А евреи, разве можно назвать другой народ на земле, в равной мере с ними склонный к кровопролитию? Многочисленные доказательства вы без труда отыщете на любой странице еврейской истории.
Императоры и мандарины Китая время от времени приводят свой народ в возбуждение, устраивая какую-нибудь ужасную резню. Но пусть только этот нежный и женственный народ освободится от ига, наложенного на него тиранами, и тогда он лишит их жизни с еще большим основанием, ведь убийство там всеми признается необходимым, разница окажется лишь в перемене жертв. Таким образом, благо одних превратится в счастье других.
Множество народов терпимо относятся к публичным убийствам, в частности, они совершенно разрешены в Генуе, Венеции, Неаполе, по всей Албании. В Кахаго, расположенном на реке Сан-Доминго, убийцы даже пользуются всенародным уважением и почетом. Повинуясь вашему приказу, они перережут горло любому человеку, на которого вы им укажете. Некоторые индийцы, накурившись опия, дабы придать себе смелости к совершению злодеяний, затем бросаются на улицу, убивая всех на своем пути. Английские путешественники столкнулись со сходным обычаем и в Батавии.
Ну а какой народ, одновременно жестокий и величественный, дольше всех сохранял свое могущество и свободу? Конечно же, римляне. Зрелище игр гладиаторов поддерживало у римлян храбрость, так что нация вскоре стала воинственной, привыкнув рассматривать убийство как забаву. В те времена двенадцать или пятнадцать тысяч жертв ежедневно наполняли арены цирка, причем римские женщины, превосходившие в жестокости мужчин, дошли до того, что стали требовать от побежденных красивой смерти и определенного изящества в смертельных судорогах.
Римляне, к тому же, изобрели и такой вид удовольствия, когда карлики на глазах зрителей перерезали друг другу горло. Но вот понемногу заразившее весь мир христианство убедило человечество в том, что убийство есть зло. Тираны тут же закабалили римский народ, превратив героев мира в посмешище.
Мы имеем веские основания видеть в убийце человека, одаренного слабой чувствительностью. Ведь лишая жизни ближнего, он с презрением относится к частному и общественному мнению. Однако, повсеместно убийца считается способным совершать храбрые поступки и, следовательно, может оказаться ценным гражданином в воинственном республиканском государстве.
Обратимся теперь к народам еще более жестоким, которые очень часто не только убивают детей, иной раз даже своих собственных, но и возвели подобные повсеместно принятые действия в ранг законов.
Множество диких племен уничтожает детей тотчас же после их появления на свет. К примеру, женщины, живущие на берегах реки Ориноко, убежденные в несчастной судьбе своих дочерей, которым предстоит стать супругами дикарей, обитающих в этой же местности, будучи не в состоянии перенести подобное горе, сразу убивают рождающихся девочек. В Трапобане и в королевстве Сопит родители лишают жизни детей, если те оказываются уродами. Жители Мадагаскара в определенные дни недели отдают детей на съедение диким зверям. В республиках Древней Греции всех новорожденных подвергали тщательному исследованию, чтобы тут же лишить жизни того из них, кто явно неспособен стать защитником родины. В Греции, по всей видимости, не считали необходимым отпускать огромные средства на содержание домов, служащих сохранению презренных отбросов человеческого общества. (Следует надеяться на то, что нация все-таки отменит подобные бесполезнейшие расходы. Любое дитя, родившееся на свет лишенным тех качеств, которые в дальнейшем принесут пользу республике, не имеет ни малейшего права на существование. Самое лучшее из того, что можно сделать с таким ребенком, так это лишить его жизни в момент рождения.)
До переноса столицы империи в Византию любой римлянин, не желающий более кормить свое потомство, прямо отправлял его на живодерню. Между прочим, законодатели древности никогда не испытывали угрызений совести, обрекая детей на верную смерть; ни в одном из составленных ими кодексов право отца распоряжаться жизнью своей семьи даже не ставилось под сомнение. Аристотель, кстати сказать, одобрял аборт. Граждане республик древности, преисполненные энтузиазма и горячей любви к родине, относились с презрением к состраданию, распространившемуся, тем не менее, среди современных народов. Тогда свое потомство ценили меньше, зато сильнее любили родину. Во всех городах Китая каждое утро на улицу выставляются камышовые корзинки с детьми, на рассвете их собирают в специальную тележку и затем выбрасывают в канаву. Впрочем, повивальные бабки, как правило, освобождают матерей еще раньше, топя детей в чанах с кипящей водой или попросту сбрасывая в речку. В Пекине же потомство помещают в маленькие тростниковые корзинки и затем оставляют на берегу какого-нибудь из каналов. Во время ежедневных разливов каналы наполняются водой, которая ежедневно уносит прочь, по мнению знаменитого путешественника Дуальда, тридцать тысяч маленьких китайцев.
Нам не стоит отрицать и то, что в республиканском государстве необходимо придерживаться взглядов, полностью противоположных воззрениям, принятым при монархическом правительстве, ведь преследуемые нами цели совершенно различны.
В самом деле, в условиях тирании богатство измеряется в зависимости от числа рабов, поэтому тираны постоянно испытывают нужду в людях. Однако же изобилие населения вне всякого сомнения в республиканском государстве должно рассматриваться как порок. Я не предлагаю вам перерезать людям горло, подобно тому, к чему призывали наши современные децемвиры. Напротив, речь идет лишь о том, чтобы не дать населению вырасти за пределы, необходимые для поддержания счастливого состояния в республике. Прежде всего, остерегайтесь слишком быстрого увеличения народа, каждый член которого наделен суверенными правами. Вы должны оставаться вполне уверенными в том, что революции всегда являлись следствием избыточного прироста населения.
Ради величия государства вы позволяете воинам убивать людей, но почему вы не разрешаете отдельным гражданам свободно посягать на жизнь других лиц, ведь при этом республиканская форма правления сохраняется в силе? Поскольку же убийства не наносят вреда нашему правительству, то вы обязаны предоставить родителям право освобождаться от детей, которых они прокормить не могут или же от тех, кто наверняка не принесет государству ни малейшей пользы. Предоставьте, кроме того, гражданину право самому, на свой страх и риск, отделываться от врагов, способных ему как-нибудь навредить. В результате подобных действий, кстати сказать, совершенно самих по себе не заслуживающих внимания, население будет оставаться весьма умеренным и никогда не увеличится настолько, чтобы смочь когда-нибудь свергнуть правительство.
Приверженцы монархии напрасно пытаются убедить нас, будто бы величие государства зависит от численности населения. Между прочим, страна никогда не станет богатой, если число жителей в ней превзойдет имеющиеся в наличии средства к существованию. Напротив, если число граждан не будет превышать строго определенного количества, то государство, достигшее процветания, сможет с выгодой торговать остатками жизненных средств. К примеру, когда на дереве образуется множество сучьев, разве вы их не срезаете? Разве убирая лишние ветви, вы не сохраняете в целости ствол?
Любая система, в чем-либо несогласная с выдвинутыми мною принципами, является бессмысленной. Злоупотребляя подобными системами, вы, наверняка, быстро разрушите до основания то здание, которое мы с такими трудами только что возвели. Впрочем, вряд ли нам пристало ради уменьшения численности населения лишать жизни людей уже сложившихся и, к тому же, прекрасно образованных, ведь тогда мы совершим очевидную несправедливость. Но если мы помешаем появиться на свет существам, которые, пожалуй, в скором времени станут совершенно лишними, то в таком случае наше дело будет вполне справедливым, потому что человеческий род надо очищать, начиная с самой колыбели. Когда вы увидите то, что ребенок не сможет в будущем принести пользу обществу, сразу же отстраните его от материнской груди, прибегнув к единственному разумному средству сократить численность населения, избыток которого, как мы только недавно доказали, представляет собой страшнейшую опасность.
Теперь нам следует подвести кое-какие итоги.
Будем ли мы подавлять убийства с помощью другого убийства? Ни в коей мере, ведь на убийцу не пристало накладывать никакое иное наказание кроме того, которое постараются совершить друзья или родственники пострадавшего. "Я дарую Вам прощение", — некогда сказал Людовик XV, обращаясь к Шаролэ, убившему человека ради развлечения, — "но я равным образом пощажу и того, кто лишит Вас жизни". Любой закон об убийстве должен основываться на подобном величественном высказывании.(Согласно салическим законам, убийство наказывалось простым штрафом. Поскольку же виновные с легкостью ускользали от его уплаты, то Хильдеберт, король Австразии, находясь в Кельне, постановил предавать смерти тех, кто такой штраф не платил, следовательно, наказание тогда распространялось не на всех убийц. Законы древних германцев также ограничивались одним штрафом, величина которого определялась положением пострадавшего. В частности, за убийство священника виновный должен был отсчитать столько золота, сколько весила свинцовая сутана, вылитая по мерке убитого. Отказавшись от уплаты штрафа, виновный вместе со своей семьей становился рабом церкви.)
Одним словом, убийство остается ужасным поступком, но все же оно является действием иной раз необходимым, никогда не преступным и терпимым в республиканском государстве. Я уже говорил о том, что весь мир может нам служить тому примером. Теперь нам нужно рассмотреть другой вопрос, а именно, стоит ли в подобных случаях наказывать человека смертью? Прежде чем ответить на этот вопрос, хотелось бы сначала разрешить следующую дилемму:
Является ли убийство преступлением или не является?
Если оно не относится к преступлениям, то зачем тогда издавать законы, его преследующие? Ну, а если оно все-таки оказывается преступлением, то в силу какой варварской и глупой непоследовательности мы наказываем виновных, прибегая к такому же средству?
Нам остается рассмотреть лишь обязанности человека по отношению к самому себе. Поскольку философ связывает существование подобных обязанностей лишь с чувством получаемого человеком удовольствия или с чувством самосохранения, то предписывать здесь какие-то практические правила поведения представляется совершенно бессмысленным. Разумеется, еще более бессмысленным будет распределять наказания, если человек в чем-нибудь уклонится от предложенных правил.
Мы можем погрешить против указанных обязанностей, лишь совершив самоубийство. Я не стану забавлять вас доказательствами тупоумия тех людей, которые возводят самоубийство в ранг преступления. Тех же, кто еще питает кое-какие сомнения, я отсылаю к знаменитому письму Руссо. Кстати сказать, почти все правительства древности допускали самоубийство исходя из соображений религиозных и политических. Афиняне даже излагали перед Ареопагом доводы, побудившие их лишить себя жизни. Затем они пронзали себе грудь кинжалом. В государствах Древней Греции к самоубийству относились с такой терпимостью, что оно входило в планы законодателей. Предававшие себя смерти на глазах у публики граждане делали из самоубийства великолепный спектакль.
Римская республика, в свою очередь, поощряла добровольную смерть граждан, подтверждающую иной раз их самоотверженную преданность родине.
Когда Рим был захвачен галлами, самые славные сенаторы предпочли выбрать для себя добровольную смерть. Перенимая душевные качества римлян, мы, безусловно, научимся и их добродетели. В частности, некий солдат, участвовавший в кампании 1792 года, лишил себя жизни единственно из-за злости, так как он не мог вместе со своими товарищами сражаться в битве при Жемаппе. Более того, сравнявшись по духу с гордыми республиканцами, мы скоро превзойдем их в добродетели, ведь государственный строй влияет на формирование человека. В самом деле, слишком долгая привычка к деспотизму совершенно изнежила наших храбрецов, полностью испортив их нравы. Но вот настало возрождение, и весь свет вскоре увидит, на какие великие деяния способен французский характер и гений, едва он только окажется на свободе.
Сохраним же ценою жизни и состояния эту свободу, уже стоившую нам многочисленных жертв, не будем жалеть ничего, лишь бы только достигнуть цели! Наши герои по своей доброй воле отдали жизнь ради счастья республики, и их кровь не должна пролиться напрасно. Нам необходимо хранить единство, иначе мы выпустим из рук плод всех перенесенных нами страданий. Грядущие победы, несомненно, укрепят великолепное здание установленных здесь законов. Кстати сказать, наши первые законодатели, оставаясь все-таки рабами деспота, свергнутого совсем недавно, выносили постановления, достойные тирана, которому они поклонялись. Поэтому нам следует полностью переделать их труд, ибо мы трудимся ради счастья республиканцев, настоящих философов, следовательно, и законы наши должны стать мягкими, подобно народу, которым они начнут управлять.
Продемонстрировав перед вами, как я это только что сделал, всю мизерность и несущественность поступков, возведенных нашими ослепленными ложной религией предками в разряд преступлений, я свел к минимуму ту работу, которую нам предстоит проделать. Нам необходимо принять лишь несколько новых законов, но зато все они должны быть хорошими. Не следует умножать уже существующие цепи, нужно только позаботиться о том, чтобы крепость оставшихся оказалась нерушимой.
Принимаемые нами законы не имеют никакой другой цели, кроме спокойствия граждан наряду со славой и процветанием республики. Однако теперь, когда вы, французы, изгнали врага за пределы вашей земли, я не желал бы того, чтобы стремление к распространению принципов революции завело вас слишком далеко. Прежде чем пройтись по миру огнем и мечом, вспомните хотя бы о провале Крестовых походов. Поверьте мне, как только враг оказался на противоположном берегу Рейна, для нас лучше всего оберегать границы Франции, не покидая дома. Оставаясь непобедимыми во Франции, отличаясь прекрасными законами и отменным благочинием в сравнении с другими народами, вы станете образцом для всех прочих правительств мира, которые будут гордиться, если им удастся залучить вас в число своих союзников. Но когда, забыв о собственном счастье, вы, влекомые ложным честолюбием, отправитесь распространять революционные принципы в другие страны, то едва задремавший деспотизм тотчас же проснется, государство погибнет от внутренних раздоров. В таком случае вы понапрасну погубите и солдат, и деньги, тогда как тираны вновь наденут на шею народа цепи, выкованные за время вашего отсутствия. Итак, все необходимое для дела свободы можно совершить и не покидая родных очагов. Что касается других народов, то они, едва лишь прознав о вашем счастье, сразу же последуют лучшему примеру, избрав для себя тот путь, который вы им укажете.
ФИЛОСОФИЯ ПРОСВЕЩЕННОГО ЭРОТИЗМА
Прежде чем вынести то или иное суждение о французском романе середины XVIII века под названием "Тереза-философ", читатель должен составить себе ясное представление о социально-культурных особенностях Века Просвещения, ибо только после основательного ознакомления с идеями того далекого времени можно будет по достоинству оценить преимущества этого произведения, во всяком случае, если сравнивать "Терезу-философа" с низкопробной псевдоэротической литературой, продаваемой ныне по коммерческим ценам в подземных переходах метрополитена.
В первую очередь необходимо отметить, что эротико-философский роман "Тереза-философ" в век "развержения общего рассудка" , когда происходила радикальнейшая переоценка всех и всяческих ценностей, оставался произведением заурядным. В самом деле, могущественная идеология французского Просвещения к середине XVIII века полностью подчинила себе почти все литературные жанры, исключая, пожалуй, лишь жанр церковной проповеди. "Главнейшие писатели XVIII века (которые, кстати сказать, в сотрудничестве с компанией треть сортных литераторов наводнили мировой книжный рынок продукцией, во многом напоминающей роман "Тереза-философ". — А.В.) старались казаться скорее мыслителями, а не собственно художниками" . Однако же беда была именно в том, что ни Вольтер, ни Дидро, ни Ж.-Ж.Руссо, ни Мармонтель, ни Шамфор, ни сотни иных, менее талантливых или плодовитых писателей Века Просвещения, мыслителями в высоком смысле этого слова не были.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Императоры и мандарины Китая время от времени приводят свой народ в возбуждение, устраивая какую-нибудь ужасную резню. Но пусть только этот нежный и женственный народ освободится от ига, наложенного на него тиранами, и тогда он лишит их жизни с еще большим основанием, ведь убийство там всеми признается необходимым, разница окажется лишь в перемене жертв. Таким образом, благо одних превратится в счастье других.
Множество народов терпимо относятся к публичным убийствам, в частности, они совершенно разрешены в Генуе, Венеции, Неаполе, по всей Албании. В Кахаго, расположенном на реке Сан-Доминго, убийцы даже пользуются всенародным уважением и почетом. Повинуясь вашему приказу, они перережут горло любому человеку, на которого вы им укажете. Некоторые индийцы, накурившись опия, дабы придать себе смелости к совершению злодеяний, затем бросаются на улицу, убивая всех на своем пути. Английские путешественники столкнулись со сходным обычаем и в Батавии.
Ну а какой народ, одновременно жестокий и величественный, дольше всех сохранял свое могущество и свободу? Конечно же, римляне. Зрелище игр гладиаторов поддерживало у римлян храбрость, так что нация вскоре стала воинственной, привыкнув рассматривать убийство как забаву. В те времена двенадцать или пятнадцать тысяч жертв ежедневно наполняли арены цирка, причем римские женщины, превосходившие в жестокости мужчин, дошли до того, что стали требовать от побежденных красивой смерти и определенного изящества в смертельных судорогах.
Римляне, к тому же, изобрели и такой вид удовольствия, когда карлики на глазах зрителей перерезали друг другу горло. Но вот понемногу заразившее весь мир христианство убедило человечество в том, что убийство есть зло. Тираны тут же закабалили римский народ, превратив героев мира в посмешище.
Мы имеем веские основания видеть в убийце человека, одаренного слабой чувствительностью. Ведь лишая жизни ближнего, он с презрением относится к частному и общественному мнению. Однако, повсеместно убийца считается способным совершать храбрые поступки и, следовательно, может оказаться ценным гражданином в воинственном республиканском государстве.
Обратимся теперь к народам еще более жестоким, которые очень часто не только убивают детей, иной раз даже своих собственных, но и возвели подобные повсеместно принятые действия в ранг законов.
Множество диких племен уничтожает детей тотчас же после их появления на свет. К примеру, женщины, живущие на берегах реки Ориноко, убежденные в несчастной судьбе своих дочерей, которым предстоит стать супругами дикарей, обитающих в этой же местности, будучи не в состоянии перенести подобное горе, сразу убивают рождающихся девочек. В Трапобане и в королевстве Сопит родители лишают жизни детей, если те оказываются уродами. Жители Мадагаскара в определенные дни недели отдают детей на съедение диким зверям. В республиках Древней Греции всех новорожденных подвергали тщательному исследованию, чтобы тут же лишить жизни того из них, кто явно неспособен стать защитником родины. В Греции, по всей видимости, не считали необходимым отпускать огромные средства на содержание домов, служащих сохранению презренных отбросов человеческого общества. (Следует надеяться на то, что нация все-таки отменит подобные бесполезнейшие расходы. Любое дитя, родившееся на свет лишенным тех качеств, которые в дальнейшем принесут пользу республике, не имеет ни малейшего права на существование. Самое лучшее из того, что можно сделать с таким ребенком, так это лишить его жизни в момент рождения.)
До переноса столицы империи в Византию любой римлянин, не желающий более кормить свое потомство, прямо отправлял его на живодерню. Между прочим, законодатели древности никогда не испытывали угрызений совести, обрекая детей на верную смерть; ни в одном из составленных ими кодексов право отца распоряжаться жизнью своей семьи даже не ставилось под сомнение. Аристотель, кстати сказать, одобрял аборт. Граждане республик древности, преисполненные энтузиазма и горячей любви к родине, относились с презрением к состраданию, распространившемуся, тем не менее, среди современных народов. Тогда свое потомство ценили меньше, зато сильнее любили родину. Во всех городах Китая каждое утро на улицу выставляются камышовые корзинки с детьми, на рассвете их собирают в специальную тележку и затем выбрасывают в канаву. Впрочем, повивальные бабки, как правило, освобождают матерей еще раньше, топя детей в чанах с кипящей водой или попросту сбрасывая в речку. В Пекине же потомство помещают в маленькие тростниковые корзинки и затем оставляют на берегу какого-нибудь из каналов. Во время ежедневных разливов каналы наполняются водой, которая ежедневно уносит прочь, по мнению знаменитого путешественника Дуальда, тридцать тысяч маленьких китайцев.
Нам не стоит отрицать и то, что в республиканском государстве необходимо придерживаться взглядов, полностью противоположных воззрениям, принятым при монархическом правительстве, ведь преследуемые нами цели совершенно различны.
В самом деле, в условиях тирании богатство измеряется в зависимости от числа рабов, поэтому тираны постоянно испытывают нужду в людях. Однако же изобилие населения вне всякого сомнения в республиканском государстве должно рассматриваться как порок. Я не предлагаю вам перерезать людям горло, подобно тому, к чему призывали наши современные децемвиры. Напротив, речь идет лишь о том, чтобы не дать населению вырасти за пределы, необходимые для поддержания счастливого состояния в республике. Прежде всего, остерегайтесь слишком быстрого увеличения народа, каждый член которого наделен суверенными правами. Вы должны оставаться вполне уверенными в том, что революции всегда являлись следствием избыточного прироста населения.
Ради величия государства вы позволяете воинам убивать людей, но почему вы не разрешаете отдельным гражданам свободно посягать на жизнь других лиц, ведь при этом республиканская форма правления сохраняется в силе? Поскольку же убийства не наносят вреда нашему правительству, то вы обязаны предоставить родителям право освобождаться от детей, которых они прокормить не могут или же от тех, кто наверняка не принесет государству ни малейшей пользы. Предоставьте, кроме того, гражданину право самому, на свой страх и риск, отделываться от врагов, способных ему как-нибудь навредить. В результате подобных действий, кстати сказать, совершенно самих по себе не заслуживающих внимания, население будет оставаться весьма умеренным и никогда не увеличится настолько, чтобы смочь когда-нибудь свергнуть правительство.
Приверженцы монархии напрасно пытаются убедить нас, будто бы величие государства зависит от численности населения. Между прочим, страна никогда не станет богатой, если число жителей в ней превзойдет имеющиеся в наличии средства к существованию. Напротив, если число граждан не будет превышать строго определенного количества, то государство, достигшее процветания, сможет с выгодой торговать остатками жизненных средств. К примеру, когда на дереве образуется множество сучьев, разве вы их не срезаете? Разве убирая лишние ветви, вы не сохраняете в целости ствол?
Любая система, в чем-либо несогласная с выдвинутыми мною принципами, является бессмысленной. Злоупотребляя подобными системами, вы, наверняка, быстро разрушите до основания то здание, которое мы с такими трудами только что возвели. Впрочем, вряд ли нам пристало ради уменьшения численности населения лишать жизни людей уже сложившихся и, к тому же, прекрасно образованных, ведь тогда мы совершим очевидную несправедливость. Но если мы помешаем появиться на свет существам, которые, пожалуй, в скором времени станут совершенно лишними, то в таком случае наше дело будет вполне справедливым, потому что человеческий род надо очищать, начиная с самой колыбели. Когда вы увидите то, что ребенок не сможет в будущем принести пользу обществу, сразу же отстраните его от материнской груди, прибегнув к единственному разумному средству сократить численность населения, избыток которого, как мы только недавно доказали, представляет собой страшнейшую опасность.
Теперь нам следует подвести кое-какие итоги.
Будем ли мы подавлять убийства с помощью другого убийства? Ни в коей мере, ведь на убийцу не пристало накладывать никакое иное наказание кроме того, которое постараются совершить друзья или родственники пострадавшего. "Я дарую Вам прощение", — некогда сказал Людовик XV, обращаясь к Шаролэ, убившему человека ради развлечения, — "но я равным образом пощажу и того, кто лишит Вас жизни". Любой закон об убийстве должен основываться на подобном величественном высказывании.(Согласно салическим законам, убийство наказывалось простым штрафом. Поскольку же виновные с легкостью ускользали от его уплаты, то Хильдеберт, король Австразии, находясь в Кельне, постановил предавать смерти тех, кто такой штраф не платил, следовательно, наказание тогда распространялось не на всех убийц. Законы древних германцев также ограничивались одним штрафом, величина которого определялась положением пострадавшего. В частности, за убийство священника виновный должен был отсчитать столько золота, сколько весила свинцовая сутана, вылитая по мерке убитого. Отказавшись от уплаты штрафа, виновный вместе со своей семьей становился рабом церкви.)
Одним словом, убийство остается ужасным поступком, но все же оно является действием иной раз необходимым, никогда не преступным и терпимым в республиканском государстве. Я уже говорил о том, что весь мир может нам служить тому примером. Теперь нам нужно рассмотреть другой вопрос, а именно, стоит ли в подобных случаях наказывать человека смертью? Прежде чем ответить на этот вопрос, хотелось бы сначала разрешить следующую дилемму:
Является ли убийство преступлением или не является?
Если оно не относится к преступлениям, то зачем тогда издавать законы, его преследующие? Ну, а если оно все-таки оказывается преступлением, то в силу какой варварской и глупой непоследовательности мы наказываем виновных, прибегая к такому же средству?
Нам остается рассмотреть лишь обязанности человека по отношению к самому себе. Поскольку философ связывает существование подобных обязанностей лишь с чувством получаемого человеком удовольствия или с чувством самосохранения, то предписывать здесь какие-то практические правила поведения представляется совершенно бессмысленным. Разумеется, еще более бессмысленным будет распределять наказания, если человек в чем-нибудь уклонится от предложенных правил.
Мы можем погрешить против указанных обязанностей, лишь совершив самоубийство. Я не стану забавлять вас доказательствами тупоумия тех людей, которые возводят самоубийство в ранг преступления. Тех же, кто еще питает кое-какие сомнения, я отсылаю к знаменитому письму Руссо. Кстати сказать, почти все правительства древности допускали самоубийство исходя из соображений религиозных и политических. Афиняне даже излагали перед Ареопагом доводы, побудившие их лишить себя жизни. Затем они пронзали себе грудь кинжалом. В государствах Древней Греции к самоубийству относились с такой терпимостью, что оно входило в планы законодателей. Предававшие себя смерти на глазах у публики граждане делали из самоубийства великолепный спектакль.
Римская республика, в свою очередь, поощряла добровольную смерть граждан, подтверждающую иной раз их самоотверженную преданность родине.
Когда Рим был захвачен галлами, самые славные сенаторы предпочли выбрать для себя добровольную смерть. Перенимая душевные качества римлян, мы, безусловно, научимся и их добродетели. В частности, некий солдат, участвовавший в кампании 1792 года, лишил себя жизни единственно из-за злости, так как он не мог вместе со своими товарищами сражаться в битве при Жемаппе. Более того, сравнявшись по духу с гордыми республиканцами, мы скоро превзойдем их в добродетели, ведь государственный строй влияет на формирование человека. В самом деле, слишком долгая привычка к деспотизму совершенно изнежила наших храбрецов, полностью испортив их нравы. Но вот настало возрождение, и весь свет вскоре увидит, на какие великие деяния способен французский характер и гений, едва он только окажется на свободе.
Сохраним же ценою жизни и состояния эту свободу, уже стоившую нам многочисленных жертв, не будем жалеть ничего, лишь бы только достигнуть цели! Наши герои по своей доброй воле отдали жизнь ради счастья республики, и их кровь не должна пролиться напрасно. Нам необходимо хранить единство, иначе мы выпустим из рук плод всех перенесенных нами страданий. Грядущие победы, несомненно, укрепят великолепное здание установленных здесь законов. Кстати сказать, наши первые законодатели, оставаясь все-таки рабами деспота, свергнутого совсем недавно, выносили постановления, достойные тирана, которому они поклонялись. Поэтому нам следует полностью переделать их труд, ибо мы трудимся ради счастья республиканцев, настоящих философов, следовательно, и законы наши должны стать мягкими, подобно народу, которым они начнут управлять.
Продемонстрировав перед вами, как я это только что сделал, всю мизерность и несущественность поступков, возведенных нашими ослепленными ложной религией предками в разряд преступлений, я свел к минимуму ту работу, которую нам предстоит проделать. Нам необходимо принять лишь несколько новых законов, но зато все они должны быть хорошими. Не следует умножать уже существующие цепи, нужно только позаботиться о том, чтобы крепость оставшихся оказалась нерушимой.
Принимаемые нами законы не имеют никакой другой цели, кроме спокойствия граждан наряду со славой и процветанием республики. Однако теперь, когда вы, французы, изгнали врага за пределы вашей земли, я не желал бы того, чтобы стремление к распространению принципов революции завело вас слишком далеко. Прежде чем пройтись по миру огнем и мечом, вспомните хотя бы о провале Крестовых походов. Поверьте мне, как только враг оказался на противоположном берегу Рейна, для нас лучше всего оберегать границы Франции, не покидая дома. Оставаясь непобедимыми во Франции, отличаясь прекрасными законами и отменным благочинием в сравнении с другими народами, вы станете образцом для всех прочих правительств мира, которые будут гордиться, если им удастся залучить вас в число своих союзников. Но когда, забыв о собственном счастье, вы, влекомые ложным честолюбием, отправитесь распространять революционные принципы в другие страны, то едва задремавший деспотизм тотчас же проснется, государство погибнет от внутренних раздоров. В таком случае вы понапрасну погубите и солдат, и деньги, тогда как тираны вновь наденут на шею народа цепи, выкованные за время вашего отсутствия. Итак, все необходимое для дела свободы можно совершить и не покидая родных очагов. Что касается других народов, то они, едва лишь прознав о вашем счастье, сразу же последуют лучшему примеру, избрав для себя тот путь, который вы им укажете.
ФИЛОСОФИЯ ПРОСВЕЩЕННОГО ЭРОТИЗМА
Прежде чем вынести то или иное суждение о французском романе середины XVIII века под названием "Тереза-философ", читатель должен составить себе ясное представление о социально-культурных особенностях Века Просвещения, ибо только после основательного ознакомления с идеями того далекого времени можно будет по достоинству оценить преимущества этого произведения, во всяком случае, если сравнивать "Терезу-философа" с низкопробной псевдоэротической литературой, продаваемой ныне по коммерческим ценам в подземных переходах метрополитена.
В первую очередь необходимо отметить, что эротико-философский роман "Тереза-философ" в век "развержения общего рассудка" , когда происходила радикальнейшая переоценка всех и всяческих ценностей, оставался произведением заурядным. В самом деле, могущественная идеология французского Просвещения к середине XVIII века полностью подчинила себе почти все литературные жанры, исключая, пожалуй, лишь жанр церковной проповеди. "Главнейшие писатели XVIII века (которые, кстати сказать, в сотрудничестве с компанией треть сортных литераторов наводнили мировой книжный рынок продукцией, во многом напоминающей роман "Тереза-философ". — А.В.) старались казаться скорее мыслителями, а не собственно художниками" . Однако же беда была именно в том, что ни Вольтер, ни Дидро, ни Ж.-Ж.Руссо, ни Мармонтель, ни Шамфор, ни сотни иных, менее талантливых или плодовитых писателей Века Просвещения, мыслителями в высоком смысле этого слова не были.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24