— Эй, эй, ты ку­да! При­дет­ся от­ве­чать…
Оли­вье в ужа­се по­вто­рял: «Я ни­че­го не сде­лал, мсье, ни­че­го я не сде­лал!» — бес­смыс­лен­но по­ка­зы­вая на ко­ро­бок швед­ских спи­чек, ко­то­рый еще был у не­го в ру­ке. Кру­гом все кри­ча­ли: «Мань­як, под­жи­га­тель, пи­ро­ман» — но ре­бе­нок не по­ни­мал зна­че­ния этих слов, ко­то­рые важ­но-пре­зри­тель­но про­из­но­си­лись жиль­ца­ми это­го «доб­ро­по­ря­доч­но­го» до­ма, са­мо­до­воль­ны­ми, чин­ны­ми обы­ва­те­ля­ми.
По­дав­лен­ный но­вым уда­ром судь­бы, маль­чик со­всем сник. Он про­сто оце­пе­нел. Да и как бы он вы­рвал­ся из этих тис­ков, ед­ва не раз­дро­бив­ших ему ру­ку? Од­на брю­чи­на у Оли­вье по­рва­лась и сви­са­ла до са­мой сан­да­лии, он был весь в пы­ли, ще­ки из­ма­за­ны са­жей, как у тру­бо­чис­та, и да­же на свет­лых во­ло­сах ос­та­лись гряз­ные сле­ды.
Ко­гда уже кон­ча­ли ту­шить огонь, тас­кая во­ду в вед­рах из по­жар­но­го кра­на во дво­ре, сни­зу по­слы­шал­ся трез­вон при­быв­ших по­жар­ных, вы­зван­ных кем-то из жиль­цов по те­ле­фо­ну, и вско­ре пол­дю­жи­ны мо­лод­цов в ко­жа­ных са­по­гах и мед­ных кас­ках та­щи­ли ог­ром­ный шланг. Они так обиль­но за­ли­ли ко­ну­ру, что чер­ные ре­ки тек­ли к но­гам со­брав­ших­ся во дво­ре зе­вак. За­тем стар­ший по чи­ну вы­нул из кар­ма­на за­пис­ную книж­ку и всту­пил в бе­се­ду с при­врат­ни­цей. Ука­зую­щие пер­сты об­ви­ни­те­лей на­пра­ви­лись на объ­я­то­го па­ни­кой Оли­вье, ко­то­рый за­тряс­ся, слов­но зве­рек, по­пав­ший в кап­кан, вы­рвал­ся из рук дер­жав­ше­го его че­ло­ве­ка, хо­тел скрыть­ся, но лишь ту­по ты­кал­ся в стоя­щих стен­кой лю­дей и был во­дво­рен опять в центр дво­ра, где на гра­ни ис­те­ри­ки от­ча­ян­но топ­тал­ся на мес­те. А тут еще ка­кой-то по­жар­ный мок­рым по­ло­тен­цем хле­ст­нул его по ли­цу. Жен­ский го­лос вы­крик­нул из ок­на:
— Ну ос­тавь­те его в по­кое, он же со­всем ма­лыш!
В от­вет по­сле­до­ва­ло разъ­яс­не­ние, что ро­ди­те­ли обя­за­ны в та­ких слу­ча­ях от­ве­чать, что улич­ные маль­чиш­ки ста­ли про­сто опас­ны­ми… И хоть все это про­дол­жа­лось, в сущ­но­сти, не так дол­го (толь­ко ка­за­лось не­скон­чае­мым, как все­гда бы­ва­ет в тяж­кие ми­ну­ты), мог­ло бы про­дол­жать­ся еще, ес­ли б не раз­дал­ся го­лос, зна­ко­мый, с гру­бо­ва­ты­ми пе­ре­ка­та­ми:
— Ну, лю­ди до­б­рые, све­то­пре­став­ле­ние, что ли, на­сту­пи­ло?
Бу­гра про­шел ме­ж­ду дву­мя по­жар­ны­ми, встал на­про­тив Оли­вье и дру­же­ски ему кив­нул. По­том по­вто­рил сквозь зу­бы: «Ко­нец све­та, ко­нец све­та!» И, по­ло­жив ру­ку на пле­чо Оли­вье, про­дол­жил:
— Све­то­пре­став­ле­ние! Вы и его-то не за­слу­жи­ли!
Его ши­ро­кие пле­чи, боль­шие, как у мед­ве­дя, ла­пы, за­рос­шее бо­ро­дой ли­цо не­воль­но вну­ша­ли поч­те­ние.
Од­на­ко че­ло­век, ко­то­рый дер­жал Оли­вье, зло про­из­нес:
— Но в кон­це кон­цов, мсье, этот ху­ли­ган уст­ро­ил по­ря­доч­ным лю­дям по­жар, к то­му же…
— «По­ря­доч­ным лю­дям!» — за­ры­чал Бу­гра. — Да этих ва­ших «по­ря­доч­ных»… Что вы в этом по­ни­мае­те?!
И, об­ра­тив­шись к мо­ло­дым по­жар­ным, ко­то­рые под­тал­ки­ва­ли лок­тя­ми друг друж­ку, Бу­гра ука­зал на жиль­цов:
— По­смот­ри­те на них по­лу­чше: дву­лич­ные ти­пы, ли­це­ме­ры, тру­сы, ха­ри ост­рож­ные, афе­ри­сты…
— Од­на­ко, мсье…
— А что, вы за всю свою жизнь ни ра­зу не со­зор­ни­ча­ли, а?
Жиль­цы ка­ча­ли го­ло­ва­ми, ста­ра­ясь со­хра­нить сте­пен­ный вид. Они не хо­те­ли под­вер­гать се­бя на­смеш­кам это­го гру­бо­го ти­па. А не­ко­то­рые шеп­та­ли: «Еще один ком­му­нист!» Но Бу­гра, чьи гла­за так и свер­ка­ли ве­сель­ем, по­са­дил Оли­вье се­бе на пле­чи и про­дол­жал го­во­рить то на­ро­чи­то мяг­ко, то гру­бо:
— Итак, вы со­ску­чи­лись тут, да? Се­го­дня же вос­крес­ный день. И как раз раз­вле­че­ние: по­жар в чу­ла­не. По­че­му бы не по­иг­рать в суд? Да по­ди­те вы прочь, па­ла­чи!
Бу­гра по­вер­нул­ся к на­чаль­ни­ку по­жар­ной ко­ман­ды и уч­ти­во ска­зал:
— За­пи­ши­те мой ад­рес, слав­ный ка­пи­тан, ес­ли бу­дут ка­кие-то рас­хо­ды, от­правь­те мне сче­тик… — И до­ба­вил mezza voce : — И я его не оп­ла­чу, чер­та с два, — но слы­шал это один Оли­вье.
Бу­гра про­дик­то­вал свой ад­рес, вос­клик­нул: «При­вет ком­па­нии!» — и по­шел со дво­ра. Оли­вье си­дел у не­го на пле­чах, с гру­стью ду­мая о слу­чив­шем­ся, но Бу­гра бод­ро спус­кал­ся по сту­пе­ням ле­ст­ни­цы Бек­ке­рель и по­сви­сты­вал, как ни в чем не бы­ва­ло. На уг­лу ули­цы Баш­ле ста­рик опус­тил маль­чи­ка на зем­лю и слег­ка шлеп­нул его:
— Хва­тит! Оч­нись! Все это не так страш­но. — И до­го­во­рил уже для се­бя: — Впро­чем, на све­те ни­че­го страш­но­го нет!
Оли­вье за­был по­бла­го­да­рить его. Он оп­ро­ме­тью по­бе­жал к до­му, толь­ко у по­во­ро­та на ули­цу Ла­ба обер­нул­ся раз-дру­гой. Па­па­ша Бу­гра с труб­кой во рту хло­пал се­бя по бед­рам и хо­хо­тал во всю глот­ку.
Глава пятая
Дом но­мер 77 на ули­це Ла­ба счи­тал­ся од­ним из луч­ших. На пя­том эта­же в од­но­ком­нат­ной квар­ти­ре жи­ла да­ма с дву­мя со­бач­ка­ми. Ес­ли ей не под­во­ра­чи­ва­лось так­си на уг­лу ули­цы Баш­ле и при­хо­ди­лось ид­ти пеш­ком к сто­ян­ке на ули­це Кюс­тин, все ме­ст­ные жи­те­ли с ин­те­ре­сом обо­ра­чи­ва­лись ей вслед. Она про­яв­ля­ла к это­му лю­бо­пыт­ст­ву вы­зы­ваю­щее без­раз­ли­чие, но так как бы­ла очень хо­ро­ша со­бой и весь­ма эле­гант­на, то по­лу­чи­ла про­зви­ще Прин­цес­са.
Оли­вье втай­не вос­хи­щал­ся ею: по его по­ня­ти­ям эта да­ма, имя ко­то­рой бы­ло Мад­лен (но все на­зы­ва­ли ее про­сто Ма­до), со­от­вет­ст­во­ва­ла пред­став­ле­ни­ям о на­стоя­щей прин­цес­се. Это­му спо­соб­ст­во­ва­ли ее мод­ные пла­тья, плот­но при­ле­гаю­щие к бед­рам и но­гам, рас­ши­ряю­щие­ся скла­доч­ка­ми толь­ко ни­же ко­лен, и по­ход­ка у нее (из-за вы­со­чен­ных каб­лу­ков) бы­ла мел­кая-мел­кая, так что од­на нож­ка про­вор­но сле­до­ва­ла за дру­гой, буд­то она шла по про­чер­чен­ной на тро­туа­ре ли­нии. Но не­смот­ря на не­ко­то­рую ско­ван­ность дви­же­ний, Ма­до лов­ко управ­ля­лась с дву­мя со­бач­ка­ми — бе­лым ко­бель­ком Ри­ком и чер­ной суч­кой Рак, удер­жи­вая их на двой­ном ко­жа­ном по­вод­ке.
Жен­щи­на бы­ла тон­кой и гиб­кой, как лиа­на, го­лов­ка ее ка­за­лась яр­ким цвет­ком на изящ­ном сте­бель­ке. Свет­лые, то­на пла­ти­ны ло­ко­ны, бро­ви, под­ве­ден­ные тон­чай­шим ка­ран­да­шом, го­лу­бые гла­за, ок­ру­жен­ные лег­кой дым­ча­той те­нью и при­ят­но от­те­нен­ные за­гну­ты­ми рес­ни­ца­ми, глад­кая блед­ная ко­жа, пра­виль­ный но­сик, яр­кий ма­ли­но­вый, как ла­ки­ро­ван­ный, рот, и ко все­му это­му сия­нию при­бав­лял­ся не­ве­ро­ят­ный блеск де­ше­вых юве­лир­ных ук­ра­ше­ний фир­мы Бур­ма, ко­то­рые ре­бен­ку ка­за­лись не­опи­суе­мой рос­ко­шью.
Жи­те­ли ули­цы не­до­люб­ли­ва­ли Прин­цес­су за то, что ни­че­го о ней тол­ком не зна­ли. Это и бы­ло ос­но­ва­ни­ем для не­доб­ро­же­ла­тель­ных слу­хов. «Она ку­тит во­всю!» — го­во­ри­ла с мно­го­зна­чи­тель­ным ви­дом Аль­бер­ти­на. «Че­го там, не де­ше­вая ку­роч­ка!» — иг­ри­во до­бав­лял Гас­ту­не. «На­вер­ня­ка у ко­го-то на со­дер­жа­нии, вот толь­ко не вид­но, что­бы к ней хо­ди­ли!» — удив­ля­лась ма­дам Па­па. Все эти сплет­ни и осо­бен­но тон, ко­то­рым по­доб­ные из­мыш­ле­ния вы­ска­зы­ва­лись, раз­дра­жа­ли Оли­вье, но он не знал, как их пре­сечь. В Ма­до бы­ло не­что, род­нив­шее ее с его ма­те­рью, ка­кая-то не­изъ­яс­ни­мая пре­лесть, тон­кое изя­ще­ст­во, ко­то­рым бы­ло от­ме­че­но ка­ж­дое ее дви­же­ние. Ко­гда она встре­ча­лась маль­чи­ку на ле­ст­ни­це, Оли­вье роб­ко гля­дел ей вслед, а ко­гда она про­хо­ди­ла, дол­го вды­хал за­пах ее ду­хов. Кто из муж­чин на ули­це не смот­рел меч­та­тель­но на ее строй­ные но­ги в шел­ко­вых чул­ках, на ее гиб­кую фи­гур­ку, не вос­хи­щал­ся све­же­стью ее рук, кра­си­вым ртом и той не­при­ну­ж­ден­но­стью по­ве­де­ния, что под­стре­ка­ет к мыс­лям о дос­ти­жи­мо­сти не­воз­мож­но­го. В сущ­но­сти, мно­гие по­ни­ма­ли, что она во­все не та­кая, как о ней бол­та­ют, но ведь ка­ж­до­му хо­те­лось чем-то отом­стить за ее не­при­ступ­ность.
Од­на­ж­ды ут­ром, ко­гда Оли­вье си­дел на сту­пе­нях у по­ро­га до­ма и чи­тал жур­наль­чик «Кри-кри », про­хо­див­шая ми­мо Ма­до скло­ни­лась над ним и лас­ко­во по­тре­па­ла ру­кой по во­ло­сам. Так как гру­ст­ные гла­за Оли­вье об­ра­ти­лись к ней, Ма­до ему улыб­ну­лась и ска­за­ла, по­смот­рев в сто­ро­ну га­лан­те­рей­ной ла­воч­ки: «Ах! Это и есть тот са­мый ма­лыш…» Она вспом­ни­ла, что ви­де­ла его не­дав­но но­чью од­но­го на пло­ща­ди Тертр — он си­дел там, пря­чась за стуль­я­ми, а по­том уд­рал. Же­лая его при­ру­чить, она ти­хо по­гла­ди­ла маль­чи­ка по ще­ке, точ­но так же, как де­ла­ла это, лас­кая ка­кое-ни­будь гра­ци­оз­ное жи­вот­ное.
Лас­ка бы­ла та­кой неж­ной, что Оли­вье по­ро­зо­вел от удо­воль­ст­вия. Ко­гда Ма­до уда­ли­лась, он при­ло­жил ру­ку к ще­ке, буд­то это мог­ло про­длить при­ят­ное ощу­ще­ние.
Ока­зы­ва­ет­ся, Ана­толь, ко­то­рый тер в этот мо­мент о тро­ту­ар сли­во­вую кос­точ­ку, чтоб сде­лать из нее сви­сток, за­ме­тил эту ко­рот­кую сцен­ку. Он тут же по­до­звал Кап­де­ве­ра, Ра­ме­ли и Туд­журь­я­на, чтоб со­об­щить им но­вость:
— Эй! Пар­ни! Ма­лыш­ка Олив втре­скал­ся в Прин­цес­су… Ай-ай!
Те при­бе­жа­ли, на­ча­ли хо­хо­тать и хло­пать ру­ка­ми по жур­наль­чи­ку, ко­то­рый раз­гля­ды­вал Оли­вье. Кап­де­вер ввер­нул на­счет Ма­до гряз­ное слов­цо, а Туд­журь­ян ра­зи­нул до ушей свой ду­раш­ли­вый рот и при­нял­ся за­ве­рять, что ес­ли б он за­хо­тел, то смог бы, мол, эту Прин­цес­су… ну и так да­лее, а Ра­ме­ли до­ба­вил еще, что ко­гда он вы­рас­тет, то бу­дет пла­тить сколь­ко тре­бу­ет­ся «за этих вот са­мых».
Оли­вье сло­жил «Кри-кри », рас­крыл жур­наль­чик «Эпа­тан », по­жал пле­ча­ми и спо­кой­но ска­зал:
— Из­де­вай­тесь сколь­ко угод­но! Что бы вы ни бол­та­ли, пле­вать мне на это!
И Бу­гра про­из­нес из ок­на: «От­лич­но!»
Про­шло две не­де­ля по­сле про­ис­ше­ст­вия с по­жа­ром, но бес­по­кой­ст­во Оли­вье не ис­чез­ло. А что бу­дет зав­тра — вдруг он опять не­воль­но сде­ла­ет что-то пло­хое? Хо­тя Жан и Эло­ди все еще не зна­ли о его зло­клю­че­нии, мно­гие лю­ди в квар­та­ле на­вер­ня­ка уже слы­ша­ли о том, что про­изош­ло: злых язы­ков хва­та­ет. По­это­му, ес­ли в ка­ком-ни­будь раз­го­во­ре упо­ми­на­лось сло­во «огонь» или «спич­ки», Оли­вье чув­ст­во­вал пря­мую уг­ро­зу.
Од­на из улич­ных за­бав как раз и со­стоя­ла в том, чтоб вер­ти­каль­но по­ста­вить спич­ку на ко­ро­бок, под­пе­реть ее ука­за­тель­ным паль­цем, а за­тем од­ним щелч­ком за­ста­вить вспых­нуть и взле­теть; это бы­ло так кра­си­во — ого­нек ле­тел по воз­ду­ху, как фей­ер­верк. Су­ще­ст­во­вал еще це­лый ряд фор­те­лей, ко­то­рые мож­но бы­ло про­де­лы­вать со спич­ка­ми: вты­кать их, к при­ме­ру, в кар­тош­ку, чтоб изо­бра­зить ка­кое-то жи­вот­ное, или же лов­ко ис­поль­зо­вать в за­ба­вах под на­зва­ния­ми «но­вый счет», «руль ве­ло­си­пе­да», «склеи­ваю­щие­ся спич­ки» пли «спи­чеч­ный мос­тик».
За­кос­не­лый греш­ник Оли­вье до­был се­бе но­вый ко­ро­бок швед­ских спи­чек, ко­то­рые он за­жи­гал од­ну за дру­гой, бы­ст­ро кру­тя их, чтоб ого­нек ско­рей раз­го­рал­ся, или дер­жа в вы­тя­ну­той ру­ке, как свеч­ку. Тем не ме­нее он не за­был сво­их опа­се­ний, ста­рал­ся про­яв­лять ос­то­рож­ность, иг­рать в от­да­лен­ных от жи­лья мес­тах — на од­ном из пус­ты­рей Мон­мар­тра. Не­ко­то­рое вре­мя он во­об­ще из­бе­гал ле­ст­ни­цы Бек­ке­рель, бо­ясь не­при­ят­ных встреч.
На ули­це все еще тол­ко­ва­ли о бу­ду­щем Оли­вье. Гас­ту­не за­пус­кал ко­рич­не­вые от ни­ко­ти­на паль­цы в свои ко­рот­кие чер­ные с про­се­дью усы и про­ро­чил Оли­вье пре­бы­ва­ние в при­юте об­ще­ст­вен­но­го при­зре­ния или в во­ен­ной шко­ле «Де­ти Ар­мии», а то и ко­вар­но на­ме­кал на си­рот­ский дом или да­же на дет­скую ис­пра­ви­тель­ную тюрь­му. В срав­не­нии со всем этим раз­го­во­ры Аль­бер­ти­ны Хак о его дя­де (у ко­то­ро­го не­пло­хое ме­сто под солн­цем, да, по-ви­ди­мо­му, он еще и не очень злой че­ло­век) ка­за­лись бо­лее ро­ман­тич­ны­ми и жиз­не­ра­до­ст­ны­ми, так что сие при­бе­жи­ще вы­гля­де­ло бо­лее при­ем­ле­мым. И ма­дам Па­па то­же изо­бра­жа­ла идил­лию, рас­пи­сы­вая, как де­душ­ка и ба­буш­ка из де­рев­ни Сог в де­пар­та­мен­те Верх­ней Луа­ры обу­ют ре­бен­ка в чер­ные ка­лош­ки.
Па­па­ша Бу­гра, ворч­ли­вый го­ро­жа­нин, скло­нял­ся имен­но к это­му ва­ри­ан­ту. Как-то ве­че­ром, ко­гда маль­чик при­нес ему со­б­ран­ные в му­сор­ном ящи­ке од­но­го рес­то­ра­на лом­ти хле­ба для кро­ли­ков и мор­ских сви­нок, Бу­гра за­те­ял дол­гий раз­го­вор о сель­ских ра­до­стях. Оли­вье на­чал ему рас­ска­зы­вать о сво­их род­ных со сто­ро­ны от­ца, то не­мно­гое, что о них слы­шал.
Оли­вье не знал сво­его де­душ­ку — куз­не­ца, ко­то­рый са­мо­стоя­тель­но нау­чил­ся чи­тать и стал в се­ле че­ло­ве­ком, все­ми ува­жае­мым. О ба­буш­ке он то­же со­хра­нил весь­ма жал­кие вос­по­ми­на­ния — пом­нил глав­ным об­ра­зом ее пе­ред­ник из сит­ца в крас­ных и бе­лых клет­ках, ко­то­рый она на­де­ва­ла в тот един­ст­вен­ный раз, ко­гда они сви­де­лись. Маль­чи­ку бы­ло то­гда не боль­ше че­ты­рех лет. Его отец Пьер Ша­то­неф, кра­си­вый муж­чи­на с ма­то­вой ко­жей ли­ца и за­че­сан­ны­ми на­зад во­ло­са­ми, гор­де­ли­во но­сив­ший свои за­ви­тые щип­ца­ми и сма­зан­ные по­ма­дой си­не­ва­то-чер­ные усы, был то­гда еще жив. Он был ра­нен на вой­не, к то­му же по­пал «под газ» (это вы­ра­же­ние бы­ло не­яс­но ре­бен­ку), силь­но хро­мал, и ему бы­ло не­лег­ко вы­брать­ся на Ли­он­ский во­кзал, что­бы встре­тить там ба­буш­ку. А она по­па­ла в Па­риж в пер­вый раз, впро­чем, и в по­след­ний. Ста­руш­ка бы­ла в кре­сть­ян­ском чеп­це из кру­жев го­ро­да Пюи, с ли­ло­вой лен­той, при­ко­ло­той бу­лав­кой с чер­ным ага­том, две се­дые ко­сич­ки спус­ка­лись ей на уши. Ко­жа ее уг­ло­ва­то­го ли­ца от­ли­ва­ла жел­тиз­ной, как ста­рый пер­га­мент, а прон­зи­тель­ный взгляд су­ро­вых го­лу­бых глаз от­нюдь не ка­зал­ся неж­ным. Ба­буш­ка, жи­тель­ни­ца гор­но­го рай­она, но­си­ла, как все де­ре­вен­ские ста­ру­хи, чер­ную оде­ж­ду и при­хра­мы­ва­ла в сво­их но­вых бо­тин­ках, ибо при­вык­ла хо­дить в де­ре­вян­ных са­бо. Прие­хав, она сра­зу ка­те­го­ри­че­ски зая­ви­ла, что Па­риж — это стра­на ди­ка­рей, и но­ги ее тут боль­ше не бу­дет, при­чем это бы­ло ска­за­но на­по­ло­ви­ну по-го­род­ско­му, на­по­ло­ви­ну на ко­ло­рит­ном ме­ст­ном диа­лек­те.
Как толь­ко ре­бе­нок уви­дел ее вни­зу на ули­це, под ру­ку с от­цом, он так стре­ми­тель­но пом­чал­ся вниз, что упал, по­ра­нил се­бе как раз по­се­ред­ке верх­нюю гу­бу, от­че­го впо­след­ст­вии ос­тал­ся лег­кий шрам, и сло­мал один из мо­лоч­ных зу­бов. При­шлось его уте­шать, вес­ти в ап­те­ку, да­вать ле­кар­ст­во, и все эти не­при­ят­но­сти пре­вы­си­ли ра­дость, ко­то­рую он пред­вку­шал от встре­чи с «ба­бу­сей». Маль­чик так и не ус­пел по­лу­чше уз­нать ее — в тот же ве­чер она уе­ха­ла к сво­ей до­че­ри — же­не дя­ди с Се­ве­ра. Но с тех пор два или три раза в год, а 1 ян­ва­ря и 15 ав­гу­ста, в день свя­той Ма­рии, уж не­пре­мен­но, Оли­вье усерд­но стро­чил ей пись­ма и, сле­дуя со­ве­там стар­ших, мо­но­тон­но рас­спра­ши­вал ба­буш­ку о ее здо­ро­вье, о здо­ро­вье «де­ду­си», рас­ска­зы­вал о по­го­де и за­кан­чи­вал: «Вас креп­ко-креп­ко це­лу­ет лю­бя­щий вас и час­то вас вспо­ми­наю­щий внук Оли­вье ».
Сле­ду­ет еще вспом­нить и о внеш­нем об­ли­ке муж­чин этой се­мьи. В ро­ду сель­ских куз­не­цов все­гда бы­ли креп­кие пар­ни с ши­ро­кой гру­дью, мус­ку­ли­сты­ми ру­ка­ми, все они гром­ко го­во­ри­ли, смея­лись от всей ду­ши и за­став­ля­ли свою на­ко­валь­ню зве­неть от за­ри до за­ри. Оли­вье был со­всем ма­лы­шом, ко­гда ус­лы­шал по­ве­ст­во­ва­ние о под­ви­гах сво­его двою­род­но­го де­да Эр­не­ста, ве­се­ло­го дра­чу­на в дни яр­ма­рок, за­щит­ни­ка крас­ных идей в этом краю «бе­лых» (о жи­те­лях де­рев­ни Сог го­во­ри­ли так: в од­ной ру­ке чет­ки, в дру­гой — нож), да к то­му же слыв­ше­го от­ча­ян­ным баб­ни­ком. Оли­вье, ко­то­рый лег­ко при­хо­дил в вос­торг, по­чи­тал это­го де­душ­ку од­но­вре­мен­но и ры­ца­рем Ба­яр­дом, и сред­не­ве­ко­вым кре­сть­я­ни­ном Ве­ли­ким Фер­ре из книг по ис­то­рии. Что же ка­са­ет­ся са­мой куз­ни­цы, о ко­то­рой ему рас­ска­зы­вал отец, то она в во­об­ра­же­нии маль­чи­ка при­об­ре­ла об­раз пря­мо-та­ки кос­ми­че­ский; ме­хи из бычь­ей ко­жи, раз­ду­ва­ясь, вен­ча­ли пла­мень с вет­ром, че­ло­ве­че­ская плоть бо­яз­ли­во пря­та­лась от брызг до­крас­на рас­ка­лив­ше­го­ся ме­тал­ла, го­ря­щие уг­ли вы­ме­ты­ва­ли во все сто­ро­ны ве­се­лые ог­нен­ные язы­ки, а глот­ки доб­ро­го чер­но­го ви­на уто­ля­ли жа­ж­ду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37