Ремингтон засмеялся.
– Пойду-ка проведаю нашего пленника. А потом я не отказался бы от завтрака. Не знаю, как ты, но у меня ужасно разыгрался аппетит.
– Я что-нибудь приготовлю, – пообещала Либби, садясь в кровати.
Уокер пересек комнату, схватил ее за плечи, поднял, посадил к себе на колени и медленно поцеловал, так что у Либби снова оборвалось дыхание и она вспомнила все великолепные мгновения, которые он подарил ей прошлой ночью и потом утром. Когда Ремингтон отпустил Либби, она, разрумянившаяся и ослабевшая, упала на подушки.
– Я не долго, – пообещал Ремингтон, надевая брюки. Он вышел, как и пришел в дом, – босиком и без рубашки.
Глядя в потолок неподвижным взглядом, Либби прошептала:
– Ты была права, тетушка Аманда. Ты во всем была права. – Она улыбнулась и восхищенно вздохнула, мечтая, чтобы Ремингтон снова оказался рядом с ней в постели.
Но он уже ушел, да и ей пора было подниматься. Хотя Ремингтон ничего не сказал, она понимала, что им придется везти Бэвенса в Вейзер, чтобы передать его в руки шерифа и правосудия. Ей придется дать показания о том, что произошло прошлым вечером. День будет не из приятных.
К тому же оставался открытым вопрос с отъездом Ремингтона. «Может, он не уедет сразу, – подумала Либби, вспомнив удовольствие, которое они доставили друг другу. – Может, мне удастся уговорить его отложить поездку, скажем, на одну-две недели, а то и дольше…»
Восхищенно ощущая себя настоящей женщиной, она откинула в сторону помявшуюся простыню и поднялась, горя желанием поскорее проверить на практике свою недавно открывшуюся способность убеждать.
* * *
Нортроп внимательно осматривал местность, с трудом представляя себе, как Оливия может здесь жить. С тех пор, как они на рассвете выехали из Вейзера, ему на глаза не попалось ни одной повозки, ни одного всадника, ни одного фермерского домика! Он не мог вообразить себе, что его дочь живет в такой глуши, где нет простейших вещей, чтобы облегчить и разнообразить существование.
Еще труднее было смириться с тем, что разузнал для него О’Рейли незадолго до приезда Нортропа в Айдахо. По словам детектива, Ремингтон Уокер и Оливия – или, вернее, Либби Блю, как ее тут называют, – помолвлены и собираются пожениться.
Он нахмурился. Уокер не дурак! Не может же он думать, что если женится на дочери Нортропа, то унаследует состояние Вандерхофа!
О’Рейли тоже так не думал.
– Я совершенно уверен, что он женится на ней ради нее самой и только, – сказал ирландец Нортропу вчера вечером. – Мне лично кажется, что он ее любит, сэр.
Любовь? В представлении Нортропа это было неподдающееся вычислению, заоблачное понятие. Он встречал умнейших мужчин, которые из-за любви совершали глупость за глупостью, но сам никогда не оказывался жертвой подобных обстоятельств. И никогда не станет. А вот Ремингтон Уокер, похоже, стал.
И, как и многие до него, он пожалеет об этом!
Губы Нортропа изогнулись в самоуверенной улыбке. Ему не удалось бы сколотить знаменитое состояние Вандерхофа, если бы он не понимал главного в человеческой натуре, не знал, как это использовать себе на благо. Если предчувствия не обманывали его, Оливия еще до захода солнца будет мечтать вернуться вместе с отцом в Нью-Йорк.
Он взглянул на О’Рейли.
– Сколько осталось ехать до ранчо?
– Недолго, сэр. Мы почти приехали.
Либби быстро приготовила завтрак из бисквитов, свиных сосисок в соусе и яичницы. В середине стола стояло ледяное молоко в кувшине, охлажденное в соседнем ручье. Когда все было готово, Либби позвонила в висящий на задней двери колокольчик.
Минуту спустя в кухню вошли Ремингтон и Фред. Работник стал извиняться за то, что Бэвенс сумел застать его врасплох, но девушку обеспокоили только раны Фреда. Когда мужчины сели за стол, Либби положила еду в третью тарелку и понесла ее Джимми, который охранял пленника.
– А как насчет него? – спросил Джимми, кивнув головой на запертую дверь временной тюрьмы Бэвенса.
Либби живо вспомнила отвратительные сцены прошлого вечера, и ее охватила холодная ярость.
– Ремингтон отнесет ему еду, когда закончит завтракать, – поспешно ответила она и вышла из сарая на залитый теплым солнечным светом двор.
Она уже подошла к кухонной двери, когда заметила, что к дому приближается экипаж, – теперь, когда вырубили часть деревьев, дорога стала хорошо видна, Либби поднесла ладонь ко лбу, чтобы защитить глаза от яркого солнца, и попыталась разглядеть, что за посетители к ним направляются. Но поля высоких черных шляп отбрасывали густые тени на лица визитеров – двух мужчин, сидящих рядом друг с другом на диванчике экипажа.
К самой изгороди с громким лаем выбежала Мисти. Ринджер, подражая матери, вторил ей высоким писклявым потявкиванием. Остальные щенки присоединились к общему хору. Мисти оглянулась на хозяйку, ожидая команды.
Лошадь проворной рысью приблизилась к дому, везя легкую повозку, и Либби вышла навстречу.
Возница не натягивал вожжи до тех пор, пока не проехал рощицу.
Странное беспокойство мучило Либби, пока она поджидала гостей. Девушка понимала, что должна приказать Мисти замолчать, но не могла заставить себя сделать это, так же как не могла отвести взгляд от пассажира в зеленоватом костюме, сидящего в изящной черной повозке с красной полосой. Солнечный свет поднимался с его груди на шею… на его лицо.
Сердце Либби оборвалось, в горле пересохло. Она словно окаменела, тело отказывалось повиноваться.
«Только не сейчас. О Боже! Только не сейчас!»
Коляска остановилась перед девушкой, и оттуда вышел Нортроп. Либби показалось, что он сверлит ее стальным взглядом целую вечность.
«Не сейчас… не сейчас… не сейчас…»
– Итак, Оливия, наконец-то я здесь. – Нортроп удивленно вскинул черные брови. – Вы разве не поприветствуете вашего отца после стольких лет?
«Не сейчас!»
Она открыла было рот, но не смогла вымолвить ни слова. Либби вспомнила сон, увиденный ею всего две ночи назад, когда она словно услышала слова отца: «Ты не можешь от меня сбежать», – и ощутила полную беспомощность.
В этот момент раздался стук открываемой двери. Все сразу встало на свои места, потому что рядом с ней оказался Ремингтон! Она смело может встречаться лицом к лицу с отцом, ведь с ней Ремингтон! Она может вынести что угодно, Пока он поддерживает ее. Отец больше не имеет над ней власти. Не имеет сейчас и не будет иметь никогда впредь.
Повернувшись, Либби смотрела на приближающегося Ремингтона. Выражение его глаз было суровым, губы сомкнуты в жесткую линию.
– Как приятно снова увидеть вас, мистер Уокер, – сказал ее отец.
Либби едва не задохнулась от удивления.
Ремингтон посмотрел на нее, стараясь перехватить взгляд, но следующие слова Нортропа заставили Либби снова повернуться к отцу.
– Рад, что ваши поиски закончились успехом, – продолжал Вандерхоф, обращаясь к Ремингтону. – Уверен, что вы тоже довольны, учитывая, какую значительную сумму получите за работу, которой занимались меньше года.
Стон вырвался из ее груди. «Нет! Это неправда! – сказала она себе. – Отец не может быть с ним знаком. Это неправда!»
– Либби, – тихо позвал Ремингтон.
– Я и подозревать не мог, что вы отыщете Оливию в Айдахо, и, судя по телеграмме, которую вы прислали мне несколько недель назад, вы тоже. Сожалею, что не смог сообщить вам дату моего приезда, но я считал, что будет полезнее преподнести Оливии сюрприз. – Он вытащил чек из нагрудного кармана. – Здесь только премия, о которой мы договорились. Как видите, я человек слова. Вы нашли Оливию меньше чем за год. – Он держал чек в вытянутой руке. – Когда вернетесь в Манхэттен, пришлите счет на ваши расходы и оставшуюся часть вознаграждения. Я распоряжусь, чтобы банк сразу же выплатил вам всю сумму.
Не успел Ремингтон пошевелиться, как Либби выхватила чек из рук отца. Она попыталась понять, что там написано, но цифры сливались у нее перед глазами. Девушке пришлось поморгать, чтобы суметь хоть что-нибудь увидеть.
Чек оказался выписан на имя Ремингтона Уокера. Она снова и снова перечитывала это имя, словно пытаясь увидеть на его месте что-то другое, но ничего не менялось.
Итак, отец знал, что Ремингтон здесь. Он привез чек, выписанный на его имя. Он был знаком с Ремингтоном. Он его знал. Он…
Рука Ремингтона легла на плечо девушки.
– Либби, выслушай меня.
Она наконец сумела разглядеть сумму, указанную на чеке, и громко прочитала:
– Двести пятьдесят тысяч долларов. – Она недоверчиво покачала головой. – Четверть миллиона долларов.
Либби подняла глаза и встретилась с немигающим взглядом Нортропа Вандерхофа.
– Это и есть моя цена, отец? Так много? Я не знала. Никогда не представляла, что вы так меня цените.
– Либби, – снова попытался заговорить Ремингтон.
Она повернулась и внимательно на него посмотрела, словно пыталась найти в его взгляде то, чего там не было: «Скажи, что это неправда, Ремингтон. Скажи, что отец не нанимал тебя, чтобы отыскать меня. Скажи!»
Но он не стал ничего отрицать. Она прочла правду в его глазах, которые так долго оставались для нее загадкой. А может быть, следовало скрыть правду именно сейчас?!
– Я все могу объяснить, – только и сказал он.
– Что объяснить, молодой человек? – прервал его Нортроп громким, жизнерадостным тоном. Он сделал шаг вперед, чтобы взять Либби за руку и оторвать от Ремингтона. – Вы подтвердили свою репутацию лучшего детектива Манхэттена. Нет, черт побери, лучшего на всем Восточном побережье! Вы сделали то, чего не удалось добиться никому другому, а пытались очень многие, поверьте мне.
Нортроп развернул Либби к себе лицом, забрал из ее пальцев чек и снова заговорил:
– Не думаю, что вы захотите забрать с собой хоть что-то из этой дыры, Оливия. Но, если желаете, сделайте это прямо сейчас. Мы должны поторопиться на поезд.
Она ждала, что Ремингтон возразит, скажет, что это всего-навсего страшный сон, но он молчал. Он не мог ничего сказать, поняла Либби, потому что все, что говорил отец, – правда. Ремингтона наняли разыскать ее. Он появился в «Блю Спрингс», потому что выполнял то, за что ему платили. Ремингтон знал, как ее зовут, знал все ее тайны. Ремингтон отправил ее отцу телеграмму, а сейчас получил плату за предательство.
«Ты слишком много для меня значишь, чтобы позволить кому-то причинить тебе зло».
Еще вчера ночью ей казалось, что эти слова говорят о его любви, сейчас все выглядело совершенно иначе.
Слишком много, чтобы позволить кому-то причинить ей зло?
Она рассмеялась бы, если бы не боль в груди. Любой перевернул бы небо и землю вверх дном, чтобы уберечь ее ради награды, которую отец назначил за ее возвращение. Да, она многое значила для Ремингтона. Значила целое состояние! Он даже предложил ей стать его женой, лишь бы охранять понадежнее!
Он лгал ей. Все оказалось ложью! Даже прошлая ночь!
– Здесь нет ничего, что я хотела бы взять, – сказала Либби совершенно чужим голосом.
– Хорошо. Тогда нам пора отправляться. – Крепко сжимая локоть дочери, Нортроп повел ее к повозке.
Ремингтон быстро шагнул вперед.
– Тебе не нужно с ним ехать, Либби. Если ты только позволишь мне все объяснить…
Оливия окаменела, вся ушла в себя, словно укрылась в уединенном местечке, где никто не мог ее тронуть, никто не мог сделать ей больно.
– Объяснить что? – сказала она, эхом повторяя слова отца. – Ведь все это правда, не так ли?
– Да, но…
– Вы прекрасно выполнили свою работу, молодой человек, – прервал его Нортроп, вручая Ремингтону чек и забираясь в коляску рядом с Либби.
– А как же Сойер?
Слова Ремингтона лишь слегка задели ее, но не прорвались сквозь стену, которой она ото всех отгородилась.
– Мак-Грегор позаботится о Сойере. Скажи, я пришлю ему документы на ранчо. Скажи ему… – Она покачала головой и опустила глаза. – Попрощайся с ними обоими…
– Поехали, О’Рейли, – приказал Нортроп.
Коляска покатилась прочь от «Блю Спрингс», но Либби ни разу не оглянулась.
26
Сентябрь, 1890. Нью-Йорк
В гостиной дома Александра Харрисона на Пятой авеню было многолюдно и душно. В просторном зале собрался весь цвет нью-йоркского общества. Присутствующие что-то рассказывали друг другу, делились впечатлениями, их голоса сливались в единый несмолкающий гул. В соседнем с гостиной музыкальном салоне небольшой оркестр играл вальс «Голубой Дунай», нежные звуки скрипок с трудом перекрывали общий гул голосов.
Ремингтон стоял возле камина в компании трех молодых людей – приятелей по частному клубу. Как и все остальные мужчины, он был одет в вечерний костюм: белую рубашку с высоким, жестким воротником и широкими манжетами украшал черный бант-галстук, а белый жилет – ворот-шалька и два кармана. Иссиня-черный жакет и брюки контрастировали с белейшими перчатками. Так же, как и всех остальных, его любезно принимали в этот вечер в доме Харрисонов, потому что у него были соответствующие денежные средства, происхождение и связи. Самоубийство отца немного подпортило репутацию молодого Уокера, но все же Ремингтон считался весьма подходящей компанией для молодых незамужних девиц, присутствующих в зале.
Однако он пришел с целью увидеть только одну девушку. Он ждал Либби Блю.
Историю исчезновения дочери Нортропа в течение нескольких лет обсуждали во всех гостиных города. Невозможно было скрыть, что пароходный магнат нанимал детектива за детективом, чтобы отыскать свою дочь. Хотя все разговоры смолкали, как только появлялся сам Вандерхоф. И все-таки теперь все, казалось, совершенно спокойно поверили в историю о том, что Оливия Вандерхоф все эти годы самоотверженно ухаживала за больной подругой.
Слушая монотонную речь Чарльтона Бернарда, Ремингтон раздумывал над тем, до какой же степени власть и богатство способны извратить правду, как в мгновение ока или по воле такого человека, как Вандерхоф, могли измениться факты, память о прошлом да и сама история.
Чарльтон наконец завершил свою версию рассказа об Оливии Вандерхоф словами:
– Я слышал, она совершенно потрясена смертью подруги и не покидала «Роузгейт» с тех пор, как вернулась в Нью-Йорк.
Джордж Вебстер взглянул на хозяев дома, стоящих в противоположном углу комнаты.
– Пенелопа должна быть на седьмом небе от счастья, ведь мисс Вандерхоф выбрала именно ее вечер, чтобы впервые после возвращения появиться в обществе. Моя матушка точно позеленела от зависти. Она теперь три дня будет лежать в постели с мигренью, уж я-то ее знаю.
Присутствующие рассмеялись. Все, кроме Ремингтона.
– Говорят, мисс Вандерхоф – настоящая красавица, – заметил Майкл Ворсингтон.
Чарльтон и Джордж дружно закивали в знак согласия, а Ремингтон вспомнил, как Либби выглядела в то утро, когда он видел ее в последний раз около двух месяцев назад. Вспомнил ее искрящиеся ярко-зеленые глаза, манящую линию пухлых губ, блеск розовато-золотистых волос, разметавшихся по простыне, нежность матово-белой кожи. Ему казалось, что он снова слышит ее смех, одновременно невинный и соблазнительный. Чарльтон усмехнулся.
– Можете быть уверены, в «Роузгейт» после сегодняшнего вечера покоя знать не будут от посетителей, желающих оставить свои визитные карточки. Теперь, после возвращения в общество, у мисс Вандерхоф отбоя не будет от молодых людей, предлагающих руку и сердце.
Пальцы Ремингтона с силой сжали бокал.
– А ты подумываешь быть в их рядах? – Джордж подтолкнул приятеля локтем в бок.
– Если я захочу осчастливить родителей, то да, – ответил Чарльтон. – Ты хотя бы представляешь себе, насколько богат Вандерхоф? И его дочь – единственная законная наследница.
Ремингтон извинился, не в состоянии больше выслушивать эти шутки. Что бы они сказали, расскажи он сейчас, что именно он был детективом, разыскавшим. Либби. Что бы они подумали, если бы узнали, что Ремингтон видел куда больше женских прелестей красавицы, которую они сейчас весело обсуждали, чем их матушки посчитали бы допустимым?!
Уокер пробрался сквозь толпу, перебрасываясь несколькими словами с попадающимися навстречу знакомыми, но не давая втянуть себя в долгие разговоры. Наконец он отыскал тихий уголок позади огромной фарфоровой вазы, полной великолепных роз «Американская красавица». Устремив взгляд на входные двери, Ремингтон ждал, когда появится Либби, так же, как столько раз терпеливо поджидал у стен «Роузгейт» в надежде, что где-то промелькнет ее силуэт. Почти месяц он совершенно безрезультатно проводил у ее дома день за днем. Сегодня все будет иначе!
Полчаса спустя его ожидание было вознаграждено, но не Либби Блю.
В дверях гостиной собственной персоной появилась Оливия Вандерхоф. Ее волосы были уложены в высокую прическу, оставляя открытой длинную нежную шею, на которой, как и в ушах, сверкали великолепные бриллианты. На губах играл лишь намек на улыбку, а глаза смотрели вперед с холодным равнодушием, словно она вообще не замечала окружающих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30