С чувством восторга Эрадис припала губами к драгоценной реликвии. Священник не сразу позволил сделать это.
Он объяснил воспитаннице, что даже легкое прикосновение непосвященного к сей драгоценности является страшным преступлением.
Теперь вы понимаете, дорогой граф, почему юная послушница на протяжении многих месяцев не только ни о чем не догадывалась, но стала живой игрушкой в руках отца Диррага и с радостью попадала в его жаркие объятия. Увы, она не замечала подмены духовного физическим.
Я берусь так утверждать, потому что обо всех подробностях узнала от самой Эрадис после судебного процесса, где разбиралось дело отца Диррага. Причиной краха наставника-златоуста стал некий молодой монах, сдернувший пелену с глаз обманутой Эрадис. Монашек тот был недурен собой, отменно сложен и, главное, страстно влюблен в соблазнительную воспитанницу Диррага. Подружившись с родителями Эрадис, часто посещая ее отчий дом, он быстро раскрыл ей глаза на ухищрения отца Диррага. Молодые люди подружились так крепко, что вскоре Эрадис уже кричала от восторга в объятиях монаха, который, не делая себе поблажек, трудился за двоих. Его настойчивость не могла не принести пользы, и в скором времени прекрасная Эрадис позабыла об унижениях, которым она подвергалась при встречах со старым сатиром.
Ощущая очередной раз, как в нее входит натуральный член монаха, Эрадис к своим сладостным стонам примешивала и горькие вздохи сожаления, понимая, как она была грубо одурачена. Тогда-то ее раненое самолюбие разбудило дремавшее дотоле мстительное чувство, заставившее девушку пойти на крайние меры, которые вам известны. В осуществлении этих планов самое деятельное участие принял верный монах, который не мог простить Диррагу того, что тот тоже пользовался милостями, недавно обретенными молодым человеком. Монах не желал делиться ни с кем и вообразил себя загодя ограбленным. Потому святой отец стал для него преступником, достойным самого сурового наказания. Монашеская фантазия остановилась на картине, где священник поджаривается на медленном огне.
...Напомню: в своих воспоминаниях я остановилась на том, что отец Дирраг покинул комнату Эрадис. Я удалилась к себе. В волнении, близком к исступлению, я упала на колени и вознесла мольбу Творцу, чтобы он послал мне милости, которые снизошли на мою подругу. Я молилась на коленях, потом вскакивала, металась по комнате и наконец, ничком упала на кровать. Образ неукротимого фаллоса, протыкающего Эрадис, царил в моем воспаленном мозгу. Но красный, вздувшийся член, который я так ясно себе представляла, не вязался в воображении с чем-то греховным и преступным, а тем более с органом, способным приносить острое наслаждение. Фаллос был чем-то независимым, никому не принадлежащим. И это чудо природы буравило и буравило мое трепетавшее тело...
Не отдавая себе отчета ни в чем, я незаметно приняла позу, в которой видела Эрадис, и, постепенно сползая вниз, прижалась задом к стойке кровати. Точкой опоры стала как раз та часть тела, где я испытывала непонятный зуд. Немного не рассчитав, я ударилась о стойку, но легкая боль не остановила меня. Зуд не прекращался. Надо было от него избавиться. Не отрываясь от стойки, я приподняла зад, опустила его и вновь приподняла вверх. Так, скользя, постоянно соприкасалась с входом в мою пещеру. Возбуждение, вызванное трением, стало волнообразно расти... Я еще прибавила и вдруг, словно потеряла голову; не меняя позы, не думая ни о чем, я начала с невероятной ловкостью двигать задом, скользя вдоль милого столбика... Поток наслаждения захватил меня, я лишилась чувств и погрузилась в глубокий сон.
Очнулась я не скоро. Я по-прежнему лежала на животе, столбик находился между ног, стыли оголенные ягодицы. Все это было удивительным, потому что произошло со мной впервые. Умиротворенность и легкость, чувство освобождения, царившие во мне, заставили, тем не менее, задуматься. Что происходило с Эрадис? Что случилось со мной? Ответа я не находила. Половые органы, внутренняя часть бедер, то есть все то, чем я терлась о стойку кровати, сильно болели. Превозмогая страх (запрет старого духовника оставался в силе!), я осмотрела больные области, но прикоснуться к ним все же не посмела. Мысли о грехе посещали меня, но не могли оформиться во что-то конкретное и здравое.
Едва я окончила осмотр потайных участков тела, явилась служанка сообщить, что мадам С... и аббат Т..., приглашенные на обед, уже пришли, и что матушка велела мне спуститься и составить им компанию за столом. Вздохнув и приведя себя в порядок, я направилась вниз.
Мадам С... стала редким гостем в нашем доме. Несмотря на ее внимание и доброту, на ее высокую репутацию, я решила прервать на время наши отношения. Нас разделяло отношение к отцу Диррагу.
Неприязненное отношение к этому наставнику приблудших душ, к его глубоким нравоучениям истиной незамутненного мистического чувства отталкивало меня от уважаемой матроны. А ведь святой отец как раз во всем, что касалось его теоретических постулатов, был неуступчив и суров и следил за тем, чтобы его паства не перенимала взгляды других наставников. В каждом священнослужителе он видел конкурента и старался держать в тайне все то, во что посвящал своих учеников...
...Тем временем все сели за стол. Обед прошел весело. Я чувствовала себя лучше обыкновенного и удивлялась этому. Апатия сменилась живостью, прекратились боли в пояснице, на щеках заиграл румянец. Можно сказать, я чувствовала себя заново рожденной. В этот раз никто ни о чем не злословил. Аббат Т..., человек большого ума и еще большего жизненного опыта, рассказал нам тысячу забавных историй. Эти плоды его острого ума не касались прямо никого из знакомых и немало нас позабавили.
После шампанского и кофе матушка отвела меня в сторону и живо упрекнула в том пренебрежении, которое уже долгое время проявляла я по отношению к дружелюбию и внимательности мадам С..., которыми она всегда отличалась.
— Если я и пользуюсь каким-то уважением в этом городе, то я целиком обязана им этой любезной даме, — говорила матушка, заглядывая мне в глаза. И продолжала: — Все, кто знают мадам С..., глубоко уважают ее доброту, просвещенность, порядочность. Нам необходима ее поддержка, дочь моя, и вы обязаны все сделать для того, чтобы мы не лишились ее расположения.
Я постаралась успокоить матушку тем, что она может не сомневаться во мне. Увы, увы и увы! Бедная женщина не подозревала о том, какого рода уроки получу я от уважаемой особы, чье благонравие и набожность казались совершенно безупречными.
Мы подошли к гостям, и вскоре я обратилась к мадам С..., прося извинить меня за некоторую невнимательность и холодность, которые я ей выказывала. Я горячо говорила о том, что исправлюсь, и порывалась даже искренне объяснить доброй женщине причины своего странного поведения, но мадам С... с улыбкой прервала мои излияния:
— Я знаю все, что вы хотите мне сказать, — вкрадчиво произнесла она. — Мне кажется, милая, мы не должны утруждать себя разговорами, в которых всегда больше вопросов, чем ответов. Каждый, сообразуясь со своими воззрениями, волен поступать, как ему заблагорассудится. Поверьте, я всегда рада видеть вас и, чтобы вы не сомневались в моем расположении, — добавила она, повышая голос, — я приглашаю вас сегодня на ужин.
Удостоверившись, что матушка не имеет ничего против такого предложения, мадам С... увела меня с собой. Уходя, я успела заметить, что матушка довольна.
Сейчас, когда столько времени отделяет меня от тех событий, я склонна предположить, что мадам С... и моя матушка заранее обо всем договорились. Родительница моя тоже не была в восторге от отца Диррага и надеялась, что ее хорошая знакомая повлияет на меня в лучшую сторону. В общем, все шло так, как было задумано.
Не успели мы с мадам С... отойти от дома, как внезапная боль пронзила мое тело, гримаса страдания исказила мое лицо, что не укрылось от зорких глаз спутницы;
— Что с вами, милая Тереза, похоже, вы нездоровы?
Я пролепетала что-то невразумительное, но это не удовлетворило женщину опытную и наблюдательную. Вопросы посыпались один за другим, лишь увеличивая мое замешательство.
— Дорогая, вы на ногах едва стоите. Позвольте, я помогу вам... Не переусердствовали ли вы, моля Всевышнего послать вам стигматы? Осторожнее, мы почти пришли... Вот и мой сад. Здесь мы посидим, и вы придете в себя.
Вскоре мы очутились в небольшой беседке на берегу моря.
После нескольких ничего не значащих фраз мадам С... вновь поинтересовалась, имею ли я на теле стигматы и как чувствую себя под духовным руководством отца Диррага.
— Не скрою, эта чудесная история кажется мне загадочной. Я поверю в чудо, только увидев его собственными глазами. Поэтому, милая моя, ничего от меня не скрывайте. Объясните, каким образом и когда появились эти раны. Поверьте, я не стану злоупотреблять вашим доверием. Надеюсь, вы достаточно хорошо меня знаете, чтобы не сомневаться в этом.
Не могу отнести себя к особам молчаливым, да и шампанское сыграло свою роль. К тому же, когда испытываешь страдания нравственные и физические, стремишься разделить с кем-нибудь свою боль, и я заговорила...
Было естественным начать с того, что тело мое не отмечено знаками благоволения Божьего, но знаки эти я видела на теле мадемуазель Эрадис. Коль было упомянуто имя моей подруги, пришлось рассказать в подробностях о том, что я видела в комнате Эрадис. Как бы мимоходом, задавая новые вопросы, мадам С... заставила меня признаться и в том, что последовало позже, когда я зажимала между ногами стойку кровати...
Мадам С... слушала меня, но ни тени удивления не промелькнуло на ее заботливом лице. Кое-что, правда, она уточняла, заставляя меня краснеть, когда я добиралась до пикантных подробностей. Я пыталась преодолевать естественный стыд, рисуя картины разнузданные и непристойные. Но ведь я говорила правду... Вспоминая тот разговор, я понимаю, сколько удовольствия доставила я мадам С... своим простосердечием и неискушенностью. Боже, как наивна я была...
Завершив, наконец, свое повествование, я внимательно взглянула на мадам С... Она погрузилась в задумчивость. Мне показалось, что она хочет сообщить мне нечто важное. Казалось, что я ясно вижу на ее челе борение мыслей, схватку чувств. Но все это мгновенно исчезало при наклонах головы, тонуло в глазах, и только шум прибоя отзывался в моих ушах. Я вздрогнула, когда она вновь заговорила:
— Милая моя, сначала промойте теплым белым вином те места вашего тела, что так неосторожно были вами повреждены во время игр на кровати. Вы почувствуете облегчение. Ни ваша добрейшая матушка, ни отец Дирраг не должны ничего знать о ваших признаниях мне. Вы поймете позже мою правоту. Загляните ко мне завтра, часов в девять утра, и мы поговорим обо всем поподробнее. Вы можете твердо рассчитывать на мою дружбу. Я очень ценю ваш открытый характер и золотое сердце. А вот и ваша матушка... Давайте подойдем и развлечем ее чем-нибудь веселым и непритязательным.
Минут через пятнадцать-двадцать нас пригласили к ужину: как раз подоспел аббат Т..., и мы уселись за стол.
Когда наши желудки стали насыщаться (я как раз отламывала кусочек нежнейшей индейки), мадам С... бросила упрек в адрес отца Диррага;
— Но дорогая, — мягко заметил аббат, — давайте признаем, что люди вольны поступать, как им заблагорассудится, если только их поведение не противоречит известным нравственным нормам. Мне кажется, что святой отец не преступал норм морали. Я возьму свои слова обратно только в том случае, если на деле смогу убедиться в аморальности этого священнослужителя.
Мадам С... не стала отстаивать свою позицию и резко переменила тему разговора. Около десяти часов ужин завершился, хозяйка что-то тихо сказала аббату, и он пошел проводить нас с матушкой до дома.
Сейчас самое время, дорогой граф, познакомиться поближе с мадам С... и аббатом Т...
В девичестве мадам С... звалась Демуазель. За пятнадцать лет до описываемых событий мадам С... против собственной воли была выдана замуж за некоего морского офицера, которому как раз стукнуло шестьдесят. Через пять лет мадам С... овдовела в тот самый момент, когда ждала ребенка. Роды были трудные, крупный ребенок чуть не лишил жизни бедную мать и сам отдал Богу невинную душу трех месяцев от роду. У мадам С... оказалось в руках крупное состояние. Двадцатилетняя красавица вдова стала объектом притязаний множества пройдох, немедленно зачисливших себя в женихи. Но охотникам до большого наследства вскоре стало доподлинно известно о том, что очаровательная вдова смертельно боится нового брака, так как не хочет подвергать риску свою молодую жизнь, а риск неизбежен ввиду последующих родов. И женихи отступились от мадам С..., стоявшей на страже своих интересов тверже, чем Пенелопа.
Все, кто знал мадам С..., не могли не отметить широты ее ума, сдержанности ее чувств, взвешенности ее поступков. Она не расставалась с книгами, спорила о вещах отвлеченных и даже трансцендентных и вела жизнь совершенно безупречную. Верность в дружбе также была отличительной чертой этой женщины. В этом имела возможность убедиться, например, моя матушка. К тому времени, когда происходили описываемые здесь события, мадам С... исполнилось 26 лет. О ее внешности я расскажу чуть позже.
Всем в обществе было известно о благочестии аббата Т..., близкого друга и духовника мадам С... Это был человек лет сорока пяти, небольшого роста, но хорошего телосложения, с открытым симпатичным лицом. Благочестие аббата ценилось прихожанами, и он пользовался всеобщей любовью и уважением. Человек обходительный и в то же время глубокий, он мог поддержать разговор на любую тему и часто блистал неземной мыслью. Как и отец Дирраг, он был окружен воспитанниками и воспитанницами и был не на словах, а на деле другом многих достойных людей.
Назавтра, в назначенный час, я пришла к мадам С...
— А, вот и моя милая Тереза, — входя, улыбнулась она. — Ну, как ваши бедные болячки? Хорошо ли вы спали?
— Я сделала то, что вы мне советовали, мадам. Мне уже лучше. Я все как следует прополоскала, и это принесло мне облегчение. По крайней мере, надеюсь, этими действиями я не оскорбила Бога.
Мадам С... продолжала улыбаться. Напоив меня кофе, она сказала: "Вы не представляете, как важно все то, что вы мне вчера рассказали. Я сочла своим долгом поговорить по этому поводу с Т... и он ждет нас теперь в своей исповедальне. Прошу вас, пойдемте туда, и вы повторите слово в слово все то, что рассказали мне. Аббат — благородный человек, и его советы будут вам полезны. Думаю, он посоветует вам изменить стиль поведения, что необходимо для здоровья вашего тела и, главное, — души. Представляю, что было бы с вашей матушкой, узнай она обо всем. Скажу прямо: все, что вы видели в комнате мадемуазель Эрадис, — ужасно! Но все еще можно поправить. Идите к аббату, доверьтесь ему, и вы никогда об этом не пожалеете".
С гулко бьющимся сердцем, готовая заплакать, я пошла в исповедальню, где меня поджидал аббат Т...
Ни разу не прервав моего взволнованного рассказа, выслушал меня аббат Т... и значительно произнес:
— Вы сообщили мне поразительные вещи: отец Дирраг — плут, презренный человек, находящийся во власти сатанинской... Он идет навстречу гибели и увлекает за собой мадемуазель Эрадис. Но если мы станем только проклинать его, то не будем похожи на добрых христиан. Разве мы забыли о жалости, разве не должны мы пожалеть отца Диррага и его воспитанниц? Не встречайтесь больше ни с отцом Диррагом, ни с кем из его паствы, но и не говорите ничего плохого о них, будьте милосердны. Бывайте чаще у мадам С..., чье доброе отношение к вам крепнет и растет. В ее доме вы всегда получите помощь и совет. А в этой замечательной женщине найдете достойный пример для подражания.
Теперь, дитя мое, поговорим о том странном состоянии сильного зуда, испытываемого вами в месте, которое оказалось натертым о столбик кровати. Не надо забывать о том, что это только потребности, связанные с темпераментом, и они столь же естественны, как голод или жажда. Не следует придавать им особого значения и не следует делать ничего для их возбуждения. Но поскольку потребности ваши могут быть велики, то не будет ничего страшного, если вы с помощью руки или пальца успокоите опасное место трением, что бывает совершенно необходимо. В то же время хочу вас предостеречь от введения пальца внутрь отверстия, расположенного в интимном месте. Вы выйдете замуж со временем и должны оставаться чистой и непорочной в глазах вашего мужа. В остальном, повторяю, это не более чем потребность, которой наделили нас незыблемые законы природы. И сама мать-природа дала нам средства укрощать зов инстинктов, удовлетворяя естественную потребность.
А если мы уверены, что естественный закон установлен Богом, то разве мы осмелимся убояться гнева Господня, удовлетворяя наши надобности теми средствами, которые он сам дал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Он объяснил воспитаннице, что даже легкое прикосновение непосвященного к сей драгоценности является страшным преступлением.
Теперь вы понимаете, дорогой граф, почему юная послушница на протяжении многих месяцев не только ни о чем не догадывалась, но стала живой игрушкой в руках отца Диррага и с радостью попадала в его жаркие объятия. Увы, она не замечала подмены духовного физическим.
Я берусь так утверждать, потому что обо всех подробностях узнала от самой Эрадис после судебного процесса, где разбиралось дело отца Диррага. Причиной краха наставника-златоуста стал некий молодой монах, сдернувший пелену с глаз обманутой Эрадис. Монашек тот был недурен собой, отменно сложен и, главное, страстно влюблен в соблазнительную воспитанницу Диррага. Подружившись с родителями Эрадис, часто посещая ее отчий дом, он быстро раскрыл ей глаза на ухищрения отца Диррага. Молодые люди подружились так крепко, что вскоре Эрадис уже кричала от восторга в объятиях монаха, который, не делая себе поблажек, трудился за двоих. Его настойчивость не могла не принести пользы, и в скором времени прекрасная Эрадис позабыла об унижениях, которым она подвергалась при встречах со старым сатиром.
Ощущая очередной раз, как в нее входит натуральный член монаха, Эрадис к своим сладостным стонам примешивала и горькие вздохи сожаления, понимая, как она была грубо одурачена. Тогда-то ее раненое самолюбие разбудило дремавшее дотоле мстительное чувство, заставившее девушку пойти на крайние меры, которые вам известны. В осуществлении этих планов самое деятельное участие принял верный монах, который не мог простить Диррагу того, что тот тоже пользовался милостями, недавно обретенными молодым человеком. Монах не желал делиться ни с кем и вообразил себя загодя ограбленным. Потому святой отец стал для него преступником, достойным самого сурового наказания. Монашеская фантазия остановилась на картине, где священник поджаривается на медленном огне.
...Напомню: в своих воспоминаниях я остановилась на том, что отец Дирраг покинул комнату Эрадис. Я удалилась к себе. В волнении, близком к исступлению, я упала на колени и вознесла мольбу Творцу, чтобы он послал мне милости, которые снизошли на мою подругу. Я молилась на коленях, потом вскакивала, металась по комнате и наконец, ничком упала на кровать. Образ неукротимого фаллоса, протыкающего Эрадис, царил в моем воспаленном мозгу. Но красный, вздувшийся член, который я так ясно себе представляла, не вязался в воображении с чем-то греховным и преступным, а тем более с органом, способным приносить острое наслаждение. Фаллос был чем-то независимым, никому не принадлежащим. И это чудо природы буравило и буравило мое трепетавшее тело...
Не отдавая себе отчета ни в чем, я незаметно приняла позу, в которой видела Эрадис, и, постепенно сползая вниз, прижалась задом к стойке кровати. Точкой опоры стала как раз та часть тела, где я испытывала непонятный зуд. Немного не рассчитав, я ударилась о стойку, но легкая боль не остановила меня. Зуд не прекращался. Надо было от него избавиться. Не отрываясь от стойки, я приподняла зад, опустила его и вновь приподняла вверх. Так, скользя, постоянно соприкасалась с входом в мою пещеру. Возбуждение, вызванное трением, стало волнообразно расти... Я еще прибавила и вдруг, словно потеряла голову; не меняя позы, не думая ни о чем, я начала с невероятной ловкостью двигать задом, скользя вдоль милого столбика... Поток наслаждения захватил меня, я лишилась чувств и погрузилась в глубокий сон.
Очнулась я не скоро. Я по-прежнему лежала на животе, столбик находился между ног, стыли оголенные ягодицы. Все это было удивительным, потому что произошло со мной впервые. Умиротворенность и легкость, чувство освобождения, царившие во мне, заставили, тем не менее, задуматься. Что происходило с Эрадис? Что случилось со мной? Ответа я не находила. Половые органы, внутренняя часть бедер, то есть все то, чем я терлась о стойку кровати, сильно болели. Превозмогая страх (запрет старого духовника оставался в силе!), я осмотрела больные области, но прикоснуться к ним все же не посмела. Мысли о грехе посещали меня, но не могли оформиться во что-то конкретное и здравое.
Едва я окончила осмотр потайных участков тела, явилась служанка сообщить, что мадам С... и аббат Т..., приглашенные на обед, уже пришли, и что матушка велела мне спуститься и составить им компанию за столом. Вздохнув и приведя себя в порядок, я направилась вниз.
Мадам С... стала редким гостем в нашем доме. Несмотря на ее внимание и доброту, на ее высокую репутацию, я решила прервать на время наши отношения. Нас разделяло отношение к отцу Диррагу.
Неприязненное отношение к этому наставнику приблудших душ, к его глубоким нравоучениям истиной незамутненного мистического чувства отталкивало меня от уважаемой матроны. А ведь святой отец как раз во всем, что касалось его теоретических постулатов, был неуступчив и суров и следил за тем, чтобы его паства не перенимала взгляды других наставников. В каждом священнослужителе он видел конкурента и старался держать в тайне все то, во что посвящал своих учеников...
...Тем временем все сели за стол. Обед прошел весело. Я чувствовала себя лучше обыкновенного и удивлялась этому. Апатия сменилась живостью, прекратились боли в пояснице, на щеках заиграл румянец. Можно сказать, я чувствовала себя заново рожденной. В этот раз никто ни о чем не злословил. Аббат Т..., человек большого ума и еще большего жизненного опыта, рассказал нам тысячу забавных историй. Эти плоды его острого ума не касались прямо никого из знакомых и немало нас позабавили.
После шампанского и кофе матушка отвела меня в сторону и живо упрекнула в том пренебрежении, которое уже долгое время проявляла я по отношению к дружелюбию и внимательности мадам С..., которыми она всегда отличалась.
— Если я и пользуюсь каким-то уважением в этом городе, то я целиком обязана им этой любезной даме, — говорила матушка, заглядывая мне в глаза. И продолжала: — Все, кто знают мадам С..., глубоко уважают ее доброту, просвещенность, порядочность. Нам необходима ее поддержка, дочь моя, и вы обязаны все сделать для того, чтобы мы не лишились ее расположения.
Я постаралась успокоить матушку тем, что она может не сомневаться во мне. Увы, увы и увы! Бедная женщина не подозревала о том, какого рода уроки получу я от уважаемой особы, чье благонравие и набожность казались совершенно безупречными.
Мы подошли к гостям, и вскоре я обратилась к мадам С..., прося извинить меня за некоторую невнимательность и холодность, которые я ей выказывала. Я горячо говорила о том, что исправлюсь, и порывалась даже искренне объяснить доброй женщине причины своего странного поведения, но мадам С... с улыбкой прервала мои излияния:
— Я знаю все, что вы хотите мне сказать, — вкрадчиво произнесла она. — Мне кажется, милая, мы не должны утруждать себя разговорами, в которых всегда больше вопросов, чем ответов. Каждый, сообразуясь со своими воззрениями, волен поступать, как ему заблагорассудится. Поверьте, я всегда рада видеть вас и, чтобы вы не сомневались в моем расположении, — добавила она, повышая голос, — я приглашаю вас сегодня на ужин.
Удостоверившись, что матушка не имеет ничего против такого предложения, мадам С... увела меня с собой. Уходя, я успела заметить, что матушка довольна.
Сейчас, когда столько времени отделяет меня от тех событий, я склонна предположить, что мадам С... и моя матушка заранее обо всем договорились. Родительница моя тоже не была в восторге от отца Диррага и надеялась, что ее хорошая знакомая повлияет на меня в лучшую сторону. В общем, все шло так, как было задумано.
Не успели мы с мадам С... отойти от дома, как внезапная боль пронзила мое тело, гримаса страдания исказила мое лицо, что не укрылось от зорких глаз спутницы;
— Что с вами, милая Тереза, похоже, вы нездоровы?
Я пролепетала что-то невразумительное, но это не удовлетворило женщину опытную и наблюдательную. Вопросы посыпались один за другим, лишь увеличивая мое замешательство.
— Дорогая, вы на ногах едва стоите. Позвольте, я помогу вам... Не переусердствовали ли вы, моля Всевышнего послать вам стигматы? Осторожнее, мы почти пришли... Вот и мой сад. Здесь мы посидим, и вы придете в себя.
Вскоре мы очутились в небольшой беседке на берегу моря.
После нескольких ничего не значащих фраз мадам С... вновь поинтересовалась, имею ли я на теле стигматы и как чувствую себя под духовным руководством отца Диррага.
— Не скрою, эта чудесная история кажется мне загадочной. Я поверю в чудо, только увидев его собственными глазами. Поэтому, милая моя, ничего от меня не скрывайте. Объясните, каким образом и когда появились эти раны. Поверьте, я не стану злоупотреблять вашим доверием. Надеюсь, вы достаточно хорошо меня знаете, чтобы не сомневаться в этом.
Не могу отнести себя к особам молчаливым, да и шампанское сыграло свою роль. К тому же, когда испытываешь страдания нравственные и физические, стремишься разделить с кем-нибудь свою боль, и я заговорила...
Было естественным начать с того, что тело мое не отмечено знаками благоволения Божьего, но знаки эти я видела на теле мадемуазель Эрадис. Коль было упомянуто имя моей подруги, пришлось рассказать в подробностях о том, что я видела в комнате Эрадис. Как бы мимоходом, задавая новые вопросы, мадам С... заставила меня признаться и в том, что последовало позже, когда я зажимала между ногами стойку кровати...
Мадам С... слушала меня, но ни тени удивления не промелькнуло на ее заботливом лице. Кое-что, правда, она уточняла, заставляя меня краснеть, когда я добиралась до пикантных подробностей. Я пыталась преодолевать естественный стыд, рисуя картины разнузданные и непристойные. Но ведь я говорила правду... Вспоминая тот разговор, я понимаю, сколько удовольствия доставила я мадам С... своим простосердечием и неискушенностью. Боже, как наивна я была...
Завершив, наконец, свое повествование, я внимательно взглянула на мадам С... Она погрузилась в задумчивость. Мне показалось, что она хочет сообщить мне нечто важное. Казалось, что я ясно вижу на ее челе борение мыслей, схватку чувств. Но все это мгновенно исчезало при наклонах головы, тонуло в глазах, и только шум прибоя отзывался в моих ушах. Я вздрогнула, когда она вновь заговорила:
— Милая моя, сначала промойте теплым белым вином те места вашего тела, что так неосторожно были вами повреждены во время игр на кровати. Вы почувствуете облегчение. Ни ваша добрейшая матушка, ни отец Дирраг не должны ничего знать о ваших признаниях мне. Вы поймете позже мою правоту. Загляните ко мне завтра, часов в девять утра, и мы поговорим обо всем поподробнее. Вы можете твердо рассчитывать на мою дружбу. Я очень ценю ваш открытый характер и золотое сердце. А вот и ваша матушка... Давайте подойдем и развлечем ее чем-нибудь веселым и непритязательным.
Минут через пятнадцать-двадцать нас пригласили к ужину: как раз подоспел аббат Т..., и мы уселись за стол.
Когда наши желудки стали насыщаться (я как раз отламывала кусочек нежнейшей индейки), мадам С... бросила упрек в адрес отца Диррага;
— Но дорогая, — мягко заметил аббат, — давайте признаем, что люди вольны поступать, как им заблагорассудится, если только их поведение не противоречит известным нравственным нормам. Мне кажется, что святой отец не преступал норм морали. Я возьму свои слова обратно только в том случае, если на деле смогу убедиться в аморальности этого священнослужителя.
Мадам С... не стала отстаивать свою позицию и резко переменила тему разговора. Около десяти часов ужин завершился, хозяйка что-то тихо сказала аббату, и он пошел проводить нас с матушкой до дома.
Сейчас самое время, дорогой граф, познакомиться поближе с мадам С... и аббатом Т...
В девичестве мадам С... звалась Демуазель. За пятнадцать лет до описываемых событий мадам С... против собственной воли была выдана замуж за некоего морского офицера, которому как раз стукнуло шестьдесят. Через пять лет мадам С... овдовела в тот самый момент, когда ждала ребенка. Роды были трудные, крупный ребенок чуть не лишил жизни бедную мать и сам отдал Богу невинную душу трех месяцев от роду. У мадам С... оказалось в руках крупное состояние. Двадцатилетняя красавица вдова стала объектом притязаний множества пройдох, немедленно зачисливших себя в женихи. Но охотникам до большого наследства вскоре стало доподлинно известно о том, что очаровательная вдова смертельно боится нового брака, так как не хочет подвергать риску свою молодую жизнь, а риск неизбежен ввиду последующих родов. И женихи отступились от мадам С..., стоявшей на страже своих интересов тверже, чем Пенелопа.
Все, кто знал мадам С..., не могли не отметить широты ее ума, сдержанности ее чувств, взвешенности ее поступков. Она не расставалась с книгами, спорила о вещах отвлеченных и даже трансцендентных и вела жизнь совершенно безупречную. Верность в дружбе также была отличительной чертой этой женщины. В этом имела возможность убедиться, например, моя матушка. К тому времени, когда происходили описываемые здесь события, мадам С... исполнилось 26 лет. О ее внешности я расскажу чуть позже.
Всем в обществе было известно о благочестии аббата Т..., близкого друга и духовника мадам С... Это был человек лет сорока пяти, небольшого роста, но хорошего телосложения, с открытым симпатичным лицом. Благочестие аббата ценилось прихожанами, и он пользовался всеобщей любовью и уважением. Человек обходительный и в то же время глубокий, он мог поддержать разговор на любую тему и часто блистал неземной мыслью. Как и отец Дирраг, он был окружен воспитанниками и воспитанницами и был не на словах, а на деле другом многих достойных людей.
Назавтра, в назначенный час, я пришла к мадам С...
— А, вот и моя милая Тереза, — входя, улыбнулась она. — Ну, как ваши бедные болячки? Хорошо ли вы спали?
— Я сделала то, что вы мне советовали, мадам. Мне уже лучше. Я все как следует прополоскала, и это принесло мне облегчение. По крайней мере, надеюсь, этими действиями я не оскорбила Бога.
Мадам С... продолжала улыбаться. Напоив меня кофе, она сказала: "Вы не представляете, как важно все то, что вы мне вчера рассказали. Я сочла своим долгом поговорить по этому поводу с Т... и он ждет нас теперь в своей исповедальне. Прошу вас, пойдемте туда, и вы повторите слово в слово все то, что рассказали мне. Аббат — благородный человек, и его советы будут вам полезны. Думаю, он посоветует вам изменить стиль поведения, что необходимо для здоровья вашего тела и, главное, — души. Представляю, что было бы с вашей матушкой, узнай она обо всем. Скажу прямо: все, что вы видели в комнате мадемуазель Эрадис, — ужасно! Но все еще можно поправить. Идите к аббату, доверьтесь ему, и вы никогда об этом не пожалеете".
С гулко бьющимся сердцем, готовая заплакать, я пошла в исповедальню, где меня поджидал аббат Т...
Ни разу не прервав моего взволнованного рассказа, выслушал меня аббат Т... и значительно произнес:
— Вы сообщили мне поразительные вещи: отец Дирраг — плут, презренный человек, находящийся во власти сатанинской... Он идет навстречу гибели и увлекает за собой мадемуазель Эрадис. Но если мы станем только проклинать его, то не будем похожи на добрых христиан. Разве мы забыли о жалости, разве не должны мы пожалеть отца Диррага и его воспитанниц? Не встречайтесь больше ни с отцом Диррагом, ни с кем из его паствы, но и не говорите ничего плохого о них, будьте милосердны. Бывайте чаще у мадам С..., чье доброе отношение к вам крепнет и растет. В ее доме вы всегда получите помощь и совет. А в этой замечательной женщине найдете достойный пример для подражания.
Теперь, дитя мое, поговорим о том странном состоянии сильного зуда, испытываемого вами в месте, которое оказалось натертым о столбик кровати. Не надо забывать о том, что это только потребности, связанные с темпераментом, и они столь же естественны, как голод или жажда. Не следует придавать им особого значения и не следует делать ничего для их возбуждения. Но поскольку потребности ваши могут быть велики, то не будет ничего страшного, если вы с помощью руки или пальца успокоите опасное место трением, что бывает совершенно необходимо. В то же время хочу вас предостеречь от введения пальца внутрь отверстия, расположенного в интимном месте. Вы выйдете замуж со временем и должны оставаться чистой и непорочной в глазах вашего мужа. В остальном, повторяю, это не более чем потребность, которой наделили нас незыблемые законы природы. И сама мать-природа дала нам средства укрощать зов инстинктов, удовлетворяя естественную потребность.
А если мы уверены, что естественный закон установлен Богом, то разве мы осмелимся убояться гнева Господня, удовлетворяя наши надобности теми средствами, которые он сам дал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24