.. Однако я не ревную,— продолжал он, смеючись,— ибо испытал, каких изрядных лошадей делает из людей страсть сия.
Время еще так коротко,— отвечал Звенислав, обнимая Слотана,— что если б ты и мог меня подозревать в измене божественной моей Алзане, но добродетель жены твоей не допустит меня до искушения; я лишь в сию минуту имел счастие освободить Бряцану от злодеев, не столь целомудренно помышлявших... Но, Слотан, не слепым случаем приведен ты сюда неожидаемо: рок хочет примирить тебя с Бряцаною, которая затем повергалась в опасности, чтоб сыскать тебя и просить прощения в оказанной тебе жестокости. Поверь мне, друг мой, что она довольно прелестна, чтоб ты мог отказать ей в примирении.
Бряцана, которая до тех пор, пораженная радостию и робостию, не смела взглянуть на своего супруга, упала к ногам его. Слезы, коими омывала она его колена, не могли не иметь своего действия: Слотан поднял ее и, заключа в свои объятия, просил забыть прошедшее и не поминать кроме о клятвах, кои они друг другу дали. Восхищение Бряцаны было толь велико, что она лишилась чувств, прижав к груди своей Слотана, но нежные старания и поцелуи его вскоре привели ее в себя.
Звенислав, коего доброе сердце в благополучии ближнего принимало истинное участие, проливал от радости
слезы и сказал, вздохнувши, что он желал бы так же обнять свою Алзану. Сие слово пресекло восторг супругов; Слотан уведомил его, что Мирослав управляет ятвягами как верный друг своим государям, что мир и изобилие разлиянны над сим царством и подданные не желают ничего толь ревностно, как возвращения своих царей, о чем возносят беспрестанные к богам молитвы Но что нет никакого слуху про Тарбелса, Алзану и Любану.
— Я замедлился, государь,— продолжал Слотан,— приездом моим в назначенное от тебя место по причине, что я думал о мое государе Тарбелсе лучшее получить известие в тех местах, где оный отлучен от нас. Для чего проехал я в область старославенскую, где счастие дозволило мне поймать одного из наших злодеев, кои нападали на нас в лесу и причинили разлуку с Тарбелсом. Оный говорил мне с клятвою, что государь мой не претерпел от них не токмо никакого зла, но, бывши оставлен связанный в лесу по их оплошности, освободя руки, толь удачно употребил свое оружие, что десятеро из них пали от его ударов и что оставшие, в числе коих и он был, спасая себя бегством, за восставшею грозою не приметили, куда он обратился. Я, дав жизнь за толь приятную весть разбойнику, следовал в сию страну и, нечаянно сбившись ночью с дороги, получил неожидаемое счастие увидеть вас и найти мою жену, которая, признаюсь, что невзирая на жестокий со мною поступок, всегда обитала в моем сердце.
За словом сим следовал толь живой поцелуй от Бряцаны, что Слотан не мог не отплатить оного дюжиною, а Звенислав опять вздохнул и облизнулся. Бряцана, при метя, что восторги ее напоминают Звениславу о том, чего злая судьба его лишила, оставила оные и спешила разогнать скуку его своим повествованием и сообщить ему средство, могущее восстановить покой его.
— Без сомнения, желаешь ты, любезный Слотан,— начала она,— ведать, что со мною случилось с той несчастной минуты, в которую проклятая моя ревность меня с тобою разлучила. Мать моя, волшебница, чтоб лучше научить меня своему искусству, взяла меня в горный свой замок. Там начала она преподавать мне наставления в тайнах своей науки. Признаюсь, что толь возвышенное знание пленило меня сначала, но я очень мало успела, затем что любовь моя к тебе, которая жаром ревности казалась быть пожертою, была лишь только в молчании и начала вопиять толь жестоко моему сердцу что я предалась грусти и не внимала того, что открывала мне моя родительница. Я не больше заняла, как только предузнавать средства, могущие некоторым людям служить в пользу, а чем предохранять себя в противных случаях от несчастия, о том нимало не пеклась. Родительница моя лишила меня навек к тому надежды скоропостижною своею кончиною.
Отдав долг моей природе и оплакав смерть толь милого человека, нашла я себя свободну следовать побуждениям любви моей. Я вознамерилась искать тебя по всему свету и, упав к ногам твоим, окончить у оных дни мои, ежели ты меня не простишь. Но если исступление любви презренной может быть почтено в проступок, я за ревнивость мою довольно претерпела. Пять лет странствуя по всем частям света, не имела я о тебе, любезный Слотан, ни малейшего сведения. Небо видит, сколько сие меня терзало и сколько понесла я гонения за то, что ты милее мне был тех, кои покушались на мое постоянство, однако добродетель моя защитила меня от всего.
Наконец прибыла я в Киев; там не больше получила я отрады, что ты жив и уехал за несколько дней в свое отечество со Звениславом. Тогда гналась я по следам вашим и как не ведала, что ты разлучился от Звенислава, то в сей день прибыла в здешнюю страну. Четверо дворян, которых я нашла попивающих в постоялом доме, предложили проводить меня до ближнего города, но я, приметя, с каким видом рассматривали они лицо мое, отблагодарила их за оказываемую честь и постаралась заблаговременно уехать. Однако они догнали меня на дороге, сволокли в лес, где, конечно б, честь моя погибла от их насилия, когда б великодушный Звенислав не подоспел защитить меня. Двое из злодеев пали от руки его, а прочие спаслись бегством И в сие счастливое мгновение небо сжалилось над моим бедствием, возвратя меня дражайшему супругу.
Теперь, великодушный избавитель мой,— говорила она Звениславу,— я имею, в заплату оказанного мне одолжения, открыть вам средство, которое, без сомнения, послужит к прекращению всего, что вас толико огорчает. Я уверена, что открытие о месте, где прибывают любезные вам особы, есть одно из тех желаний, кое извлекает ваши вздохи.
— Боги!— вскричал Звенислав.— Я отдал бы половину моих дней, чтоб только увидеть мою возлюбленную Алдану
Для чего ж не прибегнете вы к вашему неоцененному коню?— сказала Бряцана.— Разве не известны вам свойства его? Если нет, то я ведаю, что он может привезти вас в кратчайшее время к месту, где она пребывает.
— Ах, сударыня,— вопиял богатырь,— вы возвращаете мне жизнь! Я совсем забыл о толь надежном средстве, которое узнал от самого Тугоркана в видении. Если я мучусь, то от самого себя... или, может быть, богам угодно было в наказание мое загладить сие в моей памяти. Я обязан вам бесконечно и завтрашний день прибегну к моему другу Златокопыту... О, если б был уже теперь день!.. Если б я в сию минуту мог... однако конь мой утомился, и неблагодарность была бы принуждать его более.
Звенислав вздохнул, сто раз вставал идти к Златокопыту, столько ж останавливался и оказал все возможные признаки нетерпеливости, однако принужден был ночевать в шатре. Он провел беспокойные часы, и, может быть, Слотан с Бряцаною имели лучшую участь
Лишь только рассвело. Звенислав будил супругов, которым казалось еще очень рано.
— Простите,—кричал он,—я не могу ждать более Слотан, тебе нельзя следовать за мною, ты можешь с суп ругою своею дожидаться меня в Ятвягии
Последнее слово произнес он уже вдали, и Слотан видел его ставшего на колено пред конем своим
— Божественное порождение! О конь, превосходный пред всеми скотами! — говорил он.— О конь, затмевающий славу Буцефала, Пегаса и всех, сколько ни описано отличнейших в повествованиях! Можешь ли ты быть свидете лем ежедневных моих мучений, кои сношу я в разлуке с моею возлюбленной Алзаною — и не сжалиться над не счастным богатырем? Нет, добродетельный Златокопыт жестокость не есть свойство твоего чувствительного сердца; ты соединишь меня с нею, ты довезешь меня к ней, хотя б была она на краю света... Что? Ожидание мое совершается; из взоров твоих я вижу... о дражайший Златокопыт!
Звенислав вскочил и обнимал коня своего, который, собрав шатер, давал знак богатырю, чтоб он на него сел Звенислав не дождался повторения знаков: он вскочил на седло, как птица, и подобно молнии сокрылся на быст ром коне из глаз Слотана и Бряцаны, которые не медлили возвратиться в Ятвягию, куда перевезя все сокровища из горного волшебницына замка, жили в совершенном покое во ожидании исполнения надежды храброго Звенислава.
Конь примчал оного к морю, и богатырь не ужасался, если Златокопыт намерен чрез оное плыть, но он, встряхнувшись троекратно, распростер крылья, прекраснейшие распеигренных птиц африканских, и поднялся на воздух. Ветры не могли бы спорить в быстроте полета, с каковым принес Златокопыт его на пустой остров, на котором остановился у подошвы превысокой горы. Звенислав хотел объехать сию гору, уповая что-нибудь открыть, но Златокопыт не трогался с места и лег на землю. Богатырь сошел долой и начал уговаривать коня своего, чтоб он довез его до Алзаны, но оный притворился спящим. Звенислав, видя, что конь его не соглашается, заключил, что оный не в силах более ему помогать, и вознамерился употребить на поиск собственные свои ноги. Он простился с дружескими объятиями со Златокопытом и пошел на гору, думая с вершины ее лучше рассмотреть положение острова. Но едва только, по вытерпении крайних беспокойств, достиг на верх горы, в ту минуту увидел, что взросла пред ним другая гора почти до облаков. Густой туман покрывал окрестности и учинил предметы неразличными. Он хотел возвратиться на низ, но сзади представились ему таковые утесы и пропасти, что без подвержения себя крайней опасности нельзя было сделать шагу. Звенислав собрал силы и пошел на сию вторую гору. Уже преодолел он и сей путь, но, очутясь на вершине, увидел опять взросшую гору, еще и той круче и возвышеннее.
«Неужели сия дорога на небо? — думал он.— О богиня плодородия! Если любезная моя в твоем священном жилище обитает, позволь смертному во оное достигнуть, смертному, который от тебя предан в добычу жесточайшим горестям».
Сказав сие, карабкался он наверх. Ноги его ослабли, когда думал он делать уже последний шаг к жилищу своей любезной, но гора не преставала опять возрастать. Сие столько его разгорячило, что он не мог удержаться от досады на бездушную свою противницу: он выхватил Самосек и, не размышляя о глупости своего действия, ударил оным в гору. В сие мгновение оная с преужасным треском исчезла, и Звенислав очутился у глубокого и наполненного водою рва, окружающего замок, имеющий превысокие стальные стены. Он пошел вокруг замка, надеясь сыскать мост, по коему бы достигнуть во внутрь оного. Ожидание его не было тщетно: мост представился глазам его, но какой же мост. Состоящий из одних торчащих вверх острием ножей, бритв и копий, по которому нельзя было ступить шага, чтоб не изрезать себя в части. Сто раз покушался Звенислав, водимый надеждою, вступить на оный, уповая наверно увидеть в замке свою возлюбленную, и столько ж раз остановляло его сомнение, чтоб не заплатить на счет жизни своей достижению в место, которое, может быть, не заключает в себе Алзаны. Но надпись, которая была на воротах замка и содержала: «Здесь заключены Алзана и Любана, но Звенислав к ним не достигнет.»^— решила его в мгновение.
— Я не достигну! Ежели 6 небо и ад совокупились мне в том препятствовать!— вскричал Звенислав и бежал по мосту. Острия его не уязвляли, но вода, начав во рве кипеть, полилась на него с обеих сторон и столько его жгла, что он отчаялся почти достигнуть к воротам, однако ж стремился далее и не оставлял намерения своего.
Едва он преступил на другую сторону моста, оный со рвом и кипящей водою исчез. Звенислав радовался успеху своему и готовился сбить кулаком висящий на воротах великий медный замок, но с учиненным во оный ударом выскочил из него стальной исполин с двенадцатью руками, держащий в каждой из оных по мечу. Он напал на богатыря с таковою жестокостию, что только Звениславу возможно было помышлять о обороне. Бой их достоин описания от пера искуснейшего, нежели мое. Самосек зазвенел от подхватываемых исполиновых ударов, кои друг за другом упадали на витязя.
После сражения, целый час продолжавшегося, исполин лишился всех рук, но когда Звенислав готов был срубить ему голову, руки у оного выросли в сугубом числе и возобновили битву, еще и прежней опаснейшую. Два часа прошло, поколь богатырь опять сделал исполина без рук и оружия. Он бесплодно пускал меч свой в шею его: исполин умел толь проворно вертеться и угибаться, что Самосек не улучил учинить его безголовым, а между тем получил он столько рук, что уподоблялся густому дереву.
Целый день прошел почти в сем сражении, руки отлетали прочь десятками и вырастали опять сотнями, удары их становились жесточее.
— Долго ли мне биться с тобою, проклятое чудовище!— вскричал Звенислав, схватя исполина за ноги и ударя его о стену, отчего оный разлетелся вдребезги.
Тогда замок спал с дверей, и сии растворились сами собою. Победитель вошел во внутрь замка, где представился ему толь прекрасный сад, что он не мог не счесть оного насаждением самих богов. Взоры Звениславовы не привлекались прелестьми цветов и устроением рядов плодовитых древес, они искали предмета, единственно их питающего, но, бродя по всем сторонам, не могли удовлетворить себя. Звенислав устал, бегая по дорожкам, лесочкам, цветникам и тенистым закоулкам; Алзаны тут не было.
— О Дидилия,— возопил огорченный богатырь,— сжалишься ли ты когда-нибудь над несчастным, коему ты мстишь за чужую погрешность? Виновен ли я в преступлении моих родителей? Не довольно ли я доказал моим терпением, что я гневу твоему подвергаюсь? Но сие терпение в человеке имеет пределы: я не могу уже сносить более. О богиня! Лиши меня жизни, когда то должно, или не будь несправедлива.
Гром и блистание различных огней пресекли слова его. Запах избраннёйших ароматов разнесся по всему саду, и изумленный богатырь увидел спустившуюся к нему на облаках богиню плодородия.
— Престань роптать на богов!— сказала она ему кротким голосом.— Никогда боги неправедны быть не могут, и смертные заблуждают, если приписывают им жестокости. Уставы провидения их всегда клонятся к добру человека, и только злые люди заключают о них по своим склонностям. Ни ты, ни отец твой не раздражили меня никогда; итак, знай, что приемлемое тобою за мое мщение есть неложный довод благосклонности к тебе небесной. Ты предназначен был к уничтожению многих несчастных происшествий в мире сем, к вспомоществованию притесненных и к низложению несправедливых. Но ты готов был предаться должностям супруга в самом нежном своем возрасте; сие привело бы тебя в слабость, дети твои были бы нездоровы; несчастные, коим предназначено тебе помочь, лишились бы твоей защиты, ибо ты забыл бы о должностях богатыря и, прилепясь к любезной тебе особе, не выехал бы из своего дому. Если б воспитание твое оставлено было родителям, они по нежности к тебе упускали бы твоим врожденным порокам, а суровое и беспристрастное твое воспитание оные истребило; добродетелями своими ты должен оному; добродетели твоих родителей имеют теперь награду вместо неминуемых слез, кои были бы следствием твоих поступков; они возрадуются, увидя сына, себя достойного и приносящего им честь своею славою. Для сего боги привели тебя влюбиться в Алзану, тебя достойную, чтоб после похищения ее искал ты ее по свету и совершил намерения судьбы в тех подвигах, кои учинены тобою в свое время. Теперь ты окончал; тридцатилетний твой возраст дозволяет уже тебе вкусить благополучие, для того что ты во все время жизни своей вел себя благоразумно и добродетельно. Постоянство твое, дружество, великодушие и храбрость испытаны совершенно, а особливо в последнем твоем подвиге с привиденным стальным исполином. Ты за все получишь воздаяние: ты узнаешь своих родителей и присоединишься к ним, чтоб никогда не разлучиться, ты соединишься со всеми. Поди теперь к своей возлюбленной Алзане, ты найдешь ее в сем храме.
Богиня указала ему сторону и стала невидима, а Звенислав усмотрел великолепный храм в том месте, где прежде оного не приметил. Он опомнился не ранее, как уже вступил во храм, но для того, чтоб опять лишиться чувств от радости, нашед в оном дражайшую свою Алзану. Сия сидела вместе с Любаною на богатой софе и, не ожидая сей встречи, так была поражена, что не могла ни говорить, ни встать. Однако они опомнились держащие себя в объятиях. Восторг сей четы еще умножился, когда Звенислав, рассказав свои приключения, дал знать, что, по речам богини Дидилии, все несчастия их кончились и что они не будут более разлучены друг с другом. Что до Любаны, оная довольно имела причин пролить слезы, видя себя без надежды разлученну с возлюбленным Тарбелсом. Звенислав и Алзана старались утешать ее, приводя в доказательство слова богинины, хотя то не имело дальнейшего успеха: царица ятвяжская была в отчаянии, однако согласилась следовать со счастливыми супругами, куда они вознамерятся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Время еще так коротко,— отвечал Звенислав, обнимая Слотана,— что если б ты и мог меня подозревать в измене божественной моей Алзане, но добродетель жены твоей не допустит меня до искушения; я лишь в сию минуту имел счастие освободить Бряцану от злодеев, не столь целомудренно помышлявших... Но, Слотан, не слепым случаем приведен ты сюда неожидаемо: рок хочет примирить тебя с Бряцаною, которая затем повергалась в опасности, чтоб сыскать тебя и просить прощения в оказанной тебе жестокости. Поверь мне, друг мой, что она довольно прелестна, чтоб ты мог отказать ей в примирении.
Бряцана, которая до тех пор, пораженная радостию и робостию, не смела взглянуть на своего супруга, упала к ногам его. Слезы, коими омывала она его колена, не могли не иметь своего действия: Слотан поднял ее и, заключа в свои объятия, просил забыть прошедшее и не поминать кроме о клятвах, кои они друг другу дали. Восхищение Бряцаны было толь велико, что она лишилась чувств, прижав к груди своей Слотана, но нежные старания и поцелуи его вскоре привели ее в себя.
Звенислав, коего доброе сердце в благополучии ближнего принимало истинное участие, проливал от радости
слезы и сказал, вздохнувши, что он желал бы так же обнять свою Алзану. Сие слово пресекло восторг супругов; Слотан уведомил его, что Мирослав управляет ятвягами как верный друг своим государям, что мир и изобилие разлиянны над сим царством и подданные не желают ничего толь ревностно, как возвращения своих царей, о чем возносят беспрестанные к богам молитвы Но что нет никакого слуху про Тарбелса, Алзану и Любану.
— Я замедлился, государь,— продолжал Слотан,— приездом моим в назначенное от тебя место по причине, что я думал о мое государе Тарбелсе лучшее получить известие в тех местах, где оный отлучен от нас. Для чего проехал я в область старославенскую, где счастие дозволило мне поймать одного из наших злодеев, кои нападали на нас в лесу и причинили разлуку с Тарбелсом. Оный говорил мне с клятвою, что государь мой не претерпел от них не токмо никакого зла, но, бывши оставлен связанный в лесу по их оплошности, освободя руки, толь удачно употребил свое оружие, что десятеро из них пали от его ударов и что оставшие, в числе коих и он был, спасая себя бегством, за восставшею грозою не приметили, куда он обратился. Я, дав жизнь за толь приятную весть разбойнику, следовал в сию страну и, нечаянно сбившись ночью с дороги, получил неожидаемое счастие увидеть вас и найти мою жену, которая, признаюсь, что невзирая на жестокий со мною поступок, всегда обитала в моем сердце.
За словом сим следовал толь живой поцелуй от Бряцаны, что Слотан не мог не отплатить оного дюжиною, а Звенислав опять вздохнул и облизнулся. Бряцана, при метя, что восторги ее напоминают Звениславу о том, чего злая судьба его лишила, оставила оные и спешила разогнать скуку его своим повествованием и сообщить ему средство, могущее восстановить покой его.
— Без сомнения, желаешь ты, любезный Слотан,— начала она,— ведать, что со мною случилось с той несчастной минуты, в которую проклятая моя ревность меня с тобою разлучила. Мать моя, волшебница, чтоб лучше научить меня своему искусству, взяла меня в горный свой замок. Там начала она преподавать мне наставления в тайнах своей науки. Признаюсь, что толь возвышенное знание пленило меня сначала, но я очень мало успела, затем что любовь моя к тебе, которая жаром ревности казалась быть пожертою, была лишь только в молчании и начала вопиять толь жестоко моему сердцу что я предалась грусти и не внимала того, что открывала мне моя родительница. Я не больше заняла, как только предузнавать средства, могущие некоторым людям служить в пользу, а чем предохранять себя в противных случаях от несчастия, о том нимало не пеклась. Родительница моя лишила меня навек к тому надежды скоропостижною своею кончиною.
Отдав долг моей природе и оплакав смерть толь милого человека, нашла я себя свободну следовать побуждениям любви моей. Я вознамерилась искать тебя по всему свету и, упав к ногам твоим, окончить у оных дни мои, ежели ты меня не простишь. Но если исступление любви презренной может быть почтено в проступок, я за ревнивость мою довольно претерпела. Пять лет странствуя по всем частям света, не имела я о тебе, любезный Слотан, ни малейшего сведения. Небо видит, сколько сие меня терзало и сколько понесла я гонения за то, что ты милее мне был тех, кои покушались на мое постоянство, однако добродетель моя защитила меня от всего.
Наконец прибыла я в Киев; там не больше получила я отрады, что ты жив и уехал за несколько дней в свое отечество со Звениславом. Тогда гналась я по следам вашим и как не ведала, что ты разлучился от Звенислава, то в сей день прибыла в здешнюю страну. Четверо дворян, которых я нашла попивающих в постоялом доме, предложили проводить меня до ближнего города, но я, приметя, с каким видом рассматривали они лицо мое, отблагодарила их за оказываемую честь и постаралась заблаговременно уехать. Однако они догнали меня на дороге, сволокли в лес, где, конечно б, честь моя погибла от их насилия, когда б великодушный Звенислав не подоспел защитить меня. Двое из злодеев пали от руки его, а прочие спаслись бегством И в сие счастливое мгновение небо сжалилось над моим бедствием, возвратя меня дражайшему супругу.
Теперь, великодушный избавитель мой,— говорила она Звениславу,— я имею, в заплату оказанного мне одолжения, открыть вам средство, которое, без сомнения, послужит к прекращению всего, что вас толико огорчает. Я уверена, что открытие о месте, где прибывают любезные вам особы, есть одно из тех желаний, кое извлекает ваши вздохи.
— Боги!— вскричал Звенислав.— Я отдал бы половину моих дней, чтоб только увидеть мою возлюбленную Алдану
Для чего ж не прибегнете вы к вашему неоцененному коню?— сказала Бряцана.— Разве не известны вам свойства его? Если нет, то я ведаю, что он может привезти вас в кратчайшее время к месту, где она пребывает.
— Ах, сударыня,— вопиял богатырь,— вы возвращаете мне жизнь! Я совсем забыл о толь надежном средстве, которое узнал от самого Тугоркана в видении. Если я мучусь, то от самого себя... или, может быть, богам угодно было в наказание мое загладить сие в моей памяти. Я обязан вам бесконечно и завтрашний день прибегну к моему другу Златокопыту... О, если б был уже теперь день!.. Если б я в сию минуту мог... однако конь мой утомился, и неблагодарность была бы принуждать его более.
Звенислав вздохнул, сто раз вставал идти к Златокопыту, столько ж останавливался и оказал все возможные признаки нетерпеливости, однако принужден был ночевать в шатре. Он провел беспокойные часы, и, может быть, Слотан с Бряцаною имели лучшую участь
Лишь только рассвело. Звенислав будил супругов, которым казалось еще очень рано.
— Простите,—кричал он,—я не могу ждать более Слотан, тебе нельзя следовать за мною, ты можешь с суп ругою своею дожидаться меня в Ятвягии
Последнее слово произнес он уже вдали, и Слотан видел его ставшего на колено пред конем своим
— Божественное порождение! О конь, превосходный пред всеми скотами! — говорил он.— О конь, затмевающий славу Буцефала, Пегаса и всех, сколько ни описано отличнейших в повествованиях! Можешь ли ты быть свидете лем ежедневных моих мучений, кои сношу я в разлуке с моею возлюбленной Алзаною — и не сжалиться над не счастным богатырем? Нет, добродетельный Златокопыт жестокость не есть свойство твоего чувствительного сердца; ты соединишь меня с нею, ты довезешь меня к ней, хотя б была она на краю света... Что? Ожидание мое совершается; из взоров твоих я вижу... о дражайший Златокопыт!
Звенислав вскочил и обнимал коня своего, который, собрав шатер, давал знак богатырю, чтоб он на него сел Звенислав не дождался повторения знаков: он вскочил на седло, как птица, и подобно молнии сокрылся на быст ром коне из глаз Слотана и Бряцаны, которые не медлили возвратиться в Ятвягию, куда перевезя все сокровища из горного волшебницына замка, жили в совершенном покое во ожидании исполнения надежды храброго Звенислава.
Конь примчал оного к морю, и богатырь не ужасался, если Златокопыт намерен чрез оное плыть, но он, встряхнувшись троекратно, распростер крылья, прекраснейшие распеигренных птиц африканских, и поднялся на воздух. Ветры не могли бы спорить в быстроте полета, с каковым принес Златокопыт его на пустой остров, на котором остановился у подошвы превысокой горы. Звенислав хотел объехать сию гору, уповая что-нибудь открыть, но Златокопыт не трогался с места и лег на землю. Богатырь сошел долой и начал уговаривать коня своего, чтоб он довез его до Алзаны, но оный притворился спящим. Звенислав, видя, что конь его не соглашается, заключил, что оный не в силах более ему помогать, и вознамерился употребить на поиск собственные свои ноги. Он простился с дружескими объятиями со Златокопытом и пошел на гору, думая с вершины ее лучше рассмотреть положение острова. Но едва только, по вытерпении крайних беспокойств, достиг на верх горы, в ту минуту увидел, что взросла пред ним другая гора почти до облаков. Густой туман покрывал окрестности и учинил предметы неразличными. Он хотел возвратиться на низ, но сзади представились ему таковые утесы и пропасти, что без подвержения себя крайней опасности нельзя было сделать шагу. Звенислав собрал силы и пошел на сию вторую гору. Уже преодолел он и сей путь, но, очутясь на вершине, увидел опять взросшую гору, еще и той круче и возвышеннее.
«Неужели сия дорога на небо? — думал он.— О богиня плодородия! Если любезная моя в твоем священном жилище обитает, позволь смертному во оное достигнуть, смертному, который от тебя предан в добычу жесточайшим горестям».
Сказав сие, карабкался он наверх. Ноги его ослабли, когда думал он делать уже последний шаг к жилищу своей любезной, но гора не преставала опять возрастать. Сие столько его разгорячило, что он не мог удержаться от досады на бездушную свою противницу: он выхватил Самосек и, не размышляя о глупости своего действия, ударил оным в гору. В сие мгновение оная с преужасным треском исчезла, и Звенислав очутился у глубокого и наполненного водою рва, окружающего замок, имеющий превысокие стальные стены. Он пошел вокруг замка, надеясь сыскать мост, по коему бы достигнуть во внутрь оного. Ожидание его не было тщетно: мост представился глазам его, но какой же мост. Состоящий из одних торчащих вверх острием ножей, бритв и копий, по которому нельзя было ступить шага, чтоб не изрезать себя в части. Сто раз покушался Звенислав, водимый надеждою, вступить на оный, уповая наверно увидеть в замке свою возлюбленную, и столько ж раз остановляло его сомнение, чтоб не заплатить на счет жизни своей достижению в место, которое, может быть, не заключает в себе Алзаны. Но надпись, которая была на воротах замка и содержала: «Здесь заключены Алзана и Любана, но Звенислав к ним не достигнет.»^— решила его в мгновение.
— Я не достигну! Ежели 6 небо и ад совокупились мне в том препятствовать!— вскричал Звенислав и бежал по мосту. Острия его не уязвляли, но вода, начав во рве кипеть, полилась на него с обеих сторон и столько его жгла, что он отчаялся почти достигнуть к воротам, однако ж стремился далее и не оставлял намерения своего.
Едва он преступил на другую сторону моста, оный со рвом и кипящей водою исчез. Звенислав радовался успеху своему и готовился сбить кулаком висящий на воротах великий медный замок, но с учиненным во оный ударом выскочил из него стальной исполин с двенадцатью руками, держащий в каждой из оных по мечу. Он напал на богатыря с таковою жестокостию, что только Звениславу возможно было помышлять о обороне. Бой их достоин описания от пера искуснейшего, нежели мое. Самосек зазвенел от подхватываемых исполиновых ударов, кои друг за другом упадали на витязя.
После сражения, целый час продолжавшегося, исполин лишился всех рук, но когда Звенислав готов был срубить ему голову, руки у оного выросли в сугубом числе и возобновили битву, еще и прежней опаснейшую. Два часа прошло, поколь богатырь опять сделал исполина без рук и оружия. Он бесплодно пускал меч свой в шею его: исполин умел толь проворно вертеться и угибаться, что Самосек не улучил учинить его безголовым, а между тем получил он столько рук, что уподоблялся густому дереву.
Целый день прошел почти в сем сражении, руки отлетали прочь десятками и вырастали опять сотнями, удары их становились жесточее.
— Долго ли мне биться с тобою, проклятое чудовище!— вскричал Звенислав, схватя исполина за ноги и ударя его о стену, отчего оный разлетелся вдребезги.
Тогда замок спал с дверей, и сии растворились сами собою. Победитель вошел во внутрь замка, где представился ему толь прекрасный сад, что он не мог не счесть оного насаждением самих богов. Взоры Звениславовы не привлекались прелестьми цветов и устроением рядов плодовитых древес, они искали предмета, единственно их питающего, но, бродя по всем сторонам, не могли удовлетворить себя. Звенислав устал, бегая по дорожкам, лесочкам, цветникам и тенистым закоулкам; Алзаны тут не было.
— О Дидилия,— возопил огорченный богатырь,— сжалишься ли ты когда-нибудь над несчастным, коему ты мстишь за чужую погрешность? Виновен ли я в преступлении моих родителей? Не довольно ли я доказал моим терпением, что я гневу твоему подвергаюсь? Но сие терпение в человеке имеет пределы: я не могу уже сносить более. О богиня! Лиши меня жизни, когда то должно, или не будь несправедлива.
Гром и блистание различных огней пресекли слова его. Запах избраннёйших ароматов разнесся по всему саду, и изумленный богатырь увидел спустившуюся к нему на облаках богиню плодородия.
— Престань роптать на богов!— сказала она ему кротким голосом.— Никогда боги неправедны быть не могут, и смертные заблуждают, если приписывают им жестокости. Уставы провидения их всегда клонятся к добру человека, и только злые люди заключают о них по своим склонностям. Ни ты, ни отец твой не раздражили меня никогда; итак, знай, что приемлемое тобою за мое мщение есть неложный довод благосклонности к тебе небесной. Ты предназначен был к уничтожению многих несчастных происшествий в мире сем, к вспомоществованию притесненных и к низложению несправедливых. Но ты готов был предаться должностям супруга в самом нежном своем возрасте; сие привело бы тебя в слабость, дети твои были бы нездоровы; несчастные, коим предназначено тебе помочь, лишились бы твоей защиты, ибо ты забыл бы о должностях богатыря и, прилепясь к любезной тебе особе, не выехал бы из своего дому. Если б воспитание твое оставлено было родителям, они по нежности к тебе упускали бы твоим врожденным порокам, а суровое и беспристрастное твое воспитание оные истребило; добродетелями своими ты должен оному; добродетели твоих родителей имеют теперь награду вместо неминуемых слез, кои были бы следствием твоих поступков; они возрадуются, увидя сына, себя достойного и приносящего им честь своею славою. Для сего боги привели тебя влюбиться в Алзану, тебя достойную, чтоб после похищения ее искал ты ее по свету и совершил намерения судьбы в тех подвигах, кои учинены тобою в свое время. Теперь ты окончал; тридцатилетний твой возраст дозволяет уже тебе вкусить благополучие, для того что ты во все время жизни своей вел себя благоразумно и добродетельно. Постоянство твое, дружество, великодушие и храбрость испытаны совершенно, а особливо в последнем твоем подвиге с привиденным стальным исполином. Ты за все получишь воздаяние: ты узнаешь своих родителей и присоединишься к ним, чтоб никогда не разлучиться, ты соединишься со всеми. Поди теперь к своей возлюбленной Алзане, ты найдешь ее в сем храме.
Богиня указала ему сторону и стала невидима, а Звенислав усмотрел великолепный храм в том месте, где прежде оного не приметил. Он опомнился не ранее, как уже вступил во храм, но для того, чтоб опять лишиться чувств от радости, нашед в оном дражайшую свою Алзану. Сия сидела вместе с Любаною на богатой софе и, не ожидая сей встречи, так была поражена, что не могла ни говорить, ни встать. Однако они опомнились держащие себя в объятиях. Восторг сей четы еще умножился, когда Звенислав, рассказав свои приключения, дал знать, что, по речам богини Дидилии, все несчастия их кончились и что они не будут более разлучены друг с другом. Что до Любаны, оная довольно имела причин пролить слезы, видя себя без надежды разлученну с возлюбленным Тарбелсом. Звенислав и Алзана старались утешать ее, приводя в доказательство слова богинины, хотя то не имело дальнейшего успеха: царица ятвяжская была в отчаянии, однако согласилась следовать со счастливыми супругами, куда они вознамерятся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62