В ответ на запрос экспедиционного комитета Кен приготовил подробное медицинское заключение, переданное мной по радио 12 сентября и направленное начальнику военно-медицинского колледжа. 13-го Кен послал второе медицинское заключение. В тот же день я получил радиограмму от сэра Вивьена Фукса. В ней говорилось: «Военно-медицинский колледж решительно настаивает на том, что Джилла следует эвакуировать при первой возможности; он не должен продолжать санный переход, даже если поправится, так как его присутствие может привести к гибели всей партии».
14-го и 15-го мы с Фрицем произвели тщательную рекогносцировку, и я сообщил по радио Фредди, что мы нашли хорошее место для зимнего лагеря, откуда до разводья около полумили в любом направлении. Найденная нами льдина имела примерно полторы мили в длину и в ширину. Она была, однако, окружена множеством взломанных ледяных полей, и кое-где уже произошло сжатие льда. Я сообщил также, что на озерках вокруг льдины мы обнаружили множество длинных ровных полос, из которых наиболее подходящими были две: одна – около полумили в длину, другая – около трех четвертей мили, но, прежде чем ими воспользоваться, надо подождать, пока лед на них станет значительно толще. 17 сентября я информировал комитет: «… Джилл останется с экспедицией до марта 1969 года, когда его сменят геофизики Ламонтской геологической обсерватории. Имея в виду большие расстояния, которые придется преодолеть следующей весной, и ограниченные возможности Джилла, я пришел к твердому убеждению, что бросок к Шпицбергену должны совершить Кернер и я. Партия из двух человек сможет продвигаться быстрее, чем в том случае, если нас будет трое. Поэтому Хеджес останется с Джиллом в зимнем лагере, пока их не сменят ламонтские геофизики. Это даст возможность Кернеру и мне раньше выйти в путь. Тогда путешествие и научная программа экспедиции могут быть завершены и все четверо участников будут полностью способствовать ее конечному успеху».
В случае рецидива эвакуация не представляла бы трудностей, так как наша экспедиция находилась всего в 150 милях от американской станции «Т-3», которая могла быть использована в качестве промежуточного этапа. В Северном Ледовитом океане зима – нормальное время для полетов, а посадочную площадку легко осветить факелами и сигнальными ракетами. 20 сентября я получил радиограмму из Лондона:
«Комитет обсудил все известные ему обстоятельства и возможности, включая средства связи и освещение посадочной площадки. Понимая огромное желание Аллана остаться зимовать, мы, к сожалению, все же решили, что по медицинским соображениям и для обеспечения как можно более раннего старта следующей весной его надо эвакуировать на самолете Фипса. Партию из трех человек мы считаем минимально допустимой, поэтому Уолли, Кен и Фриц останутся зимовать и закончат путешествие. Мы сознаем, что это может означать невыполнение геофизической программы, если весной до возобновления путешествия не удастся совершить посадку и забрать приборы, требующие реставрации. Ламонтскую обсерваторию следует поставить об этом в известность. В написанных вчера письмах, подлежащих доставке самолетом, изложены соображения, побудившие комитет к такому решению».
В ответной радиограмме я признавал, что комитет располагает большими возможностями для оценки финансового состояния и может ограничить научную программу, если она покажется ему слишком дорогой, но вместе с тем я со всей почтительностью к комитету настаивал, чтобы в будущем в ответ на просьбу о моральной поддержке или на сообщение о каком-либо изменении плана, касающемся осуществления перехода в 3800 миль по дрейфующему плавучему льду, а также в ответ на любую радиограмму об изменении намеченного нами плана действий Комитет, признавая мою ответственность и относясь с уважением к моему опыту и здравомыслию, посылал мне рекомендации, а не распоряжения.
25 и 26 сентября летчики 435-й эскадрильи канадских ВВС сбросили нам большой запас продовольствия. Эта операция прошла очень удачно. Из двадцати восьми тонн груза, сброшенного с трех самолетов, была потеряна лишь дюжина бутылок с острым соусом! Теперь мы могли полагаться на канадские ВВС не только в отношении снабжения; они оказывали и моральную поддержку, необходимую нам, чтобы выжить. Мы ощущали эту поддержку и заботу, когда они осведомлялись, не нужно ли нам чего-нибудь из снаряжения. Их многочисленные, хорошо обдуманные подарки, а также радостные приветствия членов экипажа, стоявших у открытых грузовых люков и кричавших нам, когда самолет совершал на небольшой высоте прощальные круги над лагерем, – все говорило об их благожелательности и воодушевляло нас.
В этот вечер я послал Фредди Чёрчу следующую радиограмму: «…сейчас мы сортируем двадцать восемь тонн продовольствия и снаряжения. Вокруг нас со всех сторон ящики. Главная посадочная площадка, о которой я говорил несколько дней назад, теперь прорезана трещинами и стала непригодной. Есть другое разводье, затянутое пресноводным льдом толщиной 8–9 дюймов, имеющее в длину 150 и в ширину 30 ярдов, но на нем с каждой стороны появились свежие торосы высотой до 15 футов. Посадочная полоса на льдине на 6 дюймов покрыта снегом, и расчистка ее потребует немало времени. Как я понимаю, Уэлди Фипс предполагает воспользоваться своим двухмоторным «Оттером» с маленькими колесами. Настойчиво советую ему приспособить лыжи.
У нас много груза, который мы должны перевезти в лагерь, поэтому мы рекомендуем отложить полет Уэлди к нам до 30 сентября или 1 октября. Попросите, пожалуйста, Питера Дунна сообщить Ричарду Тейлору из Би-Би-Си: я серьезно опасаюсь, что лед в любой момент может расколоться, и сотрудникам Би-Би-Си, намеревающимся высадиться и остаться в нашем лагере, грозит совершенно реальная опасность, так как Уэлди, вероятно, окажется не в состоянии вернуться за ними».
Уже давно сотрудники «Санди таймс» и Би-Би-Си намеревались зафрахтовать двухмоторный «Оттер» Уэлди Фипса, канадского летчика, чтобы перелететь из Резольют-Бей в наш зимний лагерь. Сотрудники Би-Би-Си должны были снять фильм о постройке хижины и о приготовлениях к зимовке на льду; репортеры «Санди таймс» собирались взять у нас интервью. Конечно, если бы они прилетели, то на многие путаные статьи, появившиеся в английской прессе между 25 и 27 сентября, был бы дан ответ, а краткое исчерпывающее описание нашего положения внесло бы ясность. Для того чтобы показать, что писали о нас газеты, приведу некоторые выдержки из них.
«Шумиха по поводу исследователей Арктики» (шапка в «Дейли мейл» от 25 сентября). «… Вчера вечером поднялась шумиха по поводу британской трансарктической экспедиции, состоящей из четырех человек и находящейся сейчас приблизительно в 330 милях от Северного полюса. Организаторы экспедиции в Лондоне опубликовали статью, в которой говорится, что ее руководитель, возможно, страдает „уинтеритом“. Это заболевание, «которое омрачает сознание и может представлять опасность» для человека. Однако руководитель экспедиции, мистер Уолли Херберт, который на собачьих упряжках преодолел две трети из 3800 миль, отделяющих Аляску от норвежского архипелага Шпицберген, ответил резкой критикой в адрес организационного комитета. В интервью, данном по радио «Санди таймс», мистер Херберт сказал: «Комитет так возомнил о себе, что посылает распоряжения вместо рекомендаций»».
«Мой сын, вероятно, захочет остаться на ледяном щите, – говорит отец» (шапка в газете «Йоркшир ивнинг пост»). «Мы думаем, что с мистером Хербертом творится неладное» («Дейли мейл», Лондон, 26 сентября).
«Вы лежите, скорчившись в крошечной палатке на льдине в 330 милях от Северного полюса. Снаружи бушует ураган, скорость ветра – 120 миль в час. В слепящем снегу вы ничего не различаете на расстоянии ярда перед собой. Собаки ваших санных упряжек, рыча, кусают друг друга. Внутри палатки, чтобы было теплее, вы прижимаетесь к другим трем спутникам. Один из них тяжело ушибся. Вы отклонились от курса и вышли из графика. Весь мир смотрит на вас. Это мучительные мгновения для Уолли Херберта, руководителя британской трансарктической экспедиции, самого одинокого человека среди белого безмолвия. Как могли повлиять на ум и моральную устойчивость человека эти ужасные условия? Не ими ли объясняются резкие по тону радиограммы, посылаемые Хербертом в Лондон организаторам экспедиции?»
Таково было начало статьи, озаглавленной «В арктической пурге даже человеческий ум может замерзнуть» и помещенной Дональдом Гомери в «Дейли скетч» 26 сентября 1968 года. При столь драматических обстоятельствах и широких возможностях для домыслов не удивительно, что наше поведение иногда толковалось несколько странно. Питер Дунн, репортер «Санди таймс», который должен был прилететь к нам и находился в то время ближе к нам, чем кто-либо другой, выразил свой личный взгляд на наше положение в корреспонденции, переданной им в «Санди таймс» 6 октября:
«Ломающийся лед, непогода и снег, гонимый по арктическому ледяному щиту ветром ураганной силы, сорвали на этой неделе попытку вывезти Аллана Джилла, тридцативосьмилетнего арктического путешественника, из лагеря, находящегося на полярном льду в восьмистах милях от суши. Джиллу, который при падении сильно ушиб спину месяц тому назад, придется теперь провести длинную темную зиму с тремя другими участниками британской трансарктической экспедиции. Он будет вывезен следующей весной до начала последнего этапа 3800-мильного пути от Аляски до Шпицбергена. Попытка эвакуации Джилла, предписанная экспедиционным комитетом в Лондоне, была отменена после того, как двухмоторный самолет «Оттер» напрасно прождал три дня на «Т-3», американской исследовательской станции, расположенной на краю огромной глыбы дрейфующего льда, отколовшегося от ледника. Станция находится всего в ста пятидесяти милях от зимнего лагеря экспедиции.
Уолли Херберт, руководитель партии, едва мог скрыть свое удовольствие по поводу того, что посадка не удалась и Джилл останется с экспедицией до весны. «Моральный дух теперь великолепный, – сказал мне Херберт по радио. – Конечно, состояние Аллана внушает некоторое беспокойство; он не в обычной своей форме. У него появилась, как я ее называю, самая нехарактерная для военного выправка: чтобы держать спину прямо, он нагибается. В ближайшие несколько дней до наступления полярной ночи мы отметим флажками аварийную посадочную площадку и всю зиму будем поддерживать ее в должном порядке. Тогда, если у Аллана начнется рецидив, ничто не помешает его эвакуации».
Несчастный случай с Джиллом вызвал громкую перепалку между Хербертом и лондонским комитетом. Когда комитет отверг план Херберта эвакуировать Джилла следующей весной, Херберт разразился градом упреков по поводу людей, которые «не понимают, какую чушь они городят». В ответ комитет возразил, что Херберт, по-видимому, страдает «уинтеритом» – полярным заболеванием, которое отуманивает сознание и может стать опасным для человека. Для некоторых наблюдателей здесь, в Барроу, такой диагноз представляется несколько необоснованным. У Херберта есть свои недостатки – наполеоновские драматические нотки, импульсивность и стремление думать вслух громким ясным голосом, но он, конечно, не потерял рассудка. Он хочет, чтобы Джилл остался с ними зимовать, потому что Арктика для него – жизнь, и любую возможность остаться на льдине, даже если она сулит смерть, он предпочел бы позорной неудаче экспедиции.
Через сутки после того, как было получено распоряжение комитета об эвакуации Джилла, Херберт заметил, что посадочная полоса у лагеря начинает разрушаться. Даже посадочная площадка на более толстой льдине становилась непригодной вследствие сильного снегопада. «Расчистить ее будет адовой работой», – сказал Херберт. На «Т-3» мы слышали, как Уолли жаловался на неполадки с ручным генератором, служившим для зарядки радиобатарей. Затем его голос исчез, и дальнейшая связь прервалась. На следующий день, достаточно светлый для наблюдений с самолета, у нас был условлен сеанс радиосвязи с Хербертом, и он должен был сообщить дальнейшие данные об обстановке вокруг лагеря. К несчастью, хотя мы слышали радио мыса Барроу, находившегося на побережье Северного Ледовитого океана в 800 милях от нас, мы не слышали Херберта, работавшего на той же частоте в 150 милях к западу от нас. Но когда посадка стала немыслимой, с радиопередатчиком Херберта произошло «какое-то странное улучшение». В это время Херберт был в прекрасном настроении.
Теперь все было так, как того хотел Херберт. Джилл останется до тех пор, пока Херберт не пожелает, чтобы его вывезли. Научное снаряжение, доставленное нами на «Т-3» для зимней программы экспедиции, было отправлено назад, на мыс Барроу, и оно будет сброшено на парашютах в зимний лагерь экспедиции самолетом Арктической исследовательской лаборатории. Особо хрупкий прибор мы оставили на «Т-3», и он, вероятно, будет доставлен в лагерь одним из высококвалифицированных канадских летчиков. Общее мнение таково: шумиха вокруг Аллана Джилла перешла границы дозволенного; что бы ни случилось этой зимой, у Херберта не будет недостатка в друзьях на северном побережье Аляски и ему не понадобится помощь самолетами, организованная в Лондоне».
О том, что лед сломался, я мог бы сообщить Питеру днем раньше, если бы имел возможность снестись с ним тогда по радио. При создавшемся положении я был вынужден 8 октября 1968 года послать гораздо более длинную радиограмму, пытаясь успокоить разыгравшиеся страсти. «А590. 090740.– Председателю от Херберта. Моя радиограмма от 17 сентября с предложенным комитету планом, благодаря которому можно было бы завершить и научную программу, и путешествие, основывалась на надежде, что геофизические приборы смогут быть доставлены на самолетах «Цесна», обслуживающих АИЛ, и что Джиллу будет разрешено остаться на зиму с экспедицией».
Следующая радиограмма имела пометку «лично и секретно». В ней я советовал оставить Хеджеса с Джиллом в зимнем лагере, чтобы, во-первых, можно было завершить научную программу и передать построенную хижину сотрудникам Ламонтской обсерватории и, во-вторых, чтобы Кернер и я могли раньше отправиться в длинный путь к Шпицбергену.
«Я по-прежнему твердо убежден, – писал я, – что это предложение осуществимо и значительно более целесообразно, чем желание свернуть геофизическую программу и эвакуировать Джилла до наступления зимы.
Должен подчеркнуть, что этот план окажется ненужным, если в конце февраля какой-нибудь самолет сможет сделать посадку в зимнем лагере, заберет накопленные материалы, кинофильмы и научные приборы, нуждающиеся в перекалибровке, и доставит ламонтских геофизиков. Должен подчеркнуть также, что такая посадка возможна. В этом случае Хеджес вместе с Кернером и мною примет участие в заключительном броске к Шпицбергену, а Джилл, если комитет разрешит ему зимовать, останется в зимнем лагере с ламонтской партией, чтобы продолжить геофизическую программу. Смею уверить комитет, что у меня нет и никогда не было намерения считать эти советы безапелляционными и ультимативными. Более подробно я попытаюсь изложить мои предложения в письме и охотно приму советы комитета во всех вопросах, в отношении которых он будет обладать достаточной информацией. Если эти советы будут противоречить моему мнению, я изложу свои доводы подробнее шифром и в более длинных радиограммах.
У меня нет никаких признаков умственного расстройства, как нет и недостатка почтения к комитету, несмотря на несдержанные замечания, сделанные мной 22 сентября и вопреки моим желаниям дословно приведенные в «Таймс» и других английских газетах. Если бы не комитет, наша экспедиция не была бы организована и не имела бы того успеха, какого она уже достигла, и в то же время, если бы я не сохранил ясности сознания и если бы вся партия не действовала с полным напряжением физических сил, она не могла бы достичь той широты, на которой сейчас находится. Следовательно, «моему поведению в течение последних нескольких дней» должно быть найдено другое объяснение. Ибо подобно моим замечаниям от 22 сентября упоминание об «уинтерите», несомненно, также было несдержанным порывом.
На протяжении последних восьми месяцев я каждый вечер по полчаса разговаривал по радио с майором авиации Чёрчем. Во время этих разговоров я редко думал о том, какое расстояние отделяет нас друг от друга, ибо я привык к его голосу в микрофоне так же, как к манерам трех моих спутников. Я рассказывал о пройденном пути и о событиях дня с дружеской непринужденностью, уверенный, что в это время суток редко кто пользуется нашей частотой, и зная, что мало найдется любителей подслушивать, чьи приемники достаточно чувствительны, чтобы улавливать мои передачи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26