Во многих местах бревна на лежневке переломились и колеса машины проваливались. Машину бросало из стороны в сторону, бревна ходили под ней ходуном.
— Как же ты ездишь по такой дороге? — удивился Вейкко.
— Так и езжу. Конечно, по-настоящему машину не нагрузишь. Три рейса сделаешь, глядишь — и вечер. А была бы дорога, рейсов пять свободно можно сделать.
— А как план выполняешь?
Шофер ответил уклончиво:
— Когда как. В общем, как весь лесопункт, так и я.
Машина выехала на сухое место, но дорога не стала лучше. Сплошные камни да рытвины.
— На дорожных работах у вас людей много? — спросил Вейкко.
— Сказал бы я, сколько их...— шофер хотел ругнуться.— Дорога в выполнение плана не входит. Как знаешь, так и давай план.
Вейкко посоветовал:
— Сегодня у вас собрание. Вот скажи и о дороге.
— Чего-чего, а собраний и речей у нас хватает,— усмехнулся водитель.
Вейкко не знал шофера и решил назваться:
— Я приехал к вам как представитель райкома партии...
Водитель не удивился:
— Вашего брата, представителей всяких, тоже хватает.
На этом разговор оборвался.
На делянке вокруг костра сидели лесорубы и курили. Были среди них и знакомые Вейкко. Ему уступили место на бревне.
— У вас что, обеденный перерыв? — спросил Вейкко.
Люди переглянулись. Потом один из лесорубов, пожилой,
весь обросший черной бородой, вытащил сигарету изо рта, сплюнул в костер и ответил:
— Да. Перерыв на обед. Хоть на десять обедов хватит.
Видимо, этот ответ показался неполным шоферу, с которым Вейкко приехал. Он счел нужным добавить:
— У нас заботу о людях проявляют, товарищ уполномоченный. Потому и перекуры длинные. Чтоб люди не очень уставали.
Вейкко начал сердиться. Что они, над ним смеются, что
ли?
— Скажи хоть ты, Ховатта,— обратился он к одному из знакомых,— что все это значит?
У Ховатты вечно во рту торчала маленькая трубка-носогрейка. Такая коротенькая, что курилась чуть ли не под самым носом, между пышной бородой и густыми усами. Ховатта вытащил трубку изо рта, неторопливо выбил ее, обдумывая, видимо, свой ответ. И он дал исчерпывающий ответ:
— Бензина нет.
И снова стал набивать трубку, сосредоточенно глядя в огонь.
— Черт побери, опять Степан Ннкифорович в отъезде,— вздохнул кто-то.— От него хоть одна польза: если он па де
лянке, без бензина его не оставят. Глядишь, и нам немного достанется.
— У меня для крана еще немножко осталось горючего. Пойдем, я нагружу твою машину,— сказал долговязый мужчина, поднимаясь с бревна. Водитель «МАЗа» сел в кабину и повел машину к штабелям.
Вейкко остался у костра. Он поговорил с рабочими, кое- что записал в блокнот. Надо немедленно разыскать начальника. Шофер сказал Вейкко, что на делянку начальник не поехал. Если бы поехал, он знал бы,— шоферня все знает. Вейкко подождал, пока закончили погрузку, и поехал обратно в поселок.
В конторе начальника опять не оказалось. И стол был в том же порядке, что и утром. Значит, не приходил. Секретарша тоже не знала, где он. Вейкко уже был в дверях, как она вдруг спросила, зачем ему нужен начальник. Тогда Вейкко представился.
— Почему вы сразу не сказали? — удивилась девушка и добавила, понизив голос: — Он с парторгом дома. Доклад готовят. Не велели никого посылать к ним.
Открывая щеколду на калитке, Вейкко взглянул на окна дома начальника лесопункта: занавески задернуты, словно никого нет дома. Но из трубы шел дым. Вейкко вошел во двор, тщательно вытер ноги, сперва о еловые ветки, лежавшие перед крыльцом, потом о половичок, аккуратно расстеленный на крыльце. Из кухни навстречу вышла высокая пожилая женщина в роговых очках.
— Дома, дома они. В той комнате. Раздевайтесь, пожалуйста. Проходите. Сказали — вам можно. Другим велели говорить, что нет дома.
Из-за стола поднялся невысокий поджарый мужчина в галифе и белой рубашке. Это был Коллиев, начальник лесопункта. Ему было уже под пятьдесят. Своей выправкой, подтянутостью он напоминал бывшего офицера. Но Вейкко знал, что Коллиев никогда не служил в армии. Коллиев был лысый, только на висках сохранились редкие седые волосы. Широкое, квадратное лицо, тяжелый подбородок, узкие строгие губы не гармонировали с маленьким, слишком вздернутым носом. Всматриваясь в гостя маленькими серыми глазами, Коллиев неторопливо сложил бумаги на столе и только потом вышел навстречу Вейкко.
— Я так и знал, что вас направят. Очень хорошо.
Ларинен пожал руку Бородкину, парторгу лесопункта,
долговязому сухопарому мужчине неопределенного возраста.
— Я не помешал?
— Ты же не байки пришел рассказывать. Садись,— предложил Коллиев.— Мы вот кончаем доклад. Ты, конечно, просмотришь его перед собранием. Мария Васильевна, как там обед?
— Скоро будет готов,—ответила женщина ш кухни.
— Я уже поел у Кауроненов,— заметил Вейкко.
— Подожди. Я сейчас кончу. Только вот еще пару слов черкану.
Коллиев стал писать. Бородкин сосредоточенно читал доклад. Ларинен го и дело смотрел на часы. «Люди в лесу сидят без горючего, а они...» — думал он, не зная, как оторвать начальника и парторга от их важной работы.
«Наверно, тут тоже требуется привычка»,— мелькнуло у Ларинена, наблюдающего, с каким серьезным видом Коллиев и Бородкин готовят доклад. Он хорошо знал их обоих. Коллиев всю жизнь проходил в начальниках—работал в министерстве, был на партийной работе, потом его взяли в трест, оттуда послали в леспромхоз, затем опять попал на партийную работу. Год назад его поставили начальником лесопункта в Кайтаниеми. Конечно, это было понижением, только в то же время он впервые стал самостоятельно руководить. Бородкин был помоложе, он кончил лесотехнический техникум, затем был на комсомольской работе и только недавно стал работать по специальности — мастером на лесопункте. Одновременно он являлся секретарем партийной организации.
Пока Коллиев писал, Вейкко рассматривал квартиру начальника лесопункта. В доме был исключительный порядок, чистота. Вейкко знал, что Коллиев вдовец, живет с дочерью. «Кажется, дочь работает в библиотеке. А эта женщина, видимо, приходящая домработница,— думал Вейкко.— Да, в доме у него полный порядок, а вот на работе...»
Наконец Коллиев отложил карандаш и откинулся.на спинку стула.
— Кажется, все. Осталось только набросать проект решения. Дай-ка сюда,— сказал он Бородкину.— Я всегда нишу доклад полностью. Привычка.
Ларинен взял доклад в руки.
«В исторических решениях XXI съезда нашей партии огромное внимание уделяется развитию всех отраслей лесной промышленности, в том числе заготовке древесины...»
Коллиев заметил самодовольно:
— Кроме того, этот доклад я могу использовать в качестве выступления на активе. Как ты думаешь?
Ларинен читал дальше:
«...Наш коллектив, как и весь героический советский народ, с невиданным воодушевлением принимает эти решения и не жалея сил...»
— А как у вас с выполнением плана? — спросил Ларинен, оторвавшись от доклада.
— Читай, читай. Там все сказано. В общем-то хвалиться нечем. За последнюю декаду опять в долгу остались.
Ларинен усмехнулся:
— Значит, с невиданным воодушевлением и не жалея сил коллектив лесопункта сорвал выполнение плана? При чем тут героический советский народ?
Коллиев нахмурился:
— Ты это брось!
— Сам же ты так пишешь.
Бородкин поспешил на помощь Коллиеву:
— Не надо смешивать положение на лесопункте и общеполитическую справку, необходимую в докладе. Это разные вещи.
— Кому она нужна, эта общеполитическая трескотня? — не уступал Вейкко.— Пустые слова.
— Ты что? — Коллиев удивился.— Не забывайся, товарищ Ларинен. Ты же представитель райкома. Партийное собрание — дело политическое. Это прежде всего... Во-вторых...
— Я помню, что я представитель райкома. Потому и говорю.
— Знаешь что, Ларинен...— Коллиев встал, подошел к окну и сказал, повернувшись спиной к слушателям: — Мне доверяли готовить доклады еще тогда, когда ты...
— Когда что я?
— Одним словом... Не тебе меня учить...
Коллиев замялся. Не те слова, не по адресу. Ларинен воевал, он сам — нет. Но есть кое-какие обстоятельства... У него, у Коллиева, учетная карточка члена партии чистая. У Ларинена — исключение, восстановление, выговор, туманные дела в семье. Сказать бы об этом... Нет, пожалуй, не стоит.
— Времена меняются,— сказал Ларинен.
— Не ты ли изменяешь времена?
— Не я — жизнь, народ, партия.
Коллиев круто повернулся к Ларинену:
— Генеральная линия партии не изменилась. Многие пытались ее изменить, но не вышло и не выйдет. Так вот,
Ларинен со скучающим видом перелистывал доклад. Коллиев вздохнул. «Вот какие они, современные руководители. Им все не по душе». А ведь доклад такой, какой должен быть. Не для себя же он старался, для дела. Он всегда делал все для пользы дела. Честно. Принципиально. А эти — Ларинены, современные деятели... Коллиев вздохнул.
— А скажи-ка, почему люди в лесу сидят без горючего? — вдруг спросил Ларинен.
— Как сидят? Должно быть горючее.
— Я только что из лесу. Знаю, что нет.
Коллиев посмотрел на Бородкина. Тот начал объяснять:
— Тут такое дело. Видишь ли, в Хаукилахти не дали машину Степану Никифоровичу. Он позвонил — надо ехать. Ну и послали машину ту, что бензин должна была везти. Думали, успеет. Видно, не успел.
— Эх вы, хаукилахтинцы. Машину не могли дать,— Коллиев бросил презрительный взгляд на Вейкко.— Пора бы машине уже вернуться.
— Может, не дожидаться ее возвращения,— предложил Вейкко.— У вас же есть еще машины. Люди ждут.
— Да некогда. Проект решения не готов.
— Можно и без него. Люди решат...
— Как — без проекта решения?! — Коллиев засмеялся.— Странный совет. Слушай, тут тебе лесопункт, а не...
— А люди сидят без горючего,— оборвал его Вейкко.
— Ну, это они умеют — сидеть.
Вейкко рассердился:
— Как ты говоришь о людях! Ты знаешь, какое у них настроение? Мне стыдно за тебя.— И добавил уже спокойнее: — Но я все-таки попросил бы вас уладить это дела немедленно.
Коллиев стал неохотно одеваться.
— А обед? — растерялась домработница.
Коллиев махнул рукой и, хлопнув дверью, вышел.
Они шли гуськом по поселку. «Ишь, трое здоровых
мужчин среди рабочего дня ходя, как бездельники; делаю и одному нет»,— подумал Вейкко и, отстав от Коллиева
и Бородкина, направился на нижний склад. Начальник обещал послать машину с горючим в лес. Ветер утих, и озеро успокоилось. «Как там муамо?»
«Лебедь» опять мчался через Сийкаярви. Андрей вез Айно Андреевну в Кайтаниеми.
Айно родилась и выросла на этом озере. Сколько ей пришлось плавать по его волнам! И на челноках, и на больших рыбацких лодках. И в бурю, и в тихую погоду. А зимой она ходила через его просторы на лыжах. Да и «Лебедь» не в первый раз везет ее. Ее больные живут во многих деревушках по берегам этого озера.
Правда, в Кайтаниеми, в деревне, где Айно родилась, родственников у нее не осталось. Только на кладбище могила матери и отца. Сестра живет в южной Карелии, учительница. Остальных родственников война разбросала по всему свету. Айно тоже довелось немало повидать с тех пор, как она уехала учиться в Петрозаводск. Была в эвакуации, потом в годы войны поступила в Воронежский медицинский институт. Правда, Воронежским он был только по названию, а находился далеко на востоке страны. Потом приехала в Карелию, работала врачом в Туулилахти. Там тоже называла себя коренной жительницей Туулилахти. А потом Воронов, муж ее, заявил, что Туулилахти в общем- то готов и пора снова ехать в тайгу, туда, где все начинается сначала. Айно не боялась тайги. Тем более что тайга оказалась не где-нибудь, а на берегах ее родного озера. Конечно, это была случайность, но в ней крылась и одна закономерность— Айно была замужем за строителем, строят теперь повсюду, на Сийкаярви тоже...
Ирина ждала на пристани: узнав по стуку мотора «Лебедь», она догадалась, что это едет Айно Андреевна.
— Айно, доченька, спасибо тебе,— обрадовалась Наталия Артемьевна.— Ирина, поставь-ка самовар.
Айно Андреевна вымыла руки и надела халат. Белый халат очень шел ей, она выглядела в нем и строгой и ласковой. Ирина заметила, что чем дальше Айно осматривает больную, тем тревожнее она становится. Нет, по лицу ее ничего нельзя было увидеть. Она улыбалась и шутила. Но движения рук становились все беспокойнее, быстрее, озабоченнее.
— Что с ней? — спросила Ирина.
— Да ничего страшного. Надо одеть ее потеплее, на озере ветер.
— Ты увезешь ее?
— Да, обязательно.
— Но все-таки — что у нее?
— Трудно пока сказать что-либо определенно. В любом случае ее нужно поместить в больницу, исследовать. Может, оперировать.
— Ну, тебе, доченька, виднее. Сама знаешь, как лучше,— сказала Наталия Артемьевна.— Только чаю сперва попей.
За чаем Ирина попыталась расспросить, что же все- таки с матерью Вейкко, но Айно ответила неохотно:
— Может, придется отправить в районную больницу.
— Да? Не лучше ли ей будет у тебя, в Хаукилахти?
— Там больница больше. Кроме того...—Айно сказала совсем тихо,— мне придется оставить на несколько месяцев работу.
— Почему? — Ирина уставилась на Айно и вдруг поняла: — У тебя будет ребенок?
Айно кивнула.
Стали собирать больную в дорогу. Айно попросила Ирину найти Андрея.
— Андрея не видели? — спросила Ирина у мальчишек, встретившихся возле «Лебедя».
— Вон туда ушел...
Андрей все-таки не выдержал и зашел к Наталии. Правда, дела, ради которого он, дескать, пришел, он так и не успел придумать, пока шел к дому. Войдя в избу, он буквально остолбенел. За столом сидел капитан буксира Николай, окруженный всем экипажем своего корабля. Из-за пузатого самовара выглядывали две бутылки «Московской». Лицо капитана было потное и багровое.
В общем-то ничего особенного в этом не было: команда буксира заходила поесть, а то и выпить то в один, то в другой дом — куда было ближе. Но Андрею то, что он увидел, представилось верхом нахальства и величайшим оскорблением как для него лично, так и всему этому дому. Наталия, правда, сидела не за столом, а в сторонку и что-то шила. Хозяйка дома наливала своим гостям чай, потчуя их, как и подобает хозяйке дома.
Андрей стоял на пороге, забыв даже поздороваться.
— Эй, причаливай к столу—угостим.
Ребята с буксира смотрели на него с явным злорадством. Наталия вспыхнула и склонилась к шитью.
Наконец оцепенение у Андрея прошло. Большими шагами он прошел прямо к Наталии и буркнул:
— Пошли.
— Куда? — Наталия подняла голову.
— Садись, Андрей. Чаю хочешь? — захлопотала мать Наталии.
— Одевайся,— приказал Андрей Наталии.— И живо!— А матери он ответил:—Есть тут и без меня охотники до вашего чая.
Николай стал вылезать из-за стола.
— Кто ты такой, чтоб в чужом доме распоряжаться?
Андрей повернулся к Николаю. На лице его была написана решимость. Два матроса успели схватить Николая за руки. Однако им не удалось удержать его. На помощь им ринулись остальные ребята с буксира, и общими усилиями они повалили своего капитана прямо на кровать. Андрей стоял на месте и даже не шелохнулся. Наталия торопливо повязала платок и схватила пальто.
— Пошли.
Только на дворе она спросила:
— Куда ты меня ведешь?
Андрей не ответил. Он направился прямо к «Лебедю». В лодке уже сидели мать Вейкко и Айно Андреевна. Ирина стояла на берегу.
— Андрюшенька, куда? — спросила снова Наталия.
— В Хаукилахти.
— Надолго?
— Навсегда.
Девушка растерянно поглядела на катер, на Андрея, потом на родной дом и улыбнулась Андрею.
— Какой ты... Ирина Матвеевна, скажи маме...— попросила Наталия, залезая в лодку,— скажи ей, что я уехала к Андрею в Хаукилахти.
Мотор затрещал, и катер понесся по озеру. Ирина пошла выполнять просьбу Наталии. В доме у Наталии она чуть было не споткнулась о стул, лежавший у порога. Ребята с буксира с трудом удерживали своего капитана, который вырывался и кричал: «Давай скорее на буксир. Заведем и — полный вперед. Возьмем «Лебедя» на абордаж!»
Хозяйка заохала, заахала. Потом набросилась на гостей:
— Ну, забирайте свои бутылки и — марш отсюда, чтобы духа вашего не было. Здесь вам не кабак...
...Собрание кончилось за полночь. Несмотря на настойчивые просьбы Николая Кауронена, Вейкко не остался ночевать в Кайтасалми. Было чуть посветлее, чем прошлой ночью. Из-за негустого покрова туч пробивался слабый лунный свет.
Вейкко волновался за мать. Перед собранием он попытался позвонить в свою деревню, но в конторе никого не оказалось. Поэтому он не стал задерживаться в Кайтасалми.
Вейкко остался доволен собранием. Даже Бородкин в своем заключительном слове отметил, что собрание прошло на хорошем уровне и что критика была оправданной, хотя и острой. Правда, Ларинен не был уверен, говорил ли Бородкин это искренне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
— Как же ты ездишь по такой дороге? — удивился Вейкко.
— Так и езжу. Конечно, по-настоящему машину не нагрузишь. Три рейса сделаешь, глядишь — и вечер. А была бы дорога, рейсов пять свободно можно сделать.
— А как план выполняешь?
Шофер ответил уклончиво:
— Когда как. В общем, как весь лесопункт, так и я.
Машина выехала на сухое место, но дорога не стала лучше. Сплошные камни да рытвины.
— На дорожных работах у вас людей много? — спросил Вейкко.
— Сказал бы я, сколько их...— шофер хотел ругнуться.— Дорога в выполнение плана не входит. Как знаешь, так и давай план.
Вейкко посоветовал:
— Сегодня у вас собрание. Вот скажи и о дороге.
— Чего-чего, а собраний и речей у нас хватает,— усмехнулся водитель.
Вейкко не знал шофера и решил назваться:
— Я приехал к вам как представитель райкома партии...
Водитель не удивился:
— Вашего брата, представителей всяких, тоже хватает.
На этом разговор оборвался.
На делянке вокруг костра сидели лесорубы и курили. Были среди них и знакомые Вейкко. Ему уступили место на бревне.
— У вас что, обеденный перерыв? — спросил Вейкко.
Люди переглянулись. Потом один из лесорубов, пожилой,
весь обросший черной бородой, вытащил сигарету изо рта, сплюнул в костер и ответил:
— Да. Перерыв на обед. Хоть на десять обедов хватит.
Видимо, этот ответ показался неполным шоферу, с которым Вейкко приехал. Он счел нужным добавить:
— У нас заботу о людях проявляют, товарищ уполномоченный. Потому и перекуры длинные. Чтоб люди не очень уставали.
Вейкко начал сердиться. Что они, над ним смеются, что
ли?
— Скажи хоть ты, Ховатта,— обратился он к одному из знакомых,— что все это значит?
У Ховатты вечно во рту торчала маленькая трубка-носогрейка. Такая коротенькая, что курилась чуть ли не под самым носом, между пышной бородой и густыми усами. Ховатта вытащил трубку изо рта, неторопливо выбил ее, обдумывая, видимо, свой ответ. И он дал исчерпывающий ответ:
— Бензина нет.
И снова стал набивать трубку, сосредоточенно глядя в огонь.
— Черт побери, опять Степан Ннкифорович в отъезде,— вздохнул кто-то.— От него хоть одна польза: если он па де
лянке, без бензина его не оставят. Глядишь, и нам немного достанется.
— У меня для крана еще немножко осталось горючего. Пойдем, я нагружу твою машину,— сказал долговязый мужчина, поднимаясь с бревна. Водитель «МАЗа» сел в кабину и повел машину к штабелям.
Вейкко остался у костра. Он поговорил с рабочими, кое- что записал в блокнот. Надо немедленно разыскать начальника. Шофер сказал Вейкко, что на делянку начальник не поехал. Если бы поехал, он знал бы,— шоферня все знает. Вейкко подождал, пока закончили погрузку, и поехал обратно в поселок.
В конторе начальника опять не оказалось. И стол был в том же порядке, что и утром. Значит, не приходил. Секретарша тоже не знала, где он. Вейкко уже был в дверях, как она вдруг спросила, зачем ему нужен начальник. Тогда Вейкко представился.
— Почему вы сразу не сказали? — удивилась девушка и добавила, понизив голос: — Он с парторгом дома. Доклад готовят. Не велели никого посылать к ним.
Открывая щеколду на калитке, Вейкко взглянул на окна дома начальника лесопункта: занавески задернуты, словно никого нет дома. Но из трубы шел дым. Вейкко вошел во двор, тщательно вытер ноги, сперва о еловые ветки, лежавшие перед крыльцом, потом о половичок, аккуратно расстеленный на крыльце. Из кухни навстречу вышла высокая пожилая женщина в роговых очках.
— Дома, дома они. В той комнате. Раздевайтесь, пожалуйста. Проходите. Сказали — вам можно. Другим велели говорить, что нет дома.
Из-за стола поднялся невысокий поджарый мужчина в галифе и белой рубашке. Это был Коллиев, начальник лесопункта. Ему было уже под пятьдесят. Своей выправкой, подтянутостью он напоминал бывшего офицера. Но Вейкко знал, что Коллиев никогда не служил в армии. Коллиев был лысый, только на висках сохранились редкие седые волосы. Широкое, квадратное лицо, тяжелый подбородок, узкие строгие губы не гармонировали с маленьким, слишком вздернутым носом. Всматриваясь в гостя маленькими серыми глазами, Коллиев неторопливо сложил бумаги на столе и только потом вышел навстречу Вейкко.
— Я так и знал, что вас направят. Очень хорошо.
Ларинен пожал руку Бородкину, парторгу лесопункта,
долговязому сухопарому мужчине неопределенного возраста.
— Я не помешал?
— Ты же не байки пришел рассказывать. Садись,— предложил Коллиев.— Мы вот кончаем доклад. Ты, конечно, просмотришь его перед собранием. Мария Васильевна, как там обед?
— Скоро будет готов,—ответила женщина ш кухни.
— Я уже поел у Кауроненов,— заметил Вейкко.
— Подожди. Я сейчас кончу. Только вот еще пару слов черкану.
Коллиев стал писать. Бородкин сосредоточенно читал доклад. Ларинен го и дело смотрел на часы. «Люди в лесу сидят без горючего, а они...» — думал он, не зная, как оторвать начальника и парторга от их важной работы.
«Наверно, тут тоже требуется привычка»,— мелькнуло у Ларинена, наблюдающего, с каким серьезным видом Коллиев и Бородкин готовят доклад. Он хорошо знал их обоих. Коллиев всю жизнь проходил в начальниках—работал в министерстве, был на партийной работе, потом его взяли в трест, оттуда послали в леспромхоз, затем опять попал на партийную работу. Год назад его поставили начальником лесопункта в Кайтаниеми. Конечно, это было понижением, только в то же время он впервые стал самостоятельно руководить. Бородкин был помоложе, он кончил лесотехнический техникум, затем был на комсомольской работе и только недавно стал работать по специальности — мастером на лесопункте. Одновременно он являлся секретарем партийной организации.
Пока Коллиев писал, Вейкко рассматривал квартиру начальника лесопункта. В доме был исключительный порядок, чистота. Вейкко знал, что Коллиев вдовец, живет с дочерью. «Кажется, дочь работает в библиотеке. А эта женщина, видимо, приходящая домработница,— думал Вейкко.— Да, в доме у него полный порядок, а вот на работе...»
Наконец Коллиев отложил карандаш и откинулся.на спинку стула.
— Кажется, все. Осталось только набросать проект решения. Дай-ка сюда,— сказал он Бородкину.— Я всегда нишу доклад полностью. Привычка.
Ларинен взял доклад в руки.
«В исторических решениях XXI съезда нашей партии огромное внимание уделяется развитию всех отраслей лесной промышленности, в том числе заготовке древесины...»
Коллиев заметил самодовольно:
— Кроме того, этот доклад я могу использовать в качестве выступления на активе. Как ты думаешь?
Ларинен читал дальше:
«...Наш коллектив, как и весь героический советский народ, с невиданным воодушевлением принимает эти решения и не жалея сил...»
— А как у вас с выполнением плана? — спросил Ларинен, оторвавшись от доклада.
— Читай, читай. Там все сказано. В общем-то хвалиться нечем. За последнюю декаду опять в долгу остались.
Ларинен усмехнулся:
— Значит, с невиданным воодушевлением и не жалея сил коллектив лесопункта сорвал выполнение плана? При чем тут героический советский народ?
Коллиев нахмурился:
— Ты это брось!
— Сам же ты так пишешь.
Бородкин поспешил на помощь Коллиеву:
— Не надо смешивать положение на лесопункте и общеполитическую справку, необходимую в докладе. Это разные вещи.
— Кому она нужна, эта общеполитическая трескотня? — не уступал Вейкко.— Пустые слова.
— Ты что? — Коллиев удивился.— Не забывайся, товарищ Ларинен. Ты же представитель райкома. Партийное собрание — дело политическое. Это прежде всего... Во-вторых...
— Я помню, что я представитель райкома. Потому и говорю.
— Знаешь что, Ларинен...— Коллиев встал, подошел к окну и сказал, повернувшись спиной к слушателям: — Мне доверяли готовить доклады еще тогда, когда ты...
— Когда что я?
— Одним словом... Не тебе меня учить...
Коллиев замялся. Не те слова, не по адресу. Ларинен воевал, он сам — нет. Но есть кое-какие обстоятельства... У него, у Коллиева, учетная карточка члена партии чистая. У Ларинена — исключение, восстановление, выговор, туманные дела в семье. Сказать бы об этом... Нет, пожалуй, не стоит.
— Времена меняются,— сказал Ларинен.
— Не ты ли изменяешь времена?
— Не я — жизнь, народ, партия.
Коллиев круто повернулся к Ларинену:
— Генеральная линия партии не изменилась. Многие пытались ее изменить, но не вышло и не выйдет. Так вот,
Ларинен со скучающим видом перелистывал доклад. Коллиев вздохнул. «Вот какие они, современные руководители. Им все не по душе». А ведь доклад такой, какой должен быть. Не для себя же он старался, для дела. Он всегда делал все для пользы дела. Честно. Принципиально. А эти — Ларинены, современные деятели... Коллиев вздохнул.
— А скажи-ка, почему люди в лесу сидят без горючего? — вдруг спросил Ларинен.
— Как сидят? Должно быть горючее.
— Я только что из лесу. Знаю, что нет.
Коллиев посмотрел на Бородкина. Тот начал объяснять:
— Тут такое дело. Видишь ли, в Хаукилахти не дали машину Степану Никифоровичу. Он позвонил — надо ехать. Ну и послали машину ту, что бензин должна была везти. Думали, успеет. Видно, не успел.
— Эх вы, хаукилахтинцы. Машину не могли дать,— Коллиев бросил презрительный взгляд на Вейкко.— Пора бы машине уже вернуться.
— Может, не дожидаться ее возвращения,— предложил Вейкко.— У вас же есть еще машины. Люди ждут.
— Да некогда. Проект решения не готов.
— Можно и без него. Люди решат...
— Как — без проекта решения?! — Коллиев засмеялся.— Странный совет. Слушай, тут тебе лесопункт, а не...
— А люди сидят без горючего,— оборвал его Вейкко.
— Ну, это они умеют — сидеть.
Вейкко рассердился:
— Как ты говоришь о людях! Ты знаешь, какое у них настроение? Мне стыдно за тебя.— И добавил уже спокойнее: — Но я все-таки попросил бы вас уладить это дела немедленно.
Коллиев стал неохотно одеваться.
— А обед? — растерялась домработница.
Коллиев махнул рукой и, хлопнув дверью, вышел.
Они шли гуськом по поселку. «Ишь, трое здоровых
мужчин среди рабочего дня ходя, как бездельники; делаю и одному нет»,— подумал Вейкко и, отстав от Коллиева
и Бородкина, направился на нижний склад. Начальник обещал послать машину с горючим в лес. Ветер утих, и озеро успокоилось. «Как там муамо?»
«Лебедь» опять мчался через Сийкаярви. Андрей вез Айно Андреевну в Кайтаниеми.
Айно родилась и выросла на этом озере. Сколько ей пришлось плавать по его волнам! И на челноках, и на больших рыбацких лодках. И в бурю, и в тихую погоду. А зимой она ходила через его просторы на лыжах. Да и «Лебедь» не в первый раз везет ее. Ее больные живут во многих деревушках по берегам этого озера.
Правда, в Кайтаниеми, в деревне, где Айно родилась, родственников у нее не осталось. Только на кладбище могила матери и отца. Сестра живет в южной Карелии, учительница. Остальных родственников война разбросала по всему свету. Айно тоже довелось немало повидать с тех пор, как она уехала учиться в Петрозаводск. Была в эвакуации, потом в годы войны поступила в Воронежский медицинский институт. Правда, Воронежским он был только по названию, а находился далеко на востоке страны. Потом приехала в Карелию, работала врачом в Туулилахти. Там тоже называла себя коренной жительницей Туулилахти. А потом Воронов, муж ее, заявил, что Туулилахти в общем- то готов и пора снова ехать в тайгу, туда, где все начинается сначала. Айно не боялась тайги. Тем более что тайга оказалась не где-нибудь, а на берегах ее родного озера. Конечно, это была случайность, но в ней крылась и одна закономерность— Айно была замужем за строителем, строят теперь повсюду, на Сийкаярви тоже...
Ирина ждала на пристани: узнав по стуку мотора «Лебедь», она догадалась, что это едет Айно Андреевна.
— Айно, доченька, спасибо тебе,— обрадовалась Наталия Артемьевна.— Ирина, поставь-ка самовар.
Айно Андреевна вымыла руки и надела халат. Белый халат очень шел ей, она выглядела в нем и строгой и ласковой. Ирина заметила, что чем дальше Айно осматривает больную, тем тревожнее она становится. Нет, по лицу ее ничего нельзя было увидеть. Она улыбалась и шутила. Но движения рук становились все беспокойнее, быстрее, озабоченнее.
— Что с ней? — спросила Ирина.
— Да ничего страшного. Надо одеть ее потеплее, на озере ветер.
— Ты увезешь ее?
— Да, обязательно.
— Но все-таки — что у нее?
— Трудно пока сказать что-либо определенно. В любом случае ее нужно поместить в больницу, исследовать. Может, оперировать.
— Ну, тебе, доченька, виднее. Сама знаешь, как лучше,— сказала Наталия Артемьевна.— Только чаю сперва попей.
За чаем Ирина попыталась расспросить, что же все- таки с матерью Вейкко, но Айно ответила неохотно:
— Может, придется отправить в районную больницу.
— Да? Не лучше ли ей будет у тебя, в Хаукилахти?
— Там больница больше. Кроме того...—Айно сказала совсем тихо,— мне придется оставить на несколько месяцев работу.
— Почему? — Ирина уставилась на Айно и вдруг поняла: — У тебя будет ребенок?
Айно кивнула.
Стали собирать больную в дорогу. Айно попросила Ирину найти Андрея.
— Андрея не видели? — спросила Ирина у мальчишек, встретившихся возле «Лебедя».
— Вон туда ушел...
Андрей все-таки не выдержал и зашел к Наталии. Правда, дела, ради которого он, дескать, пришел, он так и не успел придумать, пока шел к дому. Войдя в избу, он буквально остолбенел. За столом сидел капитан буксира Николай, окруженный всем экипажем своего корабля. Из-за пузатого самовара выглядывали две бутылки «Московской». Лицо капитана было потное и багровое.
В общем-то ничего особенного в этом не было: команда буксира заходила поесть, а то и выпить то в один, то в другой дом — куда было ближе. Но Андрею то, что он увидел, представилось верхом нахальства и величайшим оскорблением как для него лично, так и всему этому дому. Наталия, правда, сидела не за столом, а в сторонку и что-то шила. Хозяйка дома наливала своим гостям чай, потчуя их, как и подобает хозяйке дома.
Андрей стоял на пороге, забыв даже поздороваться.
— Эй, причаливай к столу—угостим.
Ребята с буксира смотрели на него с явным злорадством. Наталия вспыхнула и склонилась к шитью.
Наконец оцепенение у Андрея прошло. Большими шагами он прошел прямо к Наталии и буркнул:
— Пошли.
— Куда? — Наталия подняла голову.
— Садись, Андрей. Чаю хочешь? — захлопотала мать Наталии.
— Одевайся,— приказал Андрей Наталии.— И живо!— А матери он ответил:—Есть тут и без меня охотники до вашего чая.
Николай стал вылезать из-за стола.
— Кто ты такой, чтоб в чужом доме распоряжаться?
Андрей повернулся к Николаю. На лице его была написана решимость. Два матроса успели схватить Николая за руки. Однако им не удалось удержать его. На помощь им ринулись остальные ребята с буксира, и общими усилиями они повалили своего капитана прямо на кровать. Андрей стоял на месте и даже не шелохнулся. Наталия торопливо повязала платок и схватила пальто.
— Пошли.
Только на дворе она спросила:
— Куда ты меня ведешь?
Андрей не ответил. Он направился прямо к «Лебедю». В лодке уже сидели мать Вейкко и Айно Андреевна. Ирина стояла на берегу.
— Андрюшенька, куда? — спросила снова Наталия.
— В Хаукилахти.
— Надолго?
— Навсегда.
Девушка растерянно поглядела на катер, на Андрея, потом на родной дом и улыбнулась Андрею.
— Какой ты... Ирина Матвеевна, скажи маме...— попросила Наталия, залезая в лодку,— скажи ей, что я уехала к Андрею в Хаукилахти.
Мотор затрещал, и катер понесся по озеру. Ирина пошла выполнять просьбу Наталии. В доме у Наталии она чуть было не споткнулась о стул, лежавший у порога. Ребята с буксира с трудом удерживали своего капитана, который вырывался и кричал: «Давай скорее на буксир. Заведем и — полный вперед. Возьмем «Лебедя» на абордаж!»
Хозяйка заохала, заахала. Потом набросилась на гостей:
— Ну, забирайте свои бутылки и — марш отсюда, чтобы духа вашего не было. Здесь вам не кабак...
...Собрание кончилось за полночь. Несмотря на настойчивые просьбы Николая Кауронена, Вейкко не остался ночевать в Кайтасалми. Было чуть посветлее, чем прошлой ночью. Из-за негустого покрова туч пробивался слабый лунный свет.
Вейкко волновался за мать. Перед собранием он попытался позвонить в свою деревню, но в конторе никого не оказалось. Поэтому он не стал задерживаться в Кайтасалми.
Вейкко остался доволен собранием. Даже Бородкин в своем заключительном слове отметил, что собрание прошло на хорошем уровне и что критика была оправданной, хотя и острой. Правда, Ларинен не был уверен, говорил ли Бородкин это искренне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38