Так и не иначе! Пару-тройку лет назад он подарил мне свою красавицу. И ей почти удалось несколько раз доказать, что он прав.
Продолжая улыбаться и не сводя глаз с копошащихся вокруг Либби визжащих и скулящих щенков, требующих уделить им внимание, Ремингтон облокотился на ограду. Под его взглядом внутри у Либби все потеплело и смягчилось. Никогда в жизни она не видела ничего прекраснее, чем эти темно-синие глаза, четко очерченный подбородок, изогнутые дугой брови или…
Сердце девушки забилось быстрее, а дыхание замедлилось. Она поняла, что пристально смотрит на его губы, думая, как приятно, наверное, ощущать его поцелуй. Либби никогда прежде не целовали. По крайней мере в губы. Когда-то один-два юных джентльмена целовали ее в щечку, но на большее времени никогда не было. Отец следил за ее участием в светских мероприятиях так же тщательно, как и за всем остальным в ее жизни.
Ласково оттолкнув в сторону пушистых щенков, Либби поднялась. Какая-то непреодолимая сила толкала ее к Ремингтону, словно вокруг ее талии обвязали невидимую веревку и не имеющую сил сопротивляться тянули прямо в мрачные, опасные воды.
«Что же я делаю? – сказала себе Либби. – Надо остановиться». Но остановиться она уже не могла. Либби продолжала подходить к нему все ближе и ближе. Медленно. Слишком медленно.
Его глаза потемнели, улыбка исчезла с лица. Она скорее почувствовала, чем увидела, как он отделяется от ограды и устремляется к ней.
«Как больно будет, когда ты уедешь», – она, конечно, не могла произнести это вслух, а только стояла перед ним, и их тела разделяли всего несколько сантиметров. Она подняла глаза и встретилась с его мрачным взором.
Либби услышала, как костыль падает на землю, почувствовала, как вокруг ног опять подняли возню щенки, пытающиеся отыскать в траве незнакомый предмет, но все померкло вокруг, когда Ремингтон обнял, ее.
Он наклонился к ней, а она запрокинула голову назад и чуть-чуть в сторону и закрыла глаза. И Ремингтон поцеловал ее. Казалось бы, поцелуй – одна из самых естественных вещей на свете. Но Либби почувствовала, как ее бросило в жар, а потом в холод. В ушах стучало от пульсирующей крови, и в то же время девушке казалось, что сердце ее остановилось. По коже побежали мелкие мурашки, колени подогнулись.
«Он мог бы остаться… Он мог бы остаться… Он мог бы остаться…»
Он провел по ее щеке большим пальцем.
– Либби…
Внутри у нее все замерло. «Он мог бы остаться…»
– Я…
Она покачала головой.
– Не говори этого, – прошептала она. – Пожалуйста, не говори.
Она обхватила руками его шею и прижалась щекой к широкой груди.
– Ничего не объясняй, ни за что не извиняйся. Пусть сейчас все будет как есть.
– О Либби, – он прижался щекой к ее макушке, – ты не понимаешь…
– Ты ошибаешься, Ремингтон. Я понимаю.
Он крепче сжал ее в объятиях.
– Нет, Либби, не понимаешь. А я – да.
Потом он кончиками пальцев приподнял лицо девушки за подбородок и снова ее поцеловал.
11
Приближался вечер, сильные порывы ветра несли черные облака по небу, заставляли высокие сосны дугами сгибаться до земли и теребили листву дрожащих осин и тополей.
Тени раскинули свое покрывало по траве, раздавалось зловещее посвистывание ветра. Прошло еще несколько минут, и разразилась гроза: небо вспыхнуло над головой, взрезанное вспышками молний, земля под ногами задрожала от грома.
Либби и Сойер со всех ног бросились к выпасу и с помощью Мисти принялись загонять овец под навес около сарая. Потом они завели в конюшню и заперли лошадей, с громким ржанием встающих на дыбы от страха. Только Мелли, казалось, совершенно равнодушно относилась к разбушевавшейся природе. Корова спокойно стояла в стойле, пережевывая жвачку и помахивая хвостом, ее темно-карие глаза печально наблюдали за царящей вокруг суматохой.
Либби невольно почувствовала зависть к спокойствию, которое сохраняла Мелли. Хотелось бы ей ощущать то же самое! Но, правду сказать, девушка была испугана не меньше, чем ее лошадки, на душе у нее, как и над головой, собрались черные тревожные тучи. Это чувство не отпускало ее с той минуты, когда Ремингтон поцеловал ее.
– Нам лучше поспешить, Либби, – крикнул Сойер от дверей сарая. – Сейчас будет ливень.
Либби торопливо последовала за мальчиком, словно они оба бежали наперегонки с готовыми пролиться с небес потоками воды. И все-таки им не удалось вовремя укрыться в доме. За считанные секунды Либби промокла до нитки.
– Ого! Это что-то! – со смехом сказал Сойер, когда они наконец ворвались в задние двери дома.
Она отряхнула руки и стерла с лица капли воды.
– Да уж, это действительно что-то! – Конечно же, ей следовало исправить такое высказывание мальчика, но в этот момент она увидела, что Ремингтон наблюдает за ней от дверей, и все правильные слова вылетели у нее из головы.
– Сойер прав. Гроза так гроза! – Он, прихрамывая, подошел к окну и выглянул наружу.
С того самого момента, когда Ремингтон поцеловал ее, их отношения изменились, и в то же время внешне все осталось по-прежнему, жизнь на ранчо шла своим чередом. Она уже любила его, но он все еще оставался для нее чужаком. Они не обменялись ни словом после поцелуев и жарких объятий. Каждый продолжал заниматься своим обычным делом, поэтому Либби не могла понять, как же все-таки относится к ней Уокер.
– Да, – ответила она наконец. – Гроза так гроза!
Он повернулся, и их взгляды встретились.
– Ты промокла. – Легкая улыбка заиграла на его губах.
– Я знаю. – Либби почувствовала, как учащенно застучало в висках.
– Тебе лучше пойти и высушить одежду.
– Да, – прошептала она. Ремингтон перевел взгляд на Сойера.
– Тебе тоже.
Мальчик кивнул и выбежал из комнаты.
– Я развел огонь в камине. – Молодой человек опять повернулся к Либби. – Думаю, ночь будет довольно холодной.
От волнения Либби не смогли ничего ответить, а только кивнула и вышла из кухни, торопливо прошла к себе в комнату и захлопнула за собой дверь, прижавшись к ней спиной.
Сердце девушки готово было вырваться из груди, она почувствовала, как к горлу подкатил комок и глаза наполнились слезами. Она так хотела, чтобы он полюбил ее! Она так хотела, чтобы он остался!
Только Либби не знала, как заставить его захотеть остаться, как заставить полюбить ее.
Когда-то, в совершенно иной жизни, ее обучили хитрым правилам изящного кокетства и жеманства. Она знала, какие слова следует произносить и как следует себя вести хорошо воспитанной молодой особе в мужском обществе. Это были до малейших деталей продуманные уроки, на которых Оливии объяснили, как нужно правильно держать веер и обмахиваться им, как позволить джентльмену закурить, как кружиться в вальсе, как ходить и как сидеть. Она научилась кокетничать, петь и играть на пианино.
Но она совершенно забыла все эти уроки. Она оставила этот мир, наивную девушку, какой когда-то была, в далеком прошлом. Надев фланелевую рубашку и хлопчатобумажные брюки, став хозяйкой овечьего ранчо, она забыла, как быть женщиной. Она была совершенно уверена, что это никогда больше ей не понадобится.
Либби невольно нашла глазами комод в углу комнаты.
Может быть, ей удастся удержать Ремингтона?
Уокер вернулся в гостиную и подбросил еще одно полено в пылающий камин. Комната наполнилась благодатным теплом. Теперь, когда прошла гроза, дождь стучал по крыше мирно и уютно.
Только на душе у Ремингтона от этого звука не становилось спокойнее. Он продолжал упрекать себя за то, что поцеловал Либби и этим осложнил и без того непростую ситуацию.
Он не отрицал, Либби оказалась очень привлекательной женщиной, но Уокер никогда не относился к категории мужчин, которые запросто теряют голову из-за женских прелестей. Давным-давно он научился держать в узде свои желания. Сейчас ему следовало вспомнить об этом.
Он устало опустился на диван, не отводя взгляд от оранжево-желтых языков пламени в камине. Мысли его постепенно уносились в то далекое прошлое, когда он наслаждался безрассудствами легкомысленной юности, не имея представления о все увеличивающихся долгах отца. Когда Ремингтону исполнилось семнадцать лет, он уехал из дома и поступил в колледж, думая при этом больше о развлечениях, чем о получении знаний. Юноша, конечно, знал, что жизнь в первое послевоенное десятилетие стала сложнее, многие семьи разорились, но у него всегда хватало денег, чтобы жить в свое удовольствие. Из того, что ему рассказывали, он сделал вывод: «Железная дорога Джефферсона Уокера» вновь набирает силу, плантации «Солнечной долины», хотя и тяжело пострадавшие от войны и нуждающиеся в рабочих руках, оставались собственностью семьи Уокеров, как и при предыдущих шести поколениях. Что же могло омрачить беззаботное существование молодого человека?
Как же он был слеп! Как эгоистичен и беспечен! Обрати он чуть больше внимания на заботы отца, может быть…
Ремингтон закрыл глаза и откинул голову на спинку дивана.
Он вспомнил, как его шокировало известие о самоубийстве отца, о потере «Солнечной долины», железной дороги и всего, к чему он так привык. Он вспомнил ярость, которая его охватила, когда он узнал, какую роль в уничтожении Джефферсона сыграл Нортроп. Именно тогда Ремингтон поклялся памятью отца, что не обретет покоя до тех пор, пока не отомстит.
Около четырнадцати лет ушло у молодого Уокера на то, чтобы нащупать путь к возмездию. Правда, в последние годы он почти уже сдался, начал подумывать, что этому никогда не суждено сбыться, что ему придется отказаться от обещания, данного у могилы отца.
Однако прошлым летом возможность отомстить появилась, и именно поэтому он находился сегодня вечером здесь, в этой гостиной. Ему не следует забывать о причине своего появления на ранчо. Ремингтон не мог позволить сердцу смягчиться.
– Ремингтон?
Он открыл глаза, обернулся на звук голоса Либби и увидел, что она стоит посреди комнаты, одетая в зеленое платье, которое он недавно обнаружил в нижнем ящике ее комода. Все еще влажные волосы девушки были собраны в низкий пучок на затылке сеткой из атласных лент изумрудного цвета.
Она обхватила себя руками за талию и неуверенно смотрела на Уокера.
Он поднялся с дивана и взял костыль под мышку.
Либби оглядела свое платье, стараясь ладонями расправить смявшуюся ткань.
– Я больше не ношу этого, но подумала… – Девушка не договорила и беспомощно пожала плечами.
– Ты прелестно выглядишь.
«Будь все проклято! Ну почему именно она должна была оказаться дочерью Вандерхофа?» Она неуверенно шагнула ему навстречу.
– У меня было не слишком много случаев, чтобы надевать платья после того, как я приехала в «Блю Спрингс»…
– Чтобы поселиться вместе с тетушкой, – добавил он.
– Чтобы поселиться вместе с тетушкой, – эхом повторила она.
Сколько еще лживых фраз ляжет в стену, которая их разделяет, размышлял Ремингтон. Сколько лживых фраз, прежде чем все будет кончено и она станет презирать его?
Он улыбнулся, стараясь скрыть грусть, возникающую при мысли о том, что он должен будет совершить предательство.
– Очень жаль. Тебе следует почаще появляться в таком виде.
Не ее вина, что она носит фамилию Вандерхоф, но именно к этой семье она принадлежит. Из-за этого он сделает ей очень больно, и она возненавидит его, когда это произойдет. Он никак не мог отделаться от желания как-нибудь смягчить и этот удар, и ту ненависть, которую она к нему почувствует.
Она ответила улыбкой на улыбку.
– Тетушка Аманда рассказывала, что раньше они иногда устраивали в Пайн Стейшн танцы, но, поскольку маршруты дилижансов изменились и железная дорога обошла поселок стороной, люди постепенно разъехались и… – Она снова не закончила фразу, легко пожав плечами.
– Ты скучаешь по танцам, Либби?
Она сначала покачала головой, но потом вдруг неуверенно кивнула.
– Хочешь потанцевать?
Ее глаза расширились.
Ремингтон посмотрел на свои ноги и отставил костыль в сторону.
– Тебе придется подойти ко мне.
Ее глаза округлились еще больше.
– Тебе не следует, Ремингтон, ты…
– Подойди.
Подчиняясь, она все-таки сказала:
– Но ведь нет музыки.
– Нет, есть.
Она подошла совсем близко. Он уже мог уловить чистый аромат ее влажных от дождя волос, видел свежий румянец на ее щеках.
Ремингтон взял левой рукой ее правую руку, а другую положил ей на спину, слегка притянул ее к себе и прошептал:
– Закрой глаза, Либби.
Она так и сделала, и ее длинные ресницы опустились вниз. Губки Либби слегка приоткрылись, и Ремингтон услышал, что она тяжело дышит.
– Прислушайся… Слышишь, как дождь стучит по крыше?
Она кивнула.
– Слышишь, как потрескивают горящие поленья?
Она снова кивнула.
– Это играет музыка, Либби.
Он прижал ее еще ближе к себе и начал медленно покачиваться из стороны в сторону, не обращая внимания на боль в ноге. Стоило потерпеть даже просто ради того, чтобы вот так держать ее в своих руках. Он надеялся, что, ^когда все закончится и она снова вернется в Нью-Йорк, этот танец хотя бы немного загладит его вину за обман. Он надеялся, что, когда ему удастся наконец осуществить свои планы и разорить Вандерхофа, она будет вспоминать сегодняшний вечер и не станет слишком уж строго осуждать Ремингтона.
Он опустил щеку на ее макушку и вдохнул аромат, который принадлежал только ей, только Либби Блю.
«Извини. Извини, что вынужден использовать тебя таким вот образом. Если бы не твой отец…»
Словно прочитав его мысли, она подняла голову, открыла глаза и посмотрела прямо на него, и его сердце снова пронзило острое чувство вины.
Заглянув в ее полные любви глаза, Ремингтон вдруг осознал, что превращается в подлеца, до которого далеко даже Нортропу Вандерхофу.
Либби почти не могла дышать, наблюдая, как темнеют и мрачнеют синие глаза Ремингтона. Она совершенно явственно, словно тепло от очага, ощущала, какую ярость он почему-то излучает. И все-таки Либби не чувствовала страха. В душе, хотя и без особых к тому причин, она верила, что он не причинит ей зла.
Он опустил правую руку, которой придерживал ее спину, одновременно освобождая и левую руку от ее ладошки. Потом взял ее за плечи и нежно отодвинул на шаг от себя.
– Думаю, ты была права. Я еще не гожусь для танцев.
Он повернулся, взялся за костыль и, слегка постукивая по деревянному полу, захромал в сторону своей спальни. У дверей гостиной он остановился и обернулся.
– Ты действительно очень красива в этом платье, Либби. Тебе следует надевать его почаще. Тогда все здешние мужчины будут виться вокруг тебя, словно мухи.
Нечто похожее на испуг заставило сжаться ее сердце, но она постаралась не обратить на это внимания и улыбнулась.
– Платье только мешает, когда я работаю.
– Да, это понятно. – Он вышел в холл. – Спокойной ночи, Либби.
Когда он ушел, девушка упала на диван и уставилась на пляшущие языки огня в камине. Она прислушалась к потрескиванию поленьев и стуку дождя по крыше, зная, что никогда больше не сможет слушать эти звуки и не вспоминать о моменте, когда он сжимал ее в своих объятиях, покачиваясь в такт воображаемой музыке.
Либби размышляла над тем, что труднее будет вынести: ожидание его отъезда или сам момент, когда надо будет расстаться.
Она предчувствовала одинокое будущее, а на улице по-прежнему шел дождь, словно природа понимала, как больно щемит у Либби сердце, и плакала от жалости и сострадания.
Она знала, что никогда больше не захочет надеть это платье.
12
Всю следующую неделю, пока заживали раны Ремингтона, а сам он набирался сил, Либби изо всех сил старалась скрывать свои чувства. Она старалась подготовиться к моменту его отъезда и предпочитала не оставаться с ним наедине, что было не так уж и трудно, поскольку Уокер тоже, казалось, избегал ее.
Может быть, именно поэтому она так удивилась, когда однажды рано утром он вошел в сарай, где она доила Мелли. Руки ее замерли под выменем коровы, пока она наблюдала, как он медленно приближается к ней. Либби заметила, что он уже не так сильно хромает и почти не опирается на костыль. В его движениях уже не чувствовалось скованности или боли, как всего несколько дней назад.
Сколько же осталось до того момента, когда он сможет ездить верхом, подумала она, чувствуя ставшую уже знакомой грусть, которую испытывала всякий раз, когда думала о том, что Ремингтон покинет «Блю Спрингс».
Ремингтон тоже никак не мог объяснить себе, что он делает в сарае. Он заметил, как Либби направилась сюда, держа в руке ведро для молока. Целую неделю он умышленно держался от нее на некотором расстоянии. Ради ее же блага. Он не хотел, чтобы она принимала его не за того, кем он был на самом деле. Он должен защитить ее от ее же собственной наивности, от доверия, которое она к нему испытывает.
У него не было ни одной веской причины, чтобы последовать за Либби в сарай, только желание находиться рядом с ней.
– Ты рано встала, – сказал он, входя в узкую дверь постройки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Продолжая улыбаться и не сводя глаз с копошащихся вокруг Либби визжащих и скулящих щенков, требующих уделить им внимание, Ремингтон облокотился на ограду. Под его взглядом внутри у Либби все потеплело и смягчилось. Никогда в жизни она не видела ничего прекраснее, чем эти темно-синие глаза, четко очерченный подбородок, изогнутые дугой брови или…
Сердце девушки забилось быстрее, а дыхание замедлилось. Она поняла, что пристально смотрит на его губы, думая, как приятно, наверное, ощущать его поцелуй. Либби никогда прежде не целовали. По крайней мере в губы. Когда-то один-два юных джентльмена целовали ее в щечку, но на большее времени никогда не было. Отец следил за ее участием в светских мероприятиях так же тщательно, как и за всем остальным в ее жизни.
Ласково оттолкнув в сторону пушистых щенков, Либби поднялась. Какая-то непреодолимая сила толкала ее к Ремингтону, словно вокруг ее талии обвязали невидимую веревку и не имеющую сил сопротивляться тянули прямо в мрачные, опасные воды.
«Что же я делаю? – сказала себе Либби. – Надо остановиться». Но остановиться она уже не могла. Либби продолжала подходить к нему все ближе и ближе. Медленно. Слишком медленно.
Его глаза потемнели, улыбка исчезла с лица. Она скорее почувствовала, чем увидела, как он отделяется от ограды и устремляется к ней.
«Как больно будет, когда ты уедешь», – она, конечно, не могла произнести это вслух, а только стояла перед ним, и их тела разделяли всего несколько сантиметров. Она подняла глаза и встретилась с его мрачным взором.
Либби услышала, как костыль падает на землю, почувствовала, как вокруг ног опять подняли возню щенки, пытающиеся отыскать в траве незнакомый предмет, но все померкло вокруг, когда Ремингтон обнял, ее.
Он наклонился к ней, а она запрокинула голову назад и чуть-чуть в сторону и закрыла глаза. И Ремингтон поцеловал ее. Казалось бы, поцелуй – одна из самых естественных вещей на свете. Но Либби почувствовала, как ее бросило в жар, а потом в холод. В ушах стучало от пульсирующей крови, и в то же время девушке казалось, что сердце ее остановилось. По коже побежали мелкие мурашки, колени подогнулись.
«Он мог бы остаться… Он мог бы остаться… Он мог бы остаться…»
Он провел по ее щеке большим пальцем.
– Либби…
Внутри у нее все замерло. «Он мог бы остаться…»
– Я…
Она покачала головой.
– Не говори этого, – прошептала она. – Пожалуйста, не говори.
Она обхватила руками его шею и прижалась щекой к широкой груди.
– Ничего не объясняй, ни за что не извиняйся. Пусть сейчас все будет как есть.
– О Либби, – он прижался щекой к ее макушке, – ты не понимаешь…
– Ты ошибаешься, Ремингтон. Я понимаю.
Он крепче сжал ее в объятиях.
– Нет, Либби, не понимаешь. А я – да.
Потом он кончиками пальцев приподнял лицо девушки за подбородок и снова ее поцеловал.
11
Приближался вечер, сильные порывы ветра несли черные облака по небу, заставляли высокие сосны дугами сгибаться до земли и теребили листву дрожащих осин и тополей.
Тени раскинули свое покрывало по траве, раздавалось зловещее посвистывание ветра. Прошло еще несколько минут, и разразилась гроза: небо вспыхнуло над головой, взрезанное вспышками молний, земля под ногами задрожала от грома.
Либби и Сойер со всех ног бросились к выпасу и с помощью Мисти принялись загонять овец под навес около сарая. Потом они завели в конюшню и заперли лошадей, с громким ржанием встающих на дыбы от страха. Только Мелли, казалось, совершенно равнодушно относилась к разбушевавшейся природе. Корова спокойно стояла в стойле, пережевывая жвачку и помахивая хвостом, ее темно-карие глаза печально наблюдали за царящей вокруг суматохой.
Либби невольно почувствовала зависть к спокойствию, которое сохраняла Мелли. Хотелось бы ей ощущать то же самое! Но, правду сказать, девушка была испугана не меньше, чем ее лошадки, на душе у нее, как и над головой, собрались черные тревожные тучи. Это чувство не отпускало ее с той минуты, когда Ремингтон поцеловал ее.
– Нам лучше поспешить, Либби, – крикнул Сойер от дверей сарая. – Сейчас будет ливень.
Либби торопливо последовала за мальчиком, словно они оба бежали наперегонки с готовыми пролиться с небес потоками воды. И все-таки им не удалось вовремя укрыться в доме. За считанные секунды Либби промокла до нитки.
– Ого! Это что-то! – со смехом сказал Сойер, когда они наконец ворвались в задние двери дома.
Она отряхнула руки и стерла с лица капли воды.
– Да уж, это действительно что-то! – Конечно же, ей следовало исправить такое высказывание мальчика, но в этот момент она увидела, что Ремингтон наблюдает за ней от дверей, и все правильные слова вылетели у нее из головы.
– Сойер прав. Гроза так гроза! – Он, прихрамывая, подошел к окну и выглянул наружу.
С того самого момента, когда Ремингтон поцеловал ее, их отношения изменились, и в то же время внешне все осталось по-прежнему, жизнь на ранчо шла своим чередом. Она уже любила его, но он все еще оставался для нее чужаком. Они не обменялись ни словом после поцелуев и жарких объятий. Каждый продолжал заниматься своим обычным делом, поэтому Либби не могла понять, как же все-таки относится к ней Уокер.
– Да, – ответила она наконец. – Гроза так гроза!
Он повернулся, и их взгляды встретились.
– Ты промокла. – Легкая улыбка заиграла на его губах.
– Я знаю. – Либби почувствовала, как учащенно застучало в висках.
– Тебе лучше пойти и высушить одежду.
– Да, – прошептала она. Ремингтон перевел взгляд на Сойера.
– Тебе тоже.
Мальчик кивнул и выбежал из комнаты.
– Я развел огонь в камине. – Молодой человек опять повернулся к Либби. – Думаю, ночь будет довольно холодной.
От волнения Либби не смогли ничего ответить, а только кивнула и вышла из кухни, торопливо прошла к себе в комнату и захлопнула за собой дверь, прижавшись к ней спиной.
Сердце девушки готово было вырваться из груди, она почувствовала, как к горлу подкатил комок и глаза наполнились слезами. Она так хотела, чтобы он полюбил ее! Она так хотела, чтобы он остался!
Только Либби не знала, как заставить его захотеть остаться, как заставить полюбить ее.
Когда-то, в совершенно иной жизни, ее обучили хитрым правилам изящного кокетства и жеманства. Она знала, какие слова следует произносить и как следует себя вести хорошо воспитанной молодой особе в мужском обществе. Это были до малейших деталей продуманные уроки, на которых Оливии объяснили, как нужно правильно держать веер и обмахиваться им, как позволить джентльмену закурить, как кружиться в вальсе, как ходить и как сидеть. Она научилась кокетничать, петь и играть на пианино.
Но она совершенно забыла все эти уроки. Она оставила этот мир, наивную девушку, какой когда-то была, в далеком прошлом. Надев фланелевую рубашку и хлопчатобумажные брюки, став хозяйкой овечьего ранчо, она забыла, как быть женщиной. Она была совершенно уверена, что это никогда больше ей не понадобится.
Либби невольно нашла глазами комод в углу комнаты.
Может быть, ей удастся удержать Ремингтона?
Уокер вернулся в гостиную и подбросил еще одно полено в пылающий камин. Комната наполнилась благодатным теплом. Теперь, когда прошла гроза, дождь стучал по крыше мирно и уютно.
Только на душе у Ремингтона от этого звука не становилось спокойнее. Он продолжал упрекать себя за то, что поцеловал Либби и этим осложнил и без того непростую ситуацию.
Он не отрицал, Либби оказалась очень привлекательной женщиной, но Уокер никогда не относился к категории мужчин, которые запросто теряют голову из-за женских прелестей. Давным-давно он научился держать в узде свои желания. Сейчас ему следовало вспомнить об этом.
Он устало опустился на диван, не отводя взгляд от оранжево-желтых языков пламени в камине. Мысли его постепенно уносились в то далекое прошлое, когда он наслаждался безрассудствами легкомысленной юности, не имея представления о все увеличивающихся долгах отца. Когда Ремингтону исполнилось семнадцать лет, он уехал из дома и поступил в колледж, думая при этом больше о развлечениях, чем о получении знаний. Юноша, конечно, знал, что жизнь в первое послевоенное десятилетие стала сложнее, многие семьи разорились, но у него всегда хватало денег, чтобы жить в свое удовольствие. Из того, что ему рассказывали, он сделал вывод: «Железная дорога Джефферсона Уокера» вновь набирает силу, плантации «Солнечной долины», хотя и тяжело пострадавшие от войны и нуждающиеся в рабочих руках, оставались собственностью семьи Уокеров, как и при предыдущих шести поколениях. Что же могло омрачить беззаботное существование молодого человека?
Как же он был слеп! Как эгоистичен и беспечен! Обрати он чуть больше внимания на заботы отца, может быть…
Ремингтон закрыл глаза и откинул голову на спинку дивана.
Он вспомнил, как его шокировало известие о самоубийстве отца, о потере «Солнечной долины», железной дороги и всего, к чему он так привык. Он вспомнил ярость, которая его охватила, когда он узнал, какую роль в уничтожении Джефферсона сыграл Нортроп. Именно тогда Ремингтон поклялся памятью отца, что не обретет покоя до тех пор, пока не отомстит.
Около четырнадцати лет ушло у молодого Уокера на то, чтобы нащупать путь к возмездию. Правда, в последние годы он почти уже сдался, начал подумывать, что этому никогда не суждено сбыться, что ему придется отказаться от обещания, данного у могилы отца.
Однако прошлым летом возможность отомстить появилась, и именно поэтому он находился сегодня вечером здесь, в этой гостиной. Ему не следует забывать о причине своего появления на ранчо. Ремингтон не мог позволить сердцу смягчиться.
– Ремингтон?
Он открыл глаза, обернулся на звук голоса Либби и увидел, что она стоит посреди комнаты, одетая в зеленое платье, которое он недавно обнаружил в нижнем ящике ее комода. Все еще влажные волосы девушки были собраны в низкий пучок на затылке сеткой из атласных лент изумрудного цвета.
Она обхватила себя руками за талию и неуверенно смотрела на Уокера.
Он поднялся с дивана и взял костыль под мышку.
Либби оглядела свое платье, стараясь ладонями расправить смявшуюся ткань.
– Я больше не ношу этого, но подумала… – Девушка не договорила и беспомощно пожала плечами.
– Ты прелестно выглядишь.
«Будь все проклято! Ну почему именно она должна была оказаться дочерью Вандерхофа?» Она неуверенно шагнула ему навстречу.
– У меня было не слишком много случаев, чтобы надевать платья после того, как я приехала в «Блю Спрингс»…
– Чтобы поселиться вместе с тетушкой, – добавил он.
– Чтобы поселиться вместе с тетушкой, – эхом повторила она.
Сколько еще лживых фраз ляжет в стену, которая их разделяет, размышлял Ремингтон. Сколько лживых фраз, прежде чем все будет кончено и она станет презирать его?
Он улыбнулся, стараясь скрыть грусть, возникающую при мысли о том, что он должен будет совершить предательство.
– Очень жаль. Тебе следует почаще появляться в таком виде.
Не ее вина, что она носит фамилию Вандерхоф, но именно к этой семье она принадлежит. Из-за этого он сделает ей очень больно, и она возненавидит его, когда это произойдет. Он никак не мог отделаться от желания как-нибудь смягчить и этот удар, и ту ненависть, которую она к нему почувствует.
Она ответила улыбкой на улыбку.
– Тетушка Аманда рассказывала, что раньше они иногда устраивали в Пайн Стейшн танцы, но, поскольку маршруты дилижансов изменились и железная дорога обошла поселок стороной, люди постепенно разъехались и… – Она снова не закончила фразу, легко пожав плечами.
– Ты скучаешь по танцам, Либби?
Она сначала покачала головой, но потом вдруг неуверенно кивнула.
– Хочешь потанцевать?
Ее глаза расширились.
Ремингтон посмотрел на свои ноги и отставил костыль в сторону.
– Тебе придется подойти ко мне.
Ее глаза округлились еще больше.
– Тебе не следует, Ремингтон, ты…
– Подойди.
Подчиняясь, она все-таки сказала:
– Но ведь нет музыки.
– Нет, есть.
Она подошла совсем близко. Он уже мог уловить чистый аромат ее влажных от дождя волос, видел свежий румянец на ее щеках.
Ремингтон взял левой рукой ее правую руку, а другую положил ей на спину, слегка притянул ее к себе и прошептал:
– Закрой глаза, Либби.
Она так и сделала, и ее длинные ресницы опустились вниз. Губки Либби слегка приоткрылись, и Ремингтон услышал, что она тяжело дышит.
– Прислушайся… Слышишь, как дождь стучит по крыше?
Она кивнула.
– Слышишь, как потрескивают горящие поленья?
Она снова кивнула.
– Это играет музыка, Либби.
Он прижал ее еще ближе к себе и начал медленно покачиваться из стороны в сторону, не обращая внимания на боль в ноге. Стоило потерпеть даже просто ради того, чтобы вот так держать ее в своих руках. Он надеялся, что, ^когда все закончится и она снова вернется в Нью-Йорк, этот танец хотя бы немного загладит его вину за обман. Он надеялся, что, когда ему удастся наконец осуществить свои планы и разорить Вандерхофа, она будет вспоминать сегодняшний вечер и не станет слишком уж строго осуждать Ремингтона.
Он опустил щеку на ее макушку и вдохнул аромат, который принадлежал только ей, только Либби Блю.
«Извини. Извини, что вынужден использовать тебя таким вот образом. Если бы не твой отец…»
Словно прочитав его мысли, она подняла голову, открыла глаза и посмотрела прямо на него, и его сердце снова пронзило острое чувство вины.
Заглянув в ее полные любви глаза, Ремингтон вдруг осознал, что превращается в подлеца, до которого далеко даже Нортропу Вандерхофу.
Либби почти не могла дышать, наблюдая, как темнеют и мрачнеют синие глаза Ремингтона. Она совершенно явственно, словно тепло от очага, ощущала, какую ярость он почему-то излучает. И все-таки Либби не чувствовала страха. В душе, хотя и без особых к тому причин, она верила, что он не причинит ей зла.
Он опустил правую руку, которой придерживал ее спину, одновременно освобождая и левую руку от ее ладошки. Потом взял ее за плечи и нежно отодвинул на шаг от себя.
– Думаю, ты была права. Я еще не гожусь для танцев.
Он повернулся, взялся за костыль и, слегка постукивая по деревянному полу, захромал в сторону своей спальни. У дверей гостиной он остановился и обернулся.
– Ты действительно очень красива в этом платье, Либби. Тебе следует надевать его почаще. Тогда все здешние мужчины будут виться вокруг тебя, словно мухи.
Нечто похожее на испуг заставило сжаться ее сердце, но она постаралась не обратить на это внимания и улыбнулась.
– Платье только мешает, когда я работаю.
– Да, это понятно. – Он вышел в холл. – Спокойной ночи, Либби.
Когда он ушел, девушка упала на диван и уставилась на пляшущие языки огня в камине. Она прислушалась к потрескиванию поленьев и стуку дождя по крыше, зная, что никогда больше не сможет слушать эти звуки и не вспоминать о моменте, когда он сжимал ее в своих объятиях, покачиваясь в такт воображаемой музыке.
Либби размышляла над тем, что труднее будет вынести: ожидание его отъезда или сам момент, когда надо будет расстаться.
Она предчувствовала одинокое будущее, а на улице по-прежнему шел дождь, словно природа понимала, как больно щемит у Либби сердце, и плакала от жалости и сострадания.
Она знала, что никогда больше не захочет надеть это платье.
12
Всю следующую неделю, пока заживали раны Ремингтона, а сам он набирался сил, Либби изо всех сил старалась скрывать свои чувства. Она старалась подготовиться к моменту его отъезда и предпочитала не оставаться с ним наедине, что было не так уж и трудно, поскольку Уокер тоже, казалось, избегал ее.
Может быть, именно поэтому она так удивилась, когда однажды рано утром он вошел в сарай, где она доила Мелли. Руки ее замерли под выменем коровы, пока она наблюдала, как он медленно приближается к ней. Либби заметила, что он уже не так сильно хромает и почти не опирается на костыль. В его движениях уже не чувствовалось скованности или боли, как всего несколько дней назад.
Сколько же осталось до того момента, когда он сможет ездить верхом, подумала она, чувствуя ставшую уже знакомой грусть, которую испытывала всякий раз, когда думала о том, что Ремингтон покинет «Блю Спрингс».
Ремингтон тоже никак не мог объяснить себе, что он делает в сарае. Он заметил, как Либби направилась сюда, держа в руке ведро для молока. Целую неделю он умышленно держался от нее на некотором расстоянии. Ради ее же блага. Он не хотел, чтобы она принимала его не за того, кем он был на самом деле. Он должен защитить ее от ее же собственной наивности, от доверия, которое она к нему испытывает.
У него не было ни одной веской причины, чтобы последовать за Либби в сарай, только желание находиться рядом с ней.
– Ты рано встала, – сказал он, входя в узкую дверь постройки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30