.. За твое поражение, бабушка, барышня Нуник Мугнецян, тикин Нунэ Ваганян и, наконец, Матерь Всея Армении бабушка Нунэ!..
Побледневший, постаревший у всех на глазах, Арам Ваганян спокойно отодвинул стул и с бокалом вина пошел к бабушке Нунэ. В гостиной царило безмолвие, и Арам шел сквозь это безмолвие, а люди еще слушали отзвуки его слов. Бабушка Нунэ поднялась с места и легко, мелкими шажками засеменила к внуку. И среди все того же безмолвия бабушка и внук обнялись.
Врам Ваганян огрубелыми, заскорузлыми пальцами вытирал слезы.
Видимо, чтобы загнать слезы назад, в себя, Сэм Ширак смотрел на потолок.
Варужан хмуро курил.
А Сюзи в полном замешательстве смотрела вокруг, словно ждала какой-то важный ответ на свой вопрос - чей ответ, какой ответ?..
Мари умиротворенно, неслышно плакала — и над словами Арама,и... да было над чем.
А бабушка и внук все еще стояли обнявшись и могли показаться скульптурой бабушки и внука, хотя красное вино из бокала Арама потихонечку капало бабушке на плечо, а бабушка с несказанной нежностью гладила внука по взмокшей голове и что-то нашептывала.
За этим праздничным столом улыбались лишь фотографии, и лишь у фотографий бокалы были полны красного вина, а неиспользованные салфетки напоминали заблудшие белые паруса в океане.
И про себя расхохотался Варужан Ширакян. Над своими страданиями, сомнениями, недоумениями. Таким это все, показалось пустяково-ничтожным по сравнению с той великой болью, которая сейчас, в этот миг царит в душе бабушки. С изумлением и восхищением посмотрел он на Арама — какие глубокие слова он нашел: «За твое поражение, бабушка». Поражение, понимаете?.. Не стал говорить — ничего мол, бабушка, в следующий раз все соберутся. Не соберутся, сказал, и было бы неверно, если бы собрались...
Арам в конце концов мягко высвободился, из объятий бабушки, посмотрел на стол, улыбнулся, подхватил бабушку под руку, торжественно отвел ее на место, усадил в кресло. Потом быстро возвратился к своему стулу и хозяйским жестом тамады с многолетним опытом сделал знак музыкантам.
— Музыку! Веселую музыку! Такую, чтоб карта мира сотрясалась!
— Кто здесь Нунэ Ваганян?
Вошедший человек, форма которого выдала в нем почтальона, так громко проорал свой вопрос, что танцующие застыли на месте, и музыка оборвалась.
— Кто там пришел? — спросила бабушка Нунэ. Арам подошел к почтальону:
— А в чем дело? Это моя бабушка.
— Нужна она сама и ее паспорт. Важная посылка. Такая важная, что машину дали. Как будто завтрашнего дня не будет. Сказали: именно в этот час должен вручить.
— Нуник, а ну мигом неси бабушкин паспорт. Пройдемте, бабушка там.
— Пируете?
— Ее день рождения.
Почтальон достал бумагу, положил перед бабушкой:
— Тут подпишись, мамаша.— Стал листать паспорт.— Все в порядке, чин чином. А вот посылка.
Арам прочел на посылке обратный адрес: Эдинбург, отель «Хиль тон», Тигран Ваганян.
— Пап,— улыбнулся он отцу,— ты, оказывается, еще и в Эдинбурге живешь, притом в отеле «Хильтон»?
— Это внук деда Левона,— сказал Тигран Ваганян.— Видимо, посылку он прислал вместо себя. И повернулся к матери: — Это Тигран прислал, который в Англии, мам, твой внучатый племянник.
В посылке оказалась перламутровая шкатулка, украшенная дорогими камнями. Нуник быстро открыла крышку:
— И письмо есть. И еще один пакет. Глянем, что там... Письмо представляло собой несколько армянских слов, написанных
будто рукой первоклашки: «Прости, большая мама, очень хотел приехать, но... поздно. Тигран Ваганян».
— Поздно,— грустно повторил Арам.— А может быть, и в самом деле поздно.
Нуник открыла и второй пакет. Там лежал очень красивый браслет и приложена маленькая записка: «Дорогая матушка Нунэ! Если будешь жить меньше ста лет, я очень обижусь. На Новый год я приеду в Ереван, примешь?.. Твой неизвестный сын Петрос Аданалян».
— Кто это? — спросил Арам отца.
— Не знаю. В списках деда я такой фамилии не встречал... Петрос Аданалян... Редкая фамилия, я бы запомнил.
— Бабуль,— защебетала Нуник,— Ты мне этот браслет дашь, ладно? Какая разница, у тебя или у меня? И потом, я тоже Нунэ Ваганян.
— Это тебе, внученька, тебе... Так это внук брата моего Тиграна? Отчего сам-то не приехал? Не хворает? Не написал?..
Арам посмотрел на карту: стрелки из Еревана в Шотландию, в Эдинбург, не было, надо добавить...
В то же самое время в городе Сиднее было шесть утра. Окна только начинали голубеть, и, если бы какому-нибудь прохожему вздумалось заглянуть в окно к Сираку Ваганяну, он бы раскрыл рот от изумления: за праздничным столом сидит вся семья — на столе изобилие закусок, напитков, фруктов, в середине стола — пирог с восемьюдесятью пятью горящими свечками. Семья сидела в торжественном молчании.
Вардан пристально смотрел на отца, который закурил уже вторую сигарету. Сын знал, что отец всю.ночь не сомкнул глаз, все ходил-бродил. Марго не сводила глаз со свечек, ждала, когда ей позволят их задуть, вместо бабушки. А тикин Арпеник спокойными усталыми глазами смотрела на фотографию бабушки Нунэ.
И тут зазвонил будильник.
Сирак Ваганян почему-то подскочил, взглянул на телефон, нет, не он звонит, придавил в пепельнице недокуренную сигарету, поднялся. Остальные тоже встали.
— Сейчас, именно в этот момент,— Сирак Ваганян изо всех
сил старался произносить слова членораздельно, старался, чтобы голос не дрогнул, но он таки предательски дрогнул,— да, в этот момент в Ереване, в нашем доме,—невесело прозвучало словосочетание «в нашем доме»,— пьют за здоровье мамы. Ну, и мы выпьем. Выпьем по ереванскому времени.
Семья придвинулась друг к другу и к фотографии бабушки Нунэ. - Твое здоровье, бабуля,— сказала Марго, вплотную поднеся бокал к бабушкиному лицу на снимке.
Вардан помолчал, потом разом выпил. В его рюмке был ереванский коньяк, присланный племянником Арамом. На ярлыке было написано рукой Арама: «Пить разрешается только 8 декабря сего года в 7 часов по ереванскому времени».
Сирак Ваганян медленно, но до дна выпил шотландское виски, будто не выпил, а прожевал и проглотил. И можно было ожидать, что он таким манером прожует-проглотит кусочки льда, плававшие в бокале. Посмотрел на сына, ощутил неудержимую дрожь в пальцах, ему хотелось прижать к груди голову сына, но он удержался.
А тикин Арпеник, держа в руках длинноногий бокал шампанского, замерла перед портретом. Из глаз ее текли молчаливые слезы, и несколько слезинок капнуло в бокал с шампанским, когда она наконец выпила, и лицо ее с непривычки исказилось гримасой. Потом она сказала: «Я пойду на кухню за горячим». И быстро ушла, чтобы в кухне всласть наплакаться.
Марго, смакуя, выпила свою кока-колу, в которую брат добавил несколько капель армянского коньяку, и, объявив: «А теперь я — бабушка», принялась дуть на свечки. Свечек было очень много, целых восемьдесят пять, и гаснуть они не хотели, сопротивлялись.
— Интересно, что сейчас в Ереване делают?..
— Сейчас в Ереване бабушка на свечки дует.
Брат с сестрой — им обоим вместе-то тридцати не было — серьезно, по-взрослому переглянулись.
Вновь зазвонил телефон.
— Интересно, кто...
— Это квартира Нунэ Ваганян? Мы из «Интуриста». Находимся на вашей улице, но дом найти не можем, объясните, пожалуйста...
— Из «Интуриста»?
— Да, вам передают цветы.
— Видите здание кинотеатра?
— Да-да, кинотеатр «Киликия»...
— От него налево второй дом. У нас во всех окнах свет горит. И неужели наш шум там не слышен?
А немного погодя появился мужчина с молоденькой девушкой, в руках у которой был огромный букет гвоздик. Она подошла и положила букет перед бабушкой Нунэ.
— Спасибо, доченька, ты кто будешь?
— Меня зовут Ани. Эти цветы, бабушка, тебе присланы ко дню рождения из Англии.
Бабушка Нунэ склонилась над букетом:
— Будто только что сорваны. А ведь Англия далеко?.. Ани звонко рассмеялась:
— Цветы ереванские, бабушка. Заказ английский.— Потом повернулась к Тиграну Ваганяну: — Вернее, из Шотландии заказ, из Эдинбурга. Там есть один интересный парень, Петрос Аданалян, он часто в Ереван приезжает. Сегодня позвонил, попросил, чтобы мы принесли. Восемьдесят пять гвоздик. От него и от Тиграна Ваганяна. Кто такой Тигран Ваганян?
— Как то есть кто? — удивилась бабушка Нунэ.— Мой сын. Ани недоуменно посмотрела на нее, а Тигран Ваганян улыбнулся:
— Это наш родственник, он сейчас в Эдинбурге. А я тоже Тигран Ваганян. Большое вам спасибо.
— Петросу невозможно отказать,— улыбнулась Ани.— Он сказал: хоть и не моя мама, но все равно моя. А мы знаем, что его мать живет в Тегеране.
Бабушка Нунэ смотрела на гвоздики и была печальна: если шкатулка и цветы пересланы, значит, внуки Левона не приедут — так и помрет, не повидав их...
— Сын Коленька очень просил, чтобы я привез твою книгу. На русском, конечно. В Самарканде не достать. Что ты пишешь?..
— Да так...— Варужан посмотрел на дядю Врама, он был средним среди братьев отца.— Его имя — Николай?..
— Да. Зато младший Тигран,— «зато» было сказано по-русски.— Николай — имя тестя. У нас с Ниной уговор был: одного ребенка она называет, другого я, через раз. Если четвертая девочка будет, назову Нунэ.
— Николай отличное имя: А Нунэ у нас уже есть. У вас что — четвертый будет?
— Чем черт не шутит,— опять по-русски.
Они вышли на балкон и закурили, опершись на деревянные перила. Беседа что-то не клеилась.
Стояла студеная ночь. И небо над городом представляло собою некую дымную взвесь... Варужан не видел дядю более десяти лет. За это время Врам Ваганян дважды приезжал в Ереван, но оба раза Варужан был в отъезде.
— Напротив нашего дома мавзолей Ленк-Темура. В знаменитом месте живем, да? Просто блеск. Откроешь окно, и Ленк-Темур тут как тут,— мешая армянские слова с русскими, говорил дядя Врам.
Варужан со злостью сплюнул вниз. Интересно, дядя хоть знает, кто такой Ленк-Темур?
В доме надрывалась зурна, танцевали. Варужан заметил в группе танцующих ярко-красное платье Мари. И вдруг вспомнилась Егинэ. Утром в редакцию пришла "телеграмма без подписи: «Поздравляю с днем рождения бабушки, ее ты действительно любишь». Либо Сюзи, либо Егинэ... Сюзи обещала приехать, но не приехала.
— У меня судьба так сложилась,— то ли себе, то ли Варужану го-
ворил Врам Ваганян,— а у Коли на уме только Армения. Знаешь, уже два года он выписывает в толстую тетрадь имена знаменитых армян. И твое имя там записано. Он видел твою русскую книгу, но не сообразил, что Варужан Ширакян его двоюродный брат.
— Потом вычеркнул?
— Зачем же? Разве ты не знаменитый армянин?.. Он книжку твою прочел, мне рассказал... Ты в год одну хотя бы книгу пишешь?
— Смотря какой год. Если нет засухи... Врам Ваганян обиженно на него посмотрел:
— Смеешься... Да, Колька мне перед отъездом говорит: пап, и Шарль Азнавур армянин. А кто такой Шарль Азнавур?
— Армянин,— усмехнулся Варужан.— Все армяне.
— Он мне эту тетрадь с собой дал — мол, отвези в Ереван. Чтоб ты поглядел — никого лишнего не написал, никого не упустил?.. Посмотришь? Кино смотрит, как увидит среди имен артистов армянина, аплодирует, потом в тетрадь записывает.
— Хороший, видно, твой Колька парень. В кого он такой?
— А ты на меня пренебрежительно не гляди, приезжай в Самарканд, увидишь — я там кум королю.
— Вроде Ленк-Темура.
— Ну, это уж ты загнул. Да, Колька очень просил, чтоб ты русскую книгу с автографом ему подарил. Я бы отвез. Мальчишка ведь еще, пусть перед приятелями похвастается.
— У меня твоего адреса нет,— Варужан был во власти своих мыслей и слушал дядю как через толстое стекло.— Он по-армянски не читает?
— Мало-мало, как говорится. Арам кое-какие книги посылает, словари. А ца что в Самарканде армянский?
— Ты прав — на что? Вместо этого он мог бы выучить, скажем, японский.
— Вот и я о том. Да разве теперешним детям втолкуешь? — Достал записную книжку, вырвал листок, стал быстро писать.— Вот адрес. Но лучше б ты мне книжку с собой дал, Коля бы так был рад...
— У меня сейчас нет ни одного экземпляра русской книги; Месяца через два новая книга выйдет, я пришлю.— Посмотрел на адрес: — Варлам Ваганов?..
— Да, и имя Врам там не понятно, и фамилия Ваганян. Трудно им произносить. Так удобнее. Верно?
Варужан не ответил, смял бумажку и швырнул с балкона.
— Я запомню,— сказал он.— А если забуду, напишу так: Самарканд, прямо напротив мавзолея Ленк-Темура, Варламу Ваганову. Дойдет. Ведь ты, дядя, живешь в знаменитом месте.
— Дойти-то оно дойдет.— Врам Ваганян все понял, был задет за живое, но в конфликт вступать не стал: перед ним был сын старшего брата, который к тому же, говорят, здесь фигура. Но огорчился он страшно: племянник прямо-таки плюнул на его имя-фамилию, жизнь, судьбу, а судьба, черт побери, была не сахар...
— Ты должен был Колю взять с собой,— вдруг сказал Варужан
примирительно.— Он увидел бы сразу всю родню. Я сам многих вижу впервые.
Врам Ваганян посмотрел-посмотрел на племянника, повернулся и медленно пошел в гостиную.
Врам Ваганян уехал из Армении отстраивать Ташкент, пострадавший во время землетрясения. Хороший был строитель, а разрушенный город нуждался в хороших строителях. Его сыну Шираку (Шираку Ва-ганяну Второму) было тогда лет шесть. Прошло несколько лет, и однажды пришла весть, что Врам вторично женился, переехал в Самарканд и у него в этом браке уже есть ребенок, сын. (Зовут его, стало быть, Николай, он уже вырос и теперь хочет прочесть книгу Варужа-на.) Спустя какое-то время сам Врам написал письмо брату Тиграну. Оправдывался:.«Так уж получилось. Приеду, расскажу подробности... Нина очень хорошая. От нее маме, тебе и всем остальным привет... Так что уж простите...»Жена Врама Анаит недолго сокрушалась: через несколько месяцев после письма вышла за кого-то, ушла к нему. Дед с бабкой не отдали ей Ширака, да она, честно говоря, и не настаивала. А Ширак Второй рос в холе, но таил в душе горечь: не простил ни отцу, ни матери. Ему было двенадцать лет, когда отец вдруг приехал из Самарканда в Ереван,— Ширак удрал в Ленинакан, к бабушкиной сестре. А в восемнадцать подался в Сибирь. Сейчас где-то под Тюменью. На пригласительную телеграмму ответил письмом: «Дорогая бабушка, до смерти хочу быть рядом с тобой, но знаю, что за столом будет чинно восседать тот, кого я вычеркнул из своей жизни... Позже приеду».
В гостиной продолжали танцевать, а в ушах Варужанэ звучали тяжелые шаги дяди. Кто скажет, отчего жизнь человека вдруг совершает странный поворот? «Зря дядю обидел,— подумал Варужан.— Будто сам я порой не хочу удрать не то что в Самарканд, а на край света. По характеру своему мне бы прокурором быть — тут же применял бы к человеку такую-то статью уголовного кодекса». Прокурор... А ведь и прокурору порой адвокат требуется, суд присяжных.
Варужан был какой-то одурманенный, отупевший, в голове муть, все перемешалось, вопросов стало больше, ответов меньше. Нет на этом свете у него человека более любимого, чем бабушка, однако и сегодня он не может радоваться. Выпить, что ли? Но ведь уже порядком выпито, однако не действует. А бабушка... Все в ней смешалось: и боль, и радость. Как ты выдерживаешь такое высокое напряжение, дорогая бабуленька? Ты как громоотвод: все пропускаешь через себя и остаешься стоять... Варужан позавидовал бабушке... Немые фотографии, застывшие вокруг праздничного стола пустые стулья... Если бы он мог написать этот вечер... Да и вообще после всего этого сможет ли он писать? Что хотел сказать ему Мигран Малумян? Этого Варужан уже никогда не узнает. Увидятся ли они когда-нибудь с Егинэ? Видимо, верно подметила Сюзи: «Уверена, что через несколько месяцев вы не скажете, что хотите ее видеть, даже рады будете, что потеряли ее,— она путает все ваши карты». Зачем двоюродному брату в Самарканде его книжка? Потому что родственник? Чтобы похвастаться перед мальчишками и особенно перед ровесницами-девочками: глядите, у меня брат пи-
сатель? Только для этого? А сам Коля каждый день видит из окна мавзолей Ленк-Темура, днем проходит по тротуару мимо мавзолея... Сюзи пообещала сегодня приехать. Приедет ли? Сэм потерял голову, твердит: Сюзи, Сюзи... Будто такого товара в их Америках мало... Мари вроде бы как-то переменилась. А может, сам он меняется?.. Значит, Сюзи может и родней его стать — сводный братец готов. Вспомнил ее в гостинице: полуголая, наглая, развязная. Увидел кинжал на диване между ними...
Ты, Варужан, желал в эти месяцы покоя, чтобы ничего не происходило, тебе нужна была тишина, безмятежность, возможность побыть наедине с собой, ты ведь соскучился по себе... И что из этого вышло?
— Этот! Этот! — громкий женский крик прервал его размышления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Побледневший, постаревший у всех на глазах, Арам Ваганян спокойно отодвинул стул и с бокалом вина пошел к бабушке Нунэ. В гостиной царило безмолвие, и Арам шел сквозь это безмолвие, а люди еще слушали отзвуки его слов. Бабушка Нунэ поднялась с места и легко, мелкими шажками засеменила к внуку. И среди все того же безмолвия бабушка и внук обнялись.
Врам Ваганян огрубелыми, заскорузлыми пальцами вытирал слезы.
Видимо, чтобы загнать слезы назад, в себя, Сэм Ширак смотрел на потолок.
Варужан хмуро курил.
А Сюзи в полном замешательстве смотрела вокруг, словно ждала какой-то важный ответ на свой вопрос - чей ответ, какой ответ?..
Мари умиротворенно, неслышно плакала — и над словами Арама,и... да было над чем.
А бабушка и внук все еще стояли обнявшись и могли показаться скульптурой бабушки и внука, хотя красное вино из бокала Арама потихонечку капало бабушке на плечо, а бабушка с несказанной нежностью гладила внука по взмокшей голове и что-то нашептывала.
За этим праздничным столом улыбались лишь фотографии, и лишь у фотографий бокалы были полны красного вина, а неиспользованные салфетки напоминали заблудшие белые паруса в океане.
И про себя расхохотался Варужан Ширакян. Над своими страданиями, сомнениями, недоумениями. Таким это все, показалось пустяково-ничтожным по сравнению с той великой болью, которая сейчас, в этот миг царит в душе бабушки. С изумлением и восхищением посмотрел он на Арама — какие глубокие слова он нашел: «За твое поражение, бабушка». Поражение, понимаете?.. Не стал говорить — ничего мол, бабушка, в следующий раз все соберутся. Не соберутся, сказал, и было бы неверно, если бы собрались...
Арам в конце концов мягко высвободился, из объятий бабушки, посмотрел на стол, улыбнулся, подхватил бабушку под руку, торжественно отвел ее на место, усадил в кресло. Потом быстро возвратился к своему стулу и хозяйским жестом тамады с многолетним опытом сделал знак музыкантам.
— Музыку! Веселую музыку! Такую, чтоб карта мира сотрясалась!
— Кто здесь Нунэ Ваганян?
Вошедший человек, форма которого выдала в нем почтальона, так громко проорал свой вопрос, что танцующие застыли на месте, и музыка оборвалась.
— Кто там пришел? — спросила бабушка Нунэ. Арам подошел к почтальону:
— А в чем дело? Это моя бабушка.
— Нужна она сама и ее паспорт. Важная посылка. Такая важная, что машину дали. Как будто завтрашнего дня не будет. Сказали: именно в этот час должен вручить.
— Нуник, а ну мигом неси бабушкин паспорт. Пройдемте, бабушка там.
— Пируете?
— Ее день рождения.
Почтальон достал бумагу, положил перед бабушкой:
— Тут подпишись, мамаша.— Стал листать паспорт.— Все в порядке, чин чином. А вот посылка.
Арам прочел на посылке обратный адрес: Эдинбург, отель «Хиль тон», Тигран Ваганян.
— Пап,— улыбнулся он отцу,— ты, оказывается, еще и в Эдинбурге живешь, притом в отеле «Хильтон»?
— Это внук деда Левона,— сказал Тигран Ваганян.— Видимо, посылку он прислал вместо себя. И повернулся к матери: — Это Тигран прислал, который в Англии, мам, твой внучатый племянник.
В посылке оказалась перламутровая шкатулка, украшенная дорогими камнями. Нуник быстро открыла крышку:
— И письмо есть. И еще один пакет. Глянем, что там... Письмо представляло собой несколько армянских слов, написанных
будто рукой первоклашки: «Прости, большая мама, очень хотел приехать, но... поздно. Тигран Ваганян».
— Поздно,— грустно повторил Арам.— А может быть, и в самом деле поздно.
Нуник открыла и второй пакет. Там лежал очень красивый браслет и приложена маленькая записка: «Дорогая матушка Нунэ! Если будешь жить меньше ста лет, я очень обижусь. На Новый год я приеду в Ереван, примешь?.. Твой неизвестный сын Петрос Аданалян».
— Кто это? — спросил Арам отца.
— Не знаю. В списках деда я такой фамилии не встречал... Петрос Аданалян... Редкая фамилия, я бы запомнил.
— Бабуль,— защебетала Нуник,— Ты мне этот браслет дашь, ладно? Какая разница, у тебя или у меня? И потом, я тоже Нунэ Ваганян.
— Это тебе, внученька, тебе... Так это внук брата моего Тиграна? Отчего сам-то не приехал? Не хворает? Не написал?..
Арам посмотрел на карту: стрелки из Еревана в Шотландию, в Эдинбург, не было, надо добавить...
В то же самое время в городе Сиднее было шесть утра. Окна только начинали голубеть, и, если бы какому-нибудь прохожему вздумалось заглянуть в окно к Сираку Ваганяну, он бы раскрыл рот от изумления: за праздничным столом сидит вся семья — на столе изобилие закусок, напитков, фруктов, в середине стола — пирог с восемьюдесятью пятью горящими свечками. Семья сидела в торжественном молчании.
Вардан пристально смотрел на отца, который закурил уже вторую сигарету. Сын знал, что отец всю.ночь не сомкнул глаз, все ходил-бродил. Марго не сводила глаз со свечек, ждала, когда ей позволят их задуть, вместо бабушки. А тикин Арпеник спокойными усталыми глазами смотрела на фотографию бабушки Нунэ.
И тут зазвонил будильник.
Сирак Ваганян почему-то подскочил, взглянул на телефон, нет, не он звонит, придавил в пепельнице недокуренную сигарету, поднялся. Остальные тоже встали.
— Сейчас, именно в этот момент,— Сирак Ваганян изо всех
сил старался произносить слова членораздельно, старался, чтобы голос не дрогнул, но он таки предательски дрогнул,— да, в этот момент в Ереване, в нашем доме,—невесело прозвучало словосочетание «в нашем доме»,— пьют за здоровье мамы. Ну, и мы выпьем. Выпьем по ереванскому времени.
Семья придвинулась друг к другу и к фотографии бабушки Нунэ. - Твое здоровье, бабуля,— сказала Марго, вплотную поднеся бокал к бабушкиному лицу на снимке.
Вардан помолчал, потом разом выпил. В его рюмке был ереванский коньяк, присланный племянником Арамом. На ярлыке было написано рукой Арама: «Пить разрешается только 8 декабря сего года в 7 часов по ереванскому времени».
Сирак Ваганян медленно, но до дна выпил шотландское виски, будто не выпил, а прожевал и проглотил. И можно было ожидать, что он таким манером прожует-проглотит кусочки льда, плававшие в бокале. Посмотрел на сына, ощутил неудержимую дрожь в пальцах, ему хотелось прижать к груди голову сына, но он удержался.
А тикин Арпеник, держа в руках длинноногий бокал шампанского, замерла перед портретом. Из глаз ее текли молчаливые слезы, и несколько слезинок капнуло в бокал с шампанским, когда она наконец выпила, и лицо ее с непривычки исказилось гримасой. Потом она сказала: «Я пойду на кухню за горячим». И быстро ушла, чтобы в кухне всласть наплакаться.
Марго, смакуя, выпила свою кока-колу, в которую брат добавил несколько капель армянского коньяку, и, объявив: «А теперь я — бабушка», принялась дуть на свечки. Свечек было очень много, целых восемьдесят пять, и гаснуть они не хотели, сопротивлялись.
— Интересно, что сейчас в Ереване делают?..
— Сейчас в Ереване бабушка на свечки дует.
Брат с сестрой — им обоим вместе-то тридцати не было — серьезно, по-взрослому переглянулись.
Вновь зазвонил телефон.
— Интересно, кто...
— Это квартира Нунэ Ваганян? Мы из «Интуриста». Находимся на вашей улице, но дом найти не можем, объясните, пожалуйста...
— Из «Интуриста»?
— Да, вам передают цветы.
— Видите здание кинотеатра?
— Да-да, кинотеатр «Киликия»...
— От него налево второй дом. У нас во всех окнах свет горит. И неужели наш шум там не слышен?
А немного погодя появился мужчина с молоденькой девушкой, в руках у которой был огромный букет гвоздик. Она подошла и положила букет перед бабушкой Нунэ.
— Спасибо, доченька, ты кто будешь?
— Меня зовут Ани. Эти цветы, бабушка, тебе присланы ко дню рождения из Англии.
Бабушка Нунэ склонилась над букетом:
— Будто только что сорваны. А ведь Англия далеко?.. Ани звонко рассмеялась:
— Цветы ереванские, бабушка. Заказ английский.— Потом повернулась к Тиграну Ваганяну: — Вернее, из Шотландии заказ, из Эдинбурга. Там есть один интересный парень, Петрос Аданалян, он часто в Ереван приезжает. Сегодня позвонил, попросил, чтобы мы принесли. Восемьдесят пять гвоздик. От него и от Тиграна Ваганяна. Кто такой Тигран Ваганян?
— Как то есть кто? — удивилась бабушка Нунэ.— Мой сын. Ани недоуменно посмотрела на нее, а Тигран Ваганян улыбнулся:
— Это наш родственник, он сейчас в Эдинбурге. А я тоже Тигран Ваганян. Большое вам спасибо.
— Петросу невозможно отказать,— улыбнулась Ани.— Он сказал: хоть и не моя мама, но все равно моя. А мы знаем, что его мать живет в Тегеране.
Бабушка Нунэ смотрела на гвоздики и была печальна: если шкатулка и цветы пересланы, значит, внуки Левона не приедут — так и помрет, не повидав их...
— Сын Коленька очень просил, чтобы я привез твою книгу. На русском, конечно. В Самарканде не достать. Что ты пишешь?..
— Да так...— Варужан посмотрел на дядю Врама, он был средним среди братьев отца.— Его имя — Николай?..
— Да. Зато младший Тигран,— «зато» было сказано по-русски.— Николай — имя тестя. У нас с Ниной уговор был: одного ребенка она называет, другого я, через раз. Если четвертая девочка будет, назову Нунэ.
— Николай отличное имя: А Нунэ у нас уже есть. У вас что — четвертый будет?
— Чем черт не шутит,— опять по-русски.
Они вышли на балкон и закурили, опершись на деревянные перила. Беседа что-то не клеилась.
Стояла студеная ночь. И небо над городом представляло собою некую дымную взвесь... Варужан не видел дядю более десяти лет. За это время Врам Ваганян дважды приезжал в Ереван, но оба раза Варужан был в отъезде.
— Напротив нашего дома мавзолей Ленк-Темура. В знаменитом месте живем, да? Просто блеск. Откроешь окно, и Ленк-Темур тут как тут,— мешая армянские слова с русскими, говорил дядя Врам.
Варужан со злостью сплюнул вниз. Интересно, дядя хоть знает, кто такой Ленк-Темур?
В доме надрывалась зурна, танцевали. Варужан заметил в группе танцующих ярко-красное платье Мари. И вдруг вспомнилась Егинэ. Утром в редакцию пришла "телеграмма без подписи: «Поздравляю с днем рождения бабушки, ее ты действительно любишь». Либо Сюзи, либо Егинэ... Сюзи обещала приехать, но не приехала.
— У меня судьба так сложилась,— то ли себе, то ли Варужану го-
ворил Врам Ваганян,— а у Коли на уме только Армения. Знаешь, уже два года он выписывает в толстую тетрадь имена знаменитых армян. И твое имя там записано. Он видел твою русскую книгу, но не сообразил, что Варужан Ширакян его двоюродный брат.
— Потом вычеркнул?
— Зачем же? Разве ты не знаменитый армянин?.. Он книжку твою прочел, мне рассказал... Ты в год одну хотя бы книгу пишешь?
— Смотря какой год. Если нет засухи... Врам Ваганян обиженно на него посмотрел:
— Смеешься... Да, Колька мне перед отъездом говорит: пап, и Шарль Азнавур армянин. А кто такой Шарль Азнавур?
— Армянин,— усмехнулся Варужан.— Все армяне.
— Он мне эту тетрадь с собой дал — мол, отвези в Ереван. Чтоб ты поглядел — никого лишнего не написал, никого не упустил?.. Посмотришь? Кино смотрит, как увидит среди имен артистов армянина, аплодирует, потом в тетрадь записывает.
— Хороший, видно, твой Колька парень. В кого он такой?
— А ты на меня пренебрежительно не гляди, приезжай в Самарканд, увидишь — я там кум королю.
— Вроде Ленк-Темура.
— Ну, это уж ты загнул. Да, Колька очень просил, чтоб ты русскую книгу с автографом ему подарил. Я бы отвез. Мальчишка ведь еще, пусть перед приятелями похвастается.
— У меня твоего адреса нет,— Варужан был во власти своих мыслей и слушал дядю как через толстое стекло.— Он по-армянски не читает?
— Мало-мало, как говорится. Арам кое-какие книги посылает, словари. А ца что в Самарканде армянский?
— Ты прав — на что? Вместо этого он мог бы выучить, скажем, японский.
— Вот и я о том. Да разве теперешним детям втолкуешь? — Достал записную книжку, вырвал листок, стал быстро писать.— Вот адрес. Но лучше б ты мне книжку с собой дал, Коля бы так был рад...
— У меня сейчас нет ни одного экземпляра русской книги; Месяца через два новая книга выйдет, я пришлю.— Посмотрел на адрес: — Варлам Ваганов?..
— Да, и имя Врам там не понятно, и фамилия Ваганян. Трудно им произносить. Так удобнее. Верно?
Варужан не ответил, смял бумажку и швырнул с балкона.
— Я запомню,— сказал он.— А если забуду, напишу так: Самарканд, прямо напротив мавзолея Ленк-Темура, Варламу Ваганову. Дойдет. Ведь ты, дядя, живешь в знаменитом месте.
— Дойти-то оно дойдет.— Врам Ваганян все понял, был задет за живое, но в конфликт вступать не стал: перед ним был сын старшего брата, который к тому же, говорят, здесь фигура. Но огорчился он страшно: племянник прямо-таки плюнул на его имя-фамилию, жизнь, судьбу, а судьба, черт побери, была не сахар...
— Ты должен был Колю взять с собой,— вдруг сказал Варужан
примирительно.— Он увидел бы сразу всю родню. Я сам многих вижу впервые.
Врам Ваганян посмотрел-посмотрел на племянника, повернулся и медленно пошел в гостиную.
Врам Ваганян уехал из Армении отстраивать Ташкент, пострадавший во время землетрясения. Хороший был строитель, а разрушенный город нуждался в хороших строителях. Его сыну Шираку (Шираку Ва-ганяну Второму) было тогда лет шесть. Прошло несколько лет, и однажды пришла весть, что Врам вторично женился, переехал в Самарканд и у него в этом браке уже есть ребенок, сын. (Зовут его, стало быть, Николай, он уже вырос и теперь хочет прочесть книгу Варужа-на.) Спустя какое-то время сам Врам написал письмо брату Тиграну. Оправдывался:.«Так уж получилось. Приеду, расскажу подробности... Нина очень хорошая. От нее маме, тебе и всем остальным привет... Так что уж простите...»Жена Врама Анаит недолго сокрушалась: через несколько месяцев после письма вышла за кого-то, ушла к нему. Дед с бабкой не отдали ей Ширака, да она, честно говоря, и не настаивала. А Ширак Второй рос в холе, но таил в душе горечь: не простил ни отцу, ни матери. Ему было двенадцать лет, когда отец вдруг приехал из Самарканда в Ереван,— Ширак удрал в Ленинакан, к бабушкиной сестре. А в восемнадцать подался в Сибирь. Сейчас где-то под Тюменью. На пригласительную телеграмму ответил письмом: «Дорогая бабушка, до смерти хочу быть рядом с тобой, но знаю, что за столом будет чинно восседать тот, кого я вычеркнул из своей жизни... Позже приеду».
В гостиной продолжали танцевать, а в ушах Варужанэ звучали тяжелые шаги дяди. Кто скажет, отчего жизнь человека вдруг совершает странный поворот? «Зря дядю обидел,— подумал Варужан.— Будто сам я порой не хочу удрать не то что в Самарканд, а на край света. По характеру своему мне бы прокурором быть — тут же применял бы к человеку такую-то статью уголовного кодекса». Прокурор... А ведь и прокурору порой адвокат требуется, суд присяжных.
Варужан был какой-то одурманенный, отупевший, в голове муть, все перемешалось, вопросов стало больше, ответов меньше. Нет на этом свете у него человека более любимого, чем бабушка, однако и сегодня он не может радоваться. Выпить, что ли? Но ведь уже порядком выпито, однако не действует. А бабушка... Все в ней смешалось: и боль, и радость. Как ты выдерживаешь такое высокое напряжение, дорогая бабуленька? Ты как громоотвод: все пропускаешь через себя и остаешься стоять... Варужан позавидовал бабушке... Немые фотографии, застывшие вокруг праздничного стола пустые стулья... Если бы он мог написать этот вечер... Да и вообще после всего этого сможет ли он писать? Что хотел сказать ему Мигран Малумян? Этого Варужан уже никогда не узнает. Увидятся ли они когда-нибудь с Егинэ? Видимо, верно подметила Сюзи: «Уверена, что через несколько месяцев вы не скажете, что хотите ее видеть, даже рады будете, что потеряли ее,— она путает все ваши карты». Зачем двоюродному брату в Самарканде его книжка? Потому что родственник? Чтобы похвастаться перед мальчишками и особенно перед ровесницами-девочками: глядите, у меня брат пи-
сатель? Только для этого? А сам Коля каждый день видит из окна мавзолей Ленк-Темура, днем проходит по тротуару мимо мавзолея... Сюзи пообещала сегодня приехать. Приедет ли? Сэм потерял голову, твердит: Сюзи, Сюзи... Будто такого товара в их Америках мало... Мари вроде бы как-то переменилась. А может, сам он меняется?.. Значит, Сюзи может и родней его стать — сводный братец готов. Вспомнил ее в гостинице: полуголая, наглая, развязная. Увидел кинжал на диване между ними...
Ты, Варужан, желал в эти месяцы покоя, чтобы ничего не происходило, тебе нужна была тишина, безмятежность, возможность побыть наедине с собой, ты ведь соскучился по себе... И что из этого вышло?
— Этот! Этот! — громкий женский крик прервал его размышления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60