотреть, что делается за этим высоким и плотным забором.Он смотрел и мычал, ухал, а нам ничего не говорил. Павлуша дёрнул плечом, чтобы сбросить его, пусть и другой кто посмотрит. А Серёжа не захотел спускаться, ещё сильнее уцепился за верх забора. Тогда Павлуша ступил в сторону, и Серёжа повис на руках, загрохал ногами по забору.Мы опять стали лесенкой, и наверх забрался уже Вася. Но только он схватился руками за забор, Павлуша из-под него – верть! Двое уже висят, болтают ногами…– И я хочу посмотреть!.. – захныкал Генка.Но мы даже не обратили на него внимания. Жора лезть наверх не захотел, и мы нашли себе дырочки, начали смотреть, что делается во дворе завода.А там ничего не делалось. Вровень с забором лежали в клетках-штабелях доски и брусья, и ничегошеньки не было видно.Гоп! Гоп! – попадали вниз Вася и Серёжа, и мы пошли по улице к окраине. Последние деревянные домики – и конец города, пустырь, молоденькие, в пояс, сосенки и ёлочки – посажен новый лес.Школа осталась слева и сзади, высоко на обрыве. На самом краю обрыва какие-то дяди разбирали последний домик и сарай из досок, сбрасывали под откос хлам, вроде бы расчищали дорогу большому городу.Мы постояли, посмотрели, как нагружают доски на грузовик. Около машины размахивал палкой толстенький человечек в шляпе. Мы узнали – Иван Иванович Дервоед. Только зачем ему эти старые доски?– Простите, молодые люди, задержался… – догнал нас, запыхавшись, Левон Иванович. – Прибавим шагу… А что же руки? Эх, вы!Мы опять подняли правые руки.– На комбинате никакого начальства сегодня… Со сторожами пока поговорил, милые люди… Ну, ничего, доберусь… – вздохнул Левон Иванович. – Телефоны я записал…Шли, взбираясь на холмы, заросшие бурьяном, на холмы с молоденькими сосенками, берёзками и на такие, что без ничего – один песок. Видели ручеёк – из-под горки пробивался родник… Видели несколько больших камней-валунов и заметили, как вздыхал, глядя на них, дядя Левон…Вышли не к самому Неману, а к заливу-рукаву. В заливе у берега стояли две старые коричневые баржи. Стояли немного дальше, вправо, а в начале залива ничего не было. Пара кустиков на нашем берегу, пара деревьев – на том, на полуострове, который врезался в Неман.Левону Ивановичу понравилось это место. Сдвинул на затылок шляпу, руки – в бока, смотрит, ахает.Не знаю, что он нашёл в этих деревьях и баржах, в жёлтом песочке-пляже на том берегу-полуострове.– Вот здесь и будем писать этюд! – снял с плеча ящик.Поставил его на землю, посмотрел на ручные часы…– Батюшки! Так вам же в школу пора собираться! Вас, наверно, уже ищут там, не могут найти…Вася успел залезть в воду и посинеть. Но вылезать не хотел, и Левон Иванович выгнал его хворостиной.
Генка не мог идти быстро, он сразу захныкал, начал проситься к Павлуше на руки.– Иди-ка лучше ко мне. Ты меня не боишься? – протянул к нему руки дядя Левон.Генка не боялся.Дядин тяжёлый этюдник несли я и Павлуша – вдвоём. Шли мы быстро и жалели: так и не увидели, как пишут этюды!А дома новости. Рядом с гаражом Женькиного отца лежит гора почерневших досок. А около камня-валуна пусто – пропал щиток с рисунком сквера, одна только ямочка-отметинка осталась. И ещё следы – большие, от взрослой ноги.Левон Иванович осмотрел эти следы, и лицо его нахмурилось. Сказал, поджимая губы: «Есть люди, а есть и человеки…» – и пошёл домой.Васе в школу собираться не надо. Он побежал к Галке-девятикласснице. Не к ней, а к её Снежку – чтоб понюхал у камня, «взял след».Я похлебал молочного супа, схватил портфель – и на улицу.Вася ползал у камня на коленках, принюхивался к следу сам.– А что же Снежок? – крикнул я от подъезда. Не было времени подходить.– Говорит, выходной день у Снежка. Спит. Галка не захотела его поднимать… – и опять нагнулся к следу – не то рассматривать, не то нюхать.Хэ, не с его носом что-нибудь вынюхать. Тут нужен нос, а не стручок перца…
ПОЛКАН С НЕ СВОИМ ГОЛОСОМ Как рыли ямки в скверике, я рассказывать не буду. Все делалось по тому плану, который нарисовал дядя Левон. Он по памяти указывал, где что делать.Много людей работало – и дяди, и тёти. Один профессор Дервоед не копал, сказался больным. Всё расхаживал вокруг своих досок, рассматривал их и цеплялся к людям: зачем изрыли весь двор? Ни пройти, ни проехать.А сегодня – воскресенье.Я ещё и глаз хорошенько не продрал, а уже завопил:– Ура! Ура!! Ура!!!Все сбежались к моей кровати. Высунул из спальни-кабинета голову папа.– Тише! Маринку разбудишь!– А я уже проснутая… – вышла Маринка из бабушкиной комнаты, сладко потягиваясь. – Женя, ты мой сон видел или ничейный?– Ур-ра!!! – ещё сильнее завопил я. – Да здравствует Полкан! Сегодня мне папа купит Полкана! Сегодня воскресенье!– Куплю, только замолчи. И запиши себе на лбу… – ткнул папа в мою сторону чертёжным пером. – Я до обеда работаю, а потом поедем.– О-о-о, всех собак разберут…– Не разберут. Ты думаешь, за собаками очередь, как за апельсинами? – повысил голос папа.– Может, сегодня и вовсе не будет собак, – сказала мама.– И я поеду собаку покупать! – начала подпрыгивать Марина.Выпуталась из ночной сорочки и голышом забегала по квартире.Мама с бабушкой бросились её ловить.– Чтоб до обеда я и звука не слышал про базар! И про собак! – грохнул папа дверью, заперся в кабинете.– Очи чёрные, очи красные, как люблю я вас! – не давалась Марина в руки бабушки и мамы, пела во всё горло. Никто ещё не обещал взять её с собой, а уже радуется, дурочка!Ну, что ж, будем терпеть до обеда. Лишь бы поехать… Лучше поздно, чем никогда.Я вышел во двор. Трое незнакомых дядек стучали топорами, строили из тех черных досок гараж Ивану Ивановичу. Сам профессор или торчал возле них, как сторож, или разгуливал среди выкопанных ямок в сквере и зло пинал ногами и палкою нарытые бугорки земли.Возле гаража Гаркавых стоял «Москвич». Женя накачивал насосом колесо, а его папа что-то заливал в мотор.– Эй, тёзка! – крикнул Женя. – Хочешь с нами прокатиться?– Хочу. А куда вы?– На базар.Я потеребил ухо: может, ослышался?– На самый-саменький базар?! Дай честное пионерское.– Ну, наше вам… Можешь не ехать, упрашивать не стану.– Ой, а собаку поможешь мне купить?– Диво какое! Лишь бы деньги – коня можем купить. Привяжем сзади к машине – пусть бежит.Я пустился домой со всех ног. Начал кричать ещё на лестнице:– Деньги… давайте! Женя с папой… едут! На базар! Женька поможет мне купить!Папа дал мне десять рублей. Но тут же стал на стул и прокричал в форточку Жене Гаркавому, чтоб забрал у меня деньги. Слез со стула и помахал пальцем перед моим носом:– Смотри же!.. За эти деньги, мне кажется, вполне можно купить хорошую собачку, какой-нибудь малой породы. Лучше щенка – молодых легче обучать.Сказал! Как будто я сам не знаю. Ого, щенок! Если попадётся хороший щенок, так это же будет просто блеск!Я бежал по лестнице вниз, а из нашей квартиры доносились грохот и визг Марины: «На базар хочу! Хочу на базар!»Устроила «концерт»…Около «Москвича» уже вертелись рыжий Вася, Павлуши с Генкой, Серёжа и Жора. Они не помогали Жене, а только канючили:– Жень, и нас прокати! Дядя Коля, хоть немножко!– Когда-нибудь, когда-нибудь! Спешим… – отмахивался от них Женя.Он спрятал насос в багажник, а его папа сел за руль и начал пробовать сигнал: «Пи-ип! Пи-и-ип!» Женя закрыл гараж, нацепил замок и хотел уже открывать дверку машины. И тут подбежали моя мама и Марина. Задыхаются, пальто надето только на одну руку.– Ой, возьмите, пожалуйста, и эту плаксу… – Мама и улыбалась дяде Коле, и краснела. – Подняла крик, хоть в окно выбрасывайся. Она посидит там в машине, пока вы будете по базару ходить. Ты посидишь, Маринка, правда? Иначе не возьмут…– Посижу… – шмыгнула носом Маринка.Женя раскрыл перед ней заднюю дверцу:– Прошу вас, мадама!Но «мадама» и с места не стронулась.– Ах, простите, ваше величество! – Женя дернул за переднюю дверку.Марина мгновенно забралась в машину. Мы с Женей уселись сзади.Пацаны пробежали за «Москвичом», а потом отстали. Ноги коротки!Всю дорогу Марина спокойно сидела возле дяди Коли, даже глазом, наверно, не моргнула.Остановились на улице возле рынка.– Молодец, Маринка, ты – дисциплинированная девочка, – сказал дядя Коля. – Теперь можешь садиться за руль и вертеть, сколько хочешь. Только больше ничего не трогай, хорошо? Я быстренько куплю картошки, яблок, и мы с тобой ещё покатаемся, пока хлопцы вернутся.Марина сразу вцепилась за руль, засопела от удовольствия. Дядя Коля вынул ключ от зажигания, и мы ушли.На рынке отец Жени повернул в одну сторону, мы – в другую.Нас и в бока толкали, и на ноги наступали. Люди растекались в стороны потоками и ручейками, кружили, как в водовороте. С трудом пробрались с Женькой к столам. Много было столов: короткие и длинные, окрашенные и облупленные, с крышами из розового шифера и без них. А на столах! И яблоки, и помидоры, и огурцы! И ни одного щенка…Женя сразу купил себе два яблока и мне два, стакан чёрных семечек – половину мне отсыпал.Потом начались столы с маслом, творогом, яйцами, с ощипанными гусями и курами. Стояли бидоны с молоком, банки со сметаной, кастрюли с мёдом.Собак никто не продавал…Вдруг столы кончились, и дорогу нам преградили шеренги людей. Дяди и тёти держали в руках мешки, около некоторых стояли сбитые из деревянных планок и досок ящики-клетки, а в них лежали толстенькие, как Нуф-Нуф или Наф-Наф, поросятки. Мешки тоже шевелились, как живые, повизгивали, иногда в прорванные дырки высовывались розовые пятачки, возмущенно хрюкали: как так, почему одним и свет, и воздух свежий, а им грязь и темень? Сколько можно терпеть такую свинскую несправедливость?А о чём только не говорят люди на рынке! Одна тётенька взяла у другой яйцо и встряхивает его: «Что это за яйцо? У голубей и то больше!» А тётка, которая продаёт: «А вы какие хотите? Страусиные? Едьте в Африку!»А вот два дядьки. Один вытащил за заднюю ногу из мешка поросёнка, держит на весу, показывает покупателю. Тот меряет поросёнка пальцами от рыльца до хвостика и возмущается: «На землю опусти, на землю! Что ты его растягиваешь, как гармошку?» А продавец ему на это: «Сами вы балалайка!»Откуда-то издалека пробивается сквозь многоголосый шум звонкое: «Кро-о-олики! Белые кролики! Анго-о-ор-ские! Почесал – пуховую шаль связал! Платок – молодице, ребёнку – рукавицы! Налетай! Налетай!»Мне сразу захотелось «налететь», дёрнул Женьку за рукав.Пробрались сквозь толпу…Ах, какие это были кролики! Сидели четыре в ящике из-под посылки – беленькие, как снег, с розовыми глазками, с холодными ушами. И совсем не боятся людей – ручные! Жуют травку, смешно шевеля губками.– Что, малый, нравятся? Пара – десять рублей. Через год можешь иметь пятьдесят, а если повезёт, то и сто. За десятку – сто кроликов! А? Дешёвка! – улыбался добрый дядька.Я как присел на корточки около ящика, так и расхотел дальше идти.– Поменял собаку на кроликов? – потащил меня Женя за руку.Я побрёл за ним. О-ха-ха… И зачем я сказал папе, что хочу только собачку? Можно было ещё и кроликов выпросить…Там, где конец рынка, стояли, привязанные к забору, коровы и козы. Здесь же продавали птиц, рыбок, а в стороне – собак.Сначала мы посмотрели «спектакль»: пожилой дядька тащил собаку в одну сторону, а она его – в другую. Собака худющая, взлохмаченная, под цвет грязи, злобно кусала верёвку. Дядька тоже весь какой-то взъерошенный, небритый. «Тише, тише…» – успокаивал он собаку и криво улыбался людям.– Это вы ничейную поймали? Бродячую? – спросил я. Пусть и Женя знает о моих способностях угадывателя.– Сам ты бродяга! – вдруг вскипел мужчина. – А ну катись, а то как спущу пса с верёвки, клочья с тебя полетят.А я нисколечко не боялся, я думал, что сначала собака вцепится этому дядьке в штаны. Я хотел ещё спросить, за сколько можно такую бродяжку купить, но Женя в это время подошёл к овчарке.Продавал овчарку такой взрослый школьник, как Женя. Хлопец стоял, а овчарка сидела рядом без всякого поводка и была ему по грудь. В наморднике… Ух, красавица! Спина чёрная, а живот и лапы беловатые, вроде слегка подкопчённые. А глаза у овчарки весёлые, с хитрецой! Будто хочет сказать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17