Императрица Елизавета Петровна приказала разрушить и разобрать по камушку, по кирпичику весь Белый город. К тому времени сооружение потеряло свое оборонительное значение и обветшало, но если б осталась от него хоть одна башня с кусочком стены и воротами, как бы дорожила сегодняшняя Москва этой исторической и архитектурной достопримечательностью! А разве не жаль дворца Алексея Михайловича в Коломенском, также снесенного по распоряжению императрицы в середине XVIII века!
В 1775 году великий русский зодчий Василий Баженов начал по утвержденному Екатериной II проекту строить в Подмосковье неповторимый в веках, совершенно оригинальный дворцовый комплекс. Среди множества архитектурных памятников той эпохи Царицынские сооружения должны были стать чем-то особо значительным. Замысел основывался на глубоком творческом освоении лучших традиций старой национальной и мировой классической архитектуры, был своеобразным и самостоятельным сочетанием двух этих зодческих начал. Дворцы, павильоны, башни, мосты, ворота, возведенные на вершинах и склонах покатых холмов из белого камня и красного кирпича, представляли собой замечательный архитектурный ансамбль, окруженный искусственными парками и органично вписывавшийся в среднерусскую природу.
И вот через десять лет после начала строительства пресыщенная и капризная императрица, посетившая Царицыно, приказала отменить работы. Почти законченный комплекс, восхищавший современников своим изысканным великолепием, усилиями реставраторов начал возрождаться только в наши дни…
Эта же государыня, считавшая себя образованной просветительницей и гордившаяся своей перепиской с знаменитыми европейскими философами и писателями, надумала было снести чуть ли не весь Кремль, включая значительную часть его стены, чтоб построить на этом священном холме сооружения в духе новомодных архитектурных веяний. К счастью, ни один из проектов генеральной реконструкции Кремля не был осуществлен — императрица почила в бозе. И еще числится за ней одно особое преступление, о котором мы еще вспомним, потому что оно в какой-то степени скрыло от нас некую великую тайну, связанную со средневековой историей и культурой нашего народа, о чем речь впереди…
Разрушительные деяния в отношении русских архитектурных святынь свершали не только августейшие дамы. В 1817 году Александр I распорядился снести древний кремлевский собор Николы Гостунского. Предписывалось сделать дело в одну ночь, дабы не возмущать народ, особо почитавший этот храм, воздвигнутый в 1506 году на месте еще более старой деревянной церкви. Никола Гостунский был не только реликвией народной, чудесным образом уцелевшей при последнем татарском набеге на Москву, польской интервенции, французском нашествии, но и династической — в соборе этом присягали, вступая на престол, Петр III и Екатерина II. Царь не мог также не знать того немаловажного для истории русской культуры обстоятельства, что первую на Руси книгу напечатал священник этого собора Иван Федоров. Варварское деяние и вправду свершилось за одну ночь — утром на месте Николы Гостунского была уже выровненная и замощенная площадка. Это чистойводы преступлеие содеялось единственно потому, что в Москву прибывал король Фридрих-Вильгельм Прусский, для парадной встречи которого в Кремле Александру I вздумалось расчистить Ивановскую площадь! Как тут не вскрикнуть «во всю ивановскую»?!
Еще примеры? Пожалуйста. Николай I, утвердивший, как мы знаем, проект храма Христа Спасителя и выбравший место для его строительства, безжалостно снес с этого места древний Алексеевский монастырь с прекрасным шатровым храмом XVII века. О нем теперешние москвичи уже не могут помнить и жалеют храм Христа Спасителя, как жалели старые москвичи времен его почти полувекового строительства о более ценном архитектурном памятнике, уничтоженном неограниченной монаршей волей Николая Романова.
А трагическая судьба самой первой московской церкви? Напомню, что она издревле стояла на Кремлевском холме, носила имя Рождества Иоанна Предтечи и еще в 1461 году была переложена в камне. Баженов, Казаков, Тюрин, все без исключения архитекторы, составлявшие в свое время проекты реконструкции Кремля, предусматривали непременное сохранение этого бесценного памятника начального московского зодчества. И вот в 1847 году тот же Николай I, несмотря на хлопоты историка Погодина и других деятелей русской культуры, повелел снести церковь Рождества Иоанна Предтечи, а место заровнять. Причина? Царь изволил высказать мнение, что она мешает разглядывать тоновский Большой Кремлевский дворец из Замоскворечья…
Если дни и ночи тянутся долго, то годы летят незаметно. У Барановского стало пропадать зрение, и даже плохо помогают сильнейшие линзы. А столько еще надо привести в порядок! Итог семидесятилетних неустанных трудов хранится в папках вдоль стен на стеллажах, наверное, им нет аналогов в мировой науке и практике реставрационных работ. До войны, во время основной работы в Коломенском, и после возвращения из Сибири, архитектор успел обследовать или обмерить, составить проекты реставрации или начать восстановление множества архитектурных памятников старины. В Подмосковье это — Новоиерусалимский монастырь на Истре, в Загорске — Троице-Сергиева лавра, памятники в Переславле-Залесском, Серпуховский кремль, во Владимире —Золотые ворота, в Суздале — Архиерейский дом, в Смоленске — Вознесенский монастырь, в Верхневолжье — Селижаровский монастырь и храм Ширкова погоста, в Крыму — Генуэзская крепость и башня Фиеско постройки 1409 года…
Не могу обойтись без перечислительных строк — чтобы до некоторой степени представить объем и глубину исследовательских и реставрационных работ Петра Дмитриевича, другого способа нет. Поэтому продолжаю. В те же довоенные годы Петр Дмитриевич Барановский еще раз всласть поработал на севере — в Беломорско-Онежской экспедиции, а также в Белоруссии, в Грузии, Азербайджане, самостоятельно, один, обследовал остатки христианских храмов кавказской Албании.
33
Война! На оккупированной территории фашисты преднамеренно уничтожали памятники нашей культуры — дворцы, парки, храмы, старинные палаты, рассматривая эти варварские деяния как стратегически важные. Апофеозом этого вандализма XX века должно было стать затопление Москвы…
Чернигов. Столица средневековой Северской земли, впервые упомянутая в договоре Олега с греками в 907 году. После войны я почти каждый год бывал в Чернигове, даже пожил там немного, работая в депо и местной газете. Видел, как город поднимался из руин, расширялся и хорошел. Доходил черед и до памятников времен процветания Северской земли. Величественный Спасо-Преображенский собор, заложенный еще Мстиславом, сыном Владимира Крестителя, возвышался над Валом, как бы символизируя благоденствие обширного, богатого и культурного княжества. В этом самом древнем сохранившемся каменном здании Руси, возведенном под влиянием византийской архитектурной школы, уже чувствуется самостоятельная и властная рука русского зодчего, придавшего монументальность и строгость внешнему облику собора и его интерьеру. На черниговском Валу сегодня уже нет каменных развалов, что я увидел летом 1946 года. Все восстановлено, отреставрировано, позлащено… А поодаль, на древнем Торгу, стоит совершенно исключительное каменное здание, р коем следует поговорить особо…
В годы Великой Отечественной войны Петр Дмитриевич Барановский руководил работами по сохранению историко-художественных ценностей в Ивановской и Владимирской областях, был старшим инспектором Комиссии охраны памятников Комитета по делам искусств при СНК СССР и экспертом Чрезвычайной государственной комиссии по учету ущерба, нанесенного вражеским нашествием памятникам культуры. С тревожными предчувствиями ехал он в Чернигов в 1943 году, вскоре после его освобождения. Самое тяжкое впечатление оставил Пятницкий храм — у него обрушились купол, большая часть сводов и пилонов, на три четверти южная и западная стены. Внутри высилась семиметровая груда кирпичных обломков, мусора и щебня разных эпох — памятник неоднократно перестраивался и надстраивался. Во времена польского владычества в нем, уже тогда прикрытом кирпичными наслоениями, был католический костел, позже он стал центром Пятницкого женского монастыря, оброс башенками, маковками, зубчатыми фронтонами в стиле так называемого украинского барокко, и это в какой-то мере защитило от разрушения его древнее ядро, хотя и оно получило значительные повреждения — были растесаны старые окна и пробиты новые, срублена фасадная обработка, стены оштукатурены. Храм горел в 1750 году, ремонтировался, после ликвидации в 1786 году монастыря стал приходской церковью, снова горел в 1862 году и снова ремонтировался. В конце прошлого века ученые обнаружили под наслоениями древнюю кладку…
21 августа 1941 года храм в последний раз выгорел от немецких зажигательных бомб, 26 сентября 1943 года был окончательно разрушен бомбежкой, а уже через два месяца, в декабре, на его ужасающих руинах появился человек из Москвы — небольшого росточка, с крепкими ухватистыми руками и бесстрашным сердцем. Он лез с рулеткой на самый верх, к оставшимся кирпичам, копался в руинах даже в те моменты, когда над городом начинался воздушный бой. Его звали в укрытие, а он отмахивался от зазывных голосов и гуда самолетов, как от назойливых комаров.
Главное, тяжелых плоских плинф попадалось в хламе все больше! Скользкие обледенелые руины вздымались в высоту до восемнадцати метров. Петр Дмитриевич один, без помощников, тщательно обмерил сохранившиеся фрагменты здания, зафиксировал все размеры, формы, едва обозначенные детали архитектурных переходов. Это было очень трудно и рискованно. Стояла зимняя стужа, дул пронизывающий ветер. Северо-восточный более или менее сохранившийся пилон мог в любую секунду рухнуть, так как опирался лишь на слабую, испещренную трещинами восьмую часть прежней опоры. Однако Петр Дмитриевич не мог не закончить работы, потому что опытным глазом обнаружил нечто необыкновенное — этот памятник, первоначальный вид которого был до неузнаваемости искажен перестройками, представлял собою архитектурное чудо, особо ценное звено в тысячелетней цепи русского каменного зодчества!
Параскеву Пятницу надо было любой ценой спасать, но обстоятельства сложились так, что в Чернигов он смог попасть только через год. Снова рискованные подъемы по лестницам и веревкам, по скользким закреплениям руин, снова скрюченные от холода руки, которые можно было совать в .огонь костра, а они все равно ничего не чуяли. Сердце грели только удивительные находки. Освободив пилон от лишней нагрузки — было снято более пятидесяти тонн кирпичных наслоений, — он обнаружил остатки средневековых трехъярусных сводов, а при разборке внутренних руин — драгоценнейший фрагмент главы. Аварийный пилон удалось закрепить, однако эта первичная консервация не была закончена, потому что приходилось с огромными усилиями добывать в городе каждый деревянный брусок, скобу, стальной хомут или кусок толя. А в победном мае следующего года произошла беда — упала верхняя часть сохранившейся южной стены, висевшая наподобие консоли, обрушила пилон. Петр Дмитриевич срочно выехал на место, решив не возвращаться, пока не сделает все возможное для полной консервации памятника. Ожидая помощи, долго разбирал руины один, ворочая крупные фрагменты, собирая плинфу за плинфой. Около ста этих плоских и тяжелых кирпичей оказались с разнообразными клеймами — такого не встречалось ни в одном памятнике русского зодчества. Наконец подоспели киевские реставраторы, хорошо помогли, но сил немедленно приступить к восстановлению Параскевы Пятницы не хватило. Надежно укрытые деревянными и толевыми кровлями, руины простояли за глухой каменной стеной еще немало лет. Они оказались в самом центре возрождающегося города, и Петру Дмитриевичу пришлось трижды, привлекая авторитетнейших специалистов из Москвы и Киева, доказывать, что свезти на свалку «этот хлам» — преступление.
Работы в те годы было невпроворот. Составлялись экспертизы по учету ущерба, нанесенного фашистскими захватчиками памятникам культуры Киева, Смоленска, Полоцка и других городов, проводились исследования, составлялись проекты реставрации киевского Софийского и черниговского Борисоглебского соборов, Новоиерусалимского монастыря, где рухнул в войну великолепный шатер Растрелли-Бланка, полоцкого собора Евфросиниевского монастыря XII века; две новые кавказские экспедиции, снова Лекит и Кум, и, наконец, Андроников монастырь в Москве, реставрация, проект создания музея, установление даты смерти и места захоронения Андрея Рублева.
Реставрация Параскевы Пятницы — научный и трудовой подвиг Петра Дмитриевича Барановского. В этом памятнике все необычно — и смелое отступление от византийской крестово-купольной системы, и нетрадиционные основные пропорции, и поразительная динамичность, выразительность силуэта, и трехступенчатые арки-закомары на переходе к барабану, получившие дальнейшее развитие в классическом русском зодчестве, и великолепное раскрытие внутреннего пространства, и единство всех архитектурных форм, создающее его необыкновенную устремленность ввысь. Ровесник «Слова о полку Игореве», скульптурный этот памятник как бы запечатлел в камне идеалы поэмы — единение Руси, красоту и возвышенность представлений о жизни, силу и величие народа-творца. По некоторым своим архитектурным достоинствам и особенностям он, как писал в свое время П. Д. Барановский, должен занять «высшее место в системе развития форм русского зодчества наиболее раннего периода — XI-XIII вв.». И еще одно, чрезвычайно важное: «Памятник неопровержимо доказывает, что уже в домонгольскую эпоху русская архитектура не только ушла от признанных византийских канонов и стала на путь самостоятельного развития, но к концу XII в. уже дала произведения вполне сложившегося и самостоятельного стиля».
Немало лет ушло на восстановление памятника, и вот 7 марта 1972 года — я это запомнил точно, потому что был день моего рождения, — Параскева Пятница и Борисоглебский собор открыли двери для посетителей. Всякий раз, приезжая в Чернигов, я иду прежде всего к ней, Параскеве. Памятником можно любоваться часами, н все равно не насытишься. Нужно идти медленно вокруг, не спуская с него глаз. Да он и сам держит ваш взгляд, словно испуская вз себя сильнейшее магнитное поле.Притягательная эта сила — в возвышенном замысле неведомого зодчего, в его душевном порыве, материализованном гармонично, красиво и благородно. Постепенно начинаешь видеть частности — вкраплеиня древней плинфы в свежую кладку, пучковые пилястры на фасадах, подчеркивающие вертикаль, той же цели служат и узкие оконца и нетрадиционные апсиды, расчлененные тонкими полуколоннами, но главное все же — сбежистые арки-закомары в три яруса, плавно сужающие этот причудливый пирамидальный каменный столп на переходе к высокому и светлому барабану и его купольной сфере. Параскева Пятница не оштукатурена, не покрашена, и в этой анатомической доступности к строгой и одновременно изысканной кирпичной кладке заключается особая прелесть ее узнавания — можно проследить глазом весь процесс возрождения памятника. от фундамента до барабана. В ясный солнечный день собор горит, как огромный костер, вызывая смутные грезы, н временами тебя охватывает ощущение, что это творение природы, а не рук человеческих. Вспоминаются поневоле восторженные слова, сказанные летописцем по поводу другой церкви тех далеких времен: «Высотою же н величеством н прочим вдивь удобрена… вся добра возлюбленная моя н порока несть в тебе». Единственного не хватает памятнику — мемориальной доски. Надо бы на ней написать, что этот замечательный памятник русского зодчества конца XII — начала XIII века был разрушен фашистами и возрожден из руин по проекту и под руководством выдающегося архитектора-реставратора П. Д. Барановского…
Внутри Параскевы Пятницы не очень просторно, однако взгляд манит этот прекрасный красный зев — высокое, светлое, ярое пространство под куполом и сложные переходы каменных профилей — арки-закомары, оказывается, не декоративный элемент, а конструктивный; их внешние формы имеют то же трехступенчатое продолженье внутри, над стенами. Параскеву Пятницу посещают ежегодно тысячи экскурсантов, для которых памятник становится незабываемым эстетическим откровением.
С работником Черниговского историко-архитектурного заповедника Андреем Антоновичем Карнабедом поднимаемся на хоры, осматриваем экспозицию, посвященную «Слову о полку Игореве», говорим о Барановском, Параскеве и «Слове».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
В 1775 году великий русский зодчий Василий Баженов начал по утвержденному Екатериной II проекту строить в Подмосковье неповторимый в веках, совершенно оригинальный дворцовый комплекс. Среди множества архитектурных памятников той эпохи Царицынские сооружения должны были стать чем-то особо значительным. Замысел основывался на глубоком творческом освоении лучших традиций старой национальной и мировой классической архитектуры, был своеобразным и самостоятельным сочетанием двух этих зодческих начал. Дворцы, павильоны, башни, мосты, ворота, возведенные на вершинах и склонах покатых холмов из белого камня и красного кирпича, представляли собой замечательный архитектурный ансамбль, окруженный искусственными парками и органично вписывавшийся в среднерусскую природу.
И вот через десять лет после начала строительства пресыщенная и капризная императрица, посетившая Царицыно, приказала отменить работы. Почти законченный комплекс, восхищавший современников своим изысканным великолепием, усилиями реставраторов начал возрождаться только в наши дни…
Эта же государыня, считавшая себя образованной просветительницей и гордившаяся своей перепиской с знаменитыми европейскими философами и писателями, надумала было снести чуть ли не весь Кремль, включая значительную часть его стены, чтоб построить на этом священном холме сооружения в духе новомодных архитектурных веяний. К счастью, ни один из проектов генеральной реконструкции Кремля не был осуществлен — императрица почила в бозе. И еще числится за ней одно особое преступление, о котором мы еще вспомним, потому что оно в какой-то степени скрыло от нас некую великую тайну, связанную со средневековой историей и культурой нашего народа, о чем речь впереди…
Разрушительные деяния в отношении русских архитектурных святынь свершали не только августейшие дамы. В 1817 году Александр I распорядился снести древний кремлевский собор Николы Гостунского. Предписывалось сделать дело в одну ночь, дабы не возмущать народ, особо почитавший этот храм, воздвигнутый в 1506 году на месте еще более старой деревянной церкви. Никола Гостунский был не только реликвией народной, чудесным образом уцелевшей при последнем татарском набеге на Москву, польской интервенции, французском нашествии, но и династической — в соборе этом присягали, вступая на престол, Петр III и Екатерина II. Царь не мог также не знать того немаловажного для истории русской культуры обстоятельства, что первую на Руси книгу напечатал священник этого собора Иван Федоров. Варварское деяние и вправду свершилось за одну ночь — утром на месте Николы Гостунского была уже выровненная и замощенная площадка. Это чистойводы преступлеие содеялось единственно потому, что в Москву прибывал король Фридрих-Вильгельм Прусский, для парадной встречи которого в Кремле Александру I вздумалось расчистить Ивановскую площадь! Как тут не вскрикнуть «во всю ивановскую»?!
Еще примеры? Пожалуйста. Николай I, утвердивший, как мы знаем, проект храма Христа Спасителя и выбравший место для его строительства, безжалостно снес с этого места древний Алексеевский монастырь с прекрасным шатровым храмом XVII века. О нем теперешние москвичи уже не могут помнить и жалеют храм Христа Спасителя, как жалели старые москвичи времен его почти полувекового строительства о более ценном архитектурном памятнике, уничтоженном неограниченной монаршей волей Николая Романова.
А трагическая судьба самой первой московской церкви? Напомню, что она издревле стояла на Кремлевском холме, носила имя Рождества Иоанна Предтечи и еще в 1461 году была переложена в камне. Баженов, Казаков, Тюрин, все без исключения архитекторы, составлявшие в свое время проекты реконструкции Кремля, предусматривали непременное сохранение этого бесценного памятника начального московского зодчества. И вот в 1847 году тот же Николай I, несмотря на хлопоты историка Погодина и других деятелей русской культуры, повелел снести церковь Рождества Иоанна Предтечи, а место заровнять. Причина? Царь изволил высказать мнение, что она мешает разглядывать тоновский Большой Кремлевский дворец из Замоскворечья…
Если дни и ночи тянутся долго, то годы летят незаметно. У Барановского стало пропадать зрение, и даже плохо помогают сильнейшие линзы. А столько еще надо привести в порядок! Итог семидесятилетних неустанных трудов хранится в папках вдоль стен на стеллажах, наверное, им нет аналогов в мировой науке и практике реставрационных работ. До войны, во время основной работы в Коломенском, и после возвращения из Сибири, архитектор успел обследовать или обмерить, составить проекты реставрации или начать восстановление множества архитектурных памятников старины. В Подмосковье это — Новоиерусалимский монастырь на Истре, в Загорске — Троице-Сергиева лавра, памятники в Переславле-Залесском, Серпуховский кремль, во Владимире —Золотые ворота, в Суздале — Архиерейский дом, в Смоленске — Вознесенский монастырь, в Верхневолжье — Селижаровский монастырь и храм Ширкова погоста, в Крыму — Генуэзская крепость и башня Фиеско постройки 1409 года…
Не могу обойтись без перечислительных строк — чтобы до некоторой степени представить объем и глубину исследовательских и реставрационных работ Петра Дмитриевича, другого способа нет. Поэтому продолжаю. В те же довоенные годы Петр Дмитриевич Барановский еще раз всласть поработал на севере — в Беломорско-Онежской экспедиции, а также в Белоруссии, в Грузии, Азербайджане, самостоятельно, один, обследовал остатки христианских храмов кавказской Албании.
33
Война! На оккупированной территории фашисты преднамеренно уничтожали памятники нашей культуры — дворцы, парки, храмы, старинные палаты, рассматривая эти варварские деяния как стратегически важные. Апофеозом этого вандализма XX века должно было стать затопление Москвы…
Чернигов. Столица средневековой Северской земли, впервые упомянутая в договоре Олега с греками в 907 году. После войны я почти каждый год бывал в Чернигове, даже пожил там немного, работая в депо и местной газете. Видел, как город поднимался из руин, расширялся и хорошел. Доходил черед и до памятников времен процветания Северской земли. Величественный Спасо-Преображенский собор, заложенный еще Мстиславом, сыном Владимира Крестителя, возвышался над Валом, как бы символизируя благоденствие обширного, богатого и культурного княжества. В этом самом древнем сохранившемся каменном здании Руси, возведенном под влиянием византийской архитектурной школы, уже чувствуется самостоятельная и властная рука русского зодчего, придавшего монументальность и строгость внешнему облику собора и его интерьеру. На черниговском Валу сегодня уже нет каменных развалов, что я увидел летом 1946 года. Все восстановлено, отреставрировано, позлащено… А поодаль, на древнем Торгу, стоит совершенно исключительное каменное здание, р коем следует поговорить особо…
В годы Великой Отечественной войны Петр Дмитриевич Барановский руководил работами по сохранению историко-художественных ценностей в Ивановской и Владимирской областях, был старшим инспектором Комиссии охраны памятников Комитета по делам искусств при СНК СССР и экспертом Чрезвычайной государственной комиссии по учету ущерба, нанесенного вражеским нашествием памятникам культуры. С тревожными предчувствиями ехал он в Чернигов в 1943 году, вскоре после его освобождения. Самое тяжкое впечатление оставил Пятницкий храм — у него обрушились купол, большая часть сводов и пилонов, на три четверти южная и западная стены. Внутри высилась семиметровая груда кирпичных обломков, мусора и щебня разных эпох — памятник неоднократно перестраивался и надстраивался. Во времена польского владычества в нем, уже тогда прикрытом кирпичными наслоениями, был католический костел, позже он стал центром Пятницкого женского монастыря, оброс башенками, маковками, зубчатыми фронтонами в стиле так называемого украинского барокко, и это в какой-то мере защитило от разрушения его древнее ядро, хотя и оно получило значительные повреждения — были растесаны старые окна и пробиты новые, срублена фасадная обработка, стены оштукатурены. Храм горел в 1750 году, ремонтировался, после ликвидации в 1786 году монастыря стал приходской церковью, снова горел в 1862 году и снова ремонтировался. В конце прошлого века ученые обнаружили под наслоениями древнюю кладку…
21 августа 1941 года храм в последний раз выгорел от немецких зажигательных бомб, 26 сентября 1943 года был окончательно разрушен бомбежкой, а уже через два месяца, в декабре, на его ужасающих руинах появился человек из Москвы — небольшого росточка, с крепкими ухватистыми руками и бесстрашным сердцем. Он лез с рулеткой на самый верх, к оставшимся кирпичам, копался в руинах даже в те моменты, когда над городом начинался воздушный бой. Его звали в укрытие, а он отмахивался от зазывных голосов и гуда самолетов, как от назойливых комаров.
Главное, тяжелых плоских плинф попадалось в хламе все больше! Скользкие обледенелые руины вздымались в высоту до восемнадцати метров. Петр Дмитриевич один, без помощников, тщательно обмерил сохранившиеся фрагменты здания, зафиксировал все размеры, формы, едва обозначенные детали архитектурных переходов. Это было очень трудно и рискованно. Стояла зимняя стужа, дул пронизывающий ветер. Северо-восточный более или менее сохранившийся пилон мог в любую секунду рухнуть, так как опирался лишь на слабую, испещренную трещинами восьмую часть прежней опоры. Однако Петр Дмитриевич не мог не закончить работы, потому что опытным глазом обнаружил нечто необыкновенное — этот памятник, первоначальный вид которого был до неузнаваемости искажен перестройками, представлял собою архитектурное чудо, особо ценное звено в тысячелетней цепи русского каменного зодчества!
Параскеву Пятницу надо было любой ценой спасать, но обстоятельства сложились так, что в Чернигов он смог попасть только через год. Снова рискованные подъемы по лестницам и веревкам, по скользким закреплениям руин, снова скрюченные от холода руки, которые можно было совать в .огонь костра, а они все равно ничего не чуяли. Сердце грели только удивительные находки. Освободив пилон от лишней нагрузки — было снято более пятидесяти тонн кирпичных наслоений, — он обнаружил остатки средневековых трехъярусных сводов, а при разборке внутренних руин — драгоценнейший фрагмент главы. Аварийный пилон удалось закрепить, однако эта первичная консервация не была закончена, потому что приходилось с огромными усилиями добывать в городе каждый деревянный брусок, скобу, стальной хомут или кусок толя. А в победном мае следующего года произошла беда — упала верхняя часть сохранившейся южной стены, висевшая наподобие консоли, обрушила пилон. Петр Дмитриевич срочно выехал на место, решив не возвращаться, пока не сделает все возможное для полной консервации памятника. Ожидая помощи, долго разбирал руины один, ворочая крупные фрагменты, собирая плинфу за плинфой. Около ста этих плоских и тяжелых кирпичей оказались с разнообразными клеймами — такого не встречалось ни в одном памятнике русского зодчества. Наконец подоспели киевские реставраторы, хорошо помогли, но сил немедленно приступить к восстановлению Параскевы Пятницы не хватило. Надежно укрытые деревянными и толевыми кровлями, руины простояли за глухой каменной стеной еще немало лет. Они оказались в самом центре возрождающегося города, и Петру Дмитриевичу пришлось трижды, привлекая авторитетнейших специалистов из Москвы и Киева, доказывать, что свезти на свалку «этот хлам» — преступление.
Работы в те годы было невпроворот. Составлялись экспертизы по учету ущерба, нанесенного фашистскими захватчиками памятникам культуры Киева, Смоленска, Полоцка и других городов, проводились исследования, составлялись проекты реставрации киевского Софийского и черниговского Борисоглебского соборов, Новоиерусалимского монастыря, где рухнул в войну великолепный шатер Растрелли-Бланка, полоцкого собора Евфросиниевского монастыря XII века; две новые кавказские экспедиции, снова Лекит и Кум, и, наконец, Андроников монастырь в Москве, реставрация, проект создания музея, установление даты смерти и места захоронения Андрея Рублева.
Реставрация Параскевы Пятницы — научный и трудовой подвиг Петра Дмитриевича Барановского. В этом памятнике все необычно — и смелое отступление от византийской крестово-купольной системы, и нетрадиционные основные пропорции, и поразительная динамичность, выразительность силуэта, и трехступенчатые арки-закомары на переходе к барабану, получившие дальнейшее развитие в классическом русском зодчестве, и великолепное раскрытие внутреннего пространства, и единство всех архитектурных форм, создающее его необыкновенную устремленность ввысь. Ровесник «Слова о полку Игореве», скульптурный этот памятник как бы запечатлел в камне идеалы поэмы — единение Руси, красоту и возвышенность представлений о жизни, силу и величие народа-творца. По некоторым своим архитектурным достоинствам и особенностям он, как писал в свое время П. Д. Барановский, должен занять «высшее место в системе развития форм русского зодчества наиболее раннего периода — XI-XIII вв.». И еще одно, чрезвычайно важное: «Памятник неопровержимо доказывает, что уже в домонгольскую эпоху русская архитектура не только ушла от признанных византийских канонов и стала на путь самостоятельного развития, но к концу XII в. уже дала произведения вполне сложившегося и самостоятельного стиля».
Немало лет ушло на восстановление памятника, и вот 7 марта 1972 года — я это запомнил точно, потому что был день моего рождения, — Параскева Пятница и Борисоглебский собор открыли двери для посетителей. Всякий раз, приезжая в Чернигов, я иду прежде всего к ней, Параскеве. Памятником можно любоваться часами, н все равно не насытишься. Нужно идти медленно вокруг, не спуская с него глаз. Да он и сам держит ваш взгляд, словно испуская вз себя сильнейшее магнитное поле.Притягательная эта сила — в возвышенном замысле неведомого зодчего, в его душевном порыве, материализованном гармонично, красиво и благородно. Постепенно начинаешь видеть частности — вкраплеиня древней плинфы в свежую кладку, пучковые пилястры на фасадах, подчеркивающие вертикаль, той же цели служат и узкие оконца и нетрадиционные апсиды, расчлененные тонкими полуколоннами, но главное все же — сбежистые арки-закомары в три яруса, плавно сужающие этот причудливый пирамидальный каменный столп на переходе к высокому и светлому барабану и его купольной сфере. Параскева Пятница не оштукатурена, не покрашена, и в этой анатомической доступности к строгой и одновременно изысканной кирпичной кладке заключается особая прелесть ее узнавания — можно проследить глазом весь процесс возрождения памятника. от фундамента до барабана. В ясный солнечный день собор горит, как огромный костер, вызывая смутные грезы, н временами тебя охватывает ощущение, что это творение природы, а не рук человеческих. Вспоминаются поневоле восторженные слова, сказанные летописцем по поводу другой церкви тех далеких времен: «Высотою же н величеством н прочим вдивь удобрена… вся добра возлюбленная моя н порока несть в тебе». Единственного не хватает памятнику — мемориальной доски. Надо бы на ней написать, что этот замечательный памятник русского зодчества конца XII — начала XIII века был разрушен фашистами и возрожден из руин по проекту и под руководством выдающегося архитектора-реставратора П. Д. Барановского…
Внутри Параскевы Пятницы не очень просторно, однако взгляд манит этот прекрасный красный зев — высокое, светлое, ярое пространство под куполом и сложные переходы каменных профилей — арки-закомары, оказывается, не декоративный элемент, а конструктивный; их внешние формы имеют то же трехступенчатое продолженье внутри, над стенами. Параскеву Пятницу посещают ежегодно тысячи экскурсантов, для которых памятник становится незабываемым эстетическим откровением.
С работником Черниговского историко-архитектурного заповедника Андреем Антоновичем Карнабедом поднимаемся на хоры, осматриваем экспозицию, посвященную «Слову о полку Игореве», говорим о Барановском, Параскеве и «Слове».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68