– кричал Магрок, и лемба внимала его воплю, набирая ход. Быстрее! – визжал ветер. Быстрее! – вторили облака. Быстрее! – скрипели борта, роняя вниз окрашенную чернью смолы пену. Быстрее…
Он приближался. Он – сначала парус, потом корабль. Потом…
Пентера! Кажется, это охнул Стегр.
– Пентера!
Пентера значила – Рим. Более здесь не могло быть пентер, вернее квинкверем, как называли эти гигантские корабли римляне. Пентера значила большие проблемы и полное отсутствие добычи. Но…
Магрок посмотрел на Стегра, и Стегр кивнул Магроку. Раз римляне душили славных парней, значит, славным парням следовало б отплатить римлянам. Следовало б, если хватит отваги. Хватит ли?
– Хватит? – спросил Магрок у Стегра. Тот с усмешкой кивнул.
– Давай!
Магрок обернулся. Вторая лемба, под началом Доква, шла следом, готовая повторить маневр флагмана.
Квинкверема была уже близко. Так близко, что можно было отчетливо различить не только частокол весел, но и суматошно снующих за бортами солдат. Послышался глухой, слабый, едва различимый из-за рокота волн рев военной трубы. Пентарх подбадривал себя и своих людей.
Нервно куснув губу, Магрок покосился на стоящего рядом Стегра. Тот понимающе посмотрел на капитана. Еще бы не понимать. Враги располагали доброй сотней легионеров, к каким, в случае надобности могла присоединиться сотня тринитов. Пиратов, включая гребцов, было не более полутора сотен. Не слишком уж много, если учесть сколько стоит в бою гражданин свободного Рима. Но и не так уж мачо, если принять во внимание ту злость, что накопили бравые парни на этих самых граждан.
Корабль был уже близко. Это был римлянин, и, несомненно, пентера, та самая, что сыны Ромула срисовали у пунов. Три ряда весел, самый нижний из которых обслуживался пятерным количеством гребцов. Отсюда и быстрота, какой не имеет триера. Отсюда и маневренность, уступающая разве что стремительной лембе.
Бах! Камень с резким грохотом врезался в нос судна рядом с Магроком. Плохая новость – на квинквереме есть балеарец. Бах-бах! Еще два камня. Балеарцев не меньше, чем трое. Из-за спины коротко взвизгнули тетивы. Бравые парни – не лучшие лучники в этом мире, но тем не менее, стрелы попали в пентеру, какая, несмотря на все усилия гребцов, не могла сравняться по ходу со стремительными узкорылыми лембами.
Магрок махнул рукой. Вторая лемба взяла вправо, обходя пентеру с другого борта. Воздух разрезал хищный свист от близкого камня. Магрок ухмыльнулся. Забава была ему по душе. Позади послышался крик уязвленного стрелой или камнем. В тот же миг, словно повинуясь этому крику, «Оса» рванулась в сторону. Хруст весел – они полетели разом, сломанные либо вырванные из рук, смоленый борт соприкоснулся с бортом, и вонзились в древесное тело крюки гарпагонов, взвились вверх абордажные кошки. Магрок схватился за ближайшую из них, брошенную от носа, истошно при том завопив:
– На борт!
Невзирая на то, что бравые парни сразу дали понять о своих недобрых намерениях, обитатели квинкверемы до последнего не могли поверить в то, что пираты решатся напасть на них. Потому абордажная партия поначалу встретила слабое сопротивление. Лишь четверо эпибатов бросились навстречу Магроку и еще двум перемахнувшим через борт пиратам. Трое на четверо? Ловкий удар мечом, и Магрок уравнял численность сражающихся.
Кровь пурпуром растеклась по палубе, воздух огласил звон стали. Через борт один за другим перемахивали пираты. Навстречу спешили наконец-то проникнувшиеся серьезностью происходящего римляне. Это были эпибаты в полном вооружении легионеров.
Потом из-под палубы начали выскакивать гребцы-триниты, оставившие ненужные более весла. Поначалу верх был на стороне пиратов, атаковавших неприятелей сразу с обеих сторон. Иллирийцам удалось оттеснить врагов от бортов, сбив их в нестройную кучу в центре судна, но очень скоро римляне опомнились и начали теснить нападавших, используя превосходство в вооружении и выучке. Тонкие легкие клинки пиратов натыкались на массивную твердь скутумов, безжалостные римские мечи без труда находили шелку в легком вооружении иллирийца. А тут еще триниты начали бросать пилумы, при умелом ударе пробивавшие насквозь и обтянутый грубой кожей шит и его владельца. Пираты попятились. Отчаянно размахивая мечом, Магрок сознавал, что еще немного, и пираты бросятся на лембы, куда последуют и римляне. И тогда охотники в единый миг обратятся в добычу. Брошенное кем-то копье скользнуло по шлему Магрока, слегка оглушив капитана. Он отшатнулся к борту, стоявший рядом пират защитил его от нового удара и рухнул на палубу с пробитой грудью. Магрок сразил легионера, ухитрившись просунуть меч между щитом и шлемом. И тут же на него насели еще двое врагов. Прижатый к борту, Магрок яростно рубил налево и направо, подставляя иссеченный шит под удары римских мечей.
Слева и справа падали на палубу бравые парни, переоценившие свою силушку. Оттолкнув щитом одного легионера, Магрок ловким ударом ноги сшиб на палубу другого. Быстрый удар, и пытавшийся привстать римлянин навсегда остался лежать на натертых до блеска досках.
– Огня! – завопил Магрок, перевешиваясь через борт к взиравшему на него с низкой лембы одинокому пирату.
– Что? – крикнул тот.
– Огня! Факел!
Легионер напал вновь. Магрок отразил выпад, от скрещенных клинков на палубу брызнули искры. Пираты бросались в воду, ища спасения в бегстве.
– Одноглазого взять живым! – Это кричал коренастый римлянин в пурпурном плаще, наварх судна. Он указывал на Магрока.
– Попробуй! – прорычал в ответ пират, с удвоенной яростью отвешивая удары обступившим его солдатам.
И в этот самый, отчаянный миг объявился Стегр, покинувший пентеру и вновь взобравшийся наверх. В одной руке Стегра был пылающий факел, а в другой – горшок с земляным маслом, привезенным из земель, где пробуждается солнце.
– Получай! – С этим воплем Стегр швырнул горшок под ноги легионерам и размахнулся факелом.
Брошенный умелой рукой камень попал точно промеж глаз пирата. Вскрикнув, Стегр взмахнул руками и, потеряв равновесие, рухнул за борт. В невероятном длинном прыжке Магрок подхватил на мгновенье повисший над бортом факел и швырнул его на палубу.
И сразу же взвилось пламя, жирное и обжигающее, сразу взревевшее, подкрепленное истошными криками. Не медля, Магрок перевесился через борт и рухнул в воду. Кашляя соленой водой, он через мгновение выскочил на поверхность и намертво вцепился в брошенный ему канат. Пираты спешно рубили абордажные кошки. Гребцы пустили в ход весла, спеша отойти от пылающей квинкверемы.
Удивительно, как быстро разыгралось пламя. Гигантский огонь плясал на палубе, пожирая мачту, парус и мечущихся вдоль бортов людей. Трудно было поверить, что все это сотворил факел и небольшой горшочек с маслом. С воплем полетел вниз воин, следом еще один – в пылающем пурпурном плаще.
– Подберите его! – приказал Магрок.
Едва римлянин вынырнул, один из пиратов швырнул ему веревку. С мгновение поколебавшись, римлянин вцепился в нее.
Пентера агонизировала. С бортов сыпались пылающие люди, обреченные на милосердную смерть или немилосердное рабство. Истошно кричали сгорающие заживо гребцы, каким не суждено было выбраться из превратившегося в ловушку чрева судна. Столб пламени разросся вширь и уменьшился в высоту. Гибнущий корабль разбрасывал искры и кусочки горячего дерева. Пиратские лембы отошли еще дальше. Пираты, число которых поубавилось едва ли не вдвое, молча наблюдали за буйной игрой огня. Вот, наконец, огонь проделал дыру в днище судна, и оно стало медленно погружаться в воду, окутавшись шипением и клубами пара. Потом все кончилось. На поверхности моря остались лишь обломки, да несколько подпрыгивающих над волнами голов. Вторая лемба направилась к ним, вытаскивая пленных на борт.
Магрок медленно обернулся к коренастому римлянину. Он тяжело дышал, дорогу. Одежду местами объело пламя. Сквозь прорехи просвечивало покрасневшее тело.
– Как тебя зовут? – бросил пират.
– Децим Квинкций! – с вызовом ответил пленник. Магрок покачал головой.
– Десятый, говоришь! Нет! – со смешком возразил он. – Отныне твое имя – раб!
Магрок ощутил предательскую дрожь в ногах и только сейчас понял, как сильно, смертельно устал. Ноги больше не держали пирата, и он опустился на палубу. И голос его был сипл, словно высушенная на жарком солнце рыбица.
– Домой! – прошептал, закрывая единственный глаз, Магрок. – Домой…
1.6
Для римлян год 533-й от основания Города оказался удивительно спокойным. Это был тот редкий год, когда Рим не вел войн, хотя у границ его и тлели очаги возмущения. Грозили отомстить усмиренные Фламинием и Марцеллом инсубры, недовольство зрело в Иллирии. Но это считалось сущими пустяками, не заслуживавшими внимания. И потому гости, собравшиеся в небольшом, но уютном доме Публия Корнелия Сципиона, что на Патрицианской улице, обсуждали положение дел совсем в другой части света.
Хозяин принимал гостей в просторном летнем триклинии, устроенном на верхнем этаже дома. Одна из стен здесь была сооружена таким образом, что ее можно было снимать, что и делалось с наступлением теплых дней. Три просторных ложа покрыли чистыми матрасами, стол загодя заставили нехитрыми, но сытными яствами. Запахи, долетавшие с устроенной во дворе летней кухни, свидетельствовали о том, что пирующих ждут перемены блюд.
Присутствовало девять человек – ровно по числу мест на ложах: сам Публий Корнелий Сципион, уже почтенный, но полный сил муж лет сорока, его брат Гней, убеленный ранней сединой насмешник, три Марка: Марк Валерий Левин, Марк Минуций Руф, Марк Ливии, что впоследствии получит прозвище Салинатор, а также Тиберий Семпроний Лонг и Луций Эмилий Павел, мужи, не последние в государстве. Еще одним гостем, званым, нежданным, но приглашение принявшим и в честь особого уважения помещенным на место подле хозяина дома, был Квинт Фабий Максим Веррукос, дважды консул. Ну и последним из девяти, самым юным, впервые допущенным присутствовать на беседе столь значимых людей, оказался Публий Корнелий Сципион младший, второй сын Публия Корнелия, отрок четырнадцати лет от роду.
Поприветствовав каждого из гостей, хозяин дома и его сын последними заняли места за столом; при том младший из Публиев, как и подобает юнцу, не улегся, а лишь присел на ложе. Слуга подал нехитрые закуски: вареные яйца, салат, артишоки, отваренный в винном уксусе порей, репу, а также мелкую рыбешку. Другой раб обнес пирующих вином из Фалерна – густым и в меру терпким, выдержанным в погребе без малого год. Вопреки традиции, когда первый тост говорил хозяин, слово взял Фабий Максим, благо на то был повод.
– Любезный Публий! – Консуляр улыбнулся. Большая бородавка над верхней губой его, причина прозвища и немалых терзаний в юности, совершила замысловатый маневр, придав вежливой улыбке Фабия оттенок неуместного сарказма. Но никто не обратил на это внимания, разве что Сципион-младший, поспешивший спрятать веселую ухмылку в жиденьком, по-мальчишески узкокостном кулаке. – Мой друг, почтенный Корнелий! Я искренне рад присутствовать в сей знаменательный день твоей годовщины в этом доме в обществе достойных мужей. Не скрою, удивлен приглашением и польщен таким внимание, неожиданным для меня. Желаю здоровья и долгих лет тебе и твоим близким, процветания твоему дому. Желаю также благополучия нашему Городу, ибо пока благополучен Город, благополучны и мы, его граждане! На здоровье тебе, достойный друг!
– Vitas! – дружно поддержали все прочие, не исключая и юного Публия, которому слуга налил половинную по сравнению с остальными порцию вина – в три циата.
Улыбаясь и кивая каждому из гостей, не забыв также брата и сына, хозяин дома осушил чашу до дна. Прочие не преминули последовать его примеру.
– Отменное вино! – похвалил Семпроний Лонг, знаток вина и, чего греха таить, любитель выпить.
– Солнечный фалерн, – согласился Публий Корнелий. – Год был добрым для вина. Угощайтесь, друзья! – Он щедро указал гостям на расставленные пред ними блюда. – Надеюсь, пища придется по вкусу.
Нужно заметить, убранство стола отличалось почти спартанской непритязательностью. Здесь не было ни золотых, ни серебряных блюд и чаш, что в изобилии появятся в домах римской знати всего каких-нибудь пятьдесят иль сто лет спустя. На простых больших блюдах из славящейся своим качеством кумской глины были выложены нехитрые, но сытные яства. Каждый из гостей имел подле себя тарелку, куда прямо рукой накладывал из общих блюд куски, что приглянулись. Испачканные пальцы вытирали о грубые домотканые полотенца. Все было столь просто, как и в обители самого последнего бедняка. Единственным проявлением роскоши можно было счесть лишь чернолаковые фиалы, привезенные Публию из Эллады каким-то проксеном, да довольно массивную, грубой работы серебряную солонку, водруженную, словно Омфал, точно по центру стола.
Впрочем, гости не придавали скудному убранству стола ровно никакого значения. То было прекрасное время простых и грубых нравов, когда римлянин заботился сначала о благе государства и остроте своего меча и лишь потом об изысканности пищи, одежды или посуды. Славное старое время!
Но пожрать римляне любили уже и тогда.
– Вкусная рыбешка! – похвалил Фабий, обсасывая голову мелкой морской рыбки, пойманной неподалеку от устья Тибра.
– Да! – скорей из вежливости поддержал Эмилий Павел, как и многие из присутствующих недолюбливавший старика. Эмилии и Фабии издревле оспаривали верховенство в сенате.
Хозяин широко улыбнулся.
– Не забивайте ваши чрева этой ничтожной закуской, нас ждут отменные блюда!
Он кивнул рабу, и тот принялся наливать вино – на этот раз по шесть циатов и вполовину меньше юнцу Публию. Когда раб обошел всех гостей и вернулся к двери, старший Сципион поднял килик.
– А теперь, дорогие друзья, позвольте мне выпить за здоровье старшего из нас, славного Фабия Максима, грозу всех варваров.
– Так уж и грозу! – скрипуче засмеялся старик, но ему явно пришлась по душе эта нехитрая лесть.
Коснувшись краем килика чаши Фабия, хозяин дома провозгласил:
– На добро тебе!
– Vitas! – подхватили остальные.
С закусками было покончено. Слуги внесли вторую перемену блюд. В доме патриция Сципиона в этот день подавали к столу бобовую кашу с салом, вновь рыбу, приправленную соусом с маслинами, кабанью голову и зайца. Вдобавок к фалернскому вину хозяин приказал достать из погребов амфору тягучего книдского, по достоинству оцененного.
Скоро гости насытились и трапеза переросла в неторопливую беседу, прерываемую здравицами. Сначала поговорили о видах на урожай, затем посудачили о рождении сына у Фламиния, ну а потом принялись обсуждать положение в мире. Разговор завел Левин, считавший себя знатоком Греции и сопредельных стран.
– В Элладе опять неспокойно, – сказал он, отирая жирные от кабаньего сала губы рушником. – Не успел Антигон разделаться со спартанцами, как начали мутить воду этоляне.
– Такой это народ – этоляне! – поддержал хозяин дома. – Вечно жаждут раздоров. И ладно бы имели с этого выгоду. А то ведь ограбят соседа на тысячу драхм, а потом лишатся урожая на тысячу талантов.
– Это точно! – подтвердил Левин. – Этоляне несносные люди. Я имел с ними дело! Совершенные лжецы. Это о них кто-то сказал, что все этоляне – лжецы!
– О критянах, – поправил Гней Сципион, человек весьма сведущий.
– Нет разницы! И те, и другие мазаны одним миром! С грекулами невозможно иметь дело. Разве что спартанцы.
– Ну, они теперь нескоро поднимутся! – заявил Ливии, со вкусом обсасывая заячью лапку. – Без Клеомена им будет трудно.
– Клеомен вернется! – воскликнул Левин. – Вы не знаете Клеомена! Это вот такой царь! Настоящий воин! Ему следовало б родиться римлянином! Но пока он в изгнании, все в руках македонян!
Кашлянув, позволил вступить в разговор Фабий Максим.
– Теперь, когда болен царь Антигон? Он вот-вот умрет, а престол унаследует вздорный юнец, по слухам мнящий себя новоявленным Александром. Он не преминет ввязаться в опасную авантюру и будет бит, а тогда кости из его рук подхватит сикионец Арат. Он давно ждет своего часа. Но меня заботит не это.
– А что? – живо полюбопытствовал хозяин дома.
Фабий Максим славился жизненной умудренностью, к его мнению прислушивались. Но Фабий не успел ответить, ибо встрял Минуций Руф, человек отважный, но вздорный, открыто завидовавший всем, превосходившим его знатностью, умом или славой.
– Арат – ерунда! Вот Деметрий из Фар – другое дело! Напрасно мы ему поверили.
– Да, он ненадежный союзник, – согласился Сципион и улыбнулся, словно прося прощение за невежливость Руфа, лежащему рядом Фабию.
– Это редкостный проходимец! Я разговаривал с ним во время иллирийской кампании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Он приближался. Он – сначала парус, потом корабль. Потом…
Пентера! Кажется, это охнул Стегр.
– Пентера!
Пентера значила – Рим. Более здесь не могло быть пентер, вернее квинкверем, как называли эти гигантские корабли римляне. Пентера значила большие проблемы и полное отсутствие добычи. Но…
Магрок посмотрел на Стегра, и Стегр кивнул Магроку. Раз римляне душили славных парней, значит, славным парням следовало б отплатить римлянам. Следовало б, если хватит отваги. Хватит ли?
– Хватит? – спросил Магрок у Стегра. Тот с усмешкой кивнул.
– Давай!
Магрок обернулся. Вторая лемба, под началом Доква, шла следом, готовая повторить маневр флагмана.
Квинкверема была уже близко. Так близко, что можно было отчетливо различить не только частокол весел, но и суматошно снующих за бортами солдат. Послышался глухой, слабый, едва различимый из-за рокота волн рев военной трубы. Пентарх подбадривал себя и своих людей.
Нервно куснув губу, Магрок покосился на стоящего рядом Стегра. Тот понимающе посмотрел на капитана. Еще бы не понимать. Враги располагали доброй сотней легионеров, к каким, в случае надобности могла присоединиться сотня тринитов. Пиратов, включая гребцов, было не более полутора сотен. Не слишком уж много, если учесть сколько стоит в бою гражданин свободного Рима. Но и не так уж мачо, если принять во внимание ту злость, что накопили бравые парни на этих самых граждан.
Корабль был уже близко. Это был римлянин, и, несомненно, пентера, та самая, что сыны Ромула срисовали у пунов. Три ряда весел, самый нижний из которых обслуживался пятерным количеством гребцов. Отсюда и быстрота, какой не имеет триера. Отсюда и маневренность, уступающая разве что стремительной лембе.
Бах! Камень с резким грохотом врезался в нос судна рядом с Магроком. Плохая новость – на квинквереме есть балеарец. Бах-бах! Еще два камня. Балеарцев не меньше, чем трое. Из-за спины коротко взвизгнули тетивы. Бравые парни – не лучшие лучники в этом мире, но тем не менее, стрелы попали в пентеру, какая, несмотря на все усилия гребцов, не могла сравняться по ходу со стремительными узкорылыми лембами.
Магрок махнул рукой. Вторая лемба взяла вправо, обходя пентеру с другого борта. Воздух разрезал хищный свист от близкого камня. Магрок ухмыльнулся. Забава была ему по душе. Позади послышался крик уязвленного стрелой или камнем. В тот же миг, словно повинуясь этому крику, «Оса» рванулась в сторону. Хруст весел – они полетели разом, сломанные либо вырванные из рук, смоленый борт соприкоснулся с бортом, и вонзились в древесное тело крюки гарпагонов, взвились вверх абордажные кошки. Магрок схватился за ближайшую из них, брошенную от носа, истошно при том завопив:
– На борт!
Невзирая на то, что бравые парни сразу дали понять о своих недобрых намерениях, обитатели квинкверемы до последнего не могли поверить в то, что пираты решатся напасть на них. Потому абордажная партия поначалу встретила слабое сопротивление. Лишь четверо эпибатов бросились навстречу Магроку и еще двум перемахнувшим через борт пиратам. Трое на четверо? Ловкий удар мечом, и Магрок уравнял численность сражающихся.
Кровь пурпуром растеклась по палубе, воздух огласил звон стали. Через борт один за другим перемахивали пираты. Навстречу спешили наконец-то проникнувшиеся серьезностью происходящего римляне. Это были эпибаты в полном вооружении легионеров.
Потом из-под палубы начали выскакивать гребцы-триниты, оставившие ненужные более весла. Поначалу верх был на стороне пиратов, атаковавших неприятелей сразу с обеих сторон. Иллирийцам удалось оттеснить врагов от бортов, сбив их в нестройную кучу в центре судна, но очень скоро римляне опомнились и начали теснить нападавших, используя превосходство в вооружении и выучке. Тонкие легкие клинки пиратов натыкались на массивную твердь скутумов, безжалостные римские мечи без труда находили шелку в легком вооружении иллирийца. А тут еще триниты начали бросать пилумы, при умелом ударе пробивавшие насквозь и обтянутый грубой кожей шит и его владельца. Пираты попятились. Отчаянно размахивая мечом, Магрок сознавал, что еще немного, и пираты бросятся на лембы, куда последуют и римляне. И тогда охотники в единый миг обратятся в добычу. Брошенное кем-то копье скользнуло по шлему Магрока, слегка оглушив капитана. Он отшатнулся к борту, стоявший рядом пират защитил его от нового удара и рухнул на палубу с пробитой грудью. Магрок сразил легионера, ухитрившись просунуть меч между щитом и шлемом. И тут же на него насели еще двое врагов. Прижатый к борту, Магрок яростно рубил налево и направо, подставляя иссеченный шит под удары римских мечей.
Слева и справа падали на палубу бравые парни, переоценившие свою силушку. Оттолкнув щитом одного легионера, Магрок ловким ударом ноги сшиб на палубу другого. Быстрый удар, и пытавшийся привстать римлянин навсегда остался лежать на натертых до блеска досках.
– Огня! – завопил Магрок, перевешиваясь через борт к взиравшему на него с низкой лембы одинокому пирату.
– Что? – крикнул тот.
– Огня! Факел!
Легионер напал вновь. Магрок отразил выпад, от скрещенных клинков на палубу брызнули искры. Пираты бросались в воду, ища спасения в бегстве.
– Одноглазого взять живым! – Это кричал коренастый римлянин в пурпурном плаще, наварх судна. Он указывал на Магрока.
– Попробуй! – прорычал в ответ пират, с удвоенной яростью отвешивая удары обступившим его солдатам.
И в этот самый, отчаянный миг объявился Стегр, покинувший пентеру и вновь взобравшийся наверх. В одной руке Стегра был пылающий факел, а в другой – горшок с земляным маслом, привезенным из земель, где пробуждается солнце.
– Получай! – С этим воплем Стегр швырнул горшок под ноги легионерам и размахнулся факелом.
Брошенный умелой рукой камень попал точно промеж глаз пирата. Вскрикнув, Стегр взмахнул руками и, потеряв равновесие, рухнул за борт. В невероятном длинном прыжке Магрок подхватил на мгновенье повисший над бортом факел и швырнул его на палубу.
И сразу же взвилось пламя, жирное и обжигающее, сразу взревевшее, подкрепленное истошными криками. Не медля, Магрок перевесился через борт и рухнул в воду. Кашляя соленой водой, он через мгновение выскочил на поверхность и намертво вцепился в брошенный ему канат. Пираты спешно рубили абордажные кошки. Гребцы пустили в ход весла, спеша отойти от пылающей квинкверемы.
Удивительно, как быстро разыгралось пламя. Гигантский огонь плясал на палубе, пожирая мачту, парус и мечущихся вдоль бортов людей. Трудно было поверить, что все это сотворил факел и небольшой горшочек с маслом. С воплем полетел вниз воин, следом еще один – в пылающем пурпурном плаще.
– Подберите его! – приказал Магрок.
Едва римлянин вынырнул, один из пиратов швырнул ему веревку. С мгновение поколебавшись, римлянин вцепился в нее.
Пентера агонизировала. С бортов сыпались пылающие люди, обреченные на милосердную смерть или немилосердное рабство. Истошно кричали сгорающие заживо гребцы, каким не суждено было выбраться из превратившегося в ловушку чрева судна. Столб пламени разросся вширь и уменьшился в высоту. Гибнущий корабль разбрасывал искры и кусочки горячего дерева. Пиратские лембы отошли еще дальше. Пираты, число которых поубавилось едва ли не вдвое, молча наблюдали за буйной игрой огня. Вот, наконец, огонь проделал дыру в днище судна, и оно стало медленно погружаться в воду, окутавшись шипением и клубами пара. Потом все кончилось. На поверхности моря остались лишь обломки, да несколько подпрыгивающих над волнами голов. Вторая лемба направилась к ним, вытаскивая пленных на борт.
Магрок медленно обернулся к коренастому римлянину. Он тяжело дышал, дорогу. Одежду местами объело пламя. Сквозь прорехи просвечивало покрасневшее тело.
– Как тебя зовут? – бросил пират.
– Децим Квинкций! – с вызовом ответил пленник. Магрок покачал головой.
– Десятый, говоришь! Нет! – со смешком возразил он. – Отныне твое имя – раб!
Магрок ощутил предательскую дрожь в ногах и только сейчас понял, как сильно, смертельно устал. Ноги больше не держали пирата, и он опустился на палубу. И голос его был сипл, словно высушенная на жарком солнце рыбица.
– Домой! – прошептал, закрывая единственный глаз, Магрок. – Домой…
1.6
Для римлян год 533-й от основания Города оказался удивительно спокойным. Это был тот редкий год, когда Рим не вел войн, хотя у границ его и тлели очаги возмущения. Грозили отомстить усмиренные Фламинием и Марцеллом инсубры, недовольство зрело в Иллирии. Но это считалось сущими пустяками, не заслуживавшими внимания. И потому гости, собравшиеся в небольшом, но уютном доме Публия Корнелия Сципиона, что на Патрицианской улице, обсуждали положение дел совсем в другой части света.
Хозяин принимал гостей в просторном летнем триклинии, устроенном на верхнем этаже дома. Одна из стен здесь была сооружена таким образом, что ее можно было снимать, что и делалось с наступлением теплых дней. Три просторных ложа покрыли чистыми матрасами, стол загодя заставили нехитрыми, но сытными яствами. Запахи, долетавшие с устроенной во дворе летней кухни, свидетельствовали о том, что пирующих ждут перемены блюд.
Присутствовало девять человек – ровно по числу мест на ложах: сам Публий Корнелий Сципион, уже почтенный, но полный сил муж лет сорока, его брат Гней, убеленный ранней сединой насмешник, три Марка: Марк Валерий Левин, Марк Минуций Руф, Марк Ливии, что впоследствии получит прозвище Салинатор, а также Тиберий Семпроний Лонг и Луций Эмилий Павел, мужи, не последние в государстве. Еще одним гостем, званым, нежданным, но приглашение принявшим и в честь особого уважения помещенным на место подле хозяина дома, был Квинт Фабий Максим Веррукос, дважды консул. Ну и последним из девяти, самым юным, впервые допущенным присутствовать на беседе столь значимых людей, оказался Публий Корнелий Сципион младший, второй сын Публия Корнелия, отрок четырнадцати лет от роду.
Поприветствовав каждого из гостей, хозяин дома и его сын последними заняли места за столом; при том младший из Публиев, как и подобает юнцу, не улегся, а лишь присел на ложе. Слуга подал нехитрые закуски: вареные яйца, салат, артишоки, отваренный в винном уксусе порей, репу, а также мелкую рыбешку. Другой раб обнес пирующих вином из Фалерна – густым и в меру терпким, выдержанным в погребе без малого год. Вопреки традиции, когда первый тост говорил хозяин, слово взял Фабий Максим, благо на то был повод.
– Любезный Публий! – Консуляр улыбнулся. Большая бородавка над верхней губой его, причина прозвища и немалых терзаний в юности, совершила замысловатый маневр, придав вежливой улыбке Фабия оттенок неуместного сарказма. Но никто не обратил на это внимания, разве что Сципион-младший, поспешивший спрятать веселую ухмылку в жиденьком, по-мальчишески узкокостном кулаке. – Мой друг, почтенный Корнелий! Я искренне рад присутствовать в сей знаменательный день твоей годовщины в этом доме в обществе достойных мужей. Не скрою, удивлен приглашением и польщен таким внимание, неожиданным для меня. Желаю здоровья и долгих лет тебе и твоим близким, процветания твоему дому. Желаю также благополучия нашему Городу, ибо пока благополучен Город, благополучны и мы, его граждане! На здоровье тебе, достойный друг!
– Vitas! – дружно поддержали все прочие, не исключая и юного Публия, которому слуга налил половинную по сравнению с остальными порцию вина – в три циата.
Улыбаясь и кивая каждому из гостей, не забыв также брата и сына, хозяин дома осушил чашу до дна. Прочие не преминули последовать его примеру.
– Отменное вино! – похвалил Семпроний Лонг, знаток вина и, чего греха таить, любитель выпить.
– Солнечный фалерн, – согласился Публий Корнелий. – Год был добрым для вина. Угощайтесь, друзья! – Он щедро указал гостям на расставленные пред ними блюда. – Надеюсь, пища придется по вкусу.
Нужно заметить, убранство стола отличалось почти спартанской непритязательностью. Здесь не было ни золотых, ни серебряных блюд и чаш, что в изобилии появятся в домах римской знати всего каких-нибудь пятьдесят иль сто лет спустя. На простых больших блюдах из славящейся своим качеством кумской глины были выложены нехитрые, но сытные яства. Каждый из гостей имел подле себя тарелку, куда прямо рукой накладывал из общих блюд куски, что приглянулись. Испачканные пальцы вытирали о грубые домотканые полотенца. Все было столь просто, как и в обители самого последнего бедняка. Единственным проявлением роскоши можно было счесть лишь чернолаковые фиалы, привезенные Публию из Эллады каким-то проксеном, да довольно массивную, грубой работы серебряную солонку, водруженную, словно Омфал, точно по центру стола.
Впрочем, гости не придавали скудному убранству стола ровно никакого значения. То было прекрасное время простых и грубых нравов, когда римлянин заботился сначала о благе государства и остроте своего меча и лишь потом об изысканности пищи, одежды или посуды. Славное старое время!
Но пожрать римляне любили уже и тогда.
– Вкусная рыбешка! – похвалил Фабий, обсасывая голову мелкой морской рыбки, пойманной неподалеку от устья Тибра.
– Да! – скорей из вежливости поддержал Эмилий Павел, как и многие из присутствующих недолюбливавший старика. Эмилии и Фабии издревле оспаривали верховенство в сенате.
Хозяин широко улыбнулся.
– Не забивайте ваши чрева этой ничтожной закуской, нас ждут отменные блюда!
Он кивнул рабу, и тот принялся наливать вино – на этот раз по шесть циатов и вполовину меньше юнцу Публию. Когда раб обошел всех гостей и вернулся к двери, старший Сципион поднял килик.
– А теперь, дорогие друзья, позвольте мне выпить за здоровье старшего из нас, славного Фабия Максима, грозу всех варваров.
– Так уж и грозу! – скрипуче засмеялся старик, но ему явно пришлась по душе эта нехитрая лесть.
Коснувшись краем килика чаши Фабия, хозяин дома провозгласил:
– На добро тебе!
– Vitas! – подхватили остальные.
С закусками было покончено. Слуги внесли вторую перемену блюд. В доме патриция Сципиона в этот день подавали к столу бобовую кашу с салом, вновь рыбу, приправленную соусом с маслинами, кабанью голову и зайца. Вдобавок к фалернскому вину хозяин приказал достать из погребов амфору тягучего книдского, по достоинству оцененного.
Скоро гости насытились и трапеза переросла в неторопливую беседу, прерываемую здравицами. Сначала поговорили о видах на урожай, затем посудачили о рождении сына у Фламиния, ну а потом принялись обсуждать положение в мире. Разговор завел Левин, считавший себя знатоком Греции и сопредельных стран.
– В Элладе опять неспокойно, – сказал он, отирая жирные от кабаньего сала губы рушником. – Не успел Антигон разделаться со спартанцами, как начали мутить воду этоляне.
– Такой это народ – этоляне! – поддержал хозяин дома. – Вечно жаждут раздоров. И ладно бы имели с этого выгоду. А то ведь ограбят соседа на тысячу драхм, а потом лишатся урожая на тысячу талантов.
– Это точно! – подтвердил Левин. – Этоляне несносные люди. Я имел с ними дело! Совершенные лжецы. Это о них кто-то сказал, что все этоляне – лжецы!
– О критянах, – поправил Гней Сципион, человек весьма сведущий.
– Нет разницы! И те, и другие мазаны одним миром! С грекулами невозможно иметь дело. Разве что спартанцы.
– Ну, они теперь нескоро поднимутся! – заявил Ливии, со вкусом обсасывая заячью лапку. – Без Клеомена им будет трудно.
– Клеомен вернется! – воскликнул Левин. – Вы не знаете Клеомена! Это вот такой царь! Настоящий воин! Ему следовало б родиться римлянином! Но пока он в изгнании, все в руках македонян!
Кашлянув, позволил вступить в разговор Фабий Максим.
– Теперь, когда болен царь Антигон? Он вот-вот умрет, а престол унаследует вздорный юнец, по слухам мнящий себя новоявленным Александром. Он не преминет ввязаться в опасную авантюру и будет бит, а тогда кости из его рук подхватит сикионец Арат. Он давно ждет своего часа. Но меня заботит не это.
– А что? – живо полюбопытствовал хозяин дома.
Фабий Максим славился жизненной умудренностью, к его мнению прислушивались. Но Фабий не успел ответить, ибо встрял Минуций Руф, человек отважный, но вздорный, открыто завидовавший всем, превосходившим его знатностью, умом или славой.
– Арат – ерунда! Вот Деметрий из Фар – другое дело! Напрасно мы ему поверили.
– Да, он ненадежный союзник, – согласился Сципион и улыбнулся, словно прося прощение за невежливость Руфа, лежащему рядом Фабию.
– Это редкостный проходимец! Я разговаривал с ним во время иллирийской кампании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52