Келси снова улыбнулась, на этот раз веселее. Она вспомнила, в каком состоянии видела Брэндона совсем недавно, и ответила:
– Надеюсь, доктор Джеймс заставит его отказаться от этой мысли.
– Фу! – пренебрежительно воскликнула Франциска при упоминании имени доктора. – Вряд ли. Доктор Джеймс никогда не мог справиться с этим мальчишкой. Считайте, что нам повезло, если мистер Брэндон сегодня же не умчится копать свои мумии в Боливию.
– По-моему, в Боливии нет мумий, – улыбнулась Келси, хотя хитрые морщинки в уголках глаз Франциски говорили о том, что экономка знает это и без нее. – Кроме того, пока не снимут с глаз повязку…
Она вдруг замолчала, испугавшись, что увидит на лице Франциски подтверждение собственных страхов, отвернулась и, отойдя от окна, оглядела комнату. Утопавшая в цветах, тщательно убранная и до блеска вычищенная комната благоухала и радовала глаз. Но Брэндон этого увидеть не мог.
Франциска прошествовала к необъятной кровати и с гордостью похлопала по подушкам.
– Ну как? Вы все сюда перенесли?
Келси подхватила стопку джинсов Брэндона, неторопливо разгладила их рукой и положила в ящик комода.
– По-моему, да. Это последние.
По просьбе Брэндона Келси перенесла все его вещи из комнаты, которую он занимал, в апартаменты на третьем этаже башни. Каждый этаж дома заканчивался апартаментами в башне: здесь была одна большая комната в центре с уютным альковом, роскошная ванная и две небольшие комнатки по бокам. Раньше здесь жил Дуглас…
– Вон они!
Очнувшись, Келси боком задвинула ящик и бросилась к широкому окну, у которого стояла Франциска. Ошибиться было трудно – у подъезда затормозила взятая напрокат большая машина.
Мотор еще не заглушили, а Джинни уже выскочила из салона, как чертик из табакерки. До открытого окна, у которого стояла Келси, донесся радостный голосок. Когда Джинни распахнула заднюю дверцу автомобиля, Келси вдруг почувствовала, что у нее отнялись ноги.
– Давай, давай, – звала Джинни, вытянув перед собой руки, как будто готовясь, если понадобится, вытащить брата из машины.
– Не торопи меня, озорница, – с растяжкой ответил Брэндон, утопавший в подушках на заднем сиденье. – Мои ребрышки не такие крепкие, как твои.
Но Джинни не унималась, и вот из машины показалась одна длинная нога, потом другая, потом опирающаяся на дверцу забинтованная рука. Наконец на покрытой гравием дорожке появился сам Брэндон.
Келси не осознавала, что затаила дыхание, пока не услышала собственного шумного выдоха. Брэндон дома. До самого последнего момента ей все не верилось, что это произойдет.
Удивительно – он был, как всегда, великолепен. Высокий, поджарый, мускулистый, он отличался завидной статностью, как и все люди, работающие и занимающиеся спортом на открытом воздухе. Неделя, проведенная в больнице, не уничтожила его золотистого загара, и даже напряженная поза, в которой он стоял, не могла исказить совершенных пропорций его тела.
Ветер обвертывал штанины вокруг ног Брэндона – он похудел, да здорово, – и сдувал светлые курчавые пряди со лба, рассеченного заживающими порезами.
Доктор Джеймс хорошо поработал – шрамов будет очень мало. Но появилось что-то новое: Брэндон возмужал. Не утратив привлекательности, его лицо посуровело. Явно более жестким станет теперь и его взгляд…
Наконец, собравшись с духом, Келси внимательно посмотрела на полоску бинтов, обмотанных вокруг головы Брэндона. В больничной обстановке слепота не так бросалась в глаза, но здесь, в лучах яркого солнца, рядом с его собственным домом, она производила жуткое впечатление.
Словно услышав ее мысли, Брэндон поднял голову к окну, из которого она смотрела. Боль оставила отпечаток на всем его лице: над впалыми щеками остро обозначились скулы, губы, еще совсем недавно загибавшиеся вверх, чтобы при первой же возможности улыбнуться, утратили живость, а в уголках рта залегли глубокие складки, которых раньше не было.
– Нет! – выдохнула она.
– Спокойно. – Франциска сжала локоть Келси и заставила ее выпрямиться. Они переговаривались тихо, чтобы их не услышали внизу. – Спокойствие и выдержка, вот что главное теперь.
Келси покачала головой. Спокойствие? Казалось, в ней борются два человека: одному хочется сбежать по лестнице и с веселым смехом осыпать его поцелуями, а другому – забиться в уголок и дать волю слезам.
– Все будет хорошо! – вполголоса успокаивала ее экономка. – Нужно только немного времени. И немного мужества. – Она взяла Келси за руку. – Ты это можешь. Ты же не атласная барышня, которая даже кошке боится сказать «брысь».
– Кисейная, – автоматически поправила Келси.
– Кисейная? – Франциска скорчила гримасу. – Ага. Ну, все равно я права. Ты у нас мужская девушка, так что не отступай. А когда придет время, бери льва за рога.
– Мужественная, – опять поправила Келси, думая, как бы не запутаться в метафорах, а потом заметила в глазах Франциски веселую искорку. Может, она нарочно все переиначивает. Может, потребуется только выдержка и здравый смысл. И, конечно, этот потрясающий рогатый лев. На душе чуть-чуть полегчало, и она улыбнулась, тоже чуть-чуть. – Ладно, – сказала она. – Попробую.
Но в этот момент на лестнице послышались спотыкающиеся шаги Брэндона, и, несмотря на ободрение Франциски, Келси почувствовала, что сейчас все-таки упадет в обморок.
Келси в комнате. Он понял это, как только вошел в дверь.
Даже густой аромат перезрелых роз и увядающих хризантем не мог перебить запаха ее духов. Что же такое особенное в этом запахе сирени, почему он действует так возбуждающе? Ни одна из женщин, которых он когда-либо знал, не пользовалась этими духами.
Запах духов говорит о ее присутствии так же ясно, как если бы я видел ее воочию. И не потому, что обоняние восполняет потерю зрения. Я в это не верю. А если даже и так, это ко мне не относится. Я не собираюсь ходить с завязанными глазами так долго, чтобы понадобилось восполнять утрату зрения чем-то другим. Доктор Джеймс снимет повязку через два дня, и я буду видеть, как раньше!
Он всегда чувствовал, если Келси была неподалеку. У него начиналось какое-то атавистическое покалывание по всему позвоночнику, первобытный зуд в копчике, и он знал, что она здесь. И уже потом в его сознание просачивался запах, заставлявший думать о… ну, о вещах, которых не думают про невесту брата.
Джинни таскала его по комнате, показывая цветы, как будто всю прошедшую неделю он только и мечтал, чтобы поскорее заняться нюханьем цветов. Как будто запах цветов не напоминал ему о больнице, о бессильной ярости и боли.
Брэндон старался не разочаровывать сестренку, выслушивал ее восторженные речи, выказывая свой интерес, но вскоре уже начал уставать. Он еще не привык к костылю, и тот безжалостно врезался ему под мышку и натирал ладонь. Дико болели растянутые связки на колене, и отчаянно хотелось сесть.
Но в то же время ему очень не хотелось испугать своей немощью Джинни, которая так трогательно искала в нем признания и поддержки. Поэтому он ходил и ходил за ней, пытаясь не показывать боли.
– Джинни, дорогая, по-моему, Брэндону надо сесть, – озабоченно проговорила Келси, словно видела насквозь его мужественный стоицизм.
– Нет, – отказался он. – Я чувствую себя прекрасно. Мне легче, когда я стою. – После этих слов Брэндон не сел бы за все золото Тутанхамона.
Ответом ему было скептическое молчание. Но по крайней мере Келси не стала настаивать. Она больше не произнесла ни слова, и ему оставалось только догадываться, где она находится, как выглядит, как уложены ее густые длинные волосы, и даже о том, как она одета.
Может быть, она в строгой прямой юбке, какие всегда носит на работе? Или в любимом своем наряде для уикендов – облегающих синих джинсах и просторной блузке, той, с длинным рядом пуговок от ворота до пояса?..
Он почти радовался тому, что не может видеть ее. Она была одинаково соблазнительной и так, и этак.
Но с чего тебе думать о том, как одета Келси? Если что и хорошо, когда ты слеп, как летучая мышь, так это то, что не приходится бороться с желанием смотреть на Келси Уиттейкер. Если бы кто-нибудь мог сделать так, чтобы я не видел ее даже внутренним зрением…
– Ну, ладно, ладно, хватит о цветах. – Голос Франциски оборвал поток его растерянных мыслей, и он про себя поблагодарил ее за это. – Сбегай-ка на кухню, Джинни, и принеси Брэндону стакан яблочного сока, а он пока даст ноге отдохнуть.
Он почувствовал, как Джинни еще сильнее сжала его руку, точно боялась оставить его даже на минуту, чтобы он не исчез. Как получилось с Дугласом. И с их родителями тоже, хотя Джинни была слишком мала, чтобы это помнить. Он ответил ей тем же – сжал ей руку.
Бедная девочка! Такая маленькая, а сколько ей пришлось пережить. Однако нужно снова научиться доверять жизни. А поскольку мне ни за какие коврижки, даже за яблочный сок, не удастся проковылять по ступенькам вниз, сейчас самое время, чтобы она начала привыкать к новому порядку вещей.
– Давай, озорница, давай. – Он сделал шаг, припадая на больную ногу, и махнул костылем. – Траерн – липовая нога никуда не денется.
– Ну, вот и ладно. – Франциска оторвала пальцы Джинни от руки Брэндона.
Он услышал торопливые шаги к двери.
– А ты бы осталась, Келси, – решительно проговорила Франциска.
– Остаться? Но Брэндону нужен отдых, – необычно громко отозвалась Келси.
– Ничего, ничего, подведи его к креслу. Вам нужно поговорить. Кроме тебя, никто не может сказать, где что в этой комнате. Так что проведи для него экскурсию.
Молчаливое согласие, установившееся между двумя женщинами, буквально вибрировало в воздухе, и Брэндону хотелось понять, что это значит. Какими взглядами и жестами они обмениваются? Какие мысли передают друг другу так, чтобы он не мог понять? Беспомощность выводила его из себя, а вместе с болью становилась невыносимой.
– Тогда начнем, – нетерпеливо проговорил Брэндон. – Или я требую слишком много? Покажи только, где это чертово кресло!
Беспричинная вспышка опять наткнулась на полное молчание, однако он почувствовал, что снова берет ситуацию в свои руки.
– Ну, конечно же, – ответила наконец Келси, правда немного неуверенно. – Я покажу.
Удивляясь самому себе, пораженный тем, сколько злости в нем скрывается, стыдясь того, что испытал удовлетворение от прозвучавшей в ее голосе нотки смирения, Брэндон протянул Келси свободную руку.
Боже, что это со мной? Ведь я никогда не был садистом. Что же такое сделала Келси, если я злюсь, едва мы оказываемся рядом? И почему от прикосновения ее нежных пальцев меня обожгло, точно раскаленным железом?
Почему так хочется схватить ее, повернуть к себе и трясти, пока не закричит? И в то же время хочется с диким, первобытным желанием бросить ее на кровать и заниматься любовью, пока она не заплачет?
Когда он опустился в кресло, на лбу у него блестели бусинки пота.
Что же, черт побери, случилось той ночью?
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
– Все свитера я сложила в левый ящик гардероба, – проговорила Келси десятью минутами позже, стараясь не показывать, с каким облегчением она наконец уйдет. – Я старалась ничего не менять в системе, к которой ты привык, но эта комната намного больше…
Брэндон даже не повернул головы.
– Не сомневайся, все будет хорошо.
И это был еще весьма пространный ответ. Вначале он вообще обходился односложным «угу», что можно было отнести на счет боли. Боль доставляла ему сильные страдания, это было видно – кожа блестела от испарины, сжатые губы побелели.
А Келси стояла в другом конце комнаты и, мучаясь от бессилия, смотрела на пытку, которую он переносил. Ухватившись за край туалетного столика, она с трудом преодолевала желание подойти к нему. Ведь сама поза, в которой он сидел, исключала всякую попытку такого рода.
Боль, по-видимому, немного отпустила, теперь его бурчанье стало артикулироваться в слова, но держался он по-прежнему скованно. Казалось, он терпел ее присутствие так же, как физическую боль, – молча, стоически.
Ну и ладно, подумала она с раздражением, которое не давало ей покоя всю неделю. У меня куча дел, в том числе важные документы по недвижимости, их обязательно нужно изучить до встречи с мистером Фарнхэмом в пятницу.
– Пришлось, наверное, повозиться, – вдруг проговорил Брэндон, удивив Келси любезностью тирады. – Я вовсе не хотел доставлять тебе столько беспокойства. Я думал, это сделает Франциска.
– Ну что ты, что ты, какое там беспокойство, – ответила она стереотипной фразой, как будто извлеченной из руководства по этикету. Неужели он не понимает, что я сделала бы для него много, много больше! Сделала бы все что угодно…
И тотчас забылась досада, зажглась искорка надежды, и она вдруг поняла, что ее раздражение – это защитная реакция против страха. И совсем немного нужно, чтобы оно улетучилось. Вежливый тон, чуть-чуть раздвинувшиеся в улыбке губы, малейшее движение в ее сторону – и вот она готова подобрать любую упавшую к ее ногам крошку.
Как это унизительно! Но все же он явно потеплел, подбодрила себя Келси. Возможно, если он и не вспомнил деталей, то вспомнил что-то – отзвук возникшей между нами гармонии, радости сближения.
– У Франциски было полно забот со спортзалом, – подхватила она, опасаясь, что пауза может погасить зародившийся импульс. – Но под конец все успели сделать. Получился настоящий рай для мужчины. Сам увидишь.
– Хотелось бы, – сухо отрезал он, но за иронией проскользнула досада, и на короткий миг его руки метнулись к голове, как будто для того, чтобы сорвать ненавистную повязку.
Она вспыхнула и закусила губу, пожалев, что у нее вырвались эти слова. Какая получилась бестактность! Но ведь эту фразу повторяют на каждом шагу, она давно уже утратила буквальный смысл…
– Ты обязательно увидишь, Брэндон, – с горячностью выпалила она.
Он выглядел – нет, не жалко, а трагично. Умный, сильный, красивый человек, прикованный к креслу жалкой полоской марли.
Но не навсегда же! Конечно, не навсегда, ведь в нем ключом бьет энергия. Наверняка его жизнерадостность и страстная натура просто заставят его тело исцелиться.
– Ты снова будешь видеть, – промолвила она, – я ни минутки не сомневаюсь.
– В самом деле? – Он поднял подбородок, выражая тот же скептицизм, что звучал в его голосе. – Ты гадала на картах или на кофейной гуще?
Умом Келси понимала, что это говорит не Брэндон, а пережитая им трагедия. Но как бы то ни было, сарказм больно уколол ее. Она снова покраснела и повернулась, чтобы уйти.
– Пойду посмотрю, что там делает Джинни, – резко бросила она, досадуя на себя за дрожащий голос. – Я составлю список и передам его Франциске, так что если чего-нибудь хватишься…
– Что же произошло, Келси?
Келси остановилась, взявшись за дверную ручку. Кровь у нее в жилах текла медленно, вяло, словно ручеек под толстым слоем льда. Она замерла и слабо, будто не расслышав, спросила:
– А?
– Что произошло в тот вечер?
Он сидел прямой как палка, повернувшись к ней лицом. И у нее возникло странное чувство, будто он смотрит сквозь бинты и видит, как все внутри у нее сжалось от страха.
Этого момента – момента, когда придется объясниться с ним, – Келси боялась больше всего. Целую неделю снова и снова задавала она себе вопрос, что ему сказать, и молилась, чтобы не пришлось этого делать, чтобы он сам все вспомнил.
Теперь этот момент наступил, как разверзшийся под ногами люк водосточного колодца на мостовой. И нет времени придумать уклончивый ответ. Если бы только я могла сказать правду! Забыть указание доктора Джеймса и открыть свое сердце, напомнить о любви и ласке, о слезах и дожде…
– Ты совершенно ничего не помнишь?
– Нет, – категорически заявил он. – Помню, как мы играли с Джинни в футбол, это было здесь, возле дома. И вдруг я просыпаюсь в больнице, уже через двое суток. – Он потер скулу рукой. – Как будто все это время провалилось в какую-то черную дыру.
– Да, – медленно произнесла она, пытаясь выиграть время и найти нужные слова. – Я понимаю, что ты чувствуешь.
Встав, он прохромал к окну и привалился к подоконнику. Солнце светило у него за спиной, и лицо оказалось в тени.
– Так расскажи мне.
– Ну… – протянула она. – Я… ну, мы…
– Черт побери, Келси! – жестким, как кора дерева, голосом оборвал он ее. – Какого черта ты мнешься? Мне не нужно ничего, кроме правды. – Угрюмые слова прозвучали угрозой. – Если я не помню сегодня, это еще не значит, что не вспомню завтра.
Странно, подумала она. Сейчас, на фоне солнца, он очень похож на прежнего Брэндона. Но тот Брэндон, который пришел ко мне и поцелуями осушил мои слезы, не мог сказать такое, да еще подобным тоном…
Что ему ответить? Он мне явно не верит. Он уже решил, что я мнусь, придумываю, что бы такое солгать. Значит, если я скажу правду, эту неприятную для него правду, которую отторгает его подсознание, он не поверит мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18