Машин собралось столько, что они полностью перекрыли улицу. Прямо у обочины застрял многоместный фургон бригады судебных экспертов, а все пространство перед домом контролировали полицейские в униформе, обнеся его специальной желтой лентой, чтобы немного осадить толпы зевак, бродячих псов и представителей прессы.
– Вот черт, – буркнул Кочина и раздраженно вздохнул. – Ну ладно, придется пробираться отсюда.
Кармен Толедо, сидевшая за рулем, рассеянно кивнув, скользнула со своего места наружу. Они внимательно осмотрели богатые, выстроившиеся в три ряда дома, – обычная улочка, сразу за 5-й авеню, тихий оазис внутри шумного мегаполиса.
– Эй, Фред, что там случилось? – услышали они голос репортера из „Дейли ньюс", едва приблизились к зданию.
– Пока говорить рано, Берни, – лениво бросил Кочина, ныряя под ленту, которой полиция обнесла место происшествия, и не обращая внимания на репортера.
Детектив Фред Кочина служил в полиции уже двадцать один год, причем первые восемь патрулировал этот район. В его жилах текла кровь потомственного полицейского: отец служил в городском полицейском управлении Нью-Йорка, да и все прочие Кочина, как из нью-йоркского нижнего Ист-Сайда, так и из югославского Загреба, славились своим бесстрашием, педантичностью и отчасти старомодной лояльностью. Слишком старомодной, чтобы позволить сутенерам, проституткам, жуликам, насильникам и убийцам верховодить во вверенном им районе.
За первые восемь лет службы старомодные методы Фреда Кочины снискали ему и уважение, и проклятия – в зависимости от того, как на него смотреть: как на представителя власти или как на уличного копа. Он был известен тем, что сначала стрелял, а уж потом задавал вопросы, – завидный талант, которым, увы, ни один из его прежних двух партнеров, давно уж обретших успокоение на глубине в два метра под землей, не обладал.
В конце концов комиссар полиции понял, что лучше уж двинуть его вверх по служебной лестнице, предложив престижное место инспектора уголовной полиции: расследования преступлений увлекут молодого Кочину, а значит, на улицах станет чуть меньше отважной пальбы.
Кочина к повышению отнесся серьезно, быстро доказав, на что он способен.
Красавцем он не был – жилистый и крепкий в молодости, теперь он медленно, но верно превращался в картофельное пюре. Густая когда-то шевелюра с годами превратилась в жесткую седую щетину, едва прикрывающую макушку. Да и отменный аппетит с пристрастием к югославской сливовице красоты не добавляли, сказавшись в лопнувших капиллярах на носу, как у киноактера Уильяма Клода Филда, и мясистых щеках. Бледно-голубые глаза Кочины под резкими изломами колючих седых бровей поглядывали на мир с подозрением.
Если не считать жены, у Кочины был только один друг, любивший его и безоговорочно ему веривший, – его напарник. Точнее, напарница.
Тридцатичетырехлетнюю испанку Кармен Толедо можно было бы считать привлекательной, если бы она сама не противилась этому изо всех сил. Ее черные волосы были подстрижены чуть ли не под корень, сверкающие черные глаза обдавали холодом, впиваясь в собеседника с жестким вызовом, и даже нос-пуговка не спасал положение. Постоянно нахмуренное лицо, на котором улыбка была редкой гостьей, не позволяло увидеть еще одно богатство Кармен – превосходные белоснежные зубы. Высокая, под 170 сантиметров, и стройная, она напоминала стальной прут. Плюс ко всему под смуглой кожей играли мускулы культуристки, а при первом же сигнале опасности Кармен принимала стойку быка, готового забодать трейлер.
Но правду говорят, что внешность обманчива. Кармен была замужем, вполне счастлива в браке и за одиннадцать лет супружества родила пятерых детей. Друзья считали ее прекрасной женой и прекрасной матерью.
Такова была напарница Фреда Кочины.
За четыре года совместной работы Кочина и Толедо раскрыли больше преступлений, чем любой другой из восьми инспекторов нью-йоркского городского полицейского управления. И вот сейчас, в 11 часов 3 минуты, подняв воротники своих пальто, они спешили на очередное место преступления.
– Наверх, – быстро подсказал им молоденький полицейский, когда в дверном проеме возникли их затянутые в кожу силуэты. – Третий этаж.
Кочина тяжело зашагал вверх по лестнице, Кармен Толедо устремилась следом за ним.
На третьем этаже один из членов полицейской бригады возился с дверью квартиры 3-Б, устанавливая новый замок. Напротив, в соседской квартире, насколько позволяла цепочка, была приоткрыта дверь, из-за которой с нескрываемым любопытством выглядывала древняя старушенция, держа на поводке такую же древнюю безшерстную собачонку.
Не останавливаясь, Кочина решительно прошагал вглубь квартиры. Толедо держалась чуть позади.
Они оказались в просторной, метров в двадцать с лишним гостиной, Вдоль одной стены которой тянулась стойка, переходящая в кухню, а напротив деревянные жалюзи скрывали два больших окна. В глухой кирпичной стене был выложен камин, облицованный белым мрамором, с середины потолка свисал огромный круглый светильник. Мягкая сборная мебель пастельных тонов, расставленная на роскошном ковре, образовывала уютный уголок для отдыха, центром которого являлся дубовый кофейный столик со стеклянной столешницей. За круглым обеденным столом, тоже из дуба, стояли четыре деревянных стула с узорными спинками, в подвешенной в углу клетке бился попугай, а в углу лежала груда белья, рассортированного на несколько стопок, словно для прачечной. По стенам квартиры были развешены огромные фотографии, с которых на посетителей взирали красивые женщины, судя по всему, фотомодели.
Приятное местечко, домашнее и уютное, надежное пристанище от грязи и мерзости города.
И все же его мерзкие щупальца дотянулись и сюда.
Группа экспертов из криминальной полиции, натянув перчатки, обшаривала квартиру в поисках улик преступления и отпечатков пальцев. Волосы, кусочки кожи, соскребы с пятен крови, содержимое пепельницы и двух высоких стеклянных бокалов… Увесистый пергаментный мешок постепенно заполнялся.
Не вынимая рук из карманов и слегка выставив вперед правое плечо, чтобы проложить себе дорогу, Кочина и Толедо прошли по узкому коридору в спальню, чтобы тут же застыть на пороге, в потрясении от увиденного.
– О Господи! – выдохнула женщина. – Вот дерьмо… – Зажав рот рукой, она заметалась в поисках ванной и следующие пару минут провела, согнувшись над унитазом. Даже Кочину, успевшего за годы службы привыкнуть ко всякому, прошиб холодный пот. К горлу подкатила тошнота.
На пропитанных кровью простынях раскинулась обнаженная женщина. Руки и ноги погибшей неестественно изогнуты конвульсиями ужасной смерти, лица же не было совсем. Ни носа, ни глаз. То, что раньше могло быть лицом, сейчас от самого подбородка и до макушки, представляло собой неузнаваемое месиво. Жуткое кровавое мясо.
Ну, хватит, сказал себе Кочина. Отныне и навсегда с мясными продуктами кончено. Только вегетарианская кухня. Сил больше нет смотреть на окровавленные куски мяса, особенно вот такие…
– А волосы?.. – Челюсть его отвисла, оборвав фразу на полуслове. О Боже! А он-то считал, что навидался всякого!
Девушка была скальпирована.
– Волосы мы не нашли, – отозвался Джо Рокчи, один из экспертов-криминалистов. – Ни волоска. Этот тип, похоже, прихватил скальп с собой. Аккуратно сработано. У вас там, случаем, не числится в розыске какой-нибудь маньяк-парикмахер?
– Что о ней известно? – резко оборвал его Кочина, отводя глаза от места кровавой бойни и чувствуя, как в нем закипает раздражение.
– Ее звали Вайяна Фэрроу, – ответил Джо. – По крайней мере, она известна под этим именем. Фотомодель. – Он ткнул пальцем в фотографии, вывешенные в ряд на стене спальни. – Ничего была девочка, а?
Оглядевшись, Кочина кивнул. Вайяна Фэрроу и правда была восхитительна. Что-то от Синди Кроуфорд, Кристи Бринкли и Паулины Порижковой вместе взятых. Длинные пепельные волосы, прекрасная кожа, мягкие черты лица.
Кочина нахмурился:
– Кого-то она мне напоминает. Мог я знать ее раньше?
– Конечно, мог, – кивнул Рокчи. – Это же девочка с обложки. Как раз на обложке „Вог" в этом месяце ее фото.
– Ты что, заинтересовался моделями? – Кочина хитро прищурился.
– Да нет. Просто вон там свалены новые оттиски. Для следующего номера. – Рокчи кивнул на кипу бумаг на туалетном столике.
– Отпечатки с них уже сняли?
– Сняли, не волнуйся.
Кочина взял в руки верхний снимок и принялся его разглядывать. Типичное фото для обложки, сделанное Ричардом Аведоном. Но девушка и вправду была потрясающе хороша! Нежный точеный подбородок, переходящий в высокие, чуть тронутые румянцем скулы. Серо-голубые глаза, слегка оттененные кофейно-фисташковыми тенями, или как там они называются, эти краски? Прекрасные брови, густые и естественные, нарочитая небрежность прически – длинные изумительные волосы закинуты на одну сторону. Влажные полные губы, чуть ярче натуральных, и вызывающе-розовые пластиковые клипсы, свободно свисающие из ушей.
Вайяна Фэрроу. Красавица. Топ-модель. Разрушенное, уничтоженное, мертвое мясо.
Из ванной вернулась Толедо: обычно смугло-оливковая кожа женщины сейчас приняла нездоровый бледный оттенок. Она кивнула в сторону убитой:
– О Господи, шеф. Какое чудовище способно решиться на такое? О Бог мой…
– Чудовище, точно, чудовище… – прорычал Кочина. – Красавица и чудовище. – Он обернулся к высокому седоватому чернокожему человеку в роговых очках, который брал соскреб из-под ногтей убитой. – Эй, Брасуэлл, каким оружием он воспользовался?
Брасуэлл Ляру взглянул на него снизу вверх и пожал плечами:
– Пока еще слишком рано делать выводы, Фред. Какой-то нож, по-моему.
– Изнасилована?
– Похоже. А может, и нет. Они могли лечь в постель и по обоюдному согласию.
– Ты уверен, что убийца – мужчина?
– Вскрытие скажет точнее, но судя по пятнам внизу живота… – Он кивнул. – Да, я уверен, что это сперма.
Кочина повернулся к другому эксперту.
– В квартире есть следы взлома?
– Нет. Замки на входной двери в порядке, да и домофон работает. Мы все проверили. Похоже, она сама впустила его. Может, даже пришли домой вместе.
– Кто ее обнаружил?
– Мы. Из ее агентства позвонили в службу спасения, кто-то из фирмы „Олимпия моделс". У них офис на 65-й, неподалеку от Мэдисон. Она не явилась вчера на съемки, и сегодня утром они забили тревогу. Двое наших ребят нашли домовладельца, тот открыл нам замок, ну, тут мы ее и увидели…
– Хорошо бы проверить показания этого домовладельца. А заодно допросить соседей. Они ничего не слышали?
– Мы только еще начинаем опросы.
– Когда, по-вашему, произошло убийство?
– Позапрошлой ночью. Или ранним утром. – Брасуэлл опять пожал плечами. – Что-то между полуночью и шестью часами утра, я думаю.
– Черт! Значит, прошло уже тридцать – тридцать шесть часов!
– Точно, – вмешался один из экспертов. – Я в этом уверен.
Кочина вздохнул, задумчиво потирая пальцами нос-картошку. С момента убийства прошло уже почти полтора суток. А в подобных случаях результат во многом зависит от первых сорока восьми часов. С каждым последующим часом шансов найти убийцу становится все меньше. Еще двенадцать, ну, пусть восемнадцать часов – и эти драгоценные первые двое суток с момента убийства истекут безвозвратно.
– Газетчики уже учуяли сенсацию, – мрачно проговорила Толедо.
– А ну, расскажи-ка, что ты обо всем этом думаешь? – буркнул Кочина.
Кармен Толедо медленно покачала головой.
– Ты знаешь, – медленно проговорила она, забирая оттиск журнальной обложки из рук Кочины и внимательно его разглядывая, – тот, кто это сделал, просто псих. Я хочу сказать, что обычному убийце духу не хватило бы сотворить подобное с такой красоткой. – Она задумчиво посмотрела на коллегу. – Мне кажется, его просто бесила ее красота.
– Возможно, – мрачно согласился Кочина, закрывая глаза, чтобы не видеть чудовищной сцены. – Или же он охотился за париком из натуральных волос.
10
"Le Cirque". Время ленча.
Вереница припаркованных в два ряда лимузинов брала начало у первого элегантного навеса над входом в ресторан и тянулась почти до середины квартала, подобно дорогому, сияющему полированным металлом и хромом поезду. Снаружи, у входа, их уже поджидал фотограф, держа в одной руки фотоаппарат, а в другой зажженную сигарету.
– Ну, как я выгляжу, дорогой? – бросила через плечо Анук де Рискаль Дэвиду Кэмберлену, пока шофер помогал ей выйти из темно-синего „фантома". Анук появилась без верхней одежды: ее роскошные баргузинские соболя остались в машине. Анук называла ее „мой гардероб на колесах".
– Великолепно! – почти пропел Дэвид глубоким баритоном. – Если бы я мог, я просто съел бы тебя.
– Если бы ты мог, – едко отпарировала она сквозь зубы, на секунду задержавшись на мостовой, чтобы дать возможность фотографу сделать снимок, – я бы отправилась на край света.
– Ах, Нуки, Нуки… Мы с тобой так похожи… Они оба весело рассмеялись, довольные этой маленькой перепалкой.
– Бр-р! Холодно! – Анук поежилась, взяла Дэвида под руку и прижалась к нему. – Давай-ка быстро внутрь, чтобы сразить их там всех наповал.
– Ну, тебе к этому не привыкать, дорогая.
Она довольно усмехнулась, выдернула руку из-под его руки и впорхнула в „Le Cirque" так, словно это обычная забегаловка рядом с ее домом. Хотя, кто знает, может, так оно и есть?
Анук де Рискаль умела подать свой выход. Врожденный инстинкт и чувство стиля, ее надежные помощники, помогали ей оставаться в центре всеобщего внимания, а благодаря мужу-модельеру она вот уже пять лет возглавляла список самых элегантных женщин Нью-Йорка.
Ее появление в ресторане произвело желаемый эффект и сегодня: головы присутствующих повернулись в ее сторону, и Анук почти физически ощутила горячую волну зависти, которой обдали ее женские взгляды. Каждая клеточка ее ликовала.
– Мадам де Рискаль! – пылко кинулся ей навстречу хозяин ресторана. – Вы просто восхитительны!
Она знала об этом и без него.
На Анук был черный костюм из буклированной шерсти от Антонио де Рискаля. Специальный заказ, единственный в своем роде. Она ясно дала Антонио понять, что произойдет, если ему взбредет в голову предложить второй такой же кому-нибудь еще. Изящную, элегантную юбку на высоком, похожем на тореадорский корсаже и короткий летящий жакет оживляла канареечно-желтая шелковая блуза, расписанная яркими махровыми розами. Ансамбль дополняли длинные черной кожи перчатки и черные кружевные чулки, а вместо украшений – букетик из перламутрово-розового шелка и клипсы в тон ему. Шляпа с широченными полями и черные же, изготовленные на заказ туфли, были тем мазком, который придавал ее облику совершенство. Шляпу Анук не сняла даже в ресторане – а иначе зачем вообще ее надевать?
Не оставалось никаких сомнений: Анук де Рискаль по праву считалась самой элегантной из всех собравшихся в переполненном ресторане женщин, жизнь которых всецело была посвящена уходу за собственной внешностью.
Когда метрдотель проводил их к столику Анук, Дэвид снова слегка коснулся ее локтя. Далеко идти не пришлось – их столик стоял в нише перед одним из двух огромных, скрытых занавесками окон: одно из самых лучших мест в ресторане.
Острые глаза Анук быстро и оценивающе скользнули по залу: пока она грациозно-лениво опускалась на диванчик, полускрытый навесом из лилий, ниспадающих на него откуда-то сзади. Знакомая до деталей обстановка: запотевшие серебряные ведерки для шампанского, официанты, открывающие бутылки, чтобы предложить посетителям снять пробу, знакомые роскошные канделябры на стенах, напоминающие по форме экстравагантные стебли тюльпанов, роспись на стенах, посвященная жизни французского двора. Сами французы называют эту технику росписи singerie, что в вольном переводе можно передать словом „обезьянник". На редкость удачное выражение. Картины изображали обезьяноподобных мужчин, одетых в забавные туалеты французских придворных восемнадцатого века, любезничающих с разряженными обезьянками-женщинами в напудренных париках.
Ирония ситуации не ускользнула от острых глаз Анук: если оставить в стороне современные туалеты, то рассевшиеся на мышиного цвета диванчиках и креслах, обитых розовым бархатом, завсегдатаи ресторана казались точными копиями французской обезьяньей знати, летящей в грохочущих экипажах навстречу гильотине.
Анук профессионально отметила несколько дорогих, ручной работы костюмов на дряхлых мужских телах, давным-давно уже переваливших пору расцвета, и на мгновение задержала взгляд на роскошных нарядах и дорогих украшениях нескольких женщин, чей возраст не поддавался определению. Что ж, деньги способны противостоять даже времени, делая доступными любые из известных под солнцем средств и позволяя менять туалеты к завтраку, обеду, коктейлю и ужину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
– Вот черт, – буркнул Кочина и раздраженно вздохнул. – Ну ладно, придется пробираться отсюда.
Кармен Толедо, сидевшая за рулем, рассеянно кивнув, скользнула со своего места наружу. Они внимательно осмотрели богатые, выстроившиеся в три ряда дома, – обычная улочка, сразу за 5-й авеню, тихий оазис внутри шумного мегаполиса.
– Эй, Фред, что там случилось? – услышали они голос репортера из „Дейли ньюс", едва приблизились к зданию.
– Пока говорить рано, Берни, – лениво бросил Кочина, ныряя под ленту, которой полиция обнесла место происшествия, и не обращая внимания на репортера.
Детектив Фред Кочина служил в полиции уже двадцать один год, причем первые восемь патрулировал этот район. В его жилах текла кровь потомственного полицейского: отец служил в городском полицейском управлении Нью-Йорка, да и все прочие Кочина, как из нью-йоркского нижнего Ист-Сайда, так и из югославского Загреба, славились своим бесстрашием, педантичностью и отчасти старомодной лояльностью. Слишком старомодной, чтобы позволить сутенерам, проституткам, жуликам, насильникам и убийцам верховодить во вверенном им районе.
За первые восемь лет службы старомодные методы Фреда Кочины снискали ему и уважение, и проклятия – в зависимости от того, как на него смотреть: как на представителя власти или как на уличного копа. Он был известен тем, что сначала стрелял, а уж потом задавал вопросы, – завидный талант, которым, увы, ни один из его прежних двух партнеров, давно уж обретших успокоение на глубине в два метра под землей, не обладал.
В конце концов комиссар полиции понял, что лучше уж двинуть его вверх по служебной лестнице, предложив престижное место инспектора уголовной полиции: расследования преступлений увлекут молодого Кочину, а значит, на улицах станет чуть меньше отважной пальбы.
Кочина к повышению отнесся серьезно, быстро доказав, на что он способен.
Красавцем он не был – жилистый и крепкий в молодости, теперь он медленно, но верно превращался в картофельное пюре. Густая когда-то шевелюра с годами превратилась в жесткую седую щетину, едва прикрывающую макушку. Да и отменный аппетит с пристрастием к югославской сливовице красоты не добавляли, сказавшись в лопнувших капиллярах на носу, как у киноактера Уильяма Клода Филда, и мясистых щеках. Бледно-голубые глаза Кочины под резкими изломами колючих седых бровей поглядывали на мир с подозрением.
Если не считать жены, у Кочины был только один друг, любивший его и безоговорочно ему веривший, – его напарник. Точнее, напарница.
Тридцатичетырехлетнюю испанку Кармен Толедо можно было бы считать привлекательной, если бы она сама не противилась этому изо всех сил. Ее черные волосы были подстрижены чуть ли не под корень, сверкающие черные глаза обдавали холодом, впиваясь в собеседника с жестким вызовом, и даже нос-пуговка не спасал положение. Постоянно нахмуренное лицо, на котором улыбка была редкой гостьей, не позволяло увидеть еще одно богатство Кармен – превосходные белоснежные зубы. Высокая, под 170 сантиметров, и стройная, она напоминала стальной прут. Плюс ко всему под смуглой кожей играли мускулы культуристки, а при первом же сигнале опасности Кармен принимала стойку быка, готового забодать трейлер.
Но правду говорят, что внешность обманчива. Кармен была замужем, вполне счастлива в браке и за одиннадцать лет супружества родила пятерых детей. Друзья считали ее прекрасной женой и прекрасной матерью.
Такова была напарница Фреда Кочины.
За четыре года совместной работы Кочина и Толедо раскрыли больше преступлений, чем любой другой из восьми инспекторов нью-йоркского городского полицейского управления. И вот сейчас, в 11 часов 3 минуты, подняв воротники своих пальто, они спешили на очередное место преступления.
– Наверх, – быстро подсказал им молоденький полицейский, когда в дверном проеме возникли их затянутые в кожу силуэты. – Третий этаж.
Кочина тяжело зашагал вверх по лестнице, Кармен Толедо устремилась следом за ним.
На третьем этаже один из членов полицейской бригады возился с дверью квартиры 3-Б, устанавливая новый замок. Напротив, в соседской квартире, насколько позволяла цепочка, была приоткрыта дверь, из-за которой с нескрываемым любопытством выглядывала древняя старушенция, держа на поводке такую же древнюю безшерстную собачонку.
Не останавливаясь, Кочина решительно прошагал вглубь квартиры. Толедо держалась чуть позади.
Они оказались в просторной, метров в двадцать с лишним гостиной, Вдоль одной стены которой тянулась стойка, переходящая в кухню, а напротив деревянные жалюзи скрывали два больших окна. В глухой кирпичной стене был выложен камин, облицованный белым мрамором, с середины потолка свисал огромный круглый светильник. Мягкая сборная мебель пастельных тонов, расставленная на роскошном ковре, образовывала уютный уголок для отдыха, центром которого являлся дубовый кофейный столик со стеклянной столешницей. За круглым обеденным столом, тоже из дуба, стояли четыре деревянных стула с узорными спинками, в подвешенной в углу клетке бился попугай, а в углу лежала груда белья, рассортированного на несколько стопок, словно для прачечной. По стенам квартиры были развешены огромные фотографии, с которых на посетителей взирали красивые женщины, судя по всему, фотомодели.
Приятное местечко, домашнее и уютное, надежное пристанище от грязи и мерзости города.
И все же его мерзкие щупальца дотянулись и сюда.
Группа экспертов из криминальной полиции, натянув перчатки, обшаривала квартиру в поисках улик преступления и отпечатков пальцев. Волосы, кусочки кожи, соскребы с пятен крови, содержимое пепельницы и двух высоких стеклянных бокалов… Увесистый пергаментный мешок постепенно заполнялся.
Не вынимая рук из карманов и слегка выставив вперед правое плечо, чтобы проложить себе дорогу, Кочина и Толедо прошли по узкому коридору в спальню, чтобы тут же застыть на пороге, в потрясении от увиденного.
– О Господи! – выдохнула женщина. – Вот дерьмо… – Зажав рот рукой, она заметалась в поисках ванной и следующие пару минут провела, согнувшись над унитазом. Даже Кочину, успевшего за годы службы привыкнуть ко всякому, прошиб холодный пот. К горлу подкатила тошнота.
На пропитанных кровью простынях раскинулась обнаженная женщина. Руки и ноги погибшей неестественно изогнуты конвульсиями ужасной смерти, лица же не было совсем. Ни носа, ни глаз. То, что раньше могло быть лицом, сейчас от самого подбородка и до макушки, представляло собой неузнаваемое месиво. Жуткое кровавое мясо.
Ну, хватит, сказал себе Кочина. Отныне и навсегда с мясными продуктами кончено. Только вегетарианская кухня. Сил больше нет смотреть на окровавленные куски мяса, особенно вот такие…
– А волосы?.. – Челюсть его отвисла, оборвав фразу на полуслове. О Боже! А он-то считал, что навидался всякого!
Девушка была скальпирована.
– Волосы мы не нашли, – отозвался Джо Рокчи, один из экспертов-криминалистов. – Ни волоска. Этот тип, похоже, прихватил скальп с собой. Аккуратно сработано. У вас там, случаем, не числится в розыске какой-нибудь маньяк-парикмахер?
– Что о ней известно? – резко оборвал его Кочина, отводя глаза от места кровавой бойни и чувствуя, как в нем закипает раздражение.
– Ее звали Вайяна Фэрроу, – ответил Джо. – По крайней мере, она известна под этим именем. Фотомодель. – Он ткнул пальцем в фотографии, вывешенные в ряд на стене спальни. – Ничего была девочка, а?
Оглядевшись, Кочина кивнул. Вайяна Фэрроу и правда была восхитительна. Что-то от Синди Кроуфорд, Кристи Бринкли и Паулины Порижковой вместе взятых. Длинные пепельные волосы, прекрасная кожа, мягкие черты лица.
Кочина нахмурился:
– Кого-то она мне напоминает. Мог я знать ее раньше?
– Конечно, мог, – кивнул Рокчи. – Это же девочка с обложки. Как раз на обложке „Вог" в этом месяце ее фото.
– Ты что, заинтересовался моделями? – Кочина хитро прищурился.
– Да нет. Просто вон там свалены новые оттиски. Для следующего номера. – Рокчи кивнул на кипу бумаг на туалетном столике.
– Отпечатки с них уже сняли?
– Сняли, не волнуйся.
Кочина взял в руки верхний снимок и принялся его разглядывать. Типичное фото для обложки, сделанное Ричардом Аведоном. Но девушка и вправду была потрясающе хороша! Нежный точеный подбородок, переходящий в высокие, чуть тронутые румянцем скулы. Серо-голубые глаза, слегка оттененные кофейно-фисташковыми тенями, или как там они называются, эти краски? Прекрасные брови, густые и естественные, нарочитая небрежность прически – длинные изумительные волосы закинуты на одну сторону. Влажные полные губы, чуть ярче натуральных, и вызывающе-розовые пластиковые клипсы, свободно свисающие из ушей.
Вайяна Фэрроу. Красавица. Топ-модель. Разрушенное, уничтоженное, мертвое мясо.
Из ванной вернулась Толедо: обычно смугло-оливковая кожа женщины сейчас приняла нездоровый бледный оттенок. Она кивнула в сторону убитой:
– О Господи, шеф. Какое чудовище способно решиться на такое? О Бог мой…
– Чудовище, точно, чудовище… – прорычал Кочина. – Красавица и чудовище. – Он обернулся к высокому седоватому чернокожему человеку в роговых очках, который брал соскреб из-под ногтей убитой. – Эй, Брасуэлл, каким оружием он воспользовался?
Брасуэлл Ляру взглянул на него снизу вверх и пожал плечами:
– Пока еще слишком рано делать выводы, Фред. Какой-то нож, по-моему.
– Изнасилована?
– Похоже. А может, и нет. Они могли лечь в постель и по обоюдному согласию.
– Ты уверен, что убийца – мужчина?
– Вскрытие скажет точнее, но судя по пятнам внизу живота… – Он кивнул. – Да, я уверен, что это сперма.
Кочина повернулся к другому эксперту.
– В квартире есть следы взлома?
– Нет. Замки на входной двери в порядке, да и домофон работает. Мы все проверили. Похоже, она сама впустила его. Может, даже пришли домой вместе.
– Кто ее обнаружил?
– Мы. Из ее агентства позвонили в службу спасения, кто-то из фирмы „Олимпия моделс". У них офис на 65-й, неподалеку от Мэдисон. Она не явилась вчера на съемки, и сегодня утром они забили тревогу. Двое наших ребят нашли домовладельца, тот открыл нам замок, ну, тут мы ее и увидели…
– Хорошо бы проверить показания этого домовладельца. А заодно допросить соседей. Они ничего не слышали?
– Мы только еще начинаем опросы.
– Когда, по-вашему, произошло убийство?
– Позапрошлой ночью. Или ранним утром. – Брасуэлл опять пожал плечами. – Что-то между полуночью и шестью часами утра, я думаю.
– Черт! Значит, прошло уже тридцать – тридцать шесть часов!
– Точно, – вмешался один из экспертов. – Я в этом уверен.
Кочина вздохнул, задумчиво потирая пальцами нос-картошку. С момента убийства прошло уже почти полтора суток. А в подобных случаях результат во многом зависит от первых сорока восьми часов. С каждым последующим часом шансов найти убийцу становится все меньше. Еще двенадцать, ну, пусть восемнадцать часов – и эти драгоценные первые двое суток с момента убийства истекут безвозвратно.
– Газетчики уже учуяли сенсацию, – мрачно проговорила Толедо.
– А ну, расскажи-ка, что ты обо всем этом думаешь? – буркнул Кочина.
Кармен Толедо медленно покачала головой.
– Ты знаешь, – медленно проговорила она, забирая оттиск журнальной обложки из рук Кочины и внимательно его разглядывая, – тот, кто это сделал, просто псих. Я хочу сказать, что обычному убийце духу не хватило бы сотворить подобное с такой красоткой. – Она задумчиво посмотрела на коллегу. – Мне кажется, его просто бесила ее красота.
– Возможно, – мрачно согласился Кочина, закрывая глаза, чтобы не видеть чудовищной сцены. – Или же он охотился за париком из натуральных волос.
10
"Le Cirque". Время ленча.
Вереница припаркованных в два ряда лимузинов брала начало у первого элегантного навеса над входом в ресторан и тянулась почти до середины квартала, подобно дорогому, сияющему полированным металлом и хромом поезду. Снаружи, у входа, их уже поджидал фотограф, держа в одной руки фотоаппарат, а в другой зажженную сигарету.
– Ну, как я выгляжу, дорогой? – бросила через плечо Анук де Рискаль Дэвиду Кэмберлену, пока шофер помогал ей выйти из темно-синего „фантома". Анук появилась без верхней одежды: ее роскошные баргузинские соболя остались в машине. Анук называла ее „мой гардероб на колесах".
– Великолепно! – почти пропел Дэвид глубоким баритоном. – Если бы я мог, я просто съел бы тебя.
– Если бы ты мог, – едко отпарировала она сквозь зубы, на секунду задержавшись на мостовой, чтобы дать возможность фотографу сделать снимок, – я бы отправилась на край света.
– Ах, Нуки, Нуки… Мы с тобой так похожи… Они оба весело рассмеялись, довольные этой маленькой перепалкой.
– Бр-р! Холодно! – Анук поежилась, взяла Дэвида под руку и прижалась к нему. – Давай-ка быстро внутрь, чтобы сразить их там всех наповал.
– Ну, тебе к этому не привыкать, дорогая.
Она довольно усмехнулась, выдернула руку из-под его руки и впорхнула в „Le Cirque" так, словно это обычная забегаловка рядом с ее домом. Хотя, кто знает, может, так оно и есть?
Анук де Рискаль умела подать свой выход. Врожденный инстинкт и чувство стиля, ее надежные помощники, помогали ей оставаться в центре всеобщего внимания, а благодаря мужу-модельеру она вот уже пять лет возглавляла список самых элегантных женщин Нью-Йорка.
Ее появление в ресторане произвело желаемый эффект и сегодня: головы присутствующих повернулись в ее сторону, и Анук почти физически ощутила горячую волну зависти, которой обдали ее женские взгляды. Каждая клеточка ее ликовала.
– Мадам де Рискаль! – пылко кинулся ей навстречу хозяин ресторана. – Вы просто восхитительны!
Она знала об этом и без него.
На Анук был черный костюм из буклированной шерсти от Антонио де Рискаля. Специальный заказ, единственный в своем роде. Она ясно дала Антонио понять, что произойдет, если ему взбредет в голову предложить второй такой же кому-нибудь еще. Изящную, элегантную юбку на высоком, похожем на тореадорский корсаже и короткий летящий жакет оживляла канареечно-желтая шелковая блуза, расписанная яркими махровыми розами. Ансамбль дополняли длинные черной кожи перчатки и черные кружевные чулки, а вместо украшений – букетик из перламутрово-розового шелка и клипсы в тон ему. Шляпа с широченными полями и черные же, изготовленные на заказ туфли, были тем мазком, который придавал ее облику совершенство. Шляпу Анук не сняла даже в ресторане – а иначе зачем вообще ее надевать?
Не оставалось никаких сомнений: Анук де Рискаль по праву считалась самой элегантной из всех собравшихся в переполненном ресторане женщин, жизнь которых всецело была посвящена уходу за собственной внешностью.
Когда метрдотель проводил их к столику Анук, Дэвид снова слегка коснулся ее локтя. Далеко идти не пришлось – их столик стоял в нише перед одним из двух огромных, скрытых занавесками окон: одно из самых лучших мест в ресторане.
Острые глаза Анук быстро и оценивающе скользнули по залу: пока она грациозно-лениво опускалась на диванчик, полускрытый навесом из лилий, ниспадающих на него откуда-то сзади. Знакомая до деталей обстановка: запотевшие серебряные ведерки для шампанского, официанты, открывающие бутылки, чтобы предложить посетителям снять пробу, знакомые роскошные канделябры на стенах, напоминающие по форме экстравагантные стебли тюльпанов, роспись на стенах, посвященная жизни французского двора. Сами французы называют эту технику росписи singerie, что в вольном переводе можно передать словом „обезьянник". На редкость удачное выражение. Картины изображали обезьяноподобных мужчин, одетых в забавные туалеты французских придворных восемнадцатого века, любезничающих с разряженными обезьянками-женщинами в напудренных париках.
Ирония ситуации не ускользнула от острых глаз Анук: если оставить в стороне современные туалеты, то рассевшиеся на мышиного цвета диванчиках и креслах, обитых розовым бархатом, завсегдатаи ресторана казались точными копиями французской обезьяньей знати, летящей в грохочущих экипажах навстречу гильотине.
Анук профессионально отметила несколько дорогих, ручной работы костюмов на дряхлых мужских телах, давным-давно уже переваливших пору расцвета, и на мгновение задержала взгляд на роскошных нарядах и дорогих украшениях нескольких женщин, чей возраст не поддавался определению. Что ж, деньги способны противостоять даже времени, делая доступными любые из известных под солнцем средств и позволяя менять туалеты к завтраку, обеду, коктейлю и ужину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56