По моему поручению капитан Виденман 11 и 12 февраля имел в ставке обстоятельную беседу с генералом фон Фалькенгайном по поводу этой записки и вообще подводной войны. Фалькенгайн сказал приблизительно следующее: Все мы согласны с тем, что Англия решилась бороться до конца. Решение заключается в обладании Бельгией. Если мы отдадим Бельгию, мы погибли. Я решился на подводную войну и определенно рассчитываю на ее осуществление. Я всецело буду поддерживать ее и проведу ее в жизнь.
В противоположность взглядам канцлера я уже тогда ясно видел, что дальнейшая отсрочка подводной войны была сопряжена с величайшей опасностью, и закончил вышеупомянутую записку следующими словами, которые, к несчастью для Германии, впоследствии оказались совершенно справедливыми: Немедленное и безоговорочное применение подводного оружия является безусловно необходимым. Дальнейшее откладывание неограниченной подводной войны даст Англии время для принятия важнейших мер политической и экономической обороны, повысит наши потери в будущем и поставит под вопрос наш успех в ближайшее время. Чем скорее мы применим подводное оружие, тем раньше мы достигнем успеха, тем быстрее и решительнее мы уничтожим надежду Англии побороть нас посредством войны на истощение. Помимо Англии, мы сломаем хребет всей коалиции наших врагов.
Множество корпораций и отдельных лиц обращались в это время к рейхсканцлеру, чтобы поддержать идею подводной войны. Среди этих обращений заслуживает упоминания письмо Гуго Стиннеса, который на основании обстоятельной информации, собранной в Швеции, пришел почти к тем же цифровым данным, что и я в моей докладной записке. Эти заявления политических деятелей и других лиц, занимавших видное положение, подавались ими без всякого давления с моей стороны.
23 февраля в Вильгельмсгафене мне представился неожиданный случай сказать кайзеру, с какой радостью я узнал, что предполагается начать более серьезную войну против английского судоходства. В ходе войны вопрос о судоходстве стал решающим и медлить в этой области невозможно. Для германизма дело идет о борьбе за существование. Малые нейтральные государства не представляют реальной опасности. Кайзер должен принять решение.
Решающий доклад кайзеру состоялся 6 марта 1916 года, но вопреки упомянутому обещанию я не был привлечен к участию в этом деле. Узнав частным образом о предстоявшем заседании, я запросил адмирала фон Мюллера, ожидает ли кайзер моей явки. На это адмирал фон Мюллер ответил: Нет, его величество не приказывал г-ну статс-секретарю присутствовать на совещании. На заседании были рейхсканцлер, Фалькенгайн и Гольцендорф. Вопреки предложению Фалькенгайна подводная война была отложена на неопределенное время. 8 марта я подал рапорт о болезни и обратной почтой получил по телеграфу предложение выйти в отставку. Тогда я подал следующее прошение: Берлин, 12 марта 1916 г.
Я служил вашему величеству в меру моих сил, чтобы споспешествовать задаче всей жизни вашего величества – открыть германскому народу путь в море и в мир.
В решающей борьбе против врагов, которые хотят с мечом в руке преградить нам путь национального развития, ваше величество не нашли возможным последовать моему совету.
В последнее время при вынесении важнейших решений, затрагивающих наше морское могущество, я был лишен возможности использовать влияние, которое ваше величество неоднократно всемилостивейше обещали мне.
Я не могу более выполнять свою обязанность – быть представителем вашего величества перед народом по морским вопросам, как то велит мне долг. Озабоченный тем, что путь, на который мы вступили, ведет к крушению дела жизни вашего величества и национального будущего Германии, я убедился в невозможности принести своими услугами пользу правительству вашего величества.
Мою предшествующую просьбу об освобождении от исполняемых обязанностей ваше величество исполнить не соизволили.
Подавленное душевное состояние, вызванное усилившейся в последнее время внутренней борьбой, которую мне приходилось вести, все же заставляет меня доложить вашему величеству, что я не могу более руководить имперским морским ведомством.
Осмеливаюсь всеподданнейше просить ваше величество милостиво разрешить мне подать в отставку с поста статс-секретаря.
Я получил отставку 17 марта. Моим преемником стал адмирал фон Капелле. Летом 1915 года он был решительным сторонником подводной войны. Однако при вступлении в должность ему пришлось дать обязательство соглашаться с рейхсканцлером во всех вопросах морской политики. К этим вопросам была причислена и подводная война.
К марту 1916 года моя репутация в глазах кайзера и канцлера упала настолько, что я должен был считаться с тем, что в ближайшее же время меня могут заставить уйти под любым предлогом. Уже и прежде мне приходилось переносить тяжкие обиды. Я подал в отставку после того, как мои ближайшие советники решили, что откладывать ее далее не к чему, ибо устранение меня от дел вопреки всем данным мне обещаниям окончательно лишило меня возможности плодотворной работы. Кроме того, от близких к кайзеру лиц я слышал, что восстановление наших прежних отношений считается исключенным. Я видел, что мы катились в пропасть, и не мог более нести перед рейхстагом и нацией ответственность за столь рискованное предприятие, как дальнейшая затяжка войны. Тем не менее уйти в отставку мне было нелегко, так как я был уверен, что она лишь укрепит уверенность наших врагов в победе. Я предложил кайзеру сделать мое увольнение менее заметным, объяснив его болезнью; однако мое предложение принято не было, и я смог смягчить впечатление от этого события только тем, что в согласии с местными военными властями воспрепятствовал организации задуманной широчайшими кругами демонстрации в мою честь, не посчитавшись с чувствами ее инициаторов.
Если бы я мог предвидеть, что бой у Скагеррака вновь укрепит мое положение и что во главе армии станут Гинденбург и Людендорф, то несмотря на все унижения, я попытался бы остаться на своем посту; тогда прокламация к полякам, возможно, не была бы издана, так как положение Бетмана осенью 1916 года было уже весьма непрочным, и мы стали бы энергичнее стремиться к миру с царем, а подводная война смогла бы начаться еще своевременно. Но кто может заглянуть в карты провидения?
6
24 марта 1916 года был торпедирован французский пароход «Суссекс». На соответствующий запрос Соединенных Штатов Генмор, еще не получивший донесения от командира подлодки, ответил 10 апреля, что по предположению германского правительства повреждение «Суссекса» следует приписать не нападению германской подлодки, а какой-нибудь иной причине. Однако позднее получилось донесение о том, что «Суссекс» действительно был торпедирован нашей подлодкой. По сообщению чрезвычайно опытного и осторожного командира подлодки пароход был окрашен, как военный корабль, и на палубе его находилось большое количество английских солдат в военной форме. Поэтому командир подлодки считал себя правым даже и формально.
На нашу ноту от 10 апреля, несоответствие которой фактам было доказано Америкой, последовала с ее стороны известная уничтожающая нота от 20 апреля, потребовавшая немедленного отказа от усвоенных нами методов подводной войны и угрожавшая разрывом дипломатических сношений с германским правительством. По обнародовании этой ноты я еще раз (24 апреля) направил кайзеру докладную записку с настойчивой просьбой не уступать Вильсону. Ответа на эту записку я не получил; напротив, 4 мая правительство направило Америке ноту, в которой уступало американским требованиям, но призывало американское правительство добиться от великобританского соблюдения признававшихся до войны норм международного права. Если же соответствующие шаги Соединенных Штатов окажутся безуспешными, то для германского правительства возникнет новое положение, в котором оно должно будет сохранить за собой полную свободу действий.
Вильсон потребовал наказания командира подлодки, торпедировавшей «Суссекс». Адмирал, командовавший морским корпусом во Фландрии, не применил к нему никакого наказания, так как командир подлодки был прав; тогда его наказал сам кайзер. После этого сохранившиеся еще остатки подводной войны фактически исчезли, за исключением Средиземного моря.
Показательным для характеристики сил, действовавших против подводной войны, является рассказ очевидца о том, что произошло в ставке после получения моей вышеупомянутой записки. Для противников подводной войны она оказалась весьма нежелательной, ибо произвела глубокое впечатление на кайзера, вероятно, потому, что она укрепила его в уже принятом им решении отклонить ноту Вильсона и начать неограниченную подводную войну. Это решение кайзер сообщил канцлеру и военному командованию. Возражения канцлера сначала не имели успеха. Однако затем кайзер подвергся сильному давлению со стороны начальника кабинета фон Мюллера и в конце концов уступил канцлеру. При этом сыграло роль то обстоятельство, что начальник Генмора в противоречии со своими прежними докладными записками стал на сторону канцлера. Вынося последнее решение, кайзер, кажется, не выслушал мнения военного командования. Во всяком случае генерал фон Фалькенгайн подал прошение об отставке, которое, однако, было отклонено.
Нота по поводу «Суссекса» явилась поворотным пунктом в ходе войны, она знаменует собой начало нашей капитуляции. Весь мир увидел, что Америка сломила нас. Со времени этого решения мы пошли назад. Моральное возмущение подводной войной в Англии и Америке вначале являлось простым блефом, имевшим целью запугать нас. Но постепенно оно превратилось в нечто большее. Те немцы, которые тонко чувствовали идеальную, а по существу также в высшей степени реальную ценность престижа, были глубоко потрясены принятием уничтожающей ноты Вильсона. Благодаря мартовским и майским решениям 1916 года Англия была избавлена от величайшей материальной опасности, которая когда-либо угрожала ее существованию за всю историю этой страны. После того как германский народ отбросил ниспосланный ему небом дар подводной войны, этот последний шанс, он не только предопределил свой выход из числа великих народов, но и укрепил волю Англии держаться до полного его уничтожения.
Неограниченная подводная война, начатая весной 1916 года, заключала бы в себе гадательные факторы, как и всякий стратегически-политико-экономический план. Однако ныне мы можем сказать с большей уверенностью, чем когда-либо, что она породила бы в Англии примирительное настроение, которое, правда, не приняло бы, конечно, столь жалкого и неразумного выражения, как резолюция о мире, вынесенная нашим демократическим рейхстагом в 1917 году (для этого англичане слишком хорошие политики), но оказалось бы практически достаточным, чтобы обеспечить приемлемый для нас мир. Весной 1916 года нельзя было больше терять ни одного месяца не только вследствие расширения оборонительных мероприятий врага, но также и по причине уменьшения нашей собственной сопротивляемости. Когда после войны против судоходства продолжительностью самое большее в один год в Англии стала бы ощущаться нужда, моральное состояние и запас сил нашего собственного народа оказались бы еще на достаточно высоком уровне, чтобы позволить нам выждать действия этой нужды. О сокрушающей силе, которую возымела бы подводная война, будь она начата в тот момент, и о смертельной опасности, которая нависла бы тогда над Англией, говорит множество признаний самих англичан, которые наша демократия и другие заинтересованные круги тщетно пытаются предать забвению. Еще в 1917 году, т.е. с опозданием на целый год, мы стояли у самой цели и было ясно, что подводная война, начатая всего на полгода раньше, все-таки смогла бы еще сокрушить врага.
Так, например, «Экономист» от 7 сентября 1918 года писал: Хотя в то время немногие видели угрожавшую опасность, мы были очень близки к проигрышу войны, ибо забыли, что военное господство на морях теряет всякую ценность, если отсутствуют средства для использования этих подвластных морей… На протяжении последних четырех лет немцы однажды подошли ощутимо близко к выигрышу войны. Это было не весной 1918 года, когда армии Англии и Франции поколебались под германским натиском. Это произошло весной 1917 года, когда положение на суше казалось благоприятным. Немцы, разбитые на Сомме, отступили на линию Гинденбурга и вернулись на западном фронте к обороне. Россия еще являлась фактором в войне. И все же эта весна 1917 года была в действительности самым критическим и смертельно опасным моментом, который мы пережили с начала войны. Некоторое время казалось, что наш флот потерпел крах, а наши коммуникации, от которых зависело все, будут прерваны. Если бы потери Англии и Антанты в торговых судах продолжали оставаться так же велики, как в апреле, мае и июне 1917 года, то Германия выиграла бы войну до конца года. Однако флот… справился с подводной опасностью и сильно уменьшил ее действенность.
«Морнинг Пост» от 3 декабря 1918 года пишет: Если бы за неделю до начала войны Германия распределила свой мощный крейсерский флот по отдаленным морским путям, то это, возможно, привело бы нас к гибели и во всяком случае причинило бы нам очень тяжелые потери. Позднее германское морское командование так долго оттягивало морское сражение, имевшее целью решительно ослабить английский флот, что для этого стало слишком поздно… Далее, Германия пыталась достигнуть той цели, к которой ее не привело морское сражение, с помощью подводной войны. Эта была величайшая опасность, с какой пришлось когда-либо столкнуться нашей стране. Но благодаря нашей решимости, изобретательности и несказанно тяжелому труду Германия снова лишилась победы в момент, когда она уже почти была в ее руках.
Компетентный государственный деятель Киоцца Мани в ноябре 1918 года сделал следующее заявление в Палате Общин: В апреле 1917 года германские подводные лодки действовали столь успешно, что Англия была бы разорена в течение 9 месяцев, если бы уничтожение судов продолжалось тем же темпом.
Это сообщение агентства Рейтер от 15 ноября 1918 года может свести с ума германского патриота, если он представит себе, какое непонимание сущности подводной войны господствовало у нас и как оно задушило наше будущее, которое мы могли спасти в последний раз.
По моему мнению, своеобразие этого нашего внутреннего кризиса заключалось в том, что те гражданские деятели, которые надеялись на сносный исход войны, уповая не на силу нашего оружия, а на борьбу Вильсона за свободу морей и на предполагаемую волю Англии к соглашению, не ограничивались этим политическим убеждением и считали необходимым подкрепить его собственными рассуждениями на специально-морские и технические темы. Противореча всем авторитетным специалистам, они осмеливались утверждать, что в исторический момент весной 1916 года «у нас было еще слишком мало подлодок». Эти лица с Вильгельмштрассе и из редакции «Франкфуртер Цейтунг» с претенциозной уверенностью заявляли в феврале 1917 года: Мы начинаем подводную войну, правильно выбрав момент, ибо теперь мы имеем достаточно подводных лодок.
Когда же отложенная по их вине подводная война не дала тех быстрых результатов, которые, по утверждению специалистов, она принесла бы годом раньше, эти люди не лишились своей наглости; вместо того чтобы устыдиться, когда вследствие вызванной ими проволочки действие подводных лодок было решительно ослаблено{225}, они снова стали осуждать подводную войну в целом вопреки позиции, занятой ими самими в начале 1917 года! Чтобы помять, какую игру вели они с войной на море в тот час, когда решалась судьба Германии, нужно представить себе, что случилось бы, если бы суждения журналистов, дипломатов и парламентариев сделались решающими в вопросах стратегии сухопутной войны. Но в жизненно важном вопросе о морской войне у немцев все было дозволено. Вместо того чтобы ограничиться американским вопросом, политическую важность которого я всегда сознавал, немец со свойственным ему инстинктом самоуничижения успокаивал себя формулой: В 1916 году нам недоставало подлодок. Подобно тому как в оправдание уклонения от морского боя из меня сделали козла отпущения, объявив материальную часть флота якобы недоброкачественной, те, кто из страха перед Вильсоном не решились на подводную войну, теперь стали сваливать вину за это перед самими собой и всем миром на слишком малое число подводных лодок. Эти слухи, распространявшиеся повсюду, были тем средством, с помощью которого дипломатические и демократические пособники нашего имперского руководства помешали своевременному объявлению подводной войны и вместо нанесения быстрого, сильного, а следовательно, и наиболее гуманного по своему характеру удара, толкнули нашу страну на путь медленного угасания, продемонстрировав свою слабость и нечистую совесть{}an».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
В противоположность взглядам канцлера я уже тогда ясно видел, что дальнейшая отсрочка подводной войны была сопряжена с величайшей опасностью, и закончил вышеупомянутую записку следующими словами, которые, к несчастью для Германии, впоследствии оказались совершенно справедливыми: Немедленное и безоговорочное применение подводного оружия является безусловно необходимым. Дальнейшее откладывание неограниченной подводной войны даст Англии время для принятия важнейших мер политической и экономической обороны, повысит наши потери в будущем и поставит под вопрос наш успех в ближайшее время. Чем скорее мы применим подводное оружие, тем раньше мы достигнем успеха, тем быстрее и решительнее мы уничтожим надежду Англии побороть нас посредством войны на истощение. Помимо Англии, мы сломаем хребет всей коалиции наших врагов.
Множество корпораций и отдельных лиц обращались в это время к рейхсканцлеру, чтобы поддержать идею подводной войны. Среди этих обращений заслуживает упоминания письмо Гуго Стиннеса, который на основании обстоятельной информации, собранной в Швеции, пришел почти к тем же цифровым данным, что и я в моей докладной записке. Эти заявления политических деятелей и других лиц, занимавших видное положение, подавались ими без всякого давления с моей стороны.
23 февраля в Вильгельмсгафене мне представился неожиданный случай сказать кайзеру, с какой радостью я узнал, что предполагается начать более серьезную войну против английского судоходства. В ходе войны вопрос о судоходстве стал решающим и медлить в этой области невозможно. Для германизма дело идет о борьбе за существование. Малые нейтральные государства не представляют реальной опасности. Кайзер должен принять решение.
Решающий доклад кайзеру состоялся 6 марта 1916 года, но вопреки упомянутому обещанию я не был привлечен к участию в этом деле. Узнав частным образом о предстоявшем заседании, я запросил адмирала фон Мюллера, ожидает ли кайзер моей явки. На это адмирал фон Мюллер ответил: Нет, его величество не приказывал г-ну статс-секретарю присутствовать на совещании. На заседании были рейхсканцлер, Фалькенгайн и Гольцендорф. Вопреки предложению Фалькенгайна подводная война была отложена на неопределенное время. 8 марта я подал рапорт о болезни и обратной почтой получил по телеграфу предложение выйти в отставку. Тогда я подал следующее прошение: Берлин, 12 марта 1916 г.
Я служил вашему величеству в меру моих сил, чтобы споспешествовать задаче всей жизни вашего величества – открыть германскому народу путь в море и в мир.
В решающей борьбе против врагов, которые хотят с мечом в руке преградить нам путь национального развития, ваше величество не нашли возможным последовать моему совету.
В последнее время при вынесении важнейших решений, затрагивающих наше морское могущество, я был лишен возможности использовать влияние, которое ваше величество неоднократно всемилостивейше обещали мне.
Я не могу более выполнять свою обязанность – быть представителем вашего величества перед народом по морским вопросам, как то велит мне долг. Озабоченный тем, что путь, на который мы вступили, ведет к крушению дела жизни вашего величества и национального будущего Германии, я убедился в невозможности принести своими услугами пользу правительству вашего величества.
Мою предшествующую просьбу об освобождении от исполняемых обязанностей ваше величество исполнить не соизволили.
Подавленное душевное состояние, вызванное усилившейся в последнее время внутренней борьбой, которую мне приходилось вести, все же заставляет меня доложить вашему величеству, что я не могу более руководить имперским морским ведомством.
Осмеливаюсь всеподданнейше просить ваше величество милостиво разрешить мне подать в отставку с поста статс-секретаря.
Я получил отставку 17 марта. Моим преемником стал адмирал фон Капелле. Летом 1915 года он был решительным сторонником подводной войны. Однако при вступлении в должность ему пришлось дать обязательство соглашаться с рейхсканцлером во всех вопросах морской политики. К этим вопросам была причислена и подводная война.
К марту 1916 года моя репутация в глазах кайзера и канцлера упала настолько, что я должен был считаться с тем, что в ближайшее же время меня могут заставить уйти под любым предлогом. Уже и прежде мне приходилось переносить тяжкие обиды. Я подал в отставку после того, как мои ближайшие советники решили, что откладывать ее далее не к чему, ибо устранение меня от дел вопреки всем данным мне обещаниям окончательно лишило меня возможности плодотворной работы. Кроме того, от близких к кайзеру лиц я слышал, что восстановление наших прежних отношений считается исключенным. Я видел, что мы катились в пропасть, и не мог более нести перед рейхстагом и нацией ответственность за столь рискованное предприятие, как дальнейшая затяжка войны. Тем не менее уйти в отставку мне было нелегко, так как я был уверен, что она лишь укрепит уверенность наших врагов в победе. Я предложил кайзеру сделать мое увольнение менее заметным, объяснив его болезнью; однако мое предложение принято не было, и я смог смягчить впечатление от этого события только тем, что в согласии с местными военными властями воспрепятствовал организации задуманной широчайшими кругами демонстрации в мою честь, не посчитавшись с чувствами ее инициаторов.
Если бы я мог предвидеть, что бой у Скагеррака вновь укрепит мое положение и что во главе армии станут Гинденбург и Людендорф, то несмотря на все унижения, я попытался бы остаться на своем посту; тогда прокламация к полякам, возможно, не была бы издана, так как положение Бетмана осенью 1916 года было уже весьма непрочным, и мы стали бы энергичнее стремиться к миру с царем, а подводная война смогла бы начаться еще своевременно. Но кто может заглянуть в карты провидения?
6
24 марта 1916 года был торпедирован французский пароход «Суссекс». На соответствующий запрос Соединенных Штатов Генмор, еще не получивший донесения от командира подлодки, ответил 10 апреля, что по предположению германского правительства повреждение «Суссекса» следует приписать не нападению германской подлодки, а какой-нибудь иной причине. Однако позднее получилось донесение о том, что «Суссекс» действительно был торпедирован нашей подлодкой. По сообщению чрезвычайно опытного и осторожного командира подлодки пароход был окрашен, как военный корабль, и на палубе его находилось большое количество английских солдат в военной форме. Поэтому командир подлодки считал себя правым даже и формально.
На нашу ноту от 10 апреля, несоответствие которой фактам было доказано Америкой, последовала с ее стороны известная уничтожающая нота от 20 апреля, потребовавшая немедленного отказа от усвоенных нами методов подводной войны и угрожавшая разрывом дипломатических сношений с германским правительством. По обнародовании этой ноты я еще раз (24 апреля) направил кайзеру докладную записку с настойчивой просьбой не уступать Вильсону. Ответа на эту записку я не получил; напротив, 4 мая правительство направило Америке ноту, в которой уступало американским требованиям, но призывало американское правительство добиться от великобританского соблюдения признававшихся до войны норм международного права. Если же соответствующие шаги Соединенных Штатов окажутся безуспешными, то для германского правительства возникнет новое положение, в котором оно должно будет сохранить за собой полную свободу действий.
Вильсон потребовал наказания командира подлодки, торпедировавшей «Суссекс». Адмирал, командовавший морским корпусом во Фландрии, не применил к нему никакого наказания, так как командир подлодки был прав; тогда его наказал сам кайзер. После этого сохранившиеся еще остатки подводной войны фактически исчезли, за исключением Средиземного моря.
Показательным для характеристики сил, действовавших против подводной войны, является рассказ очевидца о том, что произошло в ставке после получения моей вышеупомянутой записки. Для противников подводной войны она оказалась весьма нежелательной, ибо произвела глубокое впечатление на кайзера, вероятно, потому, что она укрепила его в уже принятом им решении отклонить ноту Вильсона и начать неограниченную подводную войну. Это решение кайзер сообщил канцлеру и военному командованию. Возражения канцлера сначала не имели успеха. Однако затем кайзер подвергся сильному давлению со стороны начальника кабинета фон Мюллера и в конце концов уступил канцлеру. При этом сыграло роль то обстоятельство, что начальник Генмора в противоречии со своими прежними докладными записками стал на сторону канцлера. Вынося последнее решение, кайзер, кажется, не выслушал мнения военного командования. Во всяком случае генерал фон Фалькенгайн подал прошение об отставке, которое, однако, было отклонено.
Нота по поводу «Суссекса» явилась поворотным пунктом в ходе войны, она знаменует собой начало нашей капитуляции. Весь мир увидел, что Америка сломила нас. Со времени этого решения мы пошли назад. Моральное возмущение подводной войной в Англии и Америке вначале являлось простым блефом, имевшим целью запугать нас. Но постепенно оно превратилось в нечто большее. Те немцы, которые тонко чувствовали идеальную, а по существу также в высшей степени реальную ценность престижа, были глубоко потрясены принятием уничтожающей ноты Вильсона. Благодаря мартовским и майским решениям 1916 года Англия была избавлена от величайшей материальной опасности, которая когда-либо угрожала ее существованию за всю историю этой страны. После того как германский народ отбросил ниспосланный ему небом дар подводной войны, этот последний шанс, он не только предопределил свой выход из числа великих народов, но и укрепил волю Англии держаться до полного его уничтожения.
Неограниченная подводная война, начатая весной 1916 года, заключала бы в себе гадательные факторы, как и всякий стратегически-политико-экономический план. Однако ныне мы можем сказать с большей уверенностью, чем когда-либо, что она породила бы в Англии примирительное настроение, которое, правда, не приняло бы, конечно, столь жалкого и неразумного выражения, как резолюция о мире, вынесенная нашим демократическим рейхстагом в 1917 году (для этого англичане слишком хорошие политики), но оказалось бы практически достаточным, чтобы обеспечить приемлемый для нас мир. Весной 1916 года нельзя было больше терять ни одного месяца не только вследствие расширения оборонительных мероприятий врага, но также и по причине уменьшения нашей собственной сопротивляемости. Когда после войны против судоходства продолжительностью самое большее в один год в Англии стала бы ощущаться нужда, моральное состояние и запас сил нашего собственного народа оказались бы еще на достаточно высоком уровне, чтобы позволить нам выждать действия этой нужды. О сокрушающей силе, которую возымела бы подводная война, будь она начата в тот момент, и о смертельной опасности, которая нависла бы тогда над Англией, говорит множество признаний самих англичан, которые наша демократия и другие заинтересованные круги тщетно пытаются предать забвению. Еще в 1917 году, т.е. с опозданием на целый год, мы стояли у самой цели и было ясно, что подводная война, начатая всего на полгода раньше, все-таки смогла бы еще сокрушить врага.
Так, например, «Экономист» от 7 сентября 1918 года писал: Хотя в то время немногие видели угрожавшую опасность, мы были очень близки к проигрышу войны, ибо забыли, что военное господство на морях теряет всякую ценность, если отсутствуют средства для использования этих подвластных морей… На протяжении последних четырех лет немцы однажды подошли ощутимо близко к выигрышу войны. Это было не весной 1918 года, когда армии Англии и Франции поколебались под германским натиском. Это произошло весной 1917 года, когда положение на суше казалось благоприятным. Немцы, разбитые на Сомме, отступили на линию Гинденбурга и вернулись на западном фронте к обороне. Россия еще являлась фактором в войне. И все же эта весна 1917 года была в действительности самым критическим и смертельно опасным моментом, который мы пережили с начала войны. Некоторое время казалось, что наш флот потерпел крах, а наши коммуникации, от которых зависело все, будут прерваны. Если бы потери Англии и Антанты в торговых судах продолжали оставаться так же велики, как в апреле, мае и июне 1917 года, то Германия выиграла бы войну до конца года. Однако флот… справился с подводной опасностью и сильно уменьшил ее действенность.
«Морнинг Пост» от 3 декабря 1918 года пишет: Если бы за неделю до начала войны Германия распределила свой мощный крейсерский флот по отдаленным морским путям, то это, возможно, привело бы нас к гибели и во всяком случае причинило бы нам очень тяжелые потери. Позднее германское морское командование так долго оттягивало морское сражение, имевшее целью решительно ослабить английский флот, что для этого стало слишком поздно… Далее, Германия пыталась достигнуть той цели, к которой ее не привело морское сражение, с помощью подводной войны. Эта была величайшая опасность, с какой пришлось когда-либо столкнуться нашей стране. Но благодаря нашей решимости, изобретательности и несказанно тяжелому труду Германия снова лишилась победы в момент, когда она уже почти была в ее руках.
Компетентный государственный деятель Киоцца Мани в ноябре 1918 года сделал следующее заявление в Палате Общин: В апреле 1917 года германские подводные лодки действовали столь успешно, что Англия была бы разорена в течение 9 месяцев, если бы уничтожение судов продолжалось тем же темпом.
Это сообщение агентства Рейтер от 15 ноября 1918 года может свести с ума германского патриота, если он представит себе, какое непонимание сущности подводной войны господствовало у нас и как оно задушило наше будущее, которое мы могли спасти в последний раз.
По моему мнению, своеобразие этого нашего внутреннего кризиса заключалось в том, что те гражданские деятели, которые надеялись на сносный исход войны, уповая не на силу нашего оружия, а на борьбу Вильсона за свободу морей и на предполагаемую волю Англии к соглашению, не ограничивались этим политическим убеждением и считали необходимым подкрепить его собственными рассуждениями на специально-морские и технические темы. Противореча всем авторитетным специалистам, они осмеливались утверждать, что в исторический момент весной 1916 года «у нас было еще слишком мало подлодок». Эти лица с Вильгельмштрассе и из редакции «Франкфуртер Цейтунг» с претенциозной уверенностью заявляли в феврале 1917 года: Мы начинаем подводную войну, правильно выбрав момент, ибо теперь мы имеем достаточно подводных лодок.
Когда же отложенная по их вине подводная война не дала тех быстрых результатов, которые, по утверждению специалистов, она принесла бы годом раньше, эти люди не лишились своей наглости; вместо того чтобы устыдиться, когда вследствие вызванной ими проволочки действие подводных лодок было решительно ослаблено{225}, они снова стали осуждать подводную войну в целом вопреки позиции, занятой ими самими в начале 1917 года! Чтобы помять, какую игру вели они с войной на море в тот час, когда решалась судьба Германии, нужно представить себе, что случилось бы, если бы суждения журналистов, дипломатов и парламентариев сделались решающими в вопросах стратегии сухопутной войны. Но в жизненно важном вопросе о морской войне у немцев все было дозволено. Вместо того чтобы ограничиться американским вопросом, политическую важность которого я всегда сознавал, немец со свойственным ему инстинктом самоуничижения успокаивал себя формулой: В 1916 году нам недоставало подлодок. Подобно тому как в оправдание уклонения от морского боя из меня сделали козла отпущения, объявив материальную часть флота якобы недоброкачественной, те, кто из страха перед Вильсоном не решились на подводную войну, теперь стали сваливать вину за это перед самими собой и всем миром на слишком малое число подводных лодок. Эти слухи, распространявшиеся повсюду, были тем средством, с помощью которого дипломатические и демократические пособники нашего имперского руководства помешали своевременному объявлению подводной войны и вместо нанесения быстрого, сильного, а следовательно, и наиболее гуманного по своему характеру удара, толкнули нашу страну на путь медленного угасания, продемонстрировав свою слабость и нечистую совесть{}an».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54