Потому что женщина становится одним целым со своим мужчиной. Я уже никогда не смогу потерять Джорджа. Он стал частью меня самой.
Либби вдруг показалось, что она подглядывает, наблюдает за чем-то очень личным. Она отвернулась к камину.
– Я знаю, ты думаешь, что никогда не захочешь, чтобы мужчина ворвался в твою жизнь. Это из-за твоего отца, Либби. Но, когда ты встретишь своего мужчину, ты не сможешь не подпустить его к себе. Я не жалею ни об одной минуты, проведенной с Джорджем. Ни об одной минуте.
– Почему же ты не вышла за него?
– Потому что он умер, прежде чем мы смогли пожениться.
– О, тетя Аманда! – Либби снова повернулась к ней лицом и очень удивилась, заметив, что та улыбается.
– Не жалей меня. Я никогда ни о чем не жалею. Никогда. Может, только о том, что не родила от него детей. Думаю, я была бы хорошей матерью.
Либби поднялась с пола и села рядом с тетушкой.
– Ты стала прекрасной матерью для меня, – прошептала она и взяла в свои ладони руку Аманды.
Аманда уверенно посмотрела прямо в глаза девушки.
– Не обманывай себя, девочка моя. Не прячься от жизни и не беги от того хорошего, что она тебе приготовит. Не дай засохнуть своей душе, не превращайся в злую старую деву.
Предавшись воспоминаниям, Либби крайне удивилась, когда заметила, что повозка замедлила ход и они въехали во двор ранчо.
«Настанет день, когда ты захочешь, чтобы тебя целовал мужчина. – Либби казалось, что она, слышит голос Аманды. – Запомни мои слова, Либби. Настанет день, когда ты захочешь, чтобы тебя целовал мужчина, ты захочешь даже большего».
Она повернулась и посмотрела на Ремингтона, только теперь понимая, что именно когда-то пыталась сказать ей Аманда. Либби хотелось стать частью Ремингтона. Ей хотелось узнать о нем все то, что не захочется знать ни об одном другом мужчине. Она хотела стать его частью, хотела, чтобы он стал частью ее самой, даже если он останется с ней только на это лето и она никогда больше его не увидит. Либби знала, что ей уже недостаточно простых поцелуев. Она слишком сильно его любит. А когда настанет момент разлуки, думала Либби, пусть ее воспоминания окажутся не менее полными и сладостными, чем воспоминания Аманды.
Ремингтон с трудом выбрался из повозки, повернулся и протянул руку, чтобы помочь Либби последовать за ним. Девушка оперлась на руку Уокера, но не спешила сразу спуститься на землю.
Ремингтон внимательно посмотрел на Либби. Его губы сжались в узкую, жесткую линию. Она почувствовала, что он снова пытается отстраниться от нее. Либби покрепче сжала пальцы, словно могла таким образом взять в руки его сердце и заставить полюбить ее.
– Лучше иди в дом, Либби, – уверенно и без тени всяких эмоций сказал он, выдернув руку, как только девушка ступила на землю. – Я позабочусь о лошадях.
– Я помогу тебе.
Он повернулся к ней спиной и подошел к лошадям, скрывшись от девушки.
– Я не хочу, чтобы ты мне помогала! – Его резкий ответ прозвучал словно удар хлыста.
– Ремингтон, не надо…
– Делай, как я сказал, Либби. Иди в дом.
Она почувствовала, как кровь отхлынула от лица, она будто похолодела.
– Ремингтон, – прошептала Либби дрожащим голосом.
Прошло мгновение, и он снова появился из-за упряжки. Взгляды их встретились. Сердце Либби сжалось от ощущения того, что он ускользает от нее.
– Я сказал, чтобы ты шла в дом, Либби. Будь добра.
– Но…
– Проклятье, если я советую тебе что-то сделать, ты должна это делать, а не спорить со мной.
Либби почувствовала, как в душе мгновенно поднимается ярость.
«Он ничем не отличается от моего отца…» – Либби ощутила горечь от одной этой мысли.
– Ремингтон…
Он смотрел на девушку, ожидая, что она скажет.
– Ремингтон, ты можешь отправляться ко всем чертям! – Она резко повернулась и бросилась прочь.
В тот вечер Либби долго сидела на полу перед комодом и рассматривала миниатюрные портреты, спрятанные в медальоне. Она как бы заново изучала жесткое, неприступное выражение лица отца, понимая, как несправедливо решила, что Ремингтон подобен ее отцу. Ремингтон умел смеяться, умел заботиться о других. Она даже представить не могла, чтобы Нортроп Вандерхоф оказался способен на подобное. По крайней мере по отношению к ней.
Девушка перевела взгляд на портрет матери, ее печально-доброе лицо. Именно такой ее и вспоминала Либби, грустной и задумчивой. Невозможно было понять, что именно не устраивало Вандерхофа в женщинах из его семьи, почему они никак не могли добиться расположения мужа и отца, почему Нортроп променял их на другую женщину и ее детей.
Любил ли ее отец? Смеялся ли он когда-нибудь вместе со своими сыновьями? Либби трудно было представить себе такое. Нет, не просто трудно – невозможно.
Подтянув колени к груди, Либби опустила на них голову и закрыла глаза. Все так ужасно перепуталось! Она больше не знала, во что верить. Ей всегда казалось, что она никогда не захочет любить, выйти замуж, потерять свободу. Никогда не захочет, чтобы мужчина распоряжался ее судьбой.
Но теперь Либби понимала, что любит Ремингтона, хочет быть с ним, с радостью отдаст всю себя этому человеку на одну ночь или на всю жизнь – все равно.
Она считала, что должна сердиться на него за то, что он попытался приказывать ей, но не могла. Либби понимала, почему он избегает ее: он не хочет, чтобы ей было больно, когда придет пора расстаться. И именно поэтому она не могла на него сердиться, а только еще больше любила его.
Выпрямившись, девушка еще раз взглянула на лица родителей в медальоне – единственную ниточку, связывающую ее с прошлым. Подушечкой пальца Либби погладила лицо Анны на портрете.
– Что мне теперь делать, мама? – прошептала она. – Что мне делать?
И Либби захлопнула медальон.
Она завернула свое сокровище в бумагу и спрятала его под платьями. Закрыв ящик комода, Либби вышла из спальни и тихо побрела по погрузившемуся в тишину дому.
Огонь в камине гостиной почти догорел, по стенам разбегались жутковатые тени, отбрасываемые красными углями. На улице поднялся ветер, казалось, что ветви деревьев что-то мрачно нашептывают, касаясь дома. Все вокруг вполне соответствовало настроению Либби.
Она подошла почти вплотную к дивану и только в этот момент поняла, что не одна в комнате. Чуть слышно вскрикнув от удивления, девушка замерла, всматриваясь в тень человека, сидящего на матерчатом стуле.
– Извини, – проговорил Ремингтон, – я не хотел тебя напугать.
– Я думала, ты спишь.
– Меня беспокоит нога.
Она почувствовала себя виноватой и присела на краешек дивана.
– Извини. Мне бы хотелось… – Либби не договорила. Она не знала, чего бы ей хотелось, кроме того, чтобы он остался с ней, даже когда полностью поправится, кроме того, чтобы он тоже полюбил ее.
– Я плеснул себе немного виски, что стоит в шкафчике, – объяснил Ремингтон, прерывая молчание.
– Так сильно болит?
– Нет, – резко и немного грубовато ответил он.
В действительности его беспокоила вовсе не нога, а совесть. И даже три порции виски не смогли отвлечь его от мысли о том, что скоро отец Либби увезет ее из «Блю Спрингс». Приезд мистера Вандерхофа на ранчо представлялся ему настолько живо, словно это происходило прямо сейчас у него на глазах. И это обязательно случится, стоит только отправить телеграмму.
– Почему ты покинула дом и приехала сюда, Либби? – нежно спросил он, не зная, услышит ли на сей раз ответ, отличный от того, что уже однажды получил.
– Я сбежала от отца.
Правда… Сам не зная почему, но он не ожидал ее услышать. Ремингтон даже прищурился, стараясь получше разглядеть девушку. Ее профиль отчетливо выделялся на фоне красноватого света от мерцающих в камине углей. Утонувшая в темноте комната казалась идеальным местом для откровенных признаний.
– Он хотел, чтобы я вышла замуж за человека, которого я не любила, но у которого было то, что хотел заполучить мой отец. Это была сделка. Если бы я не ушла, мне не осталось бы другого выхода, как выйти замуж за этого человека. Мой отец никогда не сдается. Он всегда получает то, что желает.
При этих словах Либби Ремингтон вспомнил о своих горьких переживаниях. Никто лучше него не знал о безжалостной решимости Нортропа, жаждущего что-то заполучить.
– Так было всегда, – продолжала тем временем Либби каким-то отдаленным и совсем тихим голосом. – Отец следил за всем в моей жизни. Он выбирал мне друзей. Он выбирал мне наряды. Он решал, что мне делать и куда пойти, и так каждый день и каждую минуту. Если бы он мог хотя бы любить меня, может быть…
Голос Либби прервался, и в следующее мгновение Ремингтон услышал, как она глубоко и печально вздохнула.
– Я видела, во что такая жизнь превратила мою мать. Я не хотела, чтобы то же самое произошло со мной. Поэтому я сбежала и приехала сюда, к тетушке Аманде. Я научилась сама о себе заботиться. Научилась сама принимать решения. Вот почему… Вот почему я так рассердилась на тебя за то, что ты попытался приказать мне что-то. Я хочу быть самостоятельной.
Ремингтон поставил стакан на пол, наклонился вперед и нашел ее ладонь. Он не собирался притягивать Либби к себе, но так уж получилось. Легким усилием он приподнял ее с дивана и поставил перед собой на колени прямо на пол. Он зажал ее лицо обеими руками и прильнул губами к ее рту, искренне желая стереть из ее памяти даже воспоминание о боли, которую только что услышал в ее голосе.
Перед ним дочь его заклятого врага, но все, что с ней связано, почему-то очень волнует его.
Губы его продолжали настойчиво прижиматься к ее губам, правая рука скользнула от лица вниз по гладкой шее и дальше к мягким холмикам ее груди. Ремингтон услышал удивленный и жадный вздох Либби, когда большой палец его руки с силой прижался к соску, почувствовал, как в нем нарастает страстное желание.
Перед ним была дочь его заклятого врага, и он хотел ее всем своим существом.
Ремингтон вдыхал свежий запах ее волос, левой рукой сняв резинку, которая стягивала длинную косу девушки, и расплел ее так, что пряди свободно распустились по плечам Либби. Оторвавшись от ее губ, Ремингтон покрывал нежными поцелуями ее щеки, медленно приближаясь к уху, ласково покусывая мочку, и наконец зарылся лицом в пышную, розовато-золотистую шевелюру.
Перед ним была дочь его заклятого врага, и он намеревался предать ее!
Взяв Либби за плечи, он осторожно отстранил девушку от себя.
– Уже поздно. Нам лучше отправиться спать.
Он поднялся со стула, слегка покачнувшись, но не совсем понимая от чего – то ли от выпитого виски, то ли от ощущения сладости Либби на губах.
– Спокойной ночи, – добавил он и заставил себя выйти из комнаты не обернувшись.
Когда Ремингтон ушел, Либби склонилась вперед и уронила голову на стул, на котором он сидел всего минутой раньше. Она закрыла глаза и отдалась на волю воспоминаний о буре эмоций, захлестнувших все ее существо при одном его прикосновении. Она снова почувствовала, как учащенно бьется сердце, как почему-то слегка покалывает кожу. Внутри все сжалось от страшного желания, которое – это Либби прекрасно понимала – мог удовлетворить только Ремингтон.
Угли в камине постепенно догорели, и дом погрузился в холодную темноту, а Либби все пыталась понять, умирал ли кто-нибудь от желания быть с кем-то так, как она хотела быть с Ремингтоном Уокером.
15
Тончайший ярко-желтый шелк выскользнул из пальцев Анны Вандерхоф.
– Он на самом деле великолепен, миссис Дэйвенпорт, но я никогда не ношу платьев такого цвета. Мой муж предпочитает что-нибудь более… сдержанное.
– Но вам так пойдет этот цвет, миссис Вандерхоф! К цвету ваших глаз и волос… Трудно подобрать что-нибудь лучшее.
Портниха, конечно, была права. Желтый ей подошел бы замечательно. Именно этот оттенок она носила, когда была еще юной девушкой, до того как стала женой Нортропа. Но после свадьбы она надела платье такого цвета только один раз и Нортроп потребовал пустить его на лоскуты.
Анна тихо вздохнула и отодвинула от себя рулон материи.
– Извините, нет. Пожалуйста, покажите мне что-нибудь еще.
– Конечно, миссис Вандерхоф. – Портниха повернулась к дверям, ведущим в мастерскую. – Джанет, – обратилась она к стоящей там девушке, – пожалуйста, вынеси другие отрезы шелка.
В ожидании Анна снова посмотрела на запретную ткань и почувствовала, как какой-то горячий комок встал у нее в груди. Ну почему она не может позволить себе иметь желтое платье, если ей хочется?
Правда, она прекрасно знала почему. Нортроп просто отошлет его назад миссис Дэйвенпорт. Он никогда не позволит ей носить такое платье. Это слишком фривольный и несоответствующий ее положению цвет, скажет он ей так же, как сказал когда-то.
Дверь ателье отворилась, Анна услышала, как за ее спиной зазвонил колокольчик. Прежде чем она успела обернуться, чтобы посмотреть, кто вошел, миссис Дэйвенпорт издала удивленный возглас.
Анна повернулась на стуле. Женщина оказалась ей не знакома. Высокая и интересная особа выглядела лет на тридцать, не больше. На ней было изящное платье из индийского шелка – блестящей черной ткани, расцвеченной крупными розовыми и желтыми цветами, темные волосы почти полностью скрывались под большой соломенной шляпой, украшенной розовой лентой с розовыми и кремовыми цветами.
Миссис Дэйвенпорт поспешила навстречу посетительнице.
– Добрый день, миссис Прайн, – тихо сказала она.
«Миссис Прайн»? Анна продолжала с интересом смотреть на незнакомку. Неужели это Эллен – любовница Нортропа? Если да, то обращение «миссис» не соответствует действительности, Анна точно знала, что Эллен Прайн не замужем и не вдова.
– Боюсь, ваше платье не будет готово до завтрашнего дня, – сказала портниха, вставая между Анной и новой посетительницей.
– Но вы сообщили, что…
– Извините, оно пока не готово.
Последние сомнения Анны развеялись. Миссис Дэйвенпорт ни за что не позволила бы себе отвечать так резко, если бы не хотела отделаться от клиентки, которая, совершенно очевидно, хорошо ей знакома. А это, в свою очередь, могло означать только одно: эта женщина была любовницей Нортропа и поставила хозяйку ателье в очень неловкое положение своим визитом. Анна поднялась, желая получше рассмотреть женщину.
Эллен тоже посмотрела в ее сторону. Ее глаза расширились от неожиданности, она напряженно замерла.
Анна поняла, почему посетительница так отреагировала на эту встречу. Она почувствовала, что и сама очень напряжена. Еще бы! Впервые Анна смотрела на женщину, которая украла у нее мужа, родив ему двух сыновей.
– Миссис Дэйвенпорт, почему бы вам не поискать для меня ткань, – попросила Анна, не отводя взгляд от Эллен.
– Но я… – Портниха внимательно взглянула сначала на одну клиентку, потом на другую и торопливо покинула комнату, не произнеся ни слова.
Анна вышла из-за стула.
– Вы, должны быть, Эллен. А я миссис Вандерхоф.
– Я знаю, кто вы.
– Почему-то мне никогда не приходило в голову, что вы можете посещать ателье миссис Дэйвенпорт, но, думаю, в этом есть смысл. Таким образом Нортропу приходится оплачивать только один счет в месяц.
Эллен не ответила.
Анна подошла поближе, внимательно изучая молодую женщину. Она действительно оказалась хорошенькой. Анна поняла, что привлекло в ней Нортропа. Светлая, безупречно гладкая кожа, довольно большой рот, длинная, тонкая шея, осиная талия и пышные темно-каштановые волосы, в которых не слишком бросался в глаза красноватый оттенок. Ей, пожалуй, было не больше восемнадцати, когда она родила Нортропу первого сына.
– По-моему, удивительно, что мы никогда прежде не встречались, – наконец произнесла Анна. – В конце концов тринадцать лет – большой срок.
– Да.
– Вы любите моего мужа, мисс Прайн?
Эллен удивленно взглянула на Анну.
– Люблю ли?
– Меня всегда это интересовало, а другой возможности спросить, может быть, не представится. Может, я успею умереть и меня похоронят, пока пройдут еще тринадцать лет. Вы любите его?
– Ну а почему бы я еще оставалась с ним, если бы я его не любила? – Женщина явно оборонялась, что чувствовалось по ее тону, несмотря на надменные нотки.
Анна рассмеялась горьким, глубоким смехом, поняв много такого, о чем умолчала Эллен.
– Ну, потому хотя бы, что вы оказались в такой же надежной ловушке, как и я. Что вам еще остается делать, мисс Прайн?
– Мои сыновья унаследуют «Пароходную компанию Вандерхофа», когда умрет их отец. Он обещал мне это.
– Да, думаю, так и будет. Но вы не ответили на мой вопрос: вы любите Нортропа?
Эллен покраснела.
– Вы ничем не лучше меня, миссис Вандерхоф. Нортроп женился бы на мне, если бы мог. Если бы не вы, я жила бы в «Роузгейт» в качестве его законной жены. Тогда никто бы не воротил от меня нос.
Анна произнесла совсем тихо:
– Вы заплатили за все это огромную цену, правда? Мне искренне вас жаль. Мне жаль нас обеих. – Она повернулась и посмотрела на дверь, ведущую в ателье, уверенная, что портниха и ее помощница замерли за ней и навострили ушки, стремясь понять, что же происходит между двумя женщинами Нортропа Вандерхофа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Либби вдруг показалось, что она подглядывает, наблюдает за чем-то очень личным. Она отвернулась к камину.
– Я знаю, ты думаешь, что никогда не захочешь, чтобы мужчина ворвался в твою жизнь. Это из-за твоего отца, Либби. Но, когда ты встретишь своего мужчину, ты не сможешь не подпустить его к себе. Я не жалею ни об одной минуты, проведенной с Джорджем. Ни об одной минуте.
– Почему же ты не вышла за него?
– Потому что он умер, прежде чем мы смогли пожениться.
– О, тетя Аманда! – Либби снова повернулась к ней лицом и очень удивилась, заметив, что та улыбается.
– Не жалей меня. Я никогда ни о чем не жалею. Никогда. Может, только о том, что не родила от него детей. Думаю, я была бы хорошей матерью.
Либби поднялась с пола и села рядом с тетушкой.
– Ты стала прекрасной матерью для меня, – прошептала она и взяла в свои ладони руку Аманды.
Аманда уверенно посмотрела прямо в глаза девушки.
– Не обманывай себя, девочка моя. Не прячься от жизни и не беги от того хорошего, что она тебе приготовит. Не дай засохнуть своей душе, не превращайся в злую старую деву.
Предавшись воспоминаниям, Либби крайне удивилась, когда заметила, что повозка замедлила ход и они въехали во двор ранчо.
«Настанет день, когда ты захочешь, чтобы тебя целовал мужчина. – Либби казалось, что она, слышит голос Аманды. – Запомни мои слова, Либби. Настанет день, когда ты захочешь, чтобы тебя целовал мужчина, ты захочешь даже большего».
Она повернулась и посмотрела на Ремингтона, только теперь понимая, что именно когда-то пыталась сказать ей Аманда. Либби хотелось стать частью Ремингтона. Ей хотелось узнать о нем все то, что не захочется знать ни об одном другом мужчине. Она хотела стать его частью, хотела, чтобы он стал частью ее самой, даже если он останется с ней только на это лето и она никогда больше его не увидит. Либби знала, что ей уже недостаточно простых поцелуев. Она слишком сильно его любит. А когда настанет момент разлуки, думала Либби, пусть ее воспоминания окажутся не менее полными и сладостными, чем воспоминания Аманды.
Ремингтон с трудом выбрался из повозки, повернулся и протянул руку, чтобы помочь Либби последовать за ним. Девушка оперлась на руку Уокера, но не спешила сразу спуститься на землю.
Ремингтон внимательно посмотрел на Либби. Его губы сжались в узкую, жесткую линию. Она почувствовала, что он снова пытается отстраниться от нее. Либби покрепче сжала пальцы, словно могла таким образом взять в руки его сердце и заставить полюбить ее.
– Лучше иди в дом, Либби, – уверенно и без тени всяких эмоций сказал он, выдернув руку, как только девушка ступила на землю. – Я позабочусь о лошадях.
– Я помогу тебе.
Он повернулся к ней спиной и подошел к лошадям, скрывшись от девушки.
– Я не хочу, чтобы ты мне помогала! – Его резкий ответ прозвучал словно удар хлыста.
– Ремингтон, не надо…
– Делай, как я сказал, Либби. Иди в дом.
Она почувствовала, как кровь отхлынула от лица, она будто похолодела.
– Ремингтон, – прошептала Либби дрожащим голосом.
Прошло мгновение, и он снова появился из-за упряжки. Взгляды их встретились. Сердце Либби сжалось от ощущения того, что он ускользает от нее.
– Я сказал, чтобы ты шла в дом, Либби. Будь добра.
– Но…
– Проклятье, если я советую тебе что-то сделать, ты должна это делать, а не спорить со мной.
Либби почувствовала, как в душе мгновенно поднимается ярость.
«Он ничем не отличается от моего отца…» – Либби ощутила горечь от одной этой мысли.
– Ремингтон…
Он смотрел на девушку, ожидая, что она скажет.
– Ремингтон, ты можешь отправляться ко всем чертям! – Она резко повернулась и бросилась прочь.
В тот вечер Либби долго сидела на полу перед комодом и рассматривала миниатюрные портреты, спрятанные в медальоне. Она как бы заново изучала жесткое, неприступное выражение лица отца, понимая, как несправедливо решила, что Ремингтон подобен ее отцу. Ремингтон умел смеяться, умел заботиться о других. Она даже представить не могла, чтобы Нортроп Вандерхоф оказался способен на подобное. По крайней мере по отношению к ней.
Девушка перевела взгляд на портрет матери, ее печально-доброе лицо. Именно такой ее и вспоминала Либби, грустной и задумчивой. Невозможно было понять, что именно не устраивало Вандерхофа в женщинах из его семьи, почему они никак не могли добиться расположения мужа и отца, почему Нортроп променял их на другую женщину и ее детей.
Любил ли ее отец? Смеялся ли он когда-нибудь вместе со своими сыновьями? Либби трудно было представить себе такое. Нет, не просто трудно – невозможно.
Подтянув колени к груди, Либби опустила на них голову и закрыла глаза. Все так ужасно перепуталось! Она больше не знала, во что верить. Ей всегда казалось, что она никогда не захочет любить, выйти замуж, потерять свободу. Никогда не захочет, чтобы мужчина распоряжался ее судьбой.
Но теперь Либби понимала, что любит Ремингтона, хочет быть с ним, с радостью отдаст всю себя этому человеку на одну ночь или на всю жизнь – все равно.
Она считала, что должна сердиться на него за то, что он попытался приказывать ей, но не могла. Либби понимала, почему он избегает ее: он не хочет, чтобы ей было больно, когда придет пора расстаться. И именно поэтому она не могла на него сердиться, а только еще больше любила его.
Выпрямившись, девушка еще раз взглянула на лица родителей в медальоне – единственную ниточку, связывающую ее с прошлым. Подушечкой пальца Либби погладила лицо Анны на портрете.
– Что мне теперь делать, мама? – прошептала она. – Что мне делать?
И Либби захлопнула медальон.
Она завернула свое сокровище в бумагу и спрятала его под платьями. Закрыв ящик комода, Либби вышла из спальни и тихо побрела по погрузившемуся в тишину дому.
Огонь в камине гостиной почти догорел, по стенам разбегались жутковатые тени, отбрасываемые красными углями. На улице поднялся ветер, казалось, что ветви деревьев что-то мрачно нашептывают, касаясь дома. Все вокруг вполне соответствовало настроению Либби.
Она подошла почти вплотную к дивану и только в этот момент поняла, что не одна в комнате. Чуть слышно вскрикнув от удивления, девушка замерла, всматриваясь в тень человека, сидящего на матерчатом стуле.
– Извини, – проговорил Ремингтон, – я не хотел тебя напугать.
– Я думала, ты спишь.
– Меня беспокоит нога.
Она почувствовала себя виноватой и присела на краешек дивана.
– Извини. Мне бы хотелось… – Либби не договорила. Она не знала, чего бы ей хотелось, кроме того, чтобы он остался с ней, даже когда полностью поправится, кроме того, чтобы он тоже полюбил ее.
– Я плеснул себе немного виски, что стоит в шкафчике, – объяснил Ремингтон, прерывая молчание.
– Так сильно болит?
– Нет, – резко и немного грубовато ответил он.
В действительности его беспокоила вовсе не нога, а совесть. И даже три порции виски не смогли отвлечь его от мысли о том, что скоро отец Либби увезет ее из «Блю Спрингс». Приезд мистера Вандерхофа на ранчо представлялся ему настолько живо, словно это происходило прямо сейчас у него на глазах. И это обязательно случится, стоит только отправить телеграмму.
– Почему ты покинула дом и приехала сюда, Либби? – нежно спросил он, не зная, услышит ли на сей раз ответ, отличный от того, что уже однажды получил.
– Я сбежала от отца.
Правда… Сам не зная почему, но он не ожидал ее услышать. Ремингтон даже прищурился, стараясь получше разглядеть девушку. Ее профиль отчетливо выделялся на фоне красноватого света от мерцающих в камине углей. Утонувшая в темноте комната казалась идеальным местом для откровенных признаний.
– Он хотел, чтобы я вышла замуж за человека, которого я не любила, но у которого было то, что хотел заполучить мой отец. Это была сделка. Если бы я не ушла, мне не осталось бы другого выхода, как выйти замуж за этого человека. Мой отец никогда не сдается. Он всегда получает то, что желает.
При этих словах Либби Ремингтон вспомнил о своих горьких переживаниях. Никто лучше него не знал о безжалостной решимости Нортропа, жаждущего что-то заполучить.
– Так было всегда, – продолжала тем временем Либби каким-то отдаленным и совсем тихим голосом. – Отец следил за всем в моей жизни. Он выбирал мне друзей. Он выбирал мне наряды. Он решал, что мне делать и куда пойти, и так каждый день и каждую минуту. Если бы он мог хотя бы любить меня, может быть…
Голос Либби прервался, и в следующее мгновение Ремингтон услышал, как она глубоко и печально вздохнула.
– Я видела, во что такая жизнь превратила мою мать. Я не хотела, чтобы то же самое произошло со мной. Поэтому я сбежала и приехала сюда, к тетушке Аманде. Я научилась сама о себе заботиться. Научилась сама принимать решения. Вот почему… Вот почему я так рассердилась на тебя за то, что ты попытался приказать мне что-то. Я хочу быть самостоятельной.
Ремингтон поставил стакан на пол, наклонился вперед и нашел ее ладонь. Он не собирался притягивать Либби к себе, но так уж получилось. Легким усилием он приподнял ее с дивана и поставил перед собой на колени прямо на пол. Он зажал ее лицо обеими руками и прильнул губами к ее рту, искренне желая стереть из ее памяти даже воспоминание о боли, которую только что услышал в ее голосе.
Перед ним дочь его заклятого врага, но все, что с ней связано, почему-то очень волнует его.
Губы его продолжали настойчиво прижиматься к ее губам, правая рука скользнула от лица вниз по гладкой шее и дальше к мягким холмикам ее груди. Ремингтон услышал удивленный и жадный вздох Либби, когда большой палец его руки с силой прижался к соску, почувствовал, как в нем нарастает страстное желание.
Перед ним была дочь его заклятого врага, и он хотел ее всем своим существом.
Ремингтон вдыхал свежий запах ее волос, левой рукой сняв резинку, которая стягивала длинную косу девушки, и расплел ее так, что пряди свободно распустились по плечам Либби. Оторвавшись от ее губ, Ремингтон покрывал нежными поцелуями ее щеки, медленно приближаясь к уху, ласково покусывая мочку, и наконец зарылся лицом в пышную, розовато-золотистую шевелюру.
Перед ним была дочь его заклятого врага, и он намеревался предать ее!
Взяв Либби за плечи, он осторожно отстранил девушку от себя.
– Уже поздно. Нам лучше отправиться спать.
Он поднялся со стула, слегка покачнувшись, но не совсем понимая от чего – то ли от выпитого виски, то ли от ощущения сладости Либби на губах.
– Спокойной ночи, – добавил он и заставил себя выйти из комнаты не обернувшись.
Когда Ремингтон ушел, Либби склонилась вперед и уронила голову на стул, на котором он сидел всего минутой раньше. Она закрыла глаза и отдалась на волю воспоминаний о буре эмоций, захлестнувших все ее существо при одном его прикосновении. Она снова почувствовала, как учащенно бьется сердце, как почему-то слегка покалывает кожу. Внутри все сжалось от страшного желания, которое – это Либби прекрасно понимала – мог удовлетворить только Ремингтон.
Угли в камине постепенно догорели, и дом погрузился в холодную темноту, а Либби все пыталась понять, умирал ли кто-нибудь от желания быть с кем-то так, как она хотела быть с Ремингтоном Уокером.
15
Тончайший ярко-желтый шелк выскользнул из пальцев Анны Вандерхоф.
– Он на самом деле великолепен, миссис Дэйвенпорт, но я никогда не ношу платьев такого цвета. Мой муж предпочитает что-нибудь более… сдержанное.
– Но вам так пойдет этот цвет, миссис Вандерхоф! К цвету ваших глаз и волос… Трудно подобрать что-нибудь лучшее.
Портниха, конечно, была права. Желтый ей подошел бы замечательно. Именно этот оттенок она носила, когда была еще юной девушкой, до того как стала женой Нортропа. Но после свадьбы она надела платье такого цвета только один раз и Нортроп потребовал пустить его на лоскуты.
Анна тихо вздохнула и отодвинула от себя рулон материи.
– Извините, нет. Пожалуйста, покажите мне что-нибудь еще.
– Конечно, миссис Вандерхоф. – Портниха повернулась к дверям, ведущим в мастерскую. – Джанет, – обратилась она к стоящей там девушке, – пожалуйста, вынеси другие отрезы шелка.
В ожидании Анна снова посмотрела на запретную ткань и почувствовала, как какой-то горячий комок встал у нее в груди. Ну почему она не может позволить себе иметь желтое платье, если ей хочется?
Правда, она прекрасно знала почему. Нортроп просто отошлет его назад миссис Дэйвенпорт. Он никогда не позволит ей носить такое платье. Это слишком фривольный и несоответствующий ее положению цвет, скажет он ей так же, как сказал когда-то.
Дверь ателье отворилась, Анна услышала, как за ее спиной зазвонил колокольчик. Прежде чем она успела обернуться, чтобы посмотреть, кто вошел, миссис Дэйвенпорт издала удивленный возглас.
Анна повернулась на стуле. Женщина оказалась ей не знакома. Высокая и интересная особа выглядела лет на тридцать, не больше. На ней было изящное платье из индийского шелка – блестящей черной ткани, расцвеченной крупными розовыми и желтыми цветами, темные волосы почти полностью скрывались под большой соломенной шляпой, украшенной розовой лентой с розовыми и кремовыми цветами.
Миссис Дэйвенпорт поспешила навстречу посетительнице.
– Добрый день, миссис Прайн, – тихо сказала она.
«Миссис Прайн»? Анна продолжала с интересом смотреть на незнакомку. Неужели это Эллен – любовница Нортропа? Если да, то обращение «миссис» не соответствует действительности, Анна точно знала, что Эллен Прайн не замужем и не вдова.
– Боюсь, ваше платье не будет готово до завтрашнего дня, – сказала портниха, вставая между Анной и новой посетительницей.
– Но вы сообщили, что…
– Извините, оно пока не готово.
Последние сомнения Анны развеялись. Миссис Дэйвенпорт ни за что не позволила бы себе отвечать так резко, если бы не хотела отделаться от клиентки, которая, совершенно очевидно, хорошо ей знакома. А это, в свою очередь, могло означать только одно: эта женщина была любовницей Нортропа и поставила хозяйку ателье в очень неловкое положение своим визитом. Анна поднялась, желая получше рассмотреть женщину.
Эллен тоже посмотрела в ее сторону. Ее глаза расширились от неожиданности, она напряженно замерла.
Анна поняла, почему посетительница так отреагировала на эту встречу. Она почувствовала, что и сама очень напряжена. Еще бы! Впервые Анна смотрела на женщину, которая украла у нее мужа, родив ему двух сыновей.
– Миссис Дэйвенпорт, почему бы вам не поискать для меня ткань, – попросила Анна, не отводя взгляд от Эллен.
– Но я… – Портниха внимательно взглянула сначала на одну клиентку, потом на другую и торопливо покинула комнату, не произнеся ни слова.
Анна вышла из-за стула.
– Вы, должны быть, Эллен. А я миссис Вандерхоф.
– Я знаю, кто вы.
– Почему-то мне никогда не приходило в голову, что вы можете посещать ателье миссис Дэйвенпорт, но, думаю, в этом есть смысл. Таким образом Нортропу приходится оплачивать только один счет в месяц.
Эллен не ответила.
Анна подошла поближе, внимательно изучая молодую женщину. Она действительно оказалась хорошенькой. Анна поняла, что привлекло в ней Нортропа. Светлая, безупречно гладкая кожа, довольно большой рот, длинная, тонкая шея, осиная талия и пышные темно-каштановые волосы, в которых не слишком бросался в глаза красноватый оттенок. Ей, пожалуй, было не больше восемнадцати, когда она родила Нортропу первого сына.
– По-моему, удивительно, что мы никогда прежде не встречались, – наконец произнесла Анна. – В конце концов тринадцать лет – большой срок.
– Да.
– Вы любите моего мужа, мисс Прайн?
Эллен удивленно взглянула на Анну.
– Люблю ли?
– Меня всегда это интересовало, а другой возможности спросить, может быть, не представится. Может, я успею умереть и меня похоронят, пока пройдут еще тринадцать лет. Вы любите его?
– Ну а почему бы я еще оставалась с ним, если бы я его не любила? – Женщина явно оборонялась, что чувствовалось по ее тону, несмотря на надменные нотки.
Анна рассмеялась горьким, глубоким смехом, поняв много такого, о чем умолчала Эллен.
– Ну, потому хотя бы, что вы оказались в такой же надежной ловушке, как и я. Что вам еще остается делать, мисс Прайн?
– Мои сыновья унаследуют «Пароходную компанию Вандерхофа», когда умрет их отец. Он обещал мне это.
– Да, думаю, так и будет. Но вы не ответили на мой вопрос: вы любите Нортропа?
Эллен покраснела.
– Вы ничем не лучше меня, миссис Вандерхоф. Нортроп женился бы на мне, если бы мог. Если бы не вы, я жила бы в «Роузгейт» в качестве его законной жены. Тогда никто бы не воротил от меня нос.
Анна произнесла совсем тихо:
– Вы заплатили за все это огромную цену, правда? Мне искренне вас жаль. Мне жаль нас обеих. – Она повернулась и посмотрела на дверь, ведущую в ателье, уверенная, что портниха и ее помощница замерли за ней и навострили ушки, стремясь понять, что же происходит между двумя женщинами Нортропа Вандерхофа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30