Слышались крики, специфический хряст — это приклады гуляли по спинам и ребрам. Аверин увидел рядом атлетическую фигуру, налетел всем телом, подсек, врезал по загривку пистолетом.— Лежать!Семь человек сразу улеглись на землю. Пятеро, успев сориентироваться, ворвались на территорию и бросились к трехэтажному дому.Собровцы ринулись за ними. Бандиты служили живым щитом — из дома палить не станут, чтобы не попасть в своих. Сотрудники ГУОПа пролетели несколько десятков метров и ворвались в дом буквально на плечах боевиков.— Лежать, милиция!Аверин с собровцами влетал в комнаты, переворачивал мебель, сшибал людей с ног и размазывал по собранному из дорогих пород деревьев паркету, топил отъевшиеся морды в толстых коврах. Он с треском влепил схватившемуся за автомат бандюге рукояткой пистолета по зубам, так что челюсть хрустнула, и «бык», залившись кровью, завалился на пол. Послышались выстрелы — собровец выстрелил поверх головы другого бандита, а потом ногой впечатал его в стену.— Лежать! Иначе постреляем! — закричал Завьялов. Вскоре все было кончено.— Готово, — сказал Завьялов. Взял рацию. — Первый говорит. Как?— Нормально. Упакованы, — послышалось в ответ.— Отлично.Один из «быков» приподнял голову, лежа на спине, и разбитыми губами прошамкал:— Братаны, а вы кто?— Милиция мы, — прояснил Аверин.— Ни хрена себе… Мы и забыли, что милиция есть.— Есть, бандитская рожа, — сказал Завьялов, нагибаясь над бандитом и похлопывая его по мясистой шее железной ладонью. — Еще как есть.А потом началась нудная работа — обыск, оформление документов. Ошарашенных, лишившихся дара речи «быков» — а их оказалось около сорока, — сковав наручниками по двое, рассадили в огромном зале, под стать помещичьей усадьбе. В соседние три комнаты стали таскать на разбор.— Ну, есть твои? — спросил Завьялов.— Есть, — кивнул Аверин. — Вон двое морд отпетых. Они по расстрелу в Челябинске проходят.Он рассмотрел в толпе задержанных и гонца из Узбекистана — того самого Нигманова по кличке Басмач, о котором говорил Ледокол.Аверин и Завьялов вышли из залы и направились в помещение, где работали с каждым из задержанных.— Одно непонятно, где сам Папа? — спросил Завьялов.— Сейчас узнаем, — ответил Аверин.В комнате на стуле перед оперативником сидел низколобый бугай, тянущий по весу на полтора центнера. Это был один из бригадиров, отвечавший за рэкет с вещевого рынка. С подобным лицом не стоит долго думать над выбором профессии. Таким самые суровые приемные комиссии приветливо раскрывают двери и предоставляют право трудиться на почетном поприще рэкетирства.— Где Папа? — спросил Завьялов бригадира.— Обещал быть, — на миг замявшись, произнес тот. — Назначил встречу. Но куда-то исчез.Аверин и Завьялов вышли в коридор. Завьялов длинно матерно выругался. А потом осведомился у Аверина:— Понимаешь, что это значит?— Откуда-то информация ушла.— И это не в первый раз. Его кто-то предупредил из наших коллег.— Скорость стука превышает скорость звука, — выдал Аверин распространенную милицейскую поговорку.Обыск грозил затянуться надолго. Жил Папа не просто на широкую, а на очень широкую ногу. На территории возвышались два здания (помимо гаражей и хозяйственных построек) — три этажа вверх и два вниз. Фактически две пятиэтажки, обставленные с неприличной роскошью. Импортная резная мебель, фигурный паркет, мрамор, в каждой комнате по видеомагнитофону и телевизору. Во дворе — бассейн.— Арсенал нашли, — сказал Завьялову подошедший собровец.Они спустились в подвал, где находилась комната охраны и светились голубые экраны мониторов.— Склад солидный, — кивнул Аверин. — Не трогайте. Понятых надо позвать.Действительно, склад был хоть куда. Десять автоматов — из них три немецких спецназовских с глушителями, снайперская винтовка с ПБС (прибором для бесшумной стрельбы), восемь пистолетов, ящик гранат, двадцать бронежилетов.— Они бы нам хорошую войну могли устроить, — сказал Аверин.— Обгадились бы, — презрительно процедил Завьялов. — Мы были готовы ко всему.В гараже стояли три машины. Одна — шестисотый «Мерседес».— Смотри, Слава, это не просто вещь, — кивнул Завьялов на «мерс». — Это знак любви и внимания.— В смысле?— Прочитай.Аверин наклонился и прочитал выведенную вязью на лобовом стекле надпись: «Дорогому другу Акопу Дадашеву от Дэвида Хрустера».— Международные преступные связи крепятся и развиваются, — произнес Завьялов.Сюрпризы продолжались. В кабинете нашли коробку с бумагами. В ней лежало шесть заграничных паспортов: на разные имена, но с похожими фотками — с них задумчивым умным взором смотрел сам Папа.Аверин пролистал паспорта и кивнул:— Коррупция на марше. Все паспорта выданы МИДом России. Все подлинные.— Ничего себе, — оперативник ГУОПа взял один из паспортов. — Ты смотри. Дипломатический паспорт. Натуральный.Паспорт давал Акопу Дадашеву дипломатическую неприкосновенность. Его багаж при отъезде за границу нельзя было досматривать. Этот документ предоставлял огромные возможности для передвижения по всему миру.— Что, сволочи, творят! — с чувством произнес Аверин. Он нашел очередное подтверждение тезису — в нынешней России продается и покупается все! Лет десять назад после обнаружения у бандита подобного документа вылетела бы с работы половина управления МИДа, отвечающего за предоставление паспортов. Сегодня же назначат расследование, объявят кому-то выговор, кому-то поставят на вид. Никому ничего не надо. Всем уютно живется в теплом болоте всеобщей продажности. Всем хорошо, кроме честного человека, которому грустно и противно. Но честный человек — вид в России хоть пока и многочисленный, но никому не интересный…Тем временем находки множились. В одной из пристроек обнаружили небольшой цех по производству фальсифицированной водки. Здесь же находились готовые этикетки и пустые бутылки, предназначенные для розлива. У Папы к водке была давняя и пламенная страсть. Во всем мире гангстеры так или иначе участвовали в торговле спиртным. Эта традиция пошла со времен сухого закона в США и воспрянула в новой России.Темнело. На подходах к дому собровцы выставили засады. До двух часов ночи в расставленные сети исправно попадались ехавшие к Папе по разным вопросам громилы. Один оказался сотрудником Ивантеевского отделения милиции. А два последних — офицерами Министерства безопасности.— За произвол ответите, — сказал майор госбезопасности, поправляя помятый в короткой схватке костюм и потирая зашибленный бок.— Вы тут чего делаете, коллеги? — осведомился Завьялов насмешливо.— Служебная необходимость.— К Папе за получкой? — хмыкнул Аверин.— И за это ответите, — продолжал гнуть свое майор.— Как дедушка Дзержинский говаривал? — произнес Завьялов, рассматривая майора как назойливое насекомое. — Что там у чекиста должно быть? Горячая голова, липкие руки и холодное сердце?— Эх, коррупция, кому злодейка, а кому мать родная, — сказал Аверин.Работа в Акоповке кипела до самого рассвета. Аверина интересовали двое по челябинскому расстрелу — Буба и Батон. Он уединился с Батоном — худым невысоким парнем с жилистыми руками и светлыми мутными глазами. Батон протянул свой паспорт:— Вот. Я тут случайно оказался. Просто знакомого подвез.— Казанин Андрей Викторович, 1970 года рождения… Дерьмо это все.— Что?— Не Казанин, а Казаков. И не Андрей Викторович, а Андрей Вадимович. И не привез приятеля, а к Папе за указаниями прибыл. И вообще ты во всесоюзном розыске. Так-то, Батон.Парень побледнел.— Чего скривился? Я тебя уже год ищу. Киллер ты наш челябинский. Колоться будем?— Я ничего не делал.— Расколешься, Андрюша… Ведь это из-за тебя и твоего подельника мы сюда нагрянули. Прозвон устрою, и тебя сильно накажут за то, что ты на хвосте СОБР притащил. Выживешь, думаешь? Кстати, тебя опознали свидетели на месте убийства, знаешь это…К утру Аверин додавил Батона. Тот начал писать дрожащей рукой явку с повинной.Папины работники долдонили одно: «никаких стволов в глаза не видели, нас Акоп нанял для охраны здания, платят копейки, мы не при делах». Сдвинуть их с этого было нелегко. Но это дело будущего. На многих из них имеются кое-какие данные, ребята пойдут в раскрутку, некоторых, возможно, удастся привлечь к уголовной ответственности, если самое объективное следствие и самый гуманный суд в мире опять чего-нибудь не напортачат. Под утро братаны немного расслабились, некоторые затеяли с сотрудниками ГУОПа дискуссию.— Круто вы нас сделали, — сказал один верзила, потирая Ушибленную руку. — Подготовка — класс. Нас даже в армии так не учили.— А где служил? — спросил собровец.— В десантуре… Эх, вы русские, мы русские. Чего нам воевать? Нам бы объединиться и вместе черных мочить.— А ваш Акоп что — немец, что ли? — хмыкнул собровец. — Чистокровное лицо кавказской народности.— Не, вы Папу не троньте. Папа мужик хороший.— Только подставил вас и свинтил, — усмехнулся Завьялов.Когда все было закончено, Аверин подошел к инициатору операции начальнику отдела ГУОПа полковнику Сидорову, который подкатил, когда боевая часть операции уже была завершена.— Часть братвы отпустят, — сказал Аверин. — Пусть с ними уйдет Нигманов.— Это который из Узбекистана?— Да.— Заметано.Зачем это нужно — спрашивать не принято. У оперативника имеется свой резон. Любой из задержанных может оказаться элементом оперативной комбинации, поэтому полагается подобные просьбы выполнять.Утром часть акоповских аскеров отпустили на свободу, поскольку закона об организованной преступности еще не изобрели, оружия на кармане у них не обнаружили, а просто так держать в кутузке никто не позволит. Среди вышедших на свободу был и Игорь Нигманов по кличке Басмач. Аверину все это не нравилось, но информация, полученная у Ледокола, стоила подобной услуги.
В пятницу у Аверина был отгул. Естественно, на полный свободный день он не рассчитывал — во второй половине дня надо встретиться с Долгушиным. Но первая половина — целиком его, и он честно продрых до одиннадцати часов, проснулся как новенький — отдохнувший, выспавшийся, с хорошим настроением и понял, как хороша праздная нега.Пушинка заползла ему под одеяло, улеглась на груди хозяина и замурлыкала. С каждым днем она становилась все тяжелее.— Кошка, а может, из тебя тигр вырастет? — спросил Аверин, гладя котенка. — Будешь меня по углам гонять. Или схрумкаешь… Нет, не схрумкает Пушинка. Пушинка меня любит. А?Пушинка заурчала, потянулась.— Эх, котяра. Пошли есть.Аверин поднялся. Сделал зарядку, потягал гирю. Залез под душ. И почувствовал себя совсем хорошо.Потом спустился к почтовому ящику. Взял газеты. Пришли «Правда» и «Вечерний мегаполис» — газета, где работала Светлана. Выписал он ее, желая польстить своей даме. Не желая расстраивать ее, он обычно не заикался, что более пошлая и бесполезная газетенка вряд ли найдется. Правда, это его сугубо личное мнение опровергалось огромным тиражом «Вечернего мегаполиса», сравнимым разве что с тиражом «Московского комсомольца».Сварил себе пельмени, сделал кофе. Иногда, по воскресеньям, выходным и отпускам, он любил посидеть спокойно и пролистать за столом газету. Слышал, что читать за едой вредно. И теперь смог убедиться в этом, поперхнувшись, когда его взор упал на одну из статей.Зазвонил телефон. Аверин нехотя поднял трубку. Легка на помине — звонила Света.— Здравствуй, Светочка, — елейно и заискивающе проворковал он.— Привет, негодяй.— За что же ты меня так, дорогая?— Ты нашу сегодняшнюю газету читал?— Ага.— Мне она только утром на глаза попалась… Ну, Аверин. Ну, трепло.— Это ты про заговор?— А про что же еще?Взгляд Аверина скользнул по первой полосе газеты, аршинные буквы вопили: «Погромы будут», — говорит казначей фашистской организации. Читайте статью Ефима Кашина».Статья начиналась на первой полосе и уходила на третью."Мы встретились с ним случайно. На одном из многочисленных фуршетов, которыми так богата сегодняшняя Москва и которые превратились в обязательную, хоть и порядочно наскучившую часть жизни московского интеллигента. Его можно принять за кого угодно — за лесоруба, вышибалу из ресторана, «нового русского». Он уплетал за обе щеки дармовое угощение, ничуть не стесняясь окружающих, и был вполне доволен собой. Обычный человек — не отмеченный ни интеллектом, ни образованием. Только в глазах его царил жестокий холод, а в повадках проскальзывало нечто неуловимо первобытное, звериное. Он пил, крякая, фужерами все что попало — водку, шампанское, заедая бутербродами с осетриной и колбасой. Он не хотел упускать дармовое угощение. И при взгляде на него рождалось смешанное чувство жалости и брезгливости. Не знаю, что толкнуло меня разговориться с ним. Видимо, участие к человеку, оказавшемуся одним в незнакомой компании. Не помню, с чего началась беседа. И о чем мы говорили — да так ли это и важно? Но на вопрос, чем он занимается, он вдруг неожиданно ответил:— Я казначей.И назвал одну из известных ура-патриотических организаций, прославившуюся крестными ходами, угрозами «некоренным», истово борющуюся с «мировым сионизмом». Я несколько опешил, мне не верилось в правдивость этого утверждения, но следующие минуты разговора развеяли мои сомнения. Этот человек был тем, за кого себя выдавал.Мы говорили несколько минут. Он твердил набившие оскомину идеи о всемирном масонском заговоре, о евреях, продавших Россию, а заодно правящих ею (как можно править тем, что продал?). «Тель-авивское телевидение», рука Израиля — все это слышано не раз и воспринимается интеллигентными людьми только со смехом, тем более интеллект у собеседника оказался невысок, доводы избитые. Мне было бы скучно, но тут я напоролся на его взгляд. Ах, эти глаза. Они горели яростной уверенностью в своей правоте. В нем будто восстала дикарская, нецивилизованная, не признающая всего остального мира Россия.— Ну, а как с погромами? — неожиданно спросил я его.— Будут. Еще какие, — ответил он.В его азиатских чертах таилась жестокая уверенность. И в этот миг мне стало по-настоящему страшно»…— Как тебе? — спросила Света.— С душой написано.— Он в «Русскую мысль» во Франции уже намылился отсылать эту статью. Утром сегодня звонил. Спрашивал, не боюсь ли я общаться с такими типами.— А ты что сказала?— Что теперь уже боюсь… Ладно. А депутат?— Это который? Митрофаныч?— Он. Ему после разговора с тобой стало плохо с сердцем, и он уехал.— Жалость какая. Не подох случаем?— Как ты можешь?— Значит, живой.Аверин не стал спрашивать, где она набрала такое количество сумасшедших. Один маслины жует. Другой антисемитов ищет. Третий — на зоне гомиком работал. Склад достопримечательностей.— А Мила твой телефон спрашивает, — закончила Светлана. — У тебя, правда, с ней ничего не было?— Ей-Богу.— Ох, врешь.— Ну да. Посмотри в мои честные глаза.— По телефону?— Женское сердце чуять должно.— Оно и чует, что ты мерзавец и кот.— Ну и?— Ну и я все равно тебя хочу.— Ага.— Вот тебе и ага.Аверин вздохнул…— Увидимся.Повесил трубку.Ему стало грустно и как-то неуютно. Запутался он с женщинами окончательно. Он привык к Свете и где-то даже любил ее. Где-то любил и Наташу. Был без ума от Маргариты. И получилось, что он винтик в общем механизме дурдома. Патологический бабник и сексуальный террорист.Он посмотрел на телефон. Ему захотелось позвонить Маргарите. Услышать ее спокойный голос. Но он знал, что этого не получится. Маргарита уехала на повышение квалификации в Ленинград. И без нее, с одной стороны, тяжело, а с другой — облегчение. Она высасывала его силы. Что-то странное наблюдалось в их взаимоотношениях.— А ну вас всех, — махнул он рукой. — Не нужен нам никто, а, Пушинка.Пушинка мяукнула и стала тереться о его ноги. Потом дружески тяпнула за руку.Он взял две бутылки с пивом и отправился к Егорычу. Тот открыл дверь. Его серый рабочий халат и руки были заляпаны краской.— Чем ты тут занимаешься? — спросил Аверин.— Плакаты пишу, — сказал он.— Зачем?— Очередная демонстрация у телевидения.— Так. «Телявивидение — опиум для народа». Примитивно.— Предложи получше.— Пожалуйста. Если хочешь быть здоров, то наплюй на дикторов.— Еще глупее. И ударение не правильное.— Выпьем по глотку?— Давай. У тебя отгул?— Ага… Про меня в газете написали, — Аверин протянул Егорычу газету. По мере того, как тот читал, его лицо становилось все угрюмее.— А когда ты в «Память» вступил?— Это шутка, Егорыч…. Это страна психбольных. Здесь нельзя острить. Ведь любая самая абсурдная шутка и самое абсурдное предположение может оказаться реальностью. Здесь шутки воспринимают всерьез.— Или серьезное как шутку, — кивнул Егорыч. — Это охлократия по Платону.— Ладно. Давай дернем… А этому критику я набью морду.— А он заявит, что это и был долгожданный погром…— Пошли они все.— Как он пишет — дикарская Русь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38