Им ему и пришлось воспользоваться.
– Знаю, – сказал Герасимов.
– Кто? – переспросил Никитин.
Герасимов собрался с духом. Если он сейчас ошибется, это может стоить ему карьеры. Но ведь есть вероятность, что и угадает.
– Иван Марьев, – уверенно сказал Герасимов, – Отмороженный.
– Верно, – кивнул головой Никитин. – Я и сам так думаю.
«Однако...» – подумал Герасимов. Больше никаких мыслей в его голове не было.
Никитин, не замечая состояния своего главного аналитика, прошелся по кабинету в явном возбуждении. У него достаточно было и мыслей, и версий, и предположений. Из которых он упорно склонялся к одной. Может быть, ему просто хотелось, чтобы именно эта версия оказалась истинной, может быть, его интуиция, значительно более развитая, чем у Герасимова, подсказывала этот вариант, но до уверенности в своей правоте ему оставался всего один шаг. Нужно было связать вместе, в один узел, все торчащие пока в разные стороны концы.
И Герасимов это вовремя сообразил. Не важно, в конце концов, окажется ли он в итоге прав. Сейчас важно было выдать обобщающую версию, включающую в себя все требующие объяснения факты и объясняющую все мотивы. Что-то вроде теории относительности, включающей в себя законы Ньютона в виде частного случая.
У Герасимова были некоторые проблемы с интуицией, но зато он обладал отлично развитым и четко работающим логическим, аналитическим аппаратом. А одно стоило другого. Да и в психологии он, хоть немного, но все же разбирался. Настолько, чтобы понять, что сегодня все мысли генерала Никитина заняты единственной фигурой, неожиданно всплывшей в его памяти.
«Воскресший» из небытия Владимир Крестов, – напряженно размышлял Герасимов. – Вот кого нужно связать с Марьевым... Раз уж мы с Никитиным решили, что террорист именно он. Или это я один решил? Не-ет... Никитину такой вариант очень понравился. Ох и любит этот старый козел сводить какие-то личные счеты!»
– Марьев... Отмороженный... – размышлял тем временем Никитин, расхаживая по кабинету. – Что-то я тут до конца не пойму. Каким же образом он связался с привидением Вовки Крестова?..
И тут Герасимова посетило вдохновение. Такое с ним иногда случалось. И было, как правило, верным предвестником повышения по службе.
– Крестов! – воскликнул он. – Так это же Крестный! Тот самый неуловимый старый урод, которого мы чуть не взяли в заброшенном доме отдыха около Балашихи. После того, как Отмороженный устроил нам на Казанском вокзале ту идиотскую разборку с горой трупов. И в очередной раз ушел. Ну, Крестный же!
Герасимову уже не казалось странным и не аргументированным его предположение о том, что в Поволжье «работал» Отмороженный. Все вдруг стало на редкость логичным и увязанным.
– Да ну же, Никитин! – горячился Герасимов. – Твой воскресший друг и есть тот самый Крестный, на которого работает Иван Марьев! Отмороженный! Ведь все же сходится одно к одному!
Никитин, в противоположность горячившемуся Генке Герасимову, вся экспрессия которого определялась возбуждением от разрешенной, наконец, сложной задачи, оставался спокоен. Его лицо не выражало удовлетворения, оно, скорее, было исполнено скорби.
– Не горячись, мальчик, – сказал он слишком спокойно для генерала ФСБ, решившего сложную задачу. – Вижу, что Крестный... Я с этим...
Никитин поморщился.
– ...Крестным... вместе не один год прожил. Жизнью не раз рисковал – бок о бок с ним. А теперь вот... так получается.
Герасимов внутренне напрягся. Момент был такой, что на нем можно было очень хорошо погреть руки. И даже спихнуть Никитина. Если он, конечно, пойдет дальше в только что обозначившемся направлении. Вопрос заключается только в том, какие шансы имеет сам Герасимов на то, что именно его назначат на место генерала Никитина. Если оно, конечно, освободится...
Герасимов прикинул все за и против, взвесил еще раз свои перспективы на назначение, прикинул потери, которые его ожидают, если Никитин так или иначе выкрутится, и решил, что овчинка выделки не стоит. Молод, молод был еще Герасимов, да и опыта боевого маловато... Рано идти ва-банк. Поэтому он решил не провоцировать генерала на проявление ностальгически дружеских чувств в отношении Владимира Крестова-Крестного, за которым числилась организация о-о-чень крупных убийств в Москве...
А ведь стоит только записать на диктофон сентиментальные излияния руководителя федеральной службы безопасности генерала Никитина, да передать в службу безопасности Президента, благо, портативный диктофон Герасимов всегда имел при себе, – мало ли зачем может пригодиться. Сегодняшние, например, «воспоминания» Никитина он записал, – для себя, для истории, наконец. У Герасимова была целая коллекция пленок с записями, содержащими очень разную и очень интересную информацию... И кое-кого, правда, пониже Никитина рангом, он мог утопить уже сегодня. Но не видел в этом для себя особой выгоды.
«Нет, за Никитина нужно пока держаться крепко, – подумал Герасимов. – И его держать на плаву, насколько это в моих силах и возможностях... В конце концов, с ним у меня контакт очень хороший. И не скрывает он от меня почти ничего..»
– Товарищ генерал, – выбрал он самое идиотское обращение – «по форме» – но ведь он и пытался сейчас выглядеть идиотом, – разрешите напомнить вам о вашем профессиональном долге. Вы, товарищ генерал, не должны поддаваться расслабляющим воспоминаниям о дружбе с этим человеком... Сейчас он ваш враг.
Никитин смотрел на него спокойно и не перебивал. У Герасимова от его спокойствия пробежал неприятный холодок по спине.
– Спасибо, Гена, – сказал он, наконец, совершенно бесстрастно, не улыбнувшись, не повысив голоса. – Иди. Ты пока свободен.
«О, черт! – мысленно стукнул себя кулаком по лбу Герасимов. – Переиграл!»
Оставшись один, Никитин достал из своего личного сейфа бутылку коньяка, которую купил только сегодня утром, но оставалось там уже едва-едва, чтобы дно прикрыть, выплеснул из нее остатки прямо в рот и бросил пустую бутылку в мусорную корзину.
«Ничего этот сопляк не понял, – удовлетворенно подумал Никитин о своем заместителе Геннадии Герасимове. – Я очень хочу убить своего воскресшего друга Вовку Крестова. Именно его, а не какого-то Крестного, которого я никогда в глаза не видел...»
Глава восьмая.
И Никитин ринулся в атаку. Герасимов поначалу вообще ничего не понимал в его действиях и переживал за свой промах в последнем разговоре, который, как он полагал, послужил причиной охлаждения их отношений и нарушения сложившегося контакта с генералом, но потом до него дошло, что он просто наивный щенок по сравнению со своим многоопытным шефом. Не во всем, конечно, но в плане активности и решительности действий... Понял он и то, что не было никакого охлаждения со стороны Никитина, просто тому было сейчас не до Герасимова. Ситуация определилась и требовала действий, а не размышлений.
Никитин, был уверен в том, что Крестный... Нет, не мог он называть его этим чужим именем... Что Володька Крестов не отступится от своего плана, раз уж он начал его воплощать в жизнь. Крестов всегда думал очень долго, но решив что-то, стоял на своем и шел к цели, какие бы препятствия на пути не возникали. Он просто убирал с лица земли эти препятствия, будь то люди или обстоятельства. Причем никогда не делал это своими руками. Всегда находил талантливого исполнителя, как тогда, в Сальвадоре, нашел Никитина, чтобы ограбить Национальный банк...
В истории, которую Никитин рассказал Герасимову об операции, проведенной им и Крестовым, правдой было не все. Вернее, действительности она соответствовала только до того момента, когда они с Крестовым принесли рюкзаки с деньгами на тайную квартирку в пригород Сан-Сальвадора. А дальше там началось такое, о чем Никитин никогда бы и никому не рассказал. Никитин заметил тогда какое-то неадекватное поведение Крестова, какую-то нервозность в нем, но ему мешало возбуждение от миллионов долларов, которые были набиты в его рюкзак и мешали сосредоточиться, маня перспективами, открывающимися вместе с обладанием ими.
Конечно, ни в какой Парагвай Никитин не собирался, а от одной мысли стать обладателем кофейной плантации у него сводило скукой скулы. Он даже не был уверен, что в этом долбаном Парагвае вообще выращивают этот долбаный кофе. А в разговоре с Герасимовым и совсем «лажанулся», вложив в уста Романовского фразу, в которой тот перепутал столицы Парагвая и Уругвая.
Не собирался, конечно, и Крестов ни в какую Бразилию! Да только идиот мог рассчитывать влезть в бразильский футбольный тотализатор со своими миллионами. Для этого надо родиться в Бразилии. И причем – обязательно – бразильцем. Это же одна из немногих, но известных на весь мир очень узко национализированных криминальных структур. Иностранцу в ней делать нечего. Уж кем-кем, а идиотом Крестов не был. Не собирался он в Бразилию. Хотя, куда-нибудь он должен был собираться. Не в САльвадоре же он собирался оставаться! Это был бы идиотизм покруче...
Но вот о том, что же все-таки собирался делать Крестов, Никитин узнал слишком поздно. Бессознательно регистрировавшиеся им факты каких-то «неправильностей» в поведении Крестова сложились в его голове только в тот момент, когда он получил по ней такой удар рукояткой пистолета, что через двадцать секунд вырубился, уверенный в том, что эта сволочь его сейчас пристрелит. Он успел запомнить только направленный на него ствол и последнюю фразу, произнесенную Крестовым: « Мне очень жаль, но Боливар не выдержит двоих...» Чертов пижон! Начитался идиотских романтических книжек. Супермена из себя строил, а пристрелить тогда Никитина не решился, испугался чужой смерти! Как же он, наверное, своей-то смерти боится...
Короче, когда Никитин минут через пять очнулся в квартире не было ни Крестова, ни денег. В тот момент Никитин и поклялся себе когда-нибудь убить Крестова. Не из-за денег. Из-за предательства.
Очнувшись, Никитин сразу же понял, что самому ему Крестова уже не достать. Не стоило труда Никитину определить, что в сарае, стоящем во дворе дома, Крестов успел припрятать небольшой полугрузовой «фольксваген». Погрузить в него деньги, которые Никитин помог Крестову донести из банка, было делом минутым. Никитин догнать Крестова уже не смог бы. Это, наверное, понял и Крестов, оставив Никитина в живых. Но он не учел тогда одного – того, что руководителем всей местной сети КГБ был в то время Романовский, вместе с которым Никитин исколесил полсвета, съел полпуда соли и полпуда перца чили и отправил на тот свет не одну сотню людей.
Ни к кому другому Никитин не смог бы обратиться со своей бедой. А для него предательство было именно – беда. И Романовский знал это, он поверил, что Никитиным движет не месть за потерю своей доли украденных денег, а жажда возмездия бывшему другу за предательство. И тогда в игру вступила структура, против которой бессилен был не только Крестов, но и любой другой на его месте. Да и на любом другом месте – тоже. Потому, что эта структура была на тот момент всесильной.
Крестова взяли через час после того, как Никитин пришел к Романовскому. В Сальвадоре сделать это было просто, поскольку шоссе и в самом деле было единственным и вело, как и любая дорога, всего в два конца. Двинулся Крестов, конечно же, в сторону Гватемалы, уж он-то не боялся никакой мифической радиации.
Взяли и Крестова, взяли и деньги. В аэропорту столицы Гватемалы, городе с таким же названием, при попытке купить самолет. И Романовскому, как он ни вздыхал при этом, пришлось-таки отправить деньги в Мексику, на спецсчет ГКБ. Как ни лаком был кусок, но Романовский понимал, что теперь шила в мешке не утаишь, можно лишь отмазать кого-то от этого дела. Структура таких кусков из своих зубов не выпустит. И если будешь продолжать за этот кусок держаться, проглотит тебя вместе с этим лакомым куском.
Никитина Романовский отмазал, но при этого пришлось заодно отмазать и Крестова. И поскольку всегда потом оставался их непосредственным начальником, всегда следил, чтобы они не встречались друг с другом. Никитин и Крестов с тех пор всегда получали служебные задания, как минимум, на разных континентах.
В Афгане их свел случай. Романовский, когда узнал из рапорта о гибели Крестова, отозвал Никитина в Москву и на неделю посадил под арест, пообещав ему, что если он окажется причастным к этому делу, то пойдет под трибунал. Докопаться до истины, которая, как теперь выяснилось, лежала вообще в другой стороне, помешали события в Афганистане, заслонившие собой мелкие разборки. Да и легче было Никитину поверить, чем узнать, как там случилось на самом деле. И Романовский решил Никитину поверить.
Крестов, подпольными путями перебравшись в Москву, с годами стал Крестным, захватив себе одно из очень хороших авторитетных мест в московском криминальном подполье. И когда узнал, что Никитин руководит одним из силовых ведомств, сразу понял, что эму угрожает очень серьезная опасность. Крестов знал, что Никитин никогда в жизни не простит ему того предательства в Сальвадоре. Потому, что очень хорошо знал Никитина.
Можно было бы, конечно, и уйти на заслуженный покой, раствориться в небытии, как это ему уже не раз удавалось, но воспоминание об упущенных в Сальвадоре долларах не давало ему покоя. Он мечтал еще раз пережить это ощущение всемогущества, какое он испытал, уходя с двумя рюкзаками из квартиры, в которой валялся на полу оказавшийся «лохом» Никитин. Да и обида, пережитая им в Гватемале, когда какие-то гебовские молодые шестерки, которым лишь бы выслужиться, вырвали из его рук так красиво и легко добытые деньги, не давала ему покоя. Он был готов пожертвовать чем угодно, чтобы отомстить унизившей его структуре.
Когда Союз развалился, и КГБ трансформировался в разные другие структуры, Крестов понял, что правоприемницей его обиды стала сама Россия, в которой его ничего не держало, кроме желания отомстить.
Итак, Никитин был на сто процентов уверен в том, что план Крестова будет повторять уже знакомые ему схемы. Одна из главных его составляющих – провоцирование паники угрозой радиоактивного заражения. Крестов постарался теперь прикрыть действия своего террориста еще и националистической истерией, которую усердно раздували московские, в основном, газеты.
«Ну, что ж, – подумал Никитин, с газет и начнем...» И приказал Герасимову срочно вызвать в Москву командира спецотряда «Белая стрела» Сергея Коробова вместе с десятком его бойцов.
Коробов прибыл через два часа, прилетев на вертолете, и сразу же явился к генералу Никитину. Он был зол на весь белый свет, главным образом из-за того, что постоянно опаздывал на несколько часов туда, где только что побывал террорист. Просидев у Никитина в кабинете час, он вышел от него еще злее. Он не все понял из того, что говорил ему Никитин, но в его голове четко засело имя – Иван Марьев, Отмороженный. На этого человека Коробов давно уже точил зуб, горя жаждой мести за смерть двух своих друзей, зверски убитых Отмороженным. Коробов вновь рвался в Поволжье, по которому мотался где-то Иван Марьев, готовясь совершить новый терракт, но Никитин приказал остаться в Москве. Сказал, что здесь есть дело поважней.
...Вечером того же дня произошла трагедия в редакции газеты «Эхо России». Редакция располагалась на четвертом этаже одного из ведомственных зданий, где арендовала несколько комнат. Очередной номер был успешно подготовлен к выпуску, сверочные полосы подписаны главным редактором в печать, корректоры разошлись, выпускающий редактор уехал на редакционной машине в типографию. В редакции остался один главный редактор, Ринат Аблязов, писавший в своей газете под псевдонимом Иван Русаков. Он решил подождать, пока вернется машина из типографии, чтобы отвезти его домой, а пока, чтобы не терять времени, решил написать статью для следующего номера.
Только что он созвонился по контактному телефону с Крестным, и тот сообщил ему, что деньги за завтрашний номер переведены на его личный счет а банке – восемнадцать тысяч долларов – по одной за каждый материал номера. Но главное – Крестный дал информацию для следующего номера. Такую информацию, что за нее любая газета заплатила бы любую цену, а «Эху России» она досталась бесплатно. Мало того, за каждый газетный материал, написанный по этой информации, Аблязов получал по тысяче долларов. Причем, писал он их не все сам, давал редакционные поручения своим журналистам. Деньги, полученные от Крестного, конечно же, брал себе. Журналистов, считал главный редактор, нужно держать в черном теле. Чтобы злее были.
Информация, полученная от Крестного, была первый сорт. Сегодняшней ночью будет взорван химический комбинат в Новочебоксарске.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
– Знаю, – сказал Герасимов.
– Кто? – переспросил Никитин.
Герасимов собрался с духом. Если он сейчас ошибется, это может стоить ему карьеры. Но ведь есть вероятность, что и угадает.
– Иван Марьев, – уверенно сказал Герасимов, – Отмороженный.
– Верно, – кивнул головой Никитин. – Я и сам так думаю.
«Однако...» – подумал Герасимов. Больше никаких мыслей в его голове не было.
Никитин, не замечая состояния своего главного аналитика, прошелся по кабинету в явном возбуждении. У него достаточно было и мыслей, и версий, и предположений. Из которых он упорно склонялся к одной. Может быть, ему просто хотелось, чтобы именно эта версия оказалась истинной, может быть, его интуиция, значительно более развитая, чем у Герасимова, подсказывала этот вариант, но до уверенности в своей правоте ему оставался всего один шаг. Нужно было связать вместе, в один узел, все торчащие пока в разные стороны концы.
И Герасимов это вовремя сообразил. Не важно, в конце концов, окажется ли он в итоге прав. Сейчас важно было выдать обобщающую версию, включающую в себя все требующие объяснения факты и объясняющую все мотивы. Что-то вроде теории относительности, включающей в себя законы Ньютона в виде частного случая.
У Герасимова были некоторые проблемы с интуицией, но зато он обладал отлично развитым и четко работающим логическим, аналитическим аппаратом. А одно стоило другого. Да и в психологии он, хоть немного, но все же разбирался. Настолько, чтобы понять, что сегодня все мысли генерала Никитина заняты единственной фигурой, неожиданно всплывшей в его памяти.
«Воскресший» из небытия Владимир Крестов, – напряженно размышлял Герасимов. – Вот кого нужно связать с Марьевым... Раз уж мы с Никитиным решили, что террорист именно он. Или это я один решил? Не-ет... Никитину такой вариант очень понравился. Ох и любит этот старый козел сводить какие-то личные счеты!»
– Марьев... Отмороженный... – размышлял тем временем Никитин, расхаживая по кабинету. – Что-то я тут до конца не пойму. Каким же образом он связался с привидением Вовки Крестова?..
И тут Герасимова посетило вдохновение. Такое с ним иногда случалось. И было, как правило, верным предвестником повышения по службе.
– Крестов! – воскликнул он. – Так это же Крестный! Тот самый неуловимый старый урод, которого мы чуть не взяли в заброшенном доме отдыха около Балашихи. После того, как Отмороженный устроил нам на Казанском вокзале ту идиотскую разборку с горой трупов. И в очередной раз ушел. Ну, Крестный же!
Герасимову уже не казалось странным и не аргументированным его предположение о том, что в Поволжье «работал» Отмороженный. Все вдруг стало на редкость логичным и увязанным.
– Да ну же, Никитин! – горячился Герасимов. – Твой воскресший друг и есть тот самый Крестный, на которого работает Иван Марьев! Отмороженный! Ведь все же сходится одно к одному!
Никитин, в противоположность горячившемуся Генке Герасимову, вся экспрессия которого определялась возбуждением от разрешенной, наконец, сложной задачи, оставался спокоен. Его лицо не выражало удовлетворения, оно, скорее, было исполнено скорби.
– Не горячись, мальчик, – сказал он слишком спокойно для генерала ФСБ, решившего сложную задачу. – Вижу, что Крестный... Я с этим...
Никитин поморщился.
– ...Крестным... вместе не один год прожил. Жизнью не раз рисковал – бок о бок с ним. А теперь вот... так получается.
Герасимов внутренне напрягся. Момент был такой, что на нем можно было очень хорошо погреть руки. И даже спихнуть Никитина. Если он, конечно, пойдет дальше в только что обозначившемся направлении. Вопрос заключается только в том, какие шансы имеет сам Герасимов на то, что именно его назначат на место генерала Никитина. Если оно, конечно, освободится...
Герасимов прикинул все за и против, взвесил еще раз свои перспективы на назначение, прикинул потери, которые его ожидают, если Никитин так или иначе выкрутится, и решил, что овчинка выделки не стоит. Молод, молод был еще Герасимов, да и опыта боевого маловато... Рано идти ва-банк. Поэтому он решил не провоцировать генерала на проявление ностальгически дружеских чувств в отношении Владимира Крестова-Крестного, за которым числилась организация о-о-чень крупных убийств в Москве...
А ведь стоит только записать на диктофон сентиментальные излияния руководителя федеральной службы безопасности генерала Никитина, да передать в службу безопасности Президента, благо, портативный диктофон Герасимов всегда имел при себе, – мало ли зачем может пригодиться. Сегодняшние, например, «воспоминания» Никитина он записал, – для себя, для истории, наконец. У Герасимова была целая коллекция пленок с записями, содержащими очень разную и очень интересную информацию... И кое-кого, правда, пониже Никитина рангом, он мог утопить уже сегодня. Но не видел в этом для себя особой выгоды.
«Нет, за Никитина нужно пока держаться крепко, – подумал Герасимов. – И его держать на плаву, насколько это в моих силах и возможностях... В конце концов, с ним у меня контакт очень хороший. И не скрывает он от меня почти ничего..»
– Товарищ генерал, – выбрал он самое идиотское обращение – «по форме» – но ведь он и пытался сейчас выглядеть идиотом, – разрешите напомнить вам о вашем профессиональном долге. Вы, товарищ генерал, не должны поддаваться расслабляющим воспоминаниям о дружбе с этим человеком... Сейчас он ваш враг.
Никитин смотрел на него спокойно и не перебивал. У Герасимова от его спокойствия пробежал неприятный холодок по спине.
– Спасибо, Гена, – сказал он, наконец, совершенно бесстрастно, не улыбнувшись, не повысив голоса. – Иди. Ты пока свободен.
«О, черт! – мысленно стукнул себя кулаком по лбу Герасимов. – Переиграл!»
Оставшись один, Никитин достал из своего личного сейфа бутылку коньяка, которую купил только сегодня утром, но оставалось там уже едва-едва, чтобы дно прикрыть, выплеснул из нее остатки прямо в рот и бросил пустую бутылку в мусорную корзину.
«Ничего этот сопляк не понял, – удовлетворенно подумал Никитин о своем заместителе Геннадии Герасимове. – Я очень хочу убить своего воскресшего друга Вовку Крестова. Именно его, а не какого-то Крестного, которого я никогда в глаза не видел...»
Глава восьмая.
И Никитин ринулся в атаку. Герасимов поначалу вообще ничего не понимал в его действиях и переживал за свой промах в последнем разговоре, который, как он полагал, послужил причиной охлаждения их отношений и нарушения сложившегося контакта с генералом, но потом до него дошло, что он просто наивный щенок по сравнению со своим многоопытным шефом. Не во всем, конечно, но в плане активности и решительности действий... Понял он и то, что не было никакого охлаждения со стороны Никитина, просто тому было сейчас не до Герасимова. Ситуация определилась и требовала действий, а не размышлений.
Никитин, был уверен в том, что Крестный... Нет, не мог он называть его этим чужим именем... Что Володька Крестов не отступится от своего плана, раз уж он начал его воплощать в жизнь. Крестов всегда думал очень долго, но решив что-то, стоял на своем и шел к цели, какие бы препятствия на пути не возникали. Он просто убирал с лица земли эти препятствия, будь то люди или обстоятельства. Причем никогда не делал это своими руками. Всегда находил талантливого исполнителя, как тогда, в Сальвадоре, нашел Никитина, чтобы ограбить Национальный банк...
В истории, которую Никитин рассказал Герасимову об операции, проведенной им и Крестовым, правдой было не все. Вернее, действительности она соответствовала только до того момента, когда они с Крестовым принесли рюкзаки с деньгами на тайную квартирку в пригород Сан-Сальвадора. А дальше там началось такое, о чем Никитин никогда бы и никому не рассказал. Никитин заметил тогда какое-то неадекватное поведение Крестова, какую-то нервозность в нем, но ему мешало возбуждение от миллионов долларов, которые были набиты в его рюкзак и мешали сосредоточиться, маня перспективами, открывающимися вместе с обладанием ими.
Конечно, ни в какой Парагвай Никитин не собирался, а от одной мысли стать обладателем кофейной плантации у него сводило скукой скулы. Он даже не был уверен, что в этом долбаном Парагвае вообще выращивают этот долбаный кофе. А в разговоре с Герасимовым и совсем «лажанулся», вложив в уста Романовского фразу, в которой тот перепутал столицы Парагвая и Уругвая.
Не собирался, конечно, и Крестов ни в какую Бразилию! Да только идиот мог рассчитывать влезть в бразильский футбольный тотализатор со своими миллионами. Для этого надо родиться в Бразилии. И причем – обязательно – бразильцем. Это же одна из немногих, но известных на весь мир очень узко национализированных криминальных структур. Иностранцу в ней делать нечего. Уж кем-кем, а идиотом Крестов не был. Не собирался он в Бразилию. Хотя, куда-нибудь он должен был собираться. Не в САльвадоре же он собирался оставаться! Это был бы идиотизм покруче...
Но вот о том, что же все-таки собирался делать Крестов, Никитин узнал слишком поздно. Бессознательно регистрировавшиеся им факты каких-то «неправильностей» в поведении Крестова сложились в его голове только в тот момент, когда он получил по ней такой удар рукояткой пистолета, что через двадцать секунд вырубился, уверенный в том, что эта сволочь его сейчас пристрелит. Он успел запомнить только направленный на него ствол и последнюю фразу, произнесенную Крестовым: « Мне очень жаль, но Боливар не выдержит двоих...» Чертов пижон! Начитался идиотских романтических книжек. Супермена из себя строил, а пристрелить тогда Никитина не решился, испугался чужой смерти! Как же он, наверное, своей-то смерти боится...
Короче, когда Никитин минут через пять очнулся в квартире не было ни Крестова, ни денег. В тот момент Никитин и поклялся себе когда-нибудь убить Крестова. Не из-за денег. Из-за предательства.
Очнувшись, Никитин сразу же понял, что самому ему Крестова уже не достать. Не стоило труда Никитину определить, что в сарае, стоящем во дворе дома, Крестов успел припрятать небольшой полугрузовой «фольксваген». Погрузить в него деньги, которые Никитин помог Крестову донести из банка, было делом минутым. Никитин догнать Крестова уже не смог бы. Это, наверное, понял и Крестов, оставив Никитина в живых. Но он не учел тогда одного – того, что руководителем всей местной сети КГБ был в то время Романовский, вместе с которым Никитин исколесил полсвета, съел полпуда соли и полпуда перца чили и отправил на тот свет не одну сотню людей.
Ни к кому другому Никитин не смог бы обратиться со своей бедой. А для него предательство было именно – беда. И Романовский знал это, он поверил, что Никитиным движет не месть за потерю своей доли украденных денег, а жажда возмездия бывшему другу за предательство. И тогда в игру вступила структура, против которой бессилен был не только Крестов, но и любой другой на его месте. Да и на любом другом месте – тоже. Потому, что эта структура была на тот момент всесильной.
Крестова взяли через час после того, как Никитин пришел к Романовскому. В Сальвадоре сделать это было просто, поскольку шоссе и в самом деле было единственным и вело, как и любая дорога, всего в два конца. Двинулся Крестов, конечно же, в сторону Гватемалы, уж он-то не боялся никакой мифической радиации.
Взяли и Крестова, взяли и деньги. В аэропорту столицы Гватемалы, городе с таким же названием, при попытке купить самолет. И Романовскому, как он ни вздыхал при этом, пришлось-таки отправить деньги в Мексику, на спецсчет ГКБ. Как ни лаком был кусок, но Романовский понимал, что теперь шила в мешке не утаишь, можно лишь отмазать кого-то от этого дела. Структура таких кусков из своих зубов не выпустит. И если будешь продолжать за этот кусок держаться, проглотит тебя вместе с этим лакомым куском.
Никитина Романовский отмазал, но при этого пришлось заодно отмазать и Крестова. И поскольку всегда потом оставался их непосредственным начальником, всегда следил, чтобы они не встречались друг с другом. Никитин и Крестов с тех пор всегда получали служебные задания, как минимум, на разных континентах.
В Афгане их свел случай. Романовский, когда узнал из рапорта о гибели Крестова, отозвал Никитина в Москву и на неделю посадил под арест, пообещав ему, что если он окажется причастным к этому делу, то пойдет под трибунал. Докопаться до истины, которая, как теперь выяснилось, лежала вообще в другой стороне, помешали события в Афганистане, заслонившие собой мелкие разборки. Да и легче было Никитину поверить, чем узнать, как там случилось на самом деле. И Романовский решил Никитину поверить.
Крестов, подпольными путями перебравшись в Москву, с годами стал Крестным, захватив себе одно из очень хороших авторитетных мест в московском криминальном подполье. И когда узнал, что Никитин руководит одним из силовых ведомств, сразу понял, что эму угрожает очень серьезная опасность. Крестов знал, что Никитин никогда в жизни не простит ему того предательства в Сальвадоре. Потому, что очень хорошо знал Никитина.
Можно было бы, конечно, и уйти на заслуженный покой, раствориться в небытии, как это ему уже не раз удавалось, но воспоминание об упущенных в Сальвадоре долларах не давало ему покоя. Он мечтал еще раз пережить это ощущение всемогущества, какое он испытал, уходя с двумя рюкзаками из квартиры, в которой валялся на полу оказавшийся «лохом» Никитин. Да и обида, пережитая им в Гватемале, когда какие-то гебовские молодые шестерки, которым лишь бы выслужиться, вырвали из его рук так красиво и легко добытые деньги, не давала ему покоя. Он был готов пожертвовать чем угодно, чтобы отомстить унизившей его структуре.
Когда Союз развалился, и КГБ трансформировался в разные другие структуры, Крестов понял, что правоприемницей его обиды стала сама Россия, в которой его ничего не держало, кроме желания отомстить.
Итак, Никитин был на сто процентов уверен в том, что план Крестова будет повторять уже знакомые ему схемы. Одна из главных его составляющих – провоцирование паники угрозой радиоактивного заражения. Крестов постарался теперь прикрыть действия своего террориста еще и националистической истерией, которую усердно раздували московские, в основном, газеты.
«Ну, что ж, – подумал Никитин, с газет и начнем...» И приказал Герасимову срочно вызвать в Москву командира спецотряда «Белая стрела» Сергея Коробова вместе с десятком его бойцов.
Коробов прибыл через два часа, прилетев на вертолете, и сразу же явился к генералу Никитину. Он был зол на весь белый свет, главным образом из-за того, что постоянно опаздывал на несколько часов туда, где только что побывал террорист. Просидев у Никитина в кабинете час, он вышел от него еще злее. Он не все понял из того, что говорил ему Никитин, но в его голове четко засело имя – Иван Марьев, Отмороженный. На этого человека Коробов давно уже точил зуб, горя жаждой мести за смерть двух своих друзей, зверски убитых Отмороженным. Коробов вновь рвался в Поволжье, по которому мотался где-то Иван Марьев, готовясь совершить новый терракт, но Никитин приказал остаться в Москве. Сказал, что здесь есть дело поважней.
...Вечером того же дня произошла трагедия в редакции газеты «Эхо России». Редакция располагалась на четвертом этаже одного из ведомственных зданий, где арендовала несколько комнат. Очередной номер был успешно подготовлен к выпуску, сверочные полосы подписаны главным редактором в печать, корректоры разошлись, выпускающий редактор уехал на редакционной машине в типографию. В редакции остался один главный редактор, Ринат Аблязов, писавший в своей газете под псевдонимом Иван Русаков. Он решил подождать, пока вернется машина из типографии, чтобы отвезти его домой, а пока, чтобы не терять времени, решил написать статью для следующего номера.
Только что он созвонился по контактному телефону с Крестным, и тот сообщил ему, что деньги за завтрашний номер переведены на его личный счет а банке – восемнадцать тысяч долларов – по одной за каждый материал номера. Но главное – Крестный дал информацию для следующего номера. Такую информацию, что за нее любая газета заплатила бы любую цену, а «Эху России» она досталась бесплатно. Мало того, за каждый газетный материал, написанный по этой информации, Аблязов получал по тысяче долларов. Причем, писал он их не все сам, давал редакционные поручения своим журналистам. Деньги, полученные от Крестного, конечно же, брал себе. Журналистов, считал главный редактор, нужно держать в черном теле. Чтобы злее были.
Информация, полученная от Крестного, была первый сорт. Сегодняшней ночью будет взорван химический комбинат в Новочебоксарске.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22