– У тебя с этой цыпочкой ничего не выйдет. Наш новый приятель убьет тебя, если ты ее хоть пальцем тронешь. Или она сама тебя прикончит. Эта штучка еще и не на такое способна.
Очевидно, Лу одолели сомнения. Он придвинулся к Кикахе и уставился в его глаза, будто рассматривал в микроскоп экзотическую бациллу. Кикаха почувствовал в его дыхании странный едкий запах. Через мгновение он понял причину этого зловония. Такой же запах исходил от жителей города Таланак на уровне Америндии – города, вырезанного в жадеитовой горе. Они курили наркотический табак, и, хотя Кикаха никогда не пробовал ничего подобного, он всегда подозревал, что это марихуана. Дело в том, что жители Таланака являлись потомками ольмеков из древней Мексики, и, попав в ловушку, расставленную властителем Ядавином, они, очевидно, пронесли в новый мир ростки любимого дурмана.
Зеленые глаза Кикахи не вызвали у Лу никаких подозрений. Он медленно повернулся к девушке, которую звали Му-Му Нансен, и сердито спросил:
– Слушай, милашка, а ты не вешаешь мне лапшу на уши?
– Нет, Лу, в этих ребятах есть что-то странное, – сказала Му-Му. – Что-то сильное, влекущее и пугающее. Они чужие, понимаешь? Они совершенно чужие.
Кикаха почувствовал холодок, который волной прокатился по спине.
Анана придвинулась к нему и тихо зашептала на языке властителей:
– Не знаю, о чем она говорит, но мне это не нравится. В ней есть что-то от зандры. Девчонка видит суть вещей.
Слово «зандра» не имело точного или приблизительного аналога в английском языке. Оно означало некую смесь психолога, ясновидящей и безумной ведьмы.
Лу Баум покачал головой, вытер вспотевший лоб, а затем снял очки и начал надраивать платочком стекла. Его голубые близорукие глаза подозрительно прищурились.
– Эта крошка чувствует людей не хуже телепата, – сказал он. – Она немного не в себе, но мне такие бабы нравятся. И она знает, о чем говорит.
– Я чувствую вибрации, идущие от вас, – объяснила Му-Му. – А они никогда меня не подводили. Обычно я просекаю людей вот так… – Она громко щелкнула пальцами. – Но от вас обоих исходит что-то странное. Особенно от нее. Я не могу понять, что именно. Вы как будто не из этого мира. Словно марсиане… Ты врубаешься, Лу?
Невысокий прыщавый блондин, которого все называли Стертым, поднял голову и отложил гитару в сторону.
– Финнеган не марсианин, – сказал он с широкой ухмылкой. – У него среднезападный акцент, и похоже, что он из Индианы, Иллинойса или Айовы. Скорее всего хужер, верно?
– Да, я хужер, – подтвердил Кикаха.
– Эй, парни! А ну закройте глаза! – прокричал Стертый. – Вы только послушайте, как он говорит. Скажи им что-нибудь, Финнеган. Скажи! Если его голос не точная копия Гэри Купера, я съем парадный бюстгальтер Му-Му!
По просьбе пассажиров Кикаха произнес несколько слов, и все засмеялись.
– Вылитый Гэри Купер! А ты, случайно, не поешь за него, парень? – кричали они.
Их смех разбил ту хрупкую напряженность, которую воздвигли слова Му-Му. Девушка, улыбаясь, села на свое место, но пристальный взгляд ее темных глаз вновь и вновь возвращался к двум незнакомцам, и Кикаха знал, что она не удовлетворена. Лу Баум устроился рядом с ней. Его кадык дергался, как поршень насоса. На лице застыло угрюмое и немного обиженное выражение. Однако Кикаха догадывался, что парня по-прежнему терзало любопытство – вернее, любопытство и легкий испуг.
Очевидно, он действительно считал свою подругу телепатом. И возможно, даже побаивался ее. Кикаху это не волновало. Он воспринимал ее экспресс-анализ как обычный маневр ревнивой женщины. А она явно хотела отвадить Баума от Ананы.
На данный момент Кикаха поставил перед собой две задачи – как можно быстрее добраться до Лос-Анджелеса и ускользнуть от наемников Орка. С автобусом им, конечно, повезло, размышлял Кикаха. Но задерживаться в этой компании не стоит. Как только они доберутся до подходящего места на окраине города, он пошлет подальше и «короля гномов», и его «тухлые яйца».
Кикаха решил осмотреть остальную часть автобуса. Когда он двинулся по проходу, трое пожилых мужчин, игравших в карты, подняли головы, но ничего не сказали. Он почувствовал легкое отвращение к их залысинам и седым волосам, расплывшимся и обрюзгшим лицам, к их морщинам, покрасневшим глазам, двойным подбородкам и большим животам. За двадцать четыре года, прожитых во вселенной Ядавина, он видел только пятерых пожилых человек. Люди там доживали до тысячелетнего возраста – если, конечно, им удавалось избежать несчастных случаев и насильственной смерти. Они не старели вплоть до последней сотни лет, но лишь немногие познавали бренность своих тел. И поэтому старость в мире Ядавина считалась исключительно редким явлением. Однако легкая неприязнь Кикахи не шла ни в какое сравнение с отвращением, которое испытывала к старикам Анана. Она выросла в мире, где не было физически старых людей. И хотя ее возраст достигал десяти тысяч лет и она успела побывать во многих вселенных, земляне казались ей самой безобразной расой в галактике. Властители придерживались строгих эстетических норм. Они удаляли из своих владений все, что казалось им некрасивым и мерзким.
Зато остальные получали дар нескончаемой юности.
Баум встал и пошел за Кикахой.
– Что-нибудь ищешь, друг?
– Я очень любопытен, – ответил Кикаха. – Тут есть какой-нибудь выход, кроме передней двери?
– Аварийный выход в женской костюмерной. А зачем он тебе понадобился?
– Просто мне нравится знать такие вещи.
Кикаха не понимал, почему других людей удивляла его осмотрительность.
Ему хотелось разведать пути отхода – что же в этом такого?
Он заглянул в туалет и две костюмерные, а затем исследовал аварийный выход, чтобы в случае необходимости открыть его без лишних проблем.
Баум шел за ним следом.
– Нахальства тебе не занимать, приятель, – сказал он. – Ты знаешь, что любопытство погубило кошку?
– Но оно оставило живым кота, – ответил Кикаха.
Баум придвинулся ближе и понизил голос:
– Слушай, ты действительно зависаешь на этой телке?
Фраза была новой для Кикахи, но он понял ее смысл.
– Да. А что?
– Ты разбил мое сердце, старик. Я приторчал от нее, понимаешь? Только без обид, приятель, – добавил он, когда Кикаха сузил глаза. – Му-Му тоже куколка что надо, но она немного странная. Ты и сам, наверное, заметил. Она говорит, что вы чудики и что от вас надо держаться подальше. Но вы мне нравитесь. И знаешь, если тебе нужны деньжата, скажем, тысяча или две, мы можем запросто договориться. Ты отдаешь мне свою красотку или, образно говоря, уступаешь ее на какое-то время, а сам отваливаешь в сторонку пересчитать шальные деньги… В общем, ты понимаешь, что я хочу сказать.
Кикаха усмехнулся.
– Две тысячи? – спросил он. – Наверное, ты ее очень сильно хочешь!
– Я понимаю, приятель, две тысячи на дереве не растут, но за такую бабцу не жаль и последней рубашки…
– Наверное, ты неплохо зарабатываешь, если бросаешься такими деньгами.
На этот раз Баум действительно удивился и даже немного обиделся. – Ты что, смеешься? Хочешь сказать, что не слышал о моей группе? Да нас знает вся страна! Включи любой приемник – и мы там! Тридцать восемь раз в десятке лучших! Золотой диск и концерты в «Чаше» «Голливудская Чаша» – концертный зал под открытым небом.
! Думаешь, куда мы сейчас едем? Туда, дружочек, в «Чашу»! Неужели не врубаешься?
– Мы только недавно вернулись в Америку, так что не удивляйся, – сказал Кикаха. – А что, если я возьму твои деньги, а Энн пошлет тебя подальше? Не стану же я силой подсовывать ее под тебя.
Баум обиделся еще больше:
– Да мне девки отдаются по дюжине за ночь. Ткну пальцем в любую, и она моя. У меня их как грязи, понял? И ты говоришь, что эта Энн – эта дочка Деда Мороза – пошлет меня подальше? Откажет мне? Бауму? «Королю гномов»?
Кикаха критически осмотрел его перекошенное прыщавое лицо и кривые прокуренные зубы.
– Ладно, деньги у тебя при себе?
До этого момента голос Баума был просительным и льстивым. Но теперь в нем появились нотки торжества и легкого презрения.
– Я могу дать тебе тысячу, и, возможно, Солли, мой агент, отстегнет еще пять сотен. На остальное выпишу чек.
– Прямо как на распродаже рабов, – проворчал Кикаха. – Слушай, Лу, тебе же не больше двадцати пяти, верно? И ты вот так соришь деньгами?
Он вспомнил свою молодость во времена Великой депрессии. С каким трудом ему удавалось сводить концы с концами и как тяжело приходилось другим.
– А ты точно чудик какой-то, – раздраженно проговорил Баум. – Неужели до тебя не дошло? Или ты просто притворяешься простачком?
Его голос переполняло презрение. Кикахе хотелось рассмеяться ему в лицо и врезать по зубам, однако он не сделал ни того ни другого.
– Ладно, гони свои пятнадцать сотен. Но только прямо сейчас. И знай, если Энн на тебя наплюет, обратно деньги не получишь.
Баум нервно оглянулся на Му-Му, которая подсела к Анане.
– Подожди, пока мы доберемся до Лос-Анджелеса, – сказал он. – Когда остановимся перекусить, можешь сваливать. Деньги получишь перед самым уходом.
– А у тебя хватит мужества рассказать своей подружке, что Энн остается с вами? – с усмешкой спросил Кикаха. – Впрочем, это твои проблемы. Я согласен на все условия, но деньги ты принесешь сейчас! Иначе Му-Му узнает о нашем разговоре.
Баум побледнел, и его челюсть немного отвисла.
– Ну ты и змей… Наглости тебе не занимать!
– И еще мне нужен подписанный документ, который будет объяснять происхождение этих денег. Я хочу быть чист перед законом.
– Думаешь, я собираюсь сдать тебя легавым?
– Да, мне на ум пришла такая возможность, – ответил Кикаха, удивляясь тому, что полицейских теперь стали называть «легавыми».
– Возможно, тебя где-то и носило по Европе, но, я смотрю, ты еще не забыл наших коронных приколов, – похвалил его Баум, переходя на менее презрительные тона.
– Люди вроде тебя есть повсюду, – отозвался Кикаха.
Он знал, что им с Ананой потребуются деньги, а времени на честный заработок не будет. Воровать и грабить ему не хотелось, и он решил по возможности не преступать границ закона. Если этот самонадеянный глупец считает, что Анану можно купить за деньги, пусть платит за возможность испытать свое счастье.
Баум покопался в карманах куртки и, вытащив восемь сотенных купюр, вручил их Кикахе. Затем подошел к раздвижному столику и о чем-то заговорил с лысоватым толстяком, который курил огромную сигару. Тот яростно замахал руками и бросил несколько хмурых взглядов на Кикаху. Тем не менее Баум настоял на своем и выпросил еще пять сотен. Он написал записку на клочке бумаги, где удостоверял, что деньги являются оплатой долга Полу Я. Финнегану. Вручив ее Кикахе, он потребовал, чтобы тот написал ему расписку в получении денег. На остальную сумму Баум выписал чек, но Кикаха не сомневался, что оплата по этому аккредитиву будет приостановлена.
Баум остался поболтать с менеджером, а Кикаха устроился в пустом ряду у окна, где на сиденье лежало несколько журналов, дешевых книг и газет «Лос-Анджелес таймс». Какое-то время он увлеченно знакомился с прессой, потом отложил газеты в сторону и уставился в окно.
Его потрясло, насколько изменилась Земля с 1946 года.
Отогнав уныние и грусть, он раскрыл карту Лос-Анджелеса, которую нашел среди журналов. Окинув взором запутанную сеть улиц и площадей, Кикаха понял, что Вольф и Хрисеида могут оказаться в любой точке этого огромного города. Оставалось надеяться, что они направились именно сюда, а не в Неваду или Аризону. Во всяком случае, ближайшие врата находились здесь. А значит, его друзья могли сейчас ехать в каком-нибудь автобусе, опережая его всего лишь на несколько миль.
Но Вольфа и Хрисеиду застали врасплох. Спасая свои жизни, они бежали на Землю, потому что у них не было другого выбора. Они пришли в этот мир в одеждах властителей, причем Хрисеида могла оказаться вообще полуголой. Очевидно, им пришлось позаимствовать одежду у других, а затем Вольф нашел для Хрисеиды большие темные очки, иначе огромные зеленые глаза выдали бы ее внеземное происхождение. Несмотря на удивительную красоту, здесь ее посчитали бы уродцем.
И все же им хватит ума, чтобы приспособиться к жизни среди людей. К тому же Вольф провел на Земле гораздо больше времени, чем Кикаха. А вот для Звонаря это совершенно незнакомый и пугающий мир. Он не знает ни слова на земных языках, и ему придется таскать повсюду свою матрицу, которая будет стеснять и затруднять его действия. Но он может пойти в любом направлении, и ему все равно, куда ведет его дорога.
Обдумав ситуацию, Кикаха решил отправиться к ближайшим вратам в надежде, что Вольф и Хрисеида поступят таким же образом. Встретившись и объединив свои силы, они спланируют дальнейшие действия и придумают оптимальный способ ликвидации Черного Звонаря. Но если Вольф и Хрисеида не появятся, груз ответственности ляжет на него и Анану.
К Кикахе подсела Му-Му. Она провела ладонью по его плечу и руке.
– Вот это да! Какие мускулы! – восхищенно воскликнула она.
– Немножко есть, – ответил он с улыбкой. – И тебе удалось смягчить мое сердце лестью. Поэтому выкладывай, что там у тебя на уме.
Она прижалась к нему, томно потерлась большой грудью о его руку и печально сказала:
– Этот Лу такой бабник, что я даже слов не нахожу. Стоит ему увидеть смазливую девчонку, как он тут же теряет последние мозги. Он уже говорил с тобой, верно? Уговаривал отдать ему твою подружку? Могу поспорить, он даже предлагал за нее деньги.
– Да, кое-что предложил, – ответил Кикаха. – А почему ты спрашиваешь?
Му-Му провела ладонью по его бедру.
– Мы тоже можем сыграть в эту игру, – прошептала она.
– Значит, ты тоже хочешь предложить мне деньги?
Она обиженно отстранилась и сердито ткнула кулачком в его плечо.
– Мне платить тебе? Да ты смеешься надо мной!
В другое время Кикаха подыграл бы ей до самого счастливого конца. Но теперь, как бы банально это ни звучало, от него зависела судьба всего человечества. Если Звонарю удастся приспособиться к местным условиям, он создаст другие матрицы, и лет через десять-двадцать разум чужаков внедрится в тела людей… и милашка Му-Му превратится в бездушную вещь, подвластную воле хозяина.
Впрочем, возможно, это и не самый печальный исход. Если верить тому, что Кикаха прочитал в газетах и журналах, человеческая раса сама обрекла себя на гибель – а заодно и всю жизнь на некогда прекрасной планете. В принципе для Земли даже выгодна победа Звонарей. Их разум опирается на логику, а не на похоть и желания. Они быстро расчистили бы тот бардак, в который люди превратили планету.
Кикаха поежился. Ему не понравился такой ход мыслей. И он не должен успокаиваться до тех пор, пока не умрет последний Звонарь.
– Ну что за дела, малыш? – спросила Му-Му, и ее голос утратил былую мягкость. – Неужели ты не хочешь со мной перепихнуться?
Он похлопал ее по бедру.
– Ты очень красивая девушка, Му-Му, но я люблю свою Энн. И знаешь, что я тебе скажу! Если «королю гномов» удастся превратить ее в одно из своих «тухлых яиц», мы с тобой сыграем им свою музыку. А уж ты поверь, это будет кое-что получше, чем то дерьмо, которым давится сейчас приемник.
Му-Му удивленно уставилась на Кикаху и тихо произнесла:
– Что ты этим хочешь сказать? Это же «Роллинг Стоунз»! «Роллинг стоун» – перекати-поле.
– Да, с такой музыкой за мох не зацепиться, – согласился он.
– Слушай, ты же ни во что не врубаешься! – закричала она. – Парень, ты квадрат! Ты квадрат в квадрате! Такое впечатление, что тебе за пятьдесят!
Кикаха пожал плечами. Поп-музыка не интересовала его даже в юности. Но в то время она была приятной и не шла в сравнение с этими визгливыми криками, от которых зубы сжимались сами по себе.
Поток транспорта возрастал, но автобус по-прежнему мчался на предельной скорости. Страна пустынь осталась позади, и за окнами потянулись зеленые поля. Солнце жгло нещадно, воздух раскалился и наполнился вонью выхлопных газов. Стекла дрожали от рева огромных грузовиков. У Кикахи заслезились глаза. Появилось ощущение, будто в нос натолкали иголок. Впереди возникло сероватое марево. Они проехали его, воздух стал немного чище, но серая дымка снова оказалась впереди.
Му-Му заговорила о смоге, который буквально свирепствовал в этих местах. В одном из журналов смог называли фактором повышенной смертности, однако Кикаха пока не улавливал смысл столь странного слова. Если это то, чем дышали люди южной Калифорнии, он не хотел иметь со смогом ничего общего. Глаза Ананы покраснели и заслезились. Она чихнула, пожаловалась на головную боль и сказала, что у нее заложило нос.
Му-Му ушла в туалет, и Анана пересела к Кикахе.
– Ты мне не говорил, что здесь такой воздух, – сказала она.
– Я и сам об этом не знал. В мое время атмосфера была еще чистой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Очевидно, Лу одолели сомнения. Он придвинулся к Кикахе и уставился в его глаза, будто рассматривал в микроскоп экзотическую бациллу. Кикаха почувствовал в его дыхании странный едкий запах. Через мгновение он понял причину этого зловония. Такой же запах исходил от жителей города Таланак на уровне Америндии – города, вырезанного в жадеитовой горе. Они курили наркотический табак, и, хотя Кикаха никогда не пробовал ничего подобного, он всегда подозревал, что это марихуана. Дело в том, что жители Таланака являлись потомками ольмеков из древней Мексики, и, попав в ловушку, расставленную властителем Ядавином, они, очевидно, пронесли в новый мир ростки любимого дурмана.
Зеленые глаза Кикахи не вызвали у Лу никаких подозрений. Он медленно повернулся к девушке, которую звали Му-Му Нансен, и сердито спросил:
– Слушай, милашка, а ты не вешаешь мне лапшу на уши?
– Нет, Лу, в этих ребятах есть что-то странное, – сказала Му-Му. – Что-то сильное, влекущее и пугающее. Они чужие, понимаешь? Они совершенно чужие.
Кикаха почувствовал холодок, который волной прокатился по спине.
Анана придвинулась к нему и тихо зашептала на языке властителей:
– Не знаю, о чем она говорит, но мне это не нравится. В ней есть что-то от зандры. Девчонка видит суть вещей.
Слово «зандра» не имело точного или приблизительного аналога в английском языке. Оно означало некую смесь психолога, ясновидящей и безумной ведьмы.
Лу Баум покачал головой, вытер вспотевший лоб, а затем снял очки и начал надраивать платочком стекла. Его голубые близорукие глаза подозрительно прищурились.
– Эта крошка чувствует людей не хуже телепата, – сказал он. – Она немного не в себе, но мне такие бабы нравятся. И она знает, о чем говорит.
– Я чувствую вибрации, идущие от вас, – объяснила Му-Му. – А они никогда меня не подводили. Обычно я просекаю людей вот так… – Она громко щелкнула пальцами. – Но от вас обоих исходит что-то странное. Особенно от нее. Я не могу понять, что именно. Вы как будто не из этого мира. Словно марсиане… Ты врубаешься, Лу?
Невысокий прыщавый блондин, которого все называли Стертым, поднял голову и отложил гитару в сторону.
– Финнеган не марсианин, – сказал он с широкой ухмылкой. – У него среднезападный акцент, и похоже, что он из Индианы, Иллинойса или Айовы. Скорее всего хужер, верно?
– Да, я хужер, – подтвердил Кикаха.
– Эй, парни! А ну закройте глаза! – прокричал Стертый. – Вы только послушайте, как он говорит. Скажи им что-нибудь, Финнеган. Скажи! Если его голос не точная копия Гэри Купера, я съем парадный бюстгальтер Му-Му!
По просьбе пассажиров Кикаха произнес несколько слов, и все засмеялись.
– Вылитый Гэри Купер! А ты, случайно, не поешь за него, парень? – кричали они.
Их смех разбил ту хрупкую напряженность, которую воздвигли слова Му-Му. Девушка, улыбаясь, села на свое место, но пристальный взгляд ее темных глаз вновь и вновь возвращался к двум незнакомцам, и Кикаха знал, что она не удовлетворена. Лу Баум устроился рядом с ней. Его кадык дергался, как поршень насоса. На лице застыло угрюмое и немного обиженное выражение. Однако Кикаха догадывался, что парня по-прежнему терзало любопытство – вернее, любопытство и легкий испуг.
Очевидно, он действительно считал свою подругу телепатом. И возможно, даже побаивался ее. Кикаху это не волновало. Он воспринимал ее экспресс-анализ как обычный маневр ревнивой женщины. А она явно хотела отвадить Баума от Ананы.
На данный момент Кикаха поставил перед собой две задачи – как можно быстрее добраться до Лос-Анджелеса и ускользнуть от наемников Орка. С автобусом им, конечно, повезло, размышлял Кикаха. Но задерживаться в этой компании не стоит. Как только они доберутся до подходящего места на окраине города, он пошлет подальше и «короля гномов», и его «тухлые яйца».
Кикаха решил осмотреть остальную часть автобуса. Когда он двинулся по проходу, трое пожилых мужчин, игравших в карты, подняли головы, но ничего не сказали. Он почувствовал легкое отвращение к их залысинам и седым волосам, расплывшимся и обрюзгшим лицам, к их морщинам, покрасневшим глазам, двойным подбородкам и большим животам. За двадцать четыре года, прожитых во вселенной Ядавина, он видел только пятерых пожилых человек. Люди там доживали до тысячелетнего возраста – если, конечно, им удавалось избежать несчастных случаев и насильственной смерти. Они не старели вплоть до последней сотни лет, но лишь немногие познавали бренность своих тел. И поэтому старость в мире Ядавина считалась исключительно редким явлением. Однако легкая неприязнь Кикахи не шла ни в какое сравнение с отвращением, которое испытывала к старикам Анана. Она выросла в мире, где не было физически старых людей. И хотя ее возраст достигал десяти тысяч лет и она успела побывать во многих вселенных, земляне казались ей самой безобразной расой в галактике. Властители придерживались строгих эстетических норм. Они удаляли из своих владений все, что казалось им некрасивым и мерзким.
Зато остальные получали дар нескончаемой юности.
Баум встал и пошел за Кикахой.
– Что-нибудь ищешь, друг?
– Я очень любопытен, – ответил Кикаха. – Тут есть какой-нибудь выход, кроме передней двери?
– Аварийный выход в женской костюмерной. А зачем он тебе понадобился?
– Просто мне нравится знать такие вещи.
Кикаха не понимал, почему других людей удивляла его осмотрительность.
Ему хотелось разведать пути отхода – что же в этом такого?
Он заглянул в туалет и две костюмерные, а затем исследовал аварийный выход, чтобы в случае необходимости открыть его без лишних проблем.
Баум шел за ним следом.
– Нахальства тебе не занимать, приятель, – сказал он. – Ты знаешь, что любопытство погубило кошку?
– Но оно оставило живым кота, – ответил Кикаха.
Баум придвинулся ближе и понизил голос:
– Слушай, ты действительно зависаешь на этой телке?
Фраза была новой для Кикахи, но он понял ее смысл.
– Да. А что?
– Ты разбил мое сердце, старик. Я приторчал от нее, понимаешь? Только без обид, приятель, – добавил он, когда Кикаха сузил глаза. – Му-Му тоже куколка что надо, но она немного странная. Ты и сам, наверное, заметил. Она говорит, что вы чудики и что от вас надо держаться подальше. Но вы мне нравитесь. И знаешь, если тебе нужны деньжата, скажем, тысяча или две, мы можем запросто договориться. Ты отдаешь мне свою красотку или, образно говоря, уступаешь ее на какое-то время, а сам отваливаешь в сторонку пересчитать шальные деньги… В общем, ты понимаешь, что я хочу сказать.
Кикаха усмехнулся.
– Две тысячи? – спросил он. – Наверное, ты ее очень сильно хочешь!
– Я понимаю, приятель, две тысячи на дереве не растут, но за такую бабцу не жаль и последней рубашки…
– Наверное, ты неплохо зарабатываешь, если бросаешься такими деньгами.
На этот раз Баум действительно удивился и даже немного обиделся. – Ты что, смеешься? Хочешь сказать, что не слышал о моей группе? Да нас знает вся страна! Включи любой приемник – и мы там! Тридцать восемь раз в десятке лучших! Золотой диск и концерты в «Чаше» «Голливудская Чаша» – концертный зал под открытым небом.
! Думаешь, куда мы сейчас едем? Туда, дружочек, в «Чашу»! Неужели не врубаешься?
– Мы только недавно вернулись в Америку, так что не удивляйся, – сказал Кикаха. – А что, если я возьму твои деньги, а Энн пошлет тебя подальше? Не стану же я силой подсовывать ее под тебя.
Баум обиделся еще больше:
– Да мне девки отдаются по дюжине за ночь. Ткну пальцем в любую, и она моя. У меня их как грязи, понял? И ты говоришь, что эта Энн – эта дочка Деда Мороза – пошлет меня подальше? Откажет мне? Бауму? «Королю гномов»?
Кикаха критически осмотрел его перекошенное прыщавое лицо и кривые прокуренные зубы.
– Ладно, деньги у тебя при себе?
До этого момента голос Баума был просительным и льстивым. Но теперь в нем появились нотки торжества и легкого презрения.
– Я могу дать тебе тысячу, и, возможно, Солли, мой агент, отстегнет еще пять сотен. На остальное выпишу чек.
– Прямо как на распродаже рабов, – проворчал Кикаха. – Слушай, Лу, тебе же не больше двадцати пяти, верно? И ты вот так соришь деньгами?
Он вспомнил свою молодость во времена Великой депрессии. С каким трудом ему удавалось сводить концы с концами и как тяжело приходилось другим.
– А ты точно чудик какой-то, – раздраженно проговорил Баум. – Неужели до тебя не дошло? Или ты просто притворяешься простачком?
Его голос переполняло презрение. Кикахе хотелось рассмеяться ему в лицо и врезать по зубам, однако он не сделал ни того ни другого.
– Ладно, гони свои пятнадцать сотен. Но только прямо сейчас. И знай, если Энн на тебя наплюет, обратно деньги не получишь.
Баум нервно оглянулся на Му-Му, которая подсела к Анане.
– Подожди, пока мы доберемся до Лос-Анджелеса, – сказал он. – Когда остановимся перекусить, можешь сваливать. Деньги получишь перед самым уходом.
– А у тебя хватит мужества рассказать своей подружке, что Энн остается с вами? – с усмешкой спросил Кикаха. – Впрочем, это твои проблемы. Я согласен на все условия, но деньги ты принесешь сейчас! Иначе Му-Му узнает о нашем разговоре.
Баум побледнел, и его челюсть немного отвисла.
– Ну ты и змей… Наглости тебе не занимать!
– И еще мне нужен подписанный документ, который будет объяснять происхождение этих денег. Я хочу быть чист перед законом.
– Думаешь, я собираюсь сдать тебя легавым?
– Да, мне на ум пришла такая возможность, – ответил Кикаха, удивляясь тому, что полицейских теперь стали называть «легавыми».
– Возможно, тебя где-то и носило по Европе, но, я смотрю, ты еще не забыл наших коронных приколов, – похвалил его Баум, переходя на менее презрительные тона.
– Люди вроде тебя есть повсюду, – отозвался Кикаха.
Он знал, что им с Ананой потребуются деньги, а времени на честный заработок не будет. Воровать и грабить ему не хотелось, и он решил по возможности не преступать границ закона. Если этот самонадеянный глупец считает, что Анану можно купить за деньги, пусть платит за возможность испытать свое счастье.
Баум покопался в карманах куртки и, вытащив восемь сотенных купюр, вручил их Кикахе. Затем подошел к раздвижному столику и о чем-то заговорил с лысоватым толстяком, который курил огромную сигару. Тот яростно замахал руками и бросил несколько хмурых взглядов на Кикаху. Тем не менее Баум настоял на своем и выпросил еще пять сотен. Он написал записку на клочке бумаги, где удостоверял, что деньги являются оплатой долга Полу Я. Финнегану. Вручив ее Кикахе, он потребовал, чтобы тот написал ему расписку в получении денег. На остальную сумму Баум выписал чек, но Кикаха не сомневался, что оплата по этому аккредитиву будет приостановлена.
Баум остался поболтать с менеджером, а Кикаха устроился в пустом ряду у окна, где на сиденье лежало несколько журналов, дешевых книг и газет «Лос-Анджелес таймс». Какое-то время он увлеченно знакомился с прессой, потом отложил газеты в сторону и уставился в окно.
Его потрясло, насколько изменилась Земля с 1946 года.
Отогнав уныние и грусть, он раскрыл карту Лос-Анджелеса, которую нашел среди журналов. Окинув взором запутанную сеть улиц и площадей, Кикаха понял, что Вольф и Хрисеида могут оказаться в любой точке этого огромного города. Оставалось надеяться, что они направились именно сюда, а не в Неваду или Аризону. Во всяком случае, ближайшие врата находились здесь. А значит, его друзья могли сейчас ехать в каком-нибудь автобусе, опережая его всего лишь на несколько миль.
Но Вольфа и Хрисеиду застали врасплох. Спасая свои жизни, они бежали на Землю, потому что у них не было другого выбора. Они пришли в этот мир в одеждах властителей, причем Хрисеида могла оказаться вообще полуголой. Очевидно, им пришлось позаимствовать одежду у других, а затем Вольф нашел для Хрисеиды большие темные очки, иначе огромные зеленые глаза выдали бы ее внеземное происхождение. Несмотря на удивительную красоту, здесь ее посчитали бы уродцем.
И все же им хватит ума, чтобы приспособиться к жизни среди людей. К тому же Вольф провел на Земле гораздо больше времени, чем Кикаха. А вот для Звонаря это совершенно незнакомый и пугающий мир. Он не знает ни слова на земных языках, и ему придется таскать повсюду свою матрицу, которая будет стеснять и затруднять его действия. Но он может пойти в любом направлении, и ему все равно, куда ведет его дорога.
Обдумав ситуацию, Кикаха решил отправиться к ближайшим вратам в надежде, что Вольф и Хрисеида поступят таким же образом. Встретившись и объединив свои силы, они спланируют дальнейшие действия и придумают оптимальный способ ликвидации Черного Звонаря. Но если Вольф и Хрисеида не появятся, груз ответственности ляжет на него и Анану.
К Кикахе подсела Му-Му. Она провела ладонью по его плечу и руке.
– Вот это да! Какие мускулы! – восхищенно воскликнула она.
– Немножко есть, – ответил он с улыбкой. – И тебе удалось смягчить мое сердце лестью. Поэтому выкладывай, что там у тебя на уме.
Она прижалась к нему, томно потерлась большой грудью о его руку и печально сказала:
– Этот Лу такой бабник, что я даже слов не нахожу. Стоит ему увидеть смазливую девчонку, как он тут же теряет последние мозги. Он уже говорил с тобой, верно? Уговаривал отдать ему твою подружку? Могу поспорить, он даже предлагал за нее деньги.
– Да, кое-что предложил, – ответил Кикаха. – А почему ты спрашиваешь?
Му-Му провела ладонью по его бедру.
– Мы тоже можем сыграть в эту игру, – прошептала она.
– Значит, ты тоже хочешь предложить мне деньги?
Она обиженно отстранилась и сердито ткнула кулачком в его плечо.
– Мне платить тебе? Да ты смеешься надо мной!
В другое время Кикаха подыграл бы ей до самого счастливого конца. Но теперь, как бы банально это ни звучало, от него зависела судьба всего человечества. Если Звонарю удастся приспособиться к местным условиям, он создаст другие матрицы, и лет через десять-двадцать разум чужаков внедрится в тела людей… и милашка Му-Му превратится в бездушную вещь, подвластную воле хозяина.
Впрочем, возможно, это и не самый печальный исход. Если верить тому, что Кикаха прочитал в газетах и журналах, человеческая раса сама обрекла себя на гибель – а заодно и всю жизнь на некогда прекрасной планете. В принципе для Земли даже выгодна победа Звонарей. Их разум опирается на логику, а не на похоть и желания. Они быстро расчистили бы тот бардак, в который люди превратили планету.
Кикаха поежился. Ему не понравился такой ход мыслей. И он не должен успокаиваться до тех пор, пока не умрет последний Звонарь.
– Ну что за дела, малыш? – спросила Му-Му, и ее голос утратил былую мягкость. – Неужели ты не хочешь со мной перепихнуться?
Он похлопал ее по бедру.
– Ты очень красивая девушка, Му-Му, но я люблю свою Энн. И знаешь, что я тебе скажу! Если «королю гномов» удастся превратить ее в одно из своих «тухлых яиц», мы с тобой сыграем им свою музыку. А уж ты поверь, это будет кое-что получше, чем то дерьмо, которым давится сейчас приемник.
Му-Му удивленно уставилась на Кикаху и тихо произнесла:
– Что ты этим хочешь сказать? Это же «Роллинг Стоунз»! «Роллинг стоун» – перекати-поле.
– Да, с такой музыкой за мох не зацепиться, – согласился он.
– Слушай, ты же ни во что не врубаешься! – закричала она. – Парень, ты квадрат! Ты квадрат в квадрате! Такое впечатление, что тебе за пятьдесят!
Кикаха пожал плечами. Поп-музыка не интересовала его даже в юности. Но в то время она была приятной и не шла в сравнение с этими визгливыми криками, от которых зубы сжимались сами по себе.
Поток транспорта возрастал, но автобус по-прежнему мчался на предельной скорости. Страна пустынь осталась позади, и за окнами потянулись зеленые поля. Солнце жгло нещадно, воздух раскалился и наполнился вонью выхлопных газов. Стекла дрожали от рева огромных грузовиков. У Кикахи заслезились глаза. Появилось ощущение, будто в нос натолкали иголок. Впереди возникло сероватое марево. Они проехали его, воздух стал немного чище, но серая дымка снова оказалась впереди.
Му-Му заговорила о смоге, который буквально свирепствовал в этих местах. В одном из журналов смог называли фактором повышенной смертности, однако Кикаха пока не улавливал смысл столь странного слова. Если это то, чем дышали люди южной Калифорнии, он не хотел иметь со смогом ничего общего. Глаза Ананы покраснели и заслезились. Она чихнула, пожаловалась на головную боль и сказала, что у нее заложило нос.
Му-Му ушла в туалет, и Анана пересела к Кикахе.
– Ты мне не говорил, что здесь такой воздух, – сказала она.
– Я и сам об этом не знал. В мое время атмосфера была еще чистой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24