– Четырнадцать, – ответила она и быстро скрестила, спрятав их в складки юбки, пальцы (надежный способ, чтобы ложь не зачлась).
– Откуда вы?
– Из Файетта.
– Файетт… Это штат Мэн?
– Да, сэр, – ответила она ошеломленно. Трудно было поверить, что могут быть люди, не знавшие, где расположен Файетт.
– На здоровье не жалуетесь?
– Нет, сэр. Я в жизни ни дня не болела.
– А вещи у вас с собой есть?
– Да, сундучок. Он у тети. Вон там.
– Ну что ж, Эммелина. Идите попрощайтесь с тетей и приносите его сюда.
Все это произошло потрясающе быстро. Казалось, с другими девушками он говорил куда дольше. А ее не спросил даже, почему она едет работать на фабрику! Неверной походкой она шла в сторону Ханны. Наваливалась дурнота; в любую секунду обморок мог бы повториться. Сделав отчаянное усилие, она кое-как сумела собой овладеть, Ханна и Абнер лучились навстречу улыбками. Это был первый раз, когда она видела Абнера улыбающимся. Похоже, только сейчас, когда все уладилось и было ясно, что Эммелина не станет ему обузой, он начал относиться к ней дружелюбно.
– Наш адрес у тебя есть, – сказала Ханна, передавая ей сундучок. – И вот, держи эту записку, здесь имя моей знакомой, хозяйки пансиона от корпорации «Эпплтон». Как только приедешь в Лоуэлл, сразу же попроси, чтоб тебя у нее поселили. Она за тобой присмотрит.
Эммелина кивнула. Все было как в дымке. Дядя и тетка поцеловали ее на прощание, и уже в следующий миг сундучок подняли и передали вознице, а саму ее чьи-то руки ловко подсаживали в фургон.
* * *
В крытом холстиной фургоне стоял полумрак. Девушки перешептывались. Их было человек тридцать, а может, и больше. В общем, фургон был заполнен, но так, что для каждой из пассажирок оставалось достаточно места, когда захочется вытянуться и лечь.
Снаружи крикнули, что фургон отправляется, и Эммелина поспешно опустилась на пол, задев при этом слегка ближайшую девушку. Та как будто не обратила внимания. Дернувшись, фургон тронулся, и внутри тоже произошли какие-то перемещения. Все оказались вдруг разбитыми на группы, хотя, может быть, это случилось и раньше, а может быть, эти девушки и прежде были знакомы. Они, конечно, и старше, и опытнее ее, и уж во всяком случае лучше знают, что ждет впереди.
Она почувствовала, что соседка, сидевшая так близко, что даже юбки соприкасались, вроде бы на нее посматривает, но не решилась проверить, правда ли это. Вытащив из кармана заветный кусок слюды, она принялась отколупывать верхний слой, но потом рассудила, что лучше оставить это занятие до Лоуэлла, и, спрятав слюду в карман, крепко сцепила руки замочком и положила их на колени.
Соседка негромко кашлянула, но, когда Эммелина к ней повернулась, сразу же отвела глаза в сторону. Получилось неловко, и щеки у Эммелины отчаянно запылали. Когда девушка кашлянула опять, она даже не шевельнулась, но та сама прошептала вдруг несколько слов.
– Вы что-то сказали? – спросила ее Эммелина.
– Я говорю, что, верно, простудилась, – прошелестело в ответ. И тут Эммелине стало понятно, что девушка отводила глаза от испуга, а вовсе не потому, что высокомерно отказывалась общаться. Кроме шали, у Эммелины был еще длинный шарф, подаренный Ханной, и она предложила соседке накинуть его.
– Ну что вы, как можно? – откликнулась та.
Но Эммелина настаивала, объясняя, что ей самой шарф сейчас совершенно не нужен, и, наконец поверив, что это правда, девушка согласилась на уговоры и взяла его. Но при этом так бурно и многословно благодарила, что неожиданно сильно раскашлялась. Сухой бывший кашель смутил Эммелину. Ей казалось, взрослые так не кашляют. Так могут кашлять лишь тяжело заболевшие дети. Девушку звали Оупел, и ей было двадцать, хотя выглядела она гораздо моложе. А жила, как выяснилось, рядом с Портлендом, но в таком же маленьком городке, как и Файетт. Эммелина рассказала Оупел о пансионе, который содержит знакомая ее тетки, и решено было, что девушки попробуют вместе там поселиться.
На другой день поздно вечером они наконец-то въехали в Лоуэлл. До этого, утром, Эммелина назвала мистеру Баркеру – так звали джентльмена с тетрадью – имя приятельницы своей тетушки и попросила поселить у нее. Мистер Баркер ответил, что сейчас нет вакансий на фабриках Эпплтона, но, видя огорчение Эммелины, пообещал устроить ее вместе с Оупел в какой-нибудь другой хороший пансион.
Теперь, вечером, Оупел спала, положив голову на колени Эммелине, а та, уже полностью стряхнув с себя сон, чутко прислушивалась ко всем звукам, которые доносились снаружи. Почти все девушки спали. Но то и дело какая-нибудь из них, шевельнувшись, слегка толкала соседку, а та в свою очередь тоже невольно меняла положение, и едва слышный вздох прокатывался по фургону, уподобляя спящие тела слабым и нежным деревцам, колеблемым сулящим ненастье ветром.
Впечатление это усиливалось еще и странным, постепенно все нарастающим гулом, напоминавшим разве что далекие, но беспрерывно повторяющиеся раскаты грома. Но все же нет, это был не гром и не стук колес – к нему-то она привыкла за путешествие. Это был ровный шум, делавшийся все громче, по мере того как они продвигались вперед.
Уже многие девушки просыпались, садились, терли глаза, начинали переговариваться. А Оупел спала, хотя странный шум был уже таким громким, что приходилось кричать прямо в ухо друг другу. Эммелина нащупала в темноте руку Оупел и крепко за нее ухватилась.
С каждой секундой шум нарастал все сильнее.
– Это вода гремит! Вода!
Когда гул стал совсем уж невыносимым, копыта застучали вдруг по-иному, чем прежде. Только что под колесами фургона была грунтовка, а теперь – доски.
– Да это же водопад! – Девушка, занимавшая место у задней стенки, набравшись храбрости, приподняла закрывавший отверстие край холстины, и ее восклицание сразу же стало передаваться из уст в уста.
Они переезжали мост в районе Потакетских водопадов. Неудивительно, что ни одна из девушек не опознала шума низвергающейся воды: никто из них не бывал прежде около настоящего большого водопада.
Но вот доски кончились, под копытами лошадей снова была утрамбованная земля, а гул воды постепенно стал ослабевать.
Они въехали в Лоуэлл, переправившись через реку Мерримак, в крутой излучине которой, почти со всех сторон окруженной водой, размещался город. Низвергаясь водопадом, Мерримак системой шлюзов соединялась затем с каналами, питая энергией чуть ли не все водяные колеса, вращавшиеся в подвалах лоуэллских фабрик. Часть воды поступала и из других рек, но по сравнению с Мерримак их вклад был скромен. Ширина Мерримак составляла около шестисот футов, тогда как следующая по размерам река – Конкорд – была втрое уже.
Фургон плавно замедлил ход. Копыта опять стучали по-новому: они теперь ехали по мощенным кирпичом улицам. Оупел по-прежнему спала – остальных охватывало все большее возбуждение. Кто-то причесывался, кто-то старался поизящнее накинуть шаль. Одна из девушек вдруг потянулась и, чуть не свернув себе скулы, протяжно, со стоном зевнула. Пожалуй, дома такой зевок был бы простителен, но на людях казался совсем неприличным. В ответ все нервно захихикали. Но вот фургон стал притормаживать и наконец остановился. Девушки молча смотрели друг на друга, но никто не решался пошевелиться. А Оупел спала себе и спала.
Снаружи, около передка фургона, что-то происходило. Потом полотнища, закрывавшие вход, раздвинулись и, согнувшись, чтобы не задеть верх, вошел мистер Баркер с керосиновой лампой в руках. Он объявил, что на всех остановках будет выкликнуто четыре-пять фамилий; услышав свое имя, девушки должны с вещами быстро пройти вперед. Итак:
– Батрик… Сибрук… Скиннер… Брид.
Четыре девушки пробрались к выходу. Одна с храброй улыбкой на губах, три прочие – явно испуганные. Эммелине хотелось надеяться, что, когда подойдет ее очередь, она сумеет не выказать страха. А меж тем вход уже снова закрылся холстиной и фургон, дернувшись, двинулся, чтобы вскоре остановиться для повторения всей процедуры. На третьей остановке выкликнули ее и Оупел, которую пришлось изрядно потрясти, чтобы она наконец проснулась.
– Где мы? – спросила она, открывая глаза.
– В Лоуэлле, – прошептала Эммелина. – Идем скорее. – Все остальные выкликнутые девушки стояли уже снаружи. – Быстрее, – говорила Эммелина. – Ты как себя чувствуешь? Все в порядке?
– Да, – ответила Оупел. – Я просто заспалась. Эммелина помогла ей встать на ноги, и, взяв сундучки, они выбрались из фургона.
* * *
Ярко светила луна. И в свете ее лучей Эммелина увидела под ногами кирпичную мостовую. Впереди тянулось длинное трехэтажное кирпичное здание. На самом деле это был не один дом, а ряд сплошной застройки. В конце виднелся просвет, а дальше, под прямым углом, стояла шестиэтажная – тоже кирпичная – громада, смотревшаяся очень внушительно. Это была одна из фабрик корпорации «Саммер». Повернув голову, Эммелина увидела за фургоном еще один ряд строений из кирпича. Казалось, весь мир вокруг был кирпичным.
Дверь дома, перед которым остановился фургон, стремительно распахнулась, и на пороге возникло диковинное создание; женщина колоссального роста и необъятной толщины с густой гривой черных, кое-где тронутых сединой волос, уложенных волнами над головой и падавших потом каскадом на грудь и на плечи. На женщине было платье, казавшееся сшитым из лоскутных одеял, поверх него наброшена пурпурно-огненная клетчатая шаль. Никогда в жизни Эммелина не видела таких ярких тканей.
Подняв лампу, женщина пристально оглядела девушек. Под ее взглядом Эммелина вздрогнула. Видевшие, казалось, насквозь блестящие черные глаза, огнем горевшие щеки и острый подбородок делали женщину очень похожей на ведьму.
– Ну-ка, покажи, Баркер, каких негодниц ты мне привез? – пробасила она трубным с хрипотцой голосом, как ножом резанувшим полумрак ночи. Она говорила с сильным акцентом, и поначалу понимать ее было так же трудно, как и Флорину.
– Ну, зачем так, миссис Басс? – примиряюще произнес мистер Баркер. – Все будет отлично. Я вам привез четырех замечательных девушек.
– Вы всегда так говорите. Дайте-ка мне самой посмотреть. Пусть встанут поближе.
Эммелина шагнула вместе со всеми, смутно сознавая, что Оупел осталась стоять где-то сзади.
– Ближе! – скомандовала миссис Басс, глядя в упор на Эммелину. – Имя?
– Эммелина Мошер.
– Вот как! Ну, это товар для витрины. А, Баркер? – И миссис Басс подмигнула.
«Как странно! Ведь женщине неприлично подмигивать», – пронеслось в голове Эммелины.
– Родственники хотели устроить ее у миссис Торнтон. Но у Эпплтона как раз нет вакансий.
– И это счастье для тебя, малышка, – провозгласила миссис Басс. – Обеды, которые ставит на стол старушенция Бидди Торнтон, – это – ха! – что-то неописуемое! Сдается мне, она силком держит девушек у себя в пансионе. По доброй воле у нее бы никто не остался.
Эммелина так напрягалась, пытаясь понять миссис Басс, так изумлялась звучанию слов, которые ей с трудом удавалось узнать, так долго осознавала, что значит «обьеды», «дьержит» и «волье», так отвлекалась на раскатистые лающие «р-р-р», что не смогла уловить саркастический смысл высказывания миссис Басс. В надежде на помощь она посмотрела на мистера Баркера, но тот уже занят был представлением Мейми Уоррен и Элизы Прескотт, двух девушек, державшихся в фургоне парой и разговаривавших только между собой.
Оупел тихонько кашлянула.
– Это еще что? – громко осведомилась миссис Басс. И тон был таким грозным, как если бы она напала на след преступления.
Повисла пауза, и, когда стало понятно, что Оупел не отзовется, Элиза и Мейми взглянули на нее. Опустив голову, Оупел молча шагнула вперед.
– И давно ли ты кашляешь, деточка? – спросила ее миссис Басс.
– Я, верно, простудилась в фургоне, – ответила Оупел так тихо, что миссис Басс не расслышала и заставила повторить еще раз.
– О! Уж не хочешь ли ты мне сказать, что до поездки в фургоне ты вовсе не кашляла?
Вопрос задан был так, что Оупел не нашлась, что ответить, и тут же сильно раскашлялась.
– Езжай-ка домой, детка, и пусть тебя там хорошенько подлечат, – сказала ей миссис Басс. – У меня для больных мест нет.
Оупел пыталась слабо протестовать, объясняя, что она в общем здорова. Мистер Баркер обещал все уладить, устроив ее в другом пансионе. Слушая это, миссис Басс что-то пробормотала себе под нос по-гэльски и затем громко велела девушкам следовать за ней в дом. Плетясь в хвосте, Эммелина опять и опять оборачивалась. Оупел и мистер Баркер уже возвращались к фургону, а у нее просто ноги подкашивались. Ей было очень жаль Оупел и отчаянно страшно: как же она сама теперь, без Оупел, совсем одна.
Сначала беда Флорины, теперь – Оупел. Она поняла вдруг, уже поднявшись на крыльцо миссис Басс, – город только что дал ей свой первый урок и смысл его: если с ней что-то случится, а люди узнают об этом несчастье, они немедленно, без сожаления вышвырнут ее прочь.
Следом за миссис Басс они прошли по коридору. Две газовые лампы в красивых консолях освещали его. В доме стояла тишина, но это никак не мешало хозяйке говорить так же громко, как и на улице.
– Девочки! Вас ждет сытный ужин, – провозгласила торжественно миссис Басс, но так как в ее устах прозвучало «сьитнай ужун», Эммелина не знала, что же их ждет, пока они не вошли в комнату с тремя длиннющими столами, один из которых был с краю уставлен тарелками, полными разнообразной еды.
– Вот. Ешьте. Не время уже, конечно. Наш фургон с каждым разом приходит все поздней и поздней. Но не могу я отправлять вас спать голодными; знаю, каково это, когда сосет под ложечкой.
По правде сказать, за последние дни Эммелина, наверное, съела больше, чем за несколько месяцев перед тем, и все-таки она вместе со всеми набросилась на еду. Оладьи были уже едва теплые, но она с удовольствием ела их с джемом, потом перешла к фруктовому кексу, пила чай с медом и с молоком и вдруг почувствовала, что вот-вот лопнет. Но так как другие девушки все еще энергично работали челюстями, взяла кусок хлеба, густо намазанный маслом.
Глядя на это, миссис Басс просто цвела улыбкой.
– Такого, как у меня, стола вы нигде не найдете. Спросите кого угодно. Я кормлю девушек лучше, чем дома родная мать.
Эммелина почувствовала, как в ней шевельнулась обида: что эта женщина знала о ее маме? Возражать было, конечно, нельзя, но слова прочно запали в душу. Своим поведением с Оупел миссис Басс вызвала у нее настороженность и испуг, а теперь недоверие и страх сделались еще глубже.
– Пошли, – сказала наконец миссис Басс. – Берите свои сундучки, и я отведу вас наверх, в длинную спальню.
Они снова пошли коридором и начали подниматься по лестнице. Но после первого же марша миссис Басс остановилась, чтобы отдышаться, и повернулась к Эммелине.
– Сколько же тебе лет? – спросила она неожиданно, даже и не подумав, несмотря на поздний час, понизить голос.
– Четырнадцать, – сказала Эммелина. – Вот-вот исполнится.
Миссис Басс рассмеялась:
– Ты почти спишь, детка. Дай-ка я помогу тебе с сундучком.
– Спасибо, я справлюсь.
Доброта миссис Басс больше смутила, чем порадовала Эммелину. Элиза и Мейми стояли прямо у них за спиной, и теперь они и все остальные будут знать, сколько ей лет. А ведь возраст – то, к чему можно придраться, то, что может не дать ей быть вместе со всеми. Принять помощь тоже казалось немыслимым, хотя она никогда прежде не поднималась по такой лестнице, и тащить сундучок, придерживая одновременно подол, чтобы нечаянно не наступить на юбку, было совсем не просто.
Наконец они добрались до третьего этажа и очутились в узкой и длинной комнате, которая казалась бы огромной, если бы крутой скат крыши не срезал большей части пространства, лишая вошедшего возможности выпрямиться во весь рост. У противоположной (высокой) стены стояли три широкие кровати. И когда миссис Басс подняла лампу выше, Эммелина увидела, что на ближайшей из них спят две девушки, на следующей виднеется только одна фигура, а в дальнем конце, у окна, кровать вовсе пуста. Миссис Басс объявила, что раз Элиза и Мейми подружки, то пусть лягут вместе, а Эммелине велела устроиться на кровати, где спала одна девушка.
Не спрашивая больше ни о чем, весело перешептываясь, Мейми с Элизой прошли в конец комнаты и принялись рыться в своих сундучках, чтобы вынуть ночные рубашки. У Эммелины ночная рубашка тоже была. Ее дала Ханна и, хоть она была необъятной и Эммелина в ней просто тонула, велела носить непременно.
– Хильда – хорошая девушка, – сказала миссис Басс. Она понизила голос и теперь говорила только чуть громче, чем это обычно делают в дневное время. – Будь спокойна. Она тебя не обидит. – И, сказав это, она повернулась и пошла вниз по лестнице, унося с собой лампу.
Эммелина следила за удаляющимся светлым пятном, пока оно окончательно не исчезло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36