Анерис ответила. Когда она била меня по лицу своим
и перепончатыми руками, мне казалось, что меня стегали мокрым полотенцем
. Мной двигала не ненависть, а бессилие. Последний удар отбросил ее на кров
ать. Она замерла там, свернувшись в клубок.
Я не стал продолжать. Зачем тратить силы? Чего бы я добился, избивая ее? Пре
небрежение, которое она мне выказывала, ее молчание Ц все говорило о том,
что она меня просто использовала и мне не суждено никогда приблизиться к
ней. Наконец-то передо мной открылась разделявшая нас пропасть: я искал у
бежище у нее, а она Ц на маяке. Никогда еще интересы двух существ так не со
впадали и не были настолько противоположны. Быть может, осознав это, я уже
не желал ее так сильно? Нет. К несчастью, нет. Вулкан для Помпеи сделал то же
самое, что Анерис Ц для моей любви: она разрушала ее и одновременно сохра
няла навеки.
Надо признаться, что эта бурная сцена прочистила мне мозги. В первый раз п
осле гибели Батиса я вырвался из уединения. Ноги вывели меня с маяка. Нес
колько глотков холодного воздуха оказали живительное действие. Я почув
ствовал, как щеки окрашиваются румянцем. Я долго не замечал, что за мной с
ледят.
Они снова были у опушки леса. Шесть, семь, восемь, а может быть, больше. Им ни
чего не стоило воспользоваться случаем и наброситься на меня, но они это
го не делали. Я предался их воле. Несмотря на то что Батис стрелял в них во в
ремя перемирия, несмотря на нашу измену, они давали мне еще один шанс.
История маяка не отличалась логичностью. Можно было предположить, что те
перь я, просияв от счастья, пойду к ним, чтобы наконец претворить в жизнь с
вои планы переговоров. Так и случилось. Однако, когда я увидел их, моим пер
вым чувством была надежда снова встретить Треугольника. Я поднял руки вв
ерх и медленным, но решительным шагом направился к опушке леса: единств
енным звуком, нарушавшим тишину мира, был хруст снега под моими подошвам
и.
Какие мысли приходили им в головы? Любопытство горело в их глазах. В этом б
леске я увидел нечто подобное тому искреннему интересу, который испыты
вали их дети. Одни разглядывали мои глаза, другие Ц руки. Я мог найти тыся
чу объяснений каждому выражению их лиц и подумал, что обоюдное любопытст
во может послужить хорошим противоядием от насилия.
Однако маяк был царством страха. Представим себе какое-нибудь насекомое
с острым жалом, которое залетело к нам в ухо. Точно так же на меня вдруг на
пало сомнение, причиняя резкую боль. Я стал задавать себе вопросы, и они т
отчас перевесили мое доверие к партнерам: а что, если они борются не за это
т островок в океане, а за что-то еще? В конце концов, на что им далась эта бес
плодная земля, жалкая растительность и острые скалы? Возможно, хотя это б
ыло только моим предположением, они желали получить нечто большее: то же
, о чем мечтал я.
Мне показалось, что внимание омохитхов уже не было направлено на меня. Я
обернулся. За моей спиной на балконе показалась фигура Анерис. Омохитхи
смотрели на нее, а не на меня. Я уловил ее тревогу. Она вцепилась в перила об
еими руками, растерянно глядя на происходящее. Вероятно, она думала, что с
вязь, которая существовала между нами, была недостаточно прочной и я от
дам ее омохитхам. Разумеется, она ошибалась.
Сама возможность того, что они потребуют отдать им Анерис, разрушала мою
решимость продолжать переговоры. Чем ближе я подходил к ним, тем тяжелее
мне было шагать. Ноги перестали двигаться даже раньше, чем мозг отдал им
такой приказ. Снег перестал скрипеть.
Солнце сияло над нами; облака превращали его в маленький золотистый дис
к. Я был совсем близко к лесу, в двух шагах от них. Толстый корень змеей выпо
лзал из-под земли и снова скрывался в ней. Я придавил его башмаком. Непода
леку несколько омохитхов стояли на том же корне. Еще никогда мы не оказыв
ались так близко. Но этим все и кончилось.
Довольно долго я стоял столбом на одном месте. Омохитхи не двигались. Чег
о они ждали? Чтобы я выдал им Анерис? Но я не мог этого сделать. В чем бы ни за
ключался конфликт между ними и Анерис, не мне было разрешать его. Я готов б
ыл обсудить с ними любой вопрос, даже свою жизнь. Но о жизни без Анерис реч
и быть не могло. Я смог бы жить вечно без любви, если это было неизбежно, но н
е мог жить без Анерис. Что мне сулит будущее, если я потеряю ее? Смерть без
жизни, жизнь без смерти. Что хуже? Мороз среди лета или обжигающая жаром зи
ма? И так до скончания дней.
Она помогла мне увидеть то, что скрывали лучи маяка; она показала мне, что
враг может быть кем угодно, только не зверем. Он не может быть зверем никог
да и нигде, а там, на острове, наверное, меньше, чем где бы то ни было. Без нее м
не никогда не открылась бы эта истина, только она могла научить меня этом
у. Но на пути к истине рядом с Анерис я неизбежно воспылал к ней страстью, п
олюбил ее так, как могут любить жизнь только терпящие кораблекрушение: б
езнадежно. Поэтому мной овладевала такая грусть: маяк помог мне понять, ч
то познание истины не изменит жизнь.
Если бы в этот миг я поднял палец, на наши головы низверглись бы молнии все
й Вселенной. Но я, естественно, не поднял палец; я пошел назад.
Я обратил внимание на незначительную деталь: снег не скрипел так сильно,
как раньше, когда я шел по направлению к ним. Причину этого явления нетру
дно было понять. Снег уже был спрессован: мои ноги наступали в те же самые
ямки, которые оставили мои башмаки.
Остаток дня я провел, наводя порядок в доме, который после нашей ссоры с Ан
ерис стал похож на склад старьевщика. Я прибрался как смог. Ее не было. Она
скрылась сразу после того, как я вошел на маяк, но непременно вернется.
Еще до наступления темноты Анерис поднялась в комнату через люк, робко и
боязливо. Если она боялась, что я побью ее снова, то глубоко ошибалась. Не о
бращая на нее внимания, я продолжал возиться с пилой и молотком. Потом се
л за починенный стол и стал курить и пить джин, словно в комнате больше ни
кого не было. Анерис спряталась за железной печкой. Виднелась только час
ть ее фигуры: ступни, колени и руки, обнимавшие ноги. Изредка она высовыва
ла из укрытия голову и следила за мной.
Бутылка опустошилась. Спиртное у нас хранилось в огромном сундуке, котор
ый мы превратили в винный погреб и установили рядом с прожекторами. Омох
итхи могли напасть этой же ночью; несмотря на это, я не боялся напиться. Но
когда я шел по лестнице наверх, то вдруг передумал. Я вытащил Анерис за ног
у из ее тайника. Потом заставил ее встать, чтобы затем свалить на пол тако
й сильной пощечиной, что даже на следующий день у меня еще горела рука. Она
плакала и извивалась.
Господи, как я желал ее. Но в ту ночь я не мог нанести Анерис более сильного
оскорбления, чем не дотрагиваться до нее.

17

Я пьянствовал три дня и три ночи. А может быть, и дольше. Время и алкоголь иг
рали в прятки. Опьянение стало для меня не чем иным, как областью, где как
ие-то незначительные события водили свой хоровод. И только. Я пил и благод
аря этому жил за кулисами, как будто представление не должно было начат
ься никогда. Порой, когда солнце садилось, я пытался нести караул на балк
оне, но засыпал среди винных паров. К утру мои пальцы становились темно-ли
ловыми. А указательный палец чуть было не пришлось ампутировать, потому
что он всю ночь пролежал на железном курке. Я жил только благодаря тому, ч
то омохитхи старательно готовили свой последний штурм; я жил только благ
одаря тому уважению, которое мы внушили им своими выстрелами. Какое жалк
ое утешение.
Однако опьянение имело больше преимуществ, чем недостатков. Самое главн
ое Ц ощущение того, что я уже не так сильно желал Анерис. С этой целью я над
ел на нее черный шерстяной свитер, весь в заплатках из мешковины, чтобы н
е видеть ее ослепительную наготу. Рукава свитера, который закрывал ее до
колен, были длиннее ее рук. Не раз, когда Анерис приближалась ко мне, я нагр
аждал ее пинком, не вставая со стула.
И тем не менее прилагаемые мной усилия были тщетны. Мои издевательства н
ад ней лишь подчеркивали ложность власти, более хрупкой, чем мощь импери
и, которую защищают стены из дыма или войска оловянных солдатиков. Когда
я был слишком пьян или, возможно, слишком трезв, все мои ухищрения переста
вали действовать. Она не противилась моим домогательствам. Зачем ей был
о это делать? Чем больше я изображал, что обладаю ею безгранично, тем явств
еннее становилось мое ничтожество. Я понимал, что жил в тюрьме, где вмест
о решеток была пустыня. И если бы мне нужно было просто совокупление… Час
то еще прежде, чем овладеть ею, я разражался идиотскими рыданиями. Да, я пь
янствовал не три дня, а дольше, гораздо дольше.
В последний из этих дней, утром, Анерис отважилась разбудить меня. Она тян
ула за ногу изо всех сил, но добилась лишь того, что я приоткрыл глаза. Крыл
ья носа у меня привычно ныли из-за неумеренного употребления джина. Дыха
ние было пропитано сахаром. Не очнувшись до конца, я все-таки сообразил, ч
то мне легче не обращать на нее внимания, чем прогонять. Однако она продол
жала настаивать и вцепилась в мои волосы. Боль смешалась с яростью, и я поп
ытался ударить ее, не открывая глаз. Она увертывалась от моих ударов, тре
ща, как возбужденный телеграфный аппарат. Я швырнул бутылку в ее неясный
силуэт, потом еще одну. Наконец она скрылась в люке, а меня охватило оцепе
нение, исполненное горечи и отвращения ко всему.
Сон не шел, но и проснуться до конца мне тоже не удавалось. Сколько времен
и прошло зря? Мой мозг превратился в городскую площадь, где собралась тол
па пророков и краснобаев. Стройные мысли перемешались с банальными глу
постями, никакого порядка в этой куче не было, и я не мог отделить одни от д
ругих. Постепенно в моей голове выкристаллизовалась одна простая мысль
: у Анерис, наверное, были достаточно веские причины, чтобы беспокоить пь
яного с таким вспыльчивым характером.
Рассвет поднимался над балконом осторожно, словно солнце впервые видел
о остров. Сейчас я уже мог слышать их там, внизу, внутри маяка. Разноголосы
й хор приближался, поднимаясь по лестнице. Хуже всего мне подчинялись яз
ык и губы. Я лепетал какие-то слова, как умирающий: винтовка, ракета, цепи… Н
о не мог тронуться с места. Лишь смотрел на крышку люка, точно завороженн
ый.
Рука подняла крышку. Две золотые нашивки на рукаве. Потом показалась фур
ажка капитана с кокардой Французской республики. Затем недружелюбный в
згляд человека, который не поступается принципами, длинный и мясистый но
с в обрамлении светлых бакенбард, также очень длинных. Во рту дымилась си
гара. Когда почти все его туловище оказалось в комнате, бутылка в его карм
ане уперлась в край люка. Он отреагировал на это ревом:
Ц Техник морской сигнализации! Почему вы не отвечаете, когда вас зовут?
Что творится на этом чертовом острове? Катастрофа? Землетрясение? Я дума
л, что это не сейсмоопасная зона.
Борода цвета наждачной бумаги портила его внешность. Над синевато-серы
м бушлатом, казалось, потрудились полчища грызунов, словно капитан долг
ие годы не заходил ни в какой порт. В целом его вид наводил на мысли о дезер
тире, оставившем службу на флоте, чтобы заняться пиратством. Команда поп
ахивала хлоркой казармы или чем-то похуже. Она состояла из уроженцев кол
оний, в большинстве своем азиатов или метисов. У каждого был свой цвет кож
и, к тому же их наряд мало чем напоминал униформу, и это наводило на мысли о
войске наемников. Им не дано было понять, какое волнение вызывало во мне
их присутствие. Больше года я жил в изоляции; все мои чувства настроились
на повторение одних и тех же событий. И вдруг меня окружило множество нов
ых лиц, я слышал десятки разных голосов, на меня нахлынули забытые запахи
. Пришельцы начали рыться в моих вещах, желая утащить что-нибудь. Среди ни
х выделялся молодой человек, совсем мальчик, определенно семитской нару
жности, с черными вьющимися волосами и в очках с металлической оправой.
Мое имущество его совершенно не интересовало. На моряка он не походил да
и одет был гораздо лучше, чем остальные. Цепочка, которая исчезала в карма
шке жилета, выдавала спрятанные там часы. В чертах остальных моряков про
сматривался отпечаток постоянного бунта. У этого еврея, напротив, было к
роткое лицо человека, прочитавшего слишком много несерьезных книг. Он си
льно кашлял.
Ц С кем я разговариваю? Каков ваш чин? Ц допытывался капитан. Ц Вы немы,
ранены, больны или не понимаете меня? Как вас зовут? Отвечайте! Или вы тут с
овсем сошли с ума? Он замолчал и принюхался. Ц Откуда эта вонища? Если бы
рыбы могли потеть, то воняло бы именно так. Во всем доме этот запах.
Некоторые моряки расхохотались. Они смеялись надо мной. Обнаружив, что к
расть здесь практически нечего, они обратили все свое внимание на меня. Е
врей перелистывал какие-то пожелтевшие старые бланки. Наконец он произ
нес:
Ц Перед отъездом из Европы я попросил в министерстве копию международ
ных регистрационных списков служащих в различных зонах. Здесь значится
некий Кафф, Батис Кафф. Ц Он поднял глаза в некотором сомнении. Ц По кра
йней мере, это должно быть так.
Ц Кафф? Техник морской сигнализации Кафф? Ц спросил капитан.
Ц Мне кажется, это так, но я совсем в этом не уверен, Ц признался еврей, по
правляя очки. Ц В списке не указано больше никаких имен. Здесь ничего не
говорится ни о его национальности, ни о должности. Не указано даже, какая о
рганизация направила его сюда, когда и с какой конкретной целью. Тут толь
ко значится, что он был направлен на этот остров. Это вина навигационной
корпорации, которая взяла на себя работу по предоставлению в государст
венные органы списков перемещаемых технических специалистов, но делае
т это неохотно и из рук вон плохо. Когда я вернусь, то заявлю протест. Такая
политика наносит ущерб ее служащим. В частности, мне. Какая глупость! Все
страны обмениваются информацией о своих международных станциях. А корп
орация скрывает имена служащих, когда ей это выгодно. Но здесь речь идет
о крошечном метеорологическом пункте!
Однако интересы еврейского юноши и капитана были совершенно противопо
ложны и сходились только в этот момент. Капитан был человеком практичным
. Подробности его не интересовали, и он настойчиво продолжил:
Ц Техник морской сигнализации Кафф, этот человек приехал, чтобы сменит
ь метеоролога, который работал а острове. Но мы не знаем, куда он запропаст
ился. Если вы не предоставите убедительной информации, нам станется лиш
ь предположить, что вы виновны в его исчезновении. Вы понимаете, в чем вас
обвиняют? Отвечайте! Отвечайте же, черт возьми! Дом метеоролога недалек
о отсюда, этот остров маленький, так что вы непременно должны знать, что с
ним случилось! Вы что думаете, такие маршруты Ц приятная прогулка? Я напр
авлялся из Индокитая в Бордо, но корпорация обязала меня сделать крюк в т
ысячу морских миль, чтобы забрать с острова одного человека. Только одно
го. И вдруг оказывается, что я не могу его разыскать. И это происходит здес
ь, на клочке земли размером с почтовую марку!
Он бросил на меня разъяренный взгляд, ожидая, что выражение его лица меня
испугает или что пауза, которую он сделал, заставит меня говорить. Но он н
е достиг своей цели. Капитан безнадежно махнул рукой. Сигара помогла ему
не уронить свой авторитет. Он выпустил изо рта плотный клуб дыма и обрати
лся к молодому еврею:
Ц Молчание говорит о виновности тех, кто не хочет оправдаться. Я считаю э
того человека виновным и увезу его отсюда, чтобы его повесили.
Ц Молчание может также служить человеку защитой, Ц сказал юноша, пере
листывая какую-то книгу. Ц Вспомните, капитан, вы получили задание приве
зти меня сюда, потому что тот корабль, на котором я должен был приплыть, по
терпел крушение во время бури. Я задержался на несколько месяцев. Кто зна
ет, как переносил одиночество прежний метеоролог? И если здесь случилос
ь какое-то несчастье, то этот человек является скорее свидетелем событи
я, нежели виновником.
Неожиданно капитан обратил внимание на моряка с азиатской внешностью, к
оторый рылся в ящиках. Прежде чем тот успел понять, что за ним наблюдают, н
а него обрушились три крепкие затрещины. Капитан отобрал у него украденн
ый серебряный портсигар, осмотрел его, не вынимая сигары изо рта, и тут же
спрятал в глубине кармана своего кителя. Еврейский юноша не моргнул и гл
азом. Вероятно, подобные сцены были ему привычны. Он любезно протянул мне
книгу Фрейзера и сказал:
Ц Вы не имели возможности читать какие-нибудь иные книги все это время?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23