среднее бревнышко весит более полутораста килограммов, а у меня с психокинезом плоховато), шведскую пилу вдобавок к древорезу и двум моим топорам (так как у меня нет привычки натачивать свою пилу, то мы ее и брать не стали), три металлических ведра, таз, долото и клинья. Затем мы зашли в аптеку и запаслись витаминами, бесцветной помадой для губ и кремами, а также полным набором всего необходимого для оказания первой помощи, и еще тампонами, которые потребуются Терезе после родов. В «Заливе» (то есть на складе «Компании Гудзонова залива»), который, к удивлению Марка, ничем не отличался от обычных магазинов, мы приобрели десять метров плотной шерстяной ткани, штуку белой фланели для распашонок и прочего и еще всякую всячину: иголки с нитками, большую кастрюлю, голландскую духовку и чайник. В винной лавке мы купили шесть бутылок «Военно-морского рома» высшей крепости для утешения бедному старичку (c'est moi! note 19), которому придется пилить дрова и носить воду. На этом список практически исчерпывался!
В Денвере мы купили замороженные «припасы туриста», в том числе гамбургеры, томатные хлопья, морковь, зеленую фасоль и десять килограммов яичного порошка. Но остальную провизию нам предстояло приобрести в супермаркете Вильямс-Лейк. Наш алый ролет был набит почти битком, а денег у меня практически не осталось, и нам пришлось споловинить то, что я записал. Мне удалось отговорить Терезу от приобретения таких «абсолютных необходимостей», как экстрарафинированное оливковое масло, паштеты, копченый сиг, красное вино и клюквенный ликер в шоколаде. Однако мы взяли муку, маргарин, горох и фасоль, белый и коричневый сахар, пасту, овсяные хлопья, сухие фрукты, сушеные грибы, картофельное пюре, кофе, чай, концентрат апельсинового сока и пакетики супов. А еще соль, сухие дрожжи, сушеный чеснок и лук, перец, лавровый лист, мяту и кое-какие другие приправы и специи. К ужасу Терезы — она воображает себя великой кулинарной искусницей, — мы закупили десять кило непортящегося бархатистого сырного рагу и пять кило бекона. И коробочки норвежских сардин. Мы приобрели «Мясоумягчитель» (за что позднее я благодарил Бога и всех святых!), двенадцать плиток шоколада «Херши», кухонную фольгу, большие самоочищающиеся мусорные мешки из пласса, мыло, туалетную бумагу и четыре литра хлорки.
Марк пообещал, что подбросит нам еще припасов, чуть только все успокоится. И непременно до середины ноября, когда зима в здешних краях наступит всерьез. Я порекомендовал ему не забывать про свое обещание — всего купленного нам с Терезой хватит примерно на три месяца.
Тут я заявил, что мне требуется еще один предмет, оставил их в ролете дожидаться меня, а сам пошел в магазин спортивных товаров и купил ружье. Да нет, я побаивался вовсе не мирных обитателей заповедника — но при одной мысли о гризли у меня мурашки по коже бегали. Это единственный зверь в Северной Америке, который словно бы по самой своей природе не способен сосуществовать с человеком. Я читал множество жутких историй про этих свирепых гигантов, которые, к счастью, в Соединенных Штатах встречаются редко. Но я знал, что Канадский Береговой хребет так и кишит ими.
Но современного фотонного оружия мне не требовалось. Нет, сэр! Лучшие его образчики, доступные землянам, часто оказываются ненадежными в скверную погоду и отказывают даже от измороси или легкого тумана. А потому я выбрал ружье — винчестер, модель 70. 30-06 со скользящим затвором, защищенной мушкой и регулируемым прицелом — и взял пару коробок патронов, расставшись практически с последними моими долларами. В те дни в таких городишках, как Вильямс-Лейк, оплата подобной покупки наличными вместо кредитной карточки никого не удивляла, не было и этой чепухи с регистрацией или испытательного срока. Ружье в канадской глухомани было просто еще одним рабочим инструментом.
Единственное огнестрельное оружие, которое мне прежде доводилось держать в руках, был старенький моммберг-22 моего кузена Жерара, из которого мы с моим братом Доном стреляли по пивным банкам, когда нам было одиннадцать. Дон в конце концов стал заядлым охотником, но я за свою жизнь не убил ни одного животного. (Опустим покрывало на три моих убийства.) Тем не менее, просто взяв в руки это отличное классическое ружье и прицелившись над его вороненым стволом, я ощутил себя мужчиной с головы до пят и уверился, что отлично перезимую с беременной женщиной в диких горах почти у самого Полярного круга.
Каким же потрясающим идиотом я был!
Когда мы вылетели из городка в Нимпо-Лейк, крохотный курортный поселок почти у границы заповедника, было около восемнадцати часов по местному времени и до захода солнца оставалось часа полтора. Теперь мы летели над плато, прорезанным каньонами и сухими руслами сезонных рек. Летели мы на запад, и луга внизу сменились вечнозеленым хвойным мелколесьем, которое на нижних склонах перешло в густой лес с бесчисленными озерами и болотами. По нашу левую руку, к югу, громоздилась зубчатая гряда Берегового хребта с большим числом вершин выше трех тысяч метров, одна из которых — гора Уоддингтон — поднималась в небо на четыре тысячи метров с лишним.
Эта часть Британской Колумбии, куда мы направлялись, могла похвастать одними из самых эффектных и диких пейзажей во всей Северной Америке. Заповедник мегаподов занимал площадь около двух миллионов гектаров и простирался от дождевых лесов у тихоокеанских фиордов до восточных склонов Берегового хребта. Внутри его границ не было никаких селений, никаких удобств для туристов, даже площадок под палатки, ни дорог, ни троп. Ролетам запрещалось пролетать над ним на высоте ниже двух тысяч метров. По всему периметру он был опоясан генераторами, нейтрализующими ро-поле, — сначала они подавали сигнал предупреждения, а затем направляли яйцо-нарушитель в объятия блюстителей порядка в Белла-Куле. Разнообразные сигнализаторы, также опоясывавшие заповедник, предупреждали охрану о появлении посторонних (и пеших, и в наземных машинах), которые могли нарушить покой тех редчайших созданий, для кого и был создан заповедник.
Гигантопитекус магаподес.
Коренные американцы называли его Токи-мусси, сокьям, соскуотл и саскуоч; в Тибете он был известен как ми-ге, другие гималайские народы дали ему название йети; в Китае он звался иен-шун, в Монголии — алмас и бан-манас на севере Индии; абануя — на абхазском Кавказе и гулбияван — на Памире. Его долго считали мифическим существом. А когда советские ученые поймали первую живую особь на верхних склонах Тянь-Шаня, они назвали его «снежный человек». Канадские биологи, открывшие реликтовую группу огромных человекообразных обезьян в глухой долине к западу от горы Джекобсен, сохранили за ним одно из его сказочных прозвищ — большеног, и открыли здесь заповедник.
После Вторжения вся мировая популяция гигантопитекусов — тридцать восемь самцов и двадцать шесть самок — была выявлена с помощью метапсихических средств и переселена в расширенный заповедник мегаподов в Британской Колумбии. К 2043 году, когда я впервые тайно там побывал, численность большеногов достигла почти двухсот особей, и они получили статус «галактической ценности». Гигантские обезьяны отлично себя чувствовали в дикой глуши заповедника, где почти не соприкасались с людьми. По закону, доступ туда имели только ученые и дипломированные лесничие, которые следили за развитием эндемичной флоры и регулировали численность остальных животных, водившихся на территории заповедника. Посещения рядовых граждан строжайше запрещались.
Но всегда находятся способы обойти закон.
Я заинтересовался большеногами — или мегаподами, что означает то же самое, но в переводе на латынь, — лет за десять до описываемых событий, когда купил выморочное собрание книг, им посвященных. Занимаясь продажей этого собрания, я вступил в переписку с неким Биллом Пармантье, горячим поклонником большеногов, управляющим небольшого приюта для любителей рыбной ловли и охоты на озере Нимпо. Местность эта слыла обиталищем сказочного саскуоча еще до появления белых на континенте. Предки Билла Пармантье много раз утверждали, что видели неуловимую гигантскую обезьяну своими глазами, но другие, приобщенные к городской культуре британские колумбийцы, только высмеивали их как суеверных простаков, у которых от жизни в лесу ум за разум зашел. Но в конце концов правда восторжествовала. Билл показал мне интересную видеопрограмму, запечатлевшую семейные реликвии — старые смазанные фотографии удивительных следов; людей у ствола дерева, показывающих, какого роста был большеног, которого, по их словам, они видели; и даже рисунок клока рыжеватых волос, предположительно саскуоча — клок этот был подарком родственника, который в 1936 году валил деревья в долине реки Белла-Кула и однажды насмерть перепугался, чуть не наткнувшись на двуногое чудовище.
Пармантье дал понять, что и сам видел их много раз. И совсем недавно. Для тех, кто живет здесь и знает, что к чему, это совсем нетрудно.
Я отдал ему книги по очень сходной цене. И как-то раз, в скучное дождливое воскресенье, слегка хватив лишнего, позвонил ему (там сохранялась старинная телефонная сеть — никаких видеофонов) и заговорил с ним по-французски. (Э-гей! Мы, канадцы французского происхождения, должны стоять друг за друга, э?) И начал упрашивать, чтобы он показал мне эти замечательные живые окаменелости. И он сказал:
— Черт, почему бы и нет? Рабочий сезон лесников завершился тридцать первого августа. Я как раз подумывал, а не отправиться ли туда половить рыбки.
Неделю спустя я уже был у него и осторожно выглядывал в разбитое окошко заброшенной хижины лесника на Обезьяньем озере, где меня спрятал Билл, и старался не наделать в штаны от страха, пока семейство большеногов пялилось на меня с расстояния шага в три. Папаша и мамаша выглядели как Кинг-Конг и его супруга, облаченные в весьма благоуханный рыжий мех. Сынок был примерно моего роста — 185 сантиметров. Они кушали сочные персики, которые я выложил в качестве приманки по указаниям Пармантье. Когда я телепатировал, что персиков больше нет, они швырнули в меня косточками и удалились.
Вот так-то! Можете мне поверить!
Как-то раз, спустя много лет, я рассказал об этом моем приключении одному заковыристому мальчишке. И упомянул, что психоаура телепатического гигантопитека до жути схожа с аурами оперантов-людей. Вот Марк и решил, что крутые горы, окружающие маленькое Обезьянье озеро, воспрепятствуют любому сканированию, кроме прямонаправленного, даже если у объекта поисков зарегистрирована психоподпись.
Когда мы вошли в вестибюль приюта на Нимпо, старинного деревенского дома, служивший также столовой главного корпуса, там ужинало несколько рыбаков, которые, что вполне в духе рыбачьего племени, не обратили на нас ни малейшего внимания. Зато Пармантье сразу меня узнал. Владелец приюта принялся хлопать меня по спине, рассыпаясь в приветствиях на канадо-французском диалекте. Вполголоса он поздравил меня с тем, что я успел обзавестись красавицей женой и симпатичным пасынком.
Марк меня проинструктировал, а потому я без запинки объяснил, что мы хотели бы перекусить — бифштексы будут в самый раз, — а затем, может быть, старина Билл отвезет нас на одну из своих рыбачьих стоянок на уединенном озере Кинди в Туидсмбюр-парке, около самой границы заповедника. Конечно, мы понимаем, что час не самый ранний и мы не предупредили заранее…
— Pas de probleme! note 20
Просто мне надо посадить мое шикарное яйцо у пристани и выгрузить снаряжение. А пока мы будем ужинать, он загрузит «Бобра», разогреет мотор и будет готов доставить нас на стоянку.
Попозже, когда бифштексы, чудный салат, печеный картофель со сметаной и чесноком и черничный пирог с ванильным мороженым отошли в область воспоминаний, мы спустились втроем на пристань. Тереза, едва взглянув на ожидающее транспортное средство, воскликнула в ужасе:
— Мы… на этом?!
— Ну конечно, — ответил я бодро.
— А оно… оно правда летает? — спросила Тереза.
Пармантье слегка обиделся.
— Мадам, он летает уже шестьдесят лет, и его хватит по меньшей мере еще на шестьдесят. Дехэвилендовский «Бобр» — рабочий конь Севера. Надежен, дешев и чертовски прочен. А вот ваше дурацкое ролетное яйцо я не взял бы, даже если бы вы мне заплатили!
Гидросамолет двадцатого века чуть покачивался на своих поплавках на тихой озерной воде. Еле заметные следы починок, не до конца выправленные вмятины, чуть пожелтевший от времени пласс кабины, покрытый сеткой крохотных царапин. Зато «Бобр» щеголял свежей оранжево-белой окраской, а единственный пропеллер — деревянный, отлакированный, многослойный, без единой щербинки — был бы просто находкой для антиквара. Самолет выглядел старым, но надежным, как и его пилот.
Наши чемоданы, коробки и мешки заняли все хвостовое отделение и почти все место за сиденьями пилота и второго пилота, оставив лишь незначительное пустое пространство на металлическом полу.
— Роги, забирайся-ка туда со своим мальчиком и располагайтесь, — сказал Билл. — А ваша дама полетит первым классом рядом со мной.
— И мы полетим без ремней безопасности? — ужаснулся Марк. — Но ведь это воздушное судно снабжено двигателем с винтовой тягой!
Пармантье весело хохотнул.
— А зачем ремни, коли их некуда пристегнуть? Если трусишь, сынок, держись вон за ту скобу.
Мы забрались внутрь, наш пилот начал нажимать на кнопки, и примерно через минуту звездообразный двигатель взревел. Билл дал ему прогреться, а потом сдвинул рычаг управления; «Бобр» с ревом помчался по озеру прямо на заходящее солнце и начал набирать высоту с тем же оглушительным шумом. Тереза в панике вцепилась в края своего потертого сиденья. Я почувствовал, как Марк заполняет ее сознание успокоительными импульсами. Они и мне пришлись бы кстати. Самолет внезапно сделал крутой вираж, дав нам возможность полюбоваться мирным пейзажем внизу и швырнув Марка на меня, а потом взял курс на юго-запад.
— Следующая остановка — озеро Кинди! — проорал Пармантье.
Но он ошибался. В нужный момент Марк овладеет его сознанием и принудит изменить курс, углубившись на тридцать километров в область крутых, сверкающих ледниками гор. Высадив меня с Терезой, Марк и Пармантье вернутся на озеро Нимпо, и Биллу будет гипнотически внушено, что семья Ремилардов раздумала ловить рыбу на озере Кинди. Марк улетит на алом яйце, установив экраны, и вернется в Нью-Гемпшир кружным путем. Он оставит херцевское яйцо в Берлингтонском международном порту и отправится домой на автобусе, затуманив свою личность и все ее психоопознавательные признаки.
Тут-то все и начнется!
Марк сказал мне на персональной волне: «Ты уверен, что эта посудина способна проникнуть за уловитель ро-поля?»
Во всяком случае, прежде проникала. У нее двигатель внутреннего сгорания, работающий на ископаемом топливе. Ничего связанного с энергетическими полями. Если не ошибаюсь, весь штат заповедника пользуется такими допотопными машинами, чтобы летать на работу. Или вертолетами устаревших моделей. Но персонал бывает там только в июне, июле и августе. Остальное время заповедник официально закрыт. Снежные заносы.
А сигнализация?
У Пармантье в инструментарии припрятан черный ящичек, нейтрализующий все системы сигнализации. Они есть у многих здешних жителей. Некоторые работают там временно или доставляют припасы. Летают они туда и не в сезон, если им приходит желание поудить всласть. Охрана смотрит на это сквозь пальцы до тех пор, пока такие посещения происходят изредка. Ты заметил огромное чучело форели над камином в столовой? Билл поймал ее много лет назад в одном из озер заповедника.
Ого! (Зависть.)
Но Обезьяньего озера рыбаки не посещают. Оно ледниковое и мутное. Рыба в нем не водится. Но зверья вокруг хватает. Билл меня предупреждал. Гризли, волки, рыси и полно горных баранов и коз. В нижнем конце долины Обезьяньей речки встречаются лоси. Ну и, конечно, сами большеноги. Место просто великолепное. Такая эффектная впадина, и гора Джекобсена прямо нависает над хижиной, и вода из ледников стекает в небольшое озеро… Правда, зимой я там не бывал.
«Ты справишься, дядюшка Роги», — сказал Марк.
Я продолжал болтать: «С неделю, до конца сентября, нам с Терезой надо будет затаиться, а потом можно будет не опасаться, что чьи-то глаза — то есть человеческие — заметят дым, поднимающийся из нашей трубы. Кстати, напомни мне стибрить у Билла карту местности, чтобы лучше ориентироваться. Компаса я брать не стал — вершину Джекобсена видно отовсюду. Заблудиться там способен только круглый идиот… Господи, помилуй! Я совсем забыл про лыжи! Ну, может, сумею их смастерить Сам. И ведь, наверное, я забыл не только про них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
В Денвере мы купили замороженные «припасы туриста», в том числе гамбургеры, томатные хлопья, морковь, зеленую фасоль и десять килограммов яичного порошка. Но остальную провизию нам предстояло приобрести в супермаркете Вильямс-Лейк. Наш алый ролет был набит почти битком, а денег у меня практически не осталось, и нам пришлось споловинить то, что я записал. Мне удалось отговорить Терезу от приобретения таких «абсолютных необходимостей», как экстрарафинированное оливковое масло, паштеты, копченый сиг, красное вино и клюквенный ликер в шоколаде. Однако мы взяли муку, маргарин, горох и фасоль, белый и коричневый сахар, пасту, овсяные хлопья, сухие фрукты, сушеные грибы, картофельное пюре, кофе, чай, концентрат апельсинового сока и пакетики супов. А еще соль, сухие дрожжи, сушеный чеснок и лук, перец, лавровый лист, мяту и кое-какие другие приправы и специи. К ужасу Терезы — она воображает себя великой кулинарной искусницей, — мы закупили десять кило непортящегося бархатистого сырного рагу и пять кило бекона. И коробочки норвежских сардин. Мы приобрели «Мясоумягчитель» (за что позднее я благодарил Бога и всех святых!), двенадцать плиток шоколада «Херши», кухонную фольгу, большие самоочищающиеся мусорные мешки из пласса, мыло, туалетную бумагу и четыре литра хлорки.
Марк пообещал, что подбросит нам еще припасов, чуть только все успокоится. И непременно до середины ноября, когда зима в здешних краях наступит всерьез. Я порекомендовал ему не забывать про свое обещание — всего купленного нам с Терезой хватит примерно на три месяца.
Тут я заявил, что мне требуется еще один предмет, оставил их в ролете дожидаться меня, а сам пошел в магазин спортивных товаров и купил ружье. Да нет, я побаивался вовсе не мирных обитателей заповедника — но при одной мысли о гризли у меня мурашки по коже бегали. Это единственный зверь в Северной Америке, который словно бы по самой своей природе не способен сосуществовать с человеком. Я читал множество жутких историй про этих свирепых гигантов, которые, к счастью, в Соединенных Штатах встречаются редко. Но я знал, что Канадский Береговой хребет так и кишит ими.
Но современного фотонного оружия мне не требовалось. Нет, сэр! Лучшие его образчики, доступные землянам, часто оказываются ненадежными в скверную погоду и отказывают даже от измороси или легкого тумана. А потому я выбрал ружье — винчестер, модель 70. 30-06 со скользящим затвором, защищенной мушкой и регулируемым прицелом — и взял пару коробок патронов, расставшись практически с последними моими долларами. В те дни в таких городишках, как Вильямс-Лейк, оплата подобной покупки наличными вместо кредитной карточки никого не удивляла, не было и этой чепухи с регистрацией или испытательного срока. Ружье в канадской глухомани было просто еще одним рабочим инструментом.
Единственное огнестрельное оружие, которое мне прежде доводилось держать в руках, был старенький моммберг-22 моего кузена Жерара, из которого мы с моим братом Доном стреляли по пивным банкам, когда нам было одиннадцать. Дон в конце концов стал заядлым охотником, но я за свою жизнь не убил ни одного животного. (Опустим покрывало на три моих убийства.) Тем не менее, просто взяв в руки это отличное классическое ружье и прицелившись над его вороненым стволом, я ощутил себя мужчиной с головы до пят и уверился, что отлично перезимую с беременной женщиной в диких горах почти у самого Полярного круга.
Каким же потрясающим идиотом я был!
Когда мы вылетели из городка в Нимпо-Лейк, крохотный курортный поселок почти у границы заповедника, было около восемнадцати часов по местному времени и до захода солнца оставалось часа полтора. Теперь мы летели над плато, прорезанным каньонами и сухими руслами сезонных рек. Летели мы на запад, и луга внизу сменились вечнозеленым хвойным мелколесьем, которое на нижних склонах перешло в густой лес с бесчисленными озерами и болотами. По нашу левую руку, к югу, громоздилась зубчатая гряда Берегового хребта с большим числом вершин выше трех тысяч метров, одна из которых — гора Уоддингтон — поднималась в небо на четыре тысячи метров с лишним.
Эта часть Британской Колумбии, куда мы направлялись, могла похвастать одними из самых эффектных и диких пейзажей во всей Северной Америке. Заповедник мегаподов занимал площадь около двух миллионов гектаров и простирался от дождевых лесов у тихоокеанских фиордов до восточных склонов Берегового хребта. Внутри его границ не было никаких селений, никаких удобств для туристов, даже площадок под палатки, ни дорог, ни троп. Ролетам запрещалось пролетать над ним на высоте ниже двух тысяч метров. По всему периметру он был опоясан генераторами, нейтрализующими ро-поле, — сначала они подавали сигнал предупреждения, а затем направляли яйцо-нарушитель в объятия блюстителей порядка в Белла-Куле. Разнообразные сигнализаторы, также опоясывавшие заповедник, предупреждали охрану о появлении посторонних (и пеших, и в наземных машинах), которые могли нарушить покой тех редчайших созданий, для кого и был создан заповедник.
Гигантопитекус магаподес.
Коренные американцы называли его Токи-мусси, сокьям, соскуотл и саскуоч; в Тибете он был известен как ми-ге, другие гималайские народы дали ему название йети; в Китае он звался иен-шун, в Монголии — алмас и бан-манас на севере Индии; абануя — на абхазском Кавказе и гулбияван — на Памире. Его долго считали мифическим существом. А когда советские ученые поймали первую живую особь на верхних склонах Тянь-Шаня, они назвали его «снежный человек». Канадские биологи, открывшие реликтовую группу огромных человекообразных обезьян в глухой долине к западу от горы Джекобсен, сохранили за ним одно из его сказочных прозвищ — большеног, и открыли здесь заповедник.
После Вторжения вся мировая популяция гигантопитекусов — тридцать восемь самцов и двадцать шесть самок — была выявлена с помощью метапсихических средств и переселена в расширенный заповедник мегаподов в Британской Колумбии. К 2043 году, когда я впервые тайно там побывал, численность большеногов достигла почти двухсот особей, и они получили статус «галактической ценности». Гигантские обезьяны отлично себя чувствовали в дикой глуши заповедника, где почти не соприкасались с людьми. По закону, доступ туда имели только ученые и дипломированные лесничие, которые следили за развитием эндемичной флоры и регулировали численность остальных животных, водившихся на территории заповедника. Посещения рядовых граждан строжайше запрещались.
Но всегда находятся способы обойти закон.
Я заинтересовался большеногами — или мегаподами, что означает то же самое, но в переводе на латынь, — лет за десять до описываемых событий, когда купил выморочное собрание книг, им посвященных. Занимаясь продажей этого собрания, я вступил в переписку с неким Биллом Пармантье, горячим поклонником большеногов, управляющим небольшого приюта для любителей рыбной ловли и охоты на озере Нимпо. Местность эта слыла обиталищем сказочного саскуоча еще до появления белых на континенте. Предки Билла Пармантье много раз утверждали, что видели неуловимую гигантскую обезьяну своими глазами, но другие, приобщенные к городской культуре британские колумбийцы, только высмеивали их как суеверных простаков, у которых от жизни в лесу ум за разум зашел. Но в конце концов правда восторжествовала. Билл показал мне интересную видеопрограмму, запечатлевшую семейные реликвии — старые смазанные фотографии удивительных следов; людей у ствола дерева, показывающих, какого роста был большеног, которого, по их словам, они видели; и даже рисунок клока рыжеватых волос, предположительно саскуоча — клок этот был подарком родственника, который в 1936 году валил деревья в долине реки Белла-Кула и однажды насмерть перепугался, чуть не наткнувшись на двуногое чудовище.
Пармантье дал понять, что и сам видел их много раз. И совсем недавно. Для тех, кто живет здесь и знает, что к чему, это совсем нетрудно.
Я отдал ему книги по очень сходной цене. И как-то раз, в скучное дождливое воскресенье, слегка хватив лишнего, позвонил ему (там сохранялась старинная телефонная сеть — никаких видеофонов) и заговорил с ним по-французски. (Э-гей! Мы, канадцы французского происхождения, должны стоять друг за друга, э?) И начал упрашивать, чтобы он показал мне эти замечательные живые окаменелости. И он сказал:
— Черт, почему бы и нет? Рабочий сезон лесников завершился тридцать первого августа. Я как раз подумывал, а не отправиться ли туда половить рыбки.
Неделю спустя я уже был у него и осторожно выглядывал в разбитое окошко заброшенной хижины лесника на Обезьяньем озере, где меня спрятал Билл, и старался не наделать в штаны от страха, пока семейство большеногов пялилось на меня с расстояния шага в три. Папаша и мамаша выглядели как Кинг-Конг и его супруга, облаченные в весьма благоуханный рыжий мех. Сынок был примерно моего роста — 185 сантиметров. Они кушали сочные персики, которые я выложил в качестве приманки по указаниям Пармантье. Когда я телепатировал, что персиков больше нет, они швырнули в меня косточками и удалились.
Вот так-то! Можете мне поверить!
Как-то раз, спустя много лет, я рассказал об этом моем приключении одному заковыристому мальчишке. И упомянул, что психоаура телепатического гигантопитека до жути схожа с аурами оперантов-людей. Вот Марк и решил, что крутые горы, окружающие маленькое Обезьянье озеро, воспрепятствуют любому сканированию, кроме прямонаправленного, даже если у объекта поисков зарегистрирована психоподпись.
Когда мы вошли в вестибюль приюта на Нимпо, старинного деревенского дома, служивший также столовой главного корпуса, там ужинало несколько рыбаков, которые, что вполне в духе рыбачьего племени, не обратили на нас ни малейшего внимания. Зато Пармантье сразу меня узнал. Владелец приюта принялся хлопать меня по спине, рассыпаясь в приветствиях на канадо-французском диалекте. Вполголоса он поздравил меня с тем, что я успел обзавестись красавицей женой и симпатичным пасынком.
Марк меня проинструктировал, а потому я без запинки объяснил, что мы хотели бы перекусить — бифштексы будут в самый раз, — а затем, может быть, старина Билл отвезет нас на одну из своих рыбачьих стоянок на уединенном озере Кинди в Туидсмбюр-парке, около самой границы заповедника. Конечно, мы понимаем, что час не самый ранний и мы не предупредили заранее…
— Pas de probleme! note 20
Просто мне надо посадить мое шикарное яйцо у пристани и выгрузить снаряжение. А пока мы будем ужинать, он загрузит «Бобра», разогреет мотор и будет готов доставить нас на стоянку.
Попозже, когда бифштексы, чудный салат, печеный картофель со сметаной и чесноком и черничный пирог с ванильным мороженым отошли в область воспоминаний, мы спустились втроем на пристань. Тереза, едва взглянув на ожидающее транспортное средство, воскликнула в ужасе:
— Мы… на этом?!
— Ну конечно, — ответил я бодро.
— А оно… оно правда летает? — спросила Тереза.
Пармантье слегка обиделся.
— Мадам, он летает уже шестьдесят лет, и его хватит по меньшей мере еще на шестьдесят. Дехэвилендовский «Бобр» — рабочий конь Севера. Надежен, дешев и чертовски прочен. А вот ваше дурацкое ролетное яйцо я не взял бы, даже если бы вы мне заплатили!
Гидросамолет двадцатого века чуть покачивался на своих поплавках на тихой озерной воде. Еле заметные следы починок, не до конца выправленные вмятины, чуть пожелтевший от времени пласс кабины, покрытый сеткой крохотных царапин. Зато «Бобр» щеголял свежей оранжево-белой окраской, а единственный пропеллер — деревянный, отлакированный, многослойный, без единой щербинки — был бы просто находкой для антиквара. Самолет выглядел старым, но надежным, как и его пилот.
Наши чемоданы, коробки и мешки заняли все хвостовое отделение и почти все место за сиденьями пилота и второго пилота, оставив лишь незначительное пустое пространство на металлическом полу.
— Роги, забирайся-ка туда со своим мальчиком и располагайтесь, — сказал Билл. — А ваша дама полетит первым классом рядом со мной.
— И мы полетим без ремней безопасности? — ужаснулся Марк. — Но ведь это воздушное судно снабжено двигателем с винтовой тягой!
Пармантье весело хохотнул.
— А зачем ремни, коли их некуда пристегнуть? Если трусишь, сынок, держись вон за ту скобу.
Мы забрались внутрь, наш пилот начал нажимать на кнопки, и примерно через минуту звездообразный двигатель взревел. Билл дал ему прогреться, а потом сдвинул рычаг управления; «Бобр» с ревом помчался по озеру прямо на заходящее солнце и начал набирать высоту с тем же оглушительным шумом. Тереза в панике вцепилась в края своего потертого сиденья. Я почувствовал, как Марк заполняет ее сознание успокоительными импульсами. Они и мне пришлись бы кстати. Самолет внезапно сделал крутой вираж, дав нам возможность полюбоваться мирным пейзажем внизу и швырнув Марка на меня, а потом взял курс на юго-запад.
— Следующая остановка — озеро Кинди! — проорал Пармантье.
Но он ошибался. В нужный момент Марк овладеет его сознанием и принудит изменить курс, углубившись на тридцать километров в область крутых, сверкающих ледниками гор. Высадив меня с Терезой, Марк и Пармантье вернутся на озеро Нимпо, и Биллу будет гипнотически внушено, что семья Ремилардов раздумала ловить рыбу на озере Кинди. Марк улетит на алом яйце, установив экраны, и вернется в Нью-Гемпшир кружным путем. Он оставит херцевское яйцо в Берлингтонском международном порту и отправится домой на автобусе, затуманив свою личность и все ее психоопознавательные признаки.
Тут-то все и начнется!
Марк сказал мне на персональной волне: «Ты уверен, что эта посудина способна проникнуть за уловитель ро-поля?»
Во всяком случае, прежде проникала. У нее двигатель внутреннего сгорания, работающий на ископаемом топливе. Ничего связанного с энергетическими полями. Если не ошибаюсь, весь штат заповедника пользуется такими допотопными машинами, чтобы летать на работу. Или вертолетами устаревших моделей. Но персонал бывает там только в июне, июле и августе. Остальное время заповедник официально закрыт. Снежные заносы.
А сигнализация?
У Пармантье в инструментарии припрятан черный ящичек, нейтрализующий все системы сигнализации. Они есть у многих здешних жителей. Некоторые работают там временно или доставляют припасы. Летают они туда и не в сезон, если им приходит желание поудить всласть. Охрана смотрит на это сквозь пальцы до тех пор, пока такие посещения происходят изредка. Ты заметил огромное чучело форели над камином в столовой? Билл поймал ее много лет назад в одном из озер заповедника.
Ого! (Зависть.)
Но Обезьяньего озера рыбаки не посещают. Оно ледниковое и мутное. Рыба в нем не водится. Но зверья вокруг хватает. Билл меня предупреждал. Гризли, волки, рыси и полно горных баранов и коз. В нижнем конце долины Обезьяньей речки встречаются лоси. Ну и, конечно, сами большеноги. Место просто великолепное. Такая эффектная впадина, и гора Джекобсена прямо нависает над хижиной, и вода из ледников стекает в небольшое озеро… Правда, зимой я там не бывал.
«Ты справишься, дядюшка Роги», — сказал Марк.
Я продолжал болтать: «С неделю, до конца сентября, нам с Терезой надо будет затаиться, а потом можно будет не опасаться, что чьи-то глаза — то есть человеческие — заметят дым, поднимающийся из нашей трубы. Кстати, напомни мне стибрить у Билла карту местности, чтобы лучше ориентироваться. Компаса я брать не стал — вершину Джекобсена видно отовсюду. Заблудиться там способен только круглый идиот… Господи, помилуй! Я совсем забыл про лыжи! Ну, может, сумею их смастерить Сам. И ведь, наверное, я забыл не только про них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56