— Все? — следователь оторвался от бумаг.— Значит, не помните, что он сказал?
— «Убирайся отсюда». Больше ничего не помню... Тоном очень грубым. Я думал, он закурить попросит.
Следователь снисходительно улыбнулся:
— Кто же это грубым тоном просит закурить?.. Убирайся отсюда... Откуда? Из ущелья, из гостиницы, из города?.. Откуда?
— Не знаю. У меня тут нет ни друзей, ни врагов.
— Здесь большинство не местные. Мы зовем свой город городом-гостиницей. Так что не обязательно, что он здешний. Пьяный? Не почувствовали?
— Не думаю... Во всяком случае, я не почувствовал.
— А сами вы?.. Извините, я обязан задать этот вопрос.
— Я чуть-чуть. Выпил одну-две рюмки. Сержант Барикян присутствовал здесь «как лицо официальное» и, следовательно, имел полное право участвовать в допросе:
— Так одну или две?
— Три, сержант! Три йокала коньяка и бутылку пива! — Потом обернулся к Мисакяну: — Вашим сотрудникам я очень благодарен — это ведь они меня в больницу доставили. А вообще жалоб у меня нет — в жизни всякое бывает.
Нет, не решалось уравнение, хоть ты лопни. Вот-вот решиться готово было, но одно неизвестное (точнее, один неизвестный) портило всю картину. Да и этот Ваганян сбивает с толку. Сказал бы, что незнакомец был пьян, а у самого во рту не было маковой росинки, сказал бы, что незнакомец непотребно ругался, оскорблял его, а то все перепутано. И сам он тоже того ударил. А кто видел, как было?.. Интеллигент, впервые в такой переплет попал. И повторяет в который раз, что жалоб у него нет. Наверно, надежды нет, что хулиган отыщется, и потому он не хочет портить себе отпуск... А если он прикидывается интеллигентным и наивным?.. Число неизвестных в уравнении возросло.
— Надеюсь, сейчас с вами все в порядке?
— Все в порядке.
— В Ереван когда вернетесь?
— Пока что в гостиницу, а там будет видно.
— Да, хорошо бы вам на некоторое время задержаться. Возможно, понадобится очная ставка... Значит, вы в гостинице? В каком номере?..
— Четвертый этаж, номер четыреста семнадцатый... Я уверен, что меня с кем-то спутали, и не настаиваю на том, чтобы того типа искали. Слава богу, все хорошо кончилось. Найдете — ладно, и не найдете —
не беда...
— А если бы не все благополучно завершилось? И кроме того, случай этот уже запротоколирован.— Глаза следователя внезапно просветлели.— Так в каком вы номере?
— В четыреста семнадцатом. Четвертый этаж.
— Так что — все тридцать четыре дня вы жили в одном номере?
— В первую неделю в другом. Кажется, в сто восемнадцатом. На четвертый этаж меня позже перевели.
Следователь Микасян потер лоб и неожиданно встал.
— Вы, если желаете, побеседуйте чуть-чуть с сержантом,— произнес он с потайной улыбкой.— Сержант Барикян хороший парень, просто еще очень молод... Поговорите, а я на минутку отлучусь.— И уже
в дверях повернулся к сержанту: —Пока что вопросы товарищу Ваганяну задаю, только я..
— Я буду жаловаться. Напишу начальнику. И еще выше.— Кому сержант Барикян адресует свои угрозы? — Я не намерен терпеть оскорбления! Бестолковым обозвал!.. А ты меня знаешь? Ты мой мозг на анализ носил?..
Варужан проигнорировал монолог сержанта, хотя и оценил идею сдавать мозг на анализ. И вдруг сознание его выдало продолжение фразы того темного незнакомца: «Убирайся отсюда! Ты второй раз убиваешь нашего брата!»
«Наверняка спутал меня с кем-то. Или просто сумасшедший,— подумал Варужан.— Что за брат? Чей брат?.. Убиваю? — улыбнулся.— Жизнь становится занятной. Но что это все-таки за человек и кого он искал?.. Наверно, когда я упал на спину, он увидел мое лицо, понял, что ошибся, и смылся. А то — идеальные условия для убийства: противник без сознания, вокруг ни души, да еще водопад шумит...»
Энергичным, стремительным шагом в комнату вошел следователь, снова перевел взгляд с одного на другого и заключил, что стычки не произошло. Сел, потер руки. Одно из неизвестных уравнения стало почти известным. Стало быть, его интуиция неплохой суфлер... Еще раз пробежал глазами протокол.
— Говорите, было около часу ночи?
— Это я помню точно. Когда выходил из гостиницы, взглянул в вестибюле на часы.
— А наши товарищи подобрали вас в два часа семнадцать минут. У нас нет комиссара Мегрэ,— с хитроватой улыбкой взглянул на сержанта Барикяна,— но все чин чином записано в протоколе... Значит, вы более часа лежали без сознания, один...— пододвинул протокол к Ширакяну: —Пожалуйста, подпишитесь вот тут... Нет, сначала прочитайте, потом подпишите... И, говорите, из ваших карманов ничего не исчезло? И на вашем теле нет следов избиения?..
— Да, у меня ничего не пропало,— подтвердил Варужан, вчитываясь в протокол. Там было записано все, что он рассказал. Поставил свою подпись. Чуть было не подписался машинально: Ширакян. Вовремя спохватился и по-ученически вывел буква за буквой: Вачаган Ваганян.— Меня точно с кем-то спутали. Думаю, что и вы хотели это подтвердить, но недоговорили.
— Спутали! Так путая, человека иной раз на тот свет отправляют. Потом увидят, что ошиблись, нагнутся, скажут: прости, браток, тебя убивать не надо было. Это уже покойнику говорят. Мы того типа непременно найдем, товарищ Ваганян. Среди нас нет комиссара Мегрэ, и все же найдем.— Видимо, следователю, полюбилось это выражение. Он опять взглянул на сержанта Барикяна:—Мегрэ пока нет.
Теперь сержант показался Ширакяну каким-то поникшим. Молодой парень, поскорее, видно, продвинуться хочет по службе, вот и начинает с профессионального недоверия.
— А с сержантом мы однажды по душам поговорили,— сказал Варужан Мисакяну.— Это было в один из первых дней моего пребывания здесь. Я просто так заглянул в милицию — мне ваше здание показа-
лось привлекательным... снаружи. Был я в старых джинсах, в руках магнитофон, и вид мой, наверно, показался сержанту подозрительным.— Следователь улыбнулся.— Если у вас будет время, то-варищ Микасян, загляните как-нибудь ко мне в гостиницу. Вам магнитофон не требуется? А то у меня нужда в деньгах, отдам по дешевке.
Сержант Барикян вновь заерзал на стуле, а следователь вновь улыбнулся:
— Сержант хороший парень. А в гостиницу к вам я, глядишь, и зайду. Разумеется, не ради магнитофона.
— А ваше здание мне в самом деле понравилось.
— Это наша-то жалкая развалюха?
— Красивый дом. Над ущельем, рядом с водопадом. Следователь засмеялся:
— Вы случайно не поэт? — Он был собой доволен — вычислил одно из неизвестных. Отягощающих моментов, слава те господи, не было, а уж второе неизвестное отыщется. Ты цены себе не знаешь, Мисакян; и задался горьким вопросом: а кто тебе цену знает? — Ну, пока.— Он решительно поднялся и проводил Варужана до двери.— Будьте уверены, мы найдем...— У самых дверей сделал прощальный жест: — Четыреста семнадцатый номер люкс, ведь так? — Варужан кивнул.— Может, и загляну к вам...
Варужан не видел изумления Барикяна:
— Люкс?..
— Да, кстати, чуть не забыл,— Мисакян уже в дверях схватил Варужана за локоть.— Той ночью в милицию позвонили...
— Не понял. Кто позвонил?
— Около двух часов ночи позвонили и сообщили, что в ущелье лежит человек без сознания. Описали, где именно. Видимо, звонил он сам, преступник. А то кто же еще?..
— Вот оно что! — Варужан пристально посмотрел в глаза следователю.— Этот звонок подтверждает, что меня спутали с другим. Человека мучила совесть.
— Возможно,— хмуро согласился Мисакян и добавил:— В нашем селе есть одна могила, и знаете, что написано на камне? «Ов-сеп Асатур — повешен по ошибке. Прости!» Так и написано: прости...
— Хорошая надпись,— улыбнулся Варужан.
— Хорошая, дорогой. Для того, кто читает... Ну, до встречи.
На улице, когда здание милиции деревья скрыли из виду, Варужан остановился и с удовольствием вдохнул воздух. Было солнечно, морозно, и воздух чудный. Варужан не привык к такому, в первые дни у него даже кружилась голова.
Пестрая толпа отдыхающих направлялась к колоннаде,— видимо, было время «водопоя». Шествие выглядело серьезным и торжественным.
Варужан смешался с толпой. Может, разок попробовать эту отдающую ржавчиной воду, с которой столько народу связывает надежды на исцеление? Нет, не сегодня.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
- И все это рассказывает турок?..
Энис-бей взял в руки тетрадь с воспоминаниями деда Ширака. Незнакомые странные буквы ничего не говорили ему. В голове его царила неразбериха. Арам перевел ему несколько отрывков. Сначала он слушал довольно рассеянно, без интереса, потом сосредоточился, черты лица заострились, он зажег сигарету. И тут Арам сказал: |— Если не хочешь, не буду читать. Они перекинулись взглядом. — А ты уверен, что...— начал Энис-бей.
— Что это именно Мустафа Недим?.. Он был секретарем Абдула-Гамида.— Арам закрыл тетрадь.—Поговорим о чем-нибудь другом.
— Читай. Переведи мне еще хоть несколько страниц, впрочем... Ты книгу эту видел на турецком?
— Не видел... Хочешь сказать, что, возможно, она написана не турком, а, скажем, каким-нибудь армянином?
Энис-бей невесело засмеялся:
— Ты и мысли мои читаешь. Лучше тетрадь читай.
Арам повертел в руках тетрадь — читать ему не хотелось. Все казалось нелепым, ложным. Пригласил в дом гостя, а в бокал ему льет не вино, а желчь. Да и к чему'этот запоздалый урок истории?
— Читай, Арам-эфенди, я прошу тебя... И Арам стал читать.
Энис-бей, казалось, то и дело глотал горькие таблетки, но не моргнув глазом, по-мужски сдержанно, не запивая водой. Зачем отец заставил его приехать в эту далекую и близкую страну? Зачем сам он пообещал это отцу? Существовал ли Мустафа Недим?..
— Хватит! — Арам решительно закрыл тетрадь, положил на стол.— Хватит, Энис-бей, прости меня.
— Если бы у тебя оказалась эта книга на турецком...
— Ты не веришь, я понимаю... Могу назвать тебе другую книгу. Она уж точно есть на турецком, и ты найдешь ее в любой библиотеке Турции.
— Назови, пожалуйста.
— Кязим Карабекир-паша «Как я уничтожал Армению». Великолепное название, верно?..— И снова раскрыл тетрадь.— Еще прочту тебе два Отрывка из газеты «Туркее Стамбул» от двадцать третьего декабря тысяча девятьсот восемнадцатого года... Газету эту ты спокойно можешь найти в турецких библиотеках.
И прочел письма турецких врачей.
По телу Энис-бея, казалось, ток пропустили. Он весь как-то съежился, на лбу выступили капельки пота, правая рука, лежавшая на столе, меленько задрожала. Глаза его внезапно загорелись, он вскочил, стал вышагивать от письменного стола до двери, от двери до письменного стола, вынул носовой платок, вытер лоб и вдруг как взорвется: — Не верю! Не верю ни единому слову!
Арам опять закрыл тетрадь и посмотрел на него грустно и обезо-руженно:
— Если бы ты только знал, как я тоже хотел: бы не верить! Если б знал, как тяжко, как унизительно быть сыном наполовину уничтоженного народа!.. Да-да, Энис-бей, ты прав; Мустафа Недим армянин, те врачи — армяне, и американец Генри Моргентау, и русский Максим Горький тоже армяне, ну уж а австриец Франц Верфель и датчанка Мария Якобсон —армяне наичистокровнейшие...
— Якобсон?..
— Это просто датчанка, которая в тысяча девятьсот седьмом году приехала семнадцатилетней девушкой в Турцию и всю свою жизнь посвятила армянским сиротам. Она сберегла пятнадцать тысяч сирот. Похоронена под Бейрутом, во дворе своего последнего сиротского приюта.
Арам достал из книжного шкафа и протянул Энис-бею толстую книгу в красной обложке:
— Это ее дневник...
— Опять на армянском? — почти выкрикнул Энис-бей.
— В конце на датском. Причем рукопись.
Энис-бей принялся листать датские страницы, словно пытаясь разгадать смысл, заключенный в латинских буквах, потом стал внимательно разглядывать фотографии. Особенно одну, напечатанную в разворот книги: сотни ребятишек, а в центре пожилая женщина.
— Давай говорить о чем-нибудь другом, Энис-бей, этот наш разговор не имеет смысла, потому что все ложь: и эти фотографии, и эти ребятишки, они вовсе не сироты, а артисты детского театра, и их вымазали печальным гримом, чтоб обмануть белый свет.
— Я не сказал этого, Арам-эфенди, но... за вами, за армянами, нет ни единого греха? Разве так бывает, чтобы одна из сторон была абсолютно безгрешной?
— Грехи?.. У детей, женщин, стариков? Да, у двух миллионов жертв был один-единственный грех: они были армянами.
— Но вы любили наших врагов, Арам-эфенди.
— Русских? Да, любили, и с давних времен. И будем любить. И этот «грех» нам спас последний клочок Армении, он защищает нас от вас...
— Мы воевали с русскими, а вы с нами — в тылу. Что нам было делать? Великая Турция трещала по швам, как асфальт во время землетрясения, а вы, наши братья... Наши вожди о вас должны были думать? Ваши о нас много думали? И потом — что, армяне мало турок поубивали?
— Да, убивали. В бою. Но один армянский полководец расстрелял перед строем своего самого храброго бойца, и знаешь, за,что?.. За то, что тот умыкнул молодую турчанку. А другой армянский полководец до конца своих дней мучился от сознания, что иной раз во время атак погибали и невиновные турки.
— А сейчас, когда твои соотечественники тут и там убивают турецких дипломатов, что ты на это скажешь?..
— Напрасно ты задаешь мне этот вопрос. Найди одного из них и спроси. Рассказывают, в Париже, когда судили двух таких парней и судья сказал: «Обвиняемые, встаньте»,— поднялся почти весь зал. Найди людей из того зала и спроси. — Это не ответ.
— Иногда самым точным ответом на вопрос является встречный вопрос.
— Ты, конечно, лучше меня знаешь вашу историю.
— Поверь, мне так хочется ее забыть.
Двое ровесников, возраст которых в сумме едва составлял пятьдесят лет, посмотрели друг на друга так, словно хотели нырнуть в глубь чужих глаз. Арам сидел за своим письменным столом, Энис-бей в кресле. На низеньком столике стояло вино, коньяк, водка. Вначале выпили по бокалу вина. «Это вино для моей свадьбы,— сказал Арам.— Каждый год отец готовит вино для моей свадьбы из нашего винограда, а невестки все нет и нет».— «И меня отец хотел женить, но не успел». Араму не хотелось серьезных разговоров — думал просто в дом гостя привести, бабушку порадовать. Но, придя домой, увидели, что бабушка спит. Тогда поднялись к нему в комнату. На стене — на своём привычном месте — висела карта исторической Армении, Энис-бей тут же обратил на нее внимание.
Еще утром Энис-бей заказал такси и съездил в Гегард. Порасспра-шивал персонал гостиницы, куда лучше всего съездить, ему посоветовали Гегард. В разговоре с водителем назвался греком. Храм Гарни его не слишком впечатлил. «Ущелье просто чудо. Оно в большей степени произведение архитектуры, чем храм. На нашем западном побережье таких зданий полно».— «Да, знаю — Эфес, Троя, Пергамон. Но ведь это все греки».— «А вот монастырь в скале потрясающий. В скале — и вдруг церковь!» — «Такова наша история — мы вынуждены были прятать свои храмы». В ресторане Гегарда водитель угостил его, потом достал из нагрудного кармана и показал ему одну за другой фотографии своих детей, в дороге пел. «На наши песни похоже».— «Мы бок о бок жили, Энис-бей...» Водитель взял с него лишь плату за проезд. «С тобой и я отдохнул,— сказал он.— И потом, давно я в Гегар-де не бывал». Удивился, что Энис-бей свечку не зажег: «Разве греки не христиане?» Пришлось как-то увернуться от прямого ответа, свечку он так и не взял. «Если бы он узнал, что я турок, проявил бы он такое гостеприимство?..» — «Его бы спросил. Хотя тогда бы уж он наверняка не удивился, что ты не зажигаешь свечку».
— Может, водки выпьешь, Энис-бей? Могу дать анисовки. Кажется, вы анисовку любите, причем предпочитаете греческую.
— Я больше привык к простой.
Арам налил Энис-бею водки, себе вина, выпили. Легкой беседы не получалось. Армяно-турецкая история тяжелой глыбой громоздилась между ними, и никто из них не пытался ее сдвинуть с места. «Мы оба — как закупоренное шампанское,— подумал Арам.— Хотя пробка наполовину уже вылезла из горлышка. И то дело».
Энйс-бей поведал свою родословную: и отец, и дед его были врачами. Сам он тоже пошел по их пути. «Я хотел стать архитектором, отец настоял на том, чтобы я стал врачом... Назвали меня в честь деда — Энис... Я только-только получил право медицинской практики, не знаю
еще, какой врач из меня получится... В нашей клинике работают врачами два армянина...»
— Бабушка уже наверняка проснулась, пойдем к ней, доктор..
Выходя, Энис-бей еще раз внимательно посмотрел на карту исторической Армении, потом оглядел комнату в целом: письменный стол, книжные шкафы, картины на стенах, чертежи, валяющиеся там и сям. Смотрел, как прощался.
— Укромный уголок,— сказал он.— Мирный беспорядок, я это люблю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60